Море, плещет море, Серебром и жемчугом сверкают гребни волн. Горе мое горе Эхом в брежных скалах повторяет Ветра стон. Alkonost — Жемчужина
Ночное небо только зарумянилось рассветными лучами, когда Ло Бинхэ, разведя во дворе костер, очищал надрезанную рыбину от внутренностей, а взамен им заталкивал в открывшуюся полость водоросли. Когда поленья прогорели до черноты, Ло Бинхэ, постучав палкой по уголькам, потушил костер на время. Ожидая, когда угли остынут, Ло Бинхэ направился к лесу, чтобы под песчаным слоем раскопать глину. В ней он извалял распотрошенных рыб, а затем вернулся на берег. К тому времени золотой диск уже вспыхнул огнями на гребнях волн. Ша Хуалин предпочитала молоки икре. Однажды Ло Бинхэ выпотрошил ради Лин-лин добрый десяток рыбин, чтобы отобрать средь них самцов. Он аккуратно сложил молоки в очищенную створку раковины и преподнес это варварски сервированное блюдо в качестве закуски на их романтическом свидании. Ша Хуалин приняла этот подарок благосклонно, тут же угадав в способе подачи подсмотренный у людей обычай — их культурой, как она знала, Ло Бинхэ увлекся, повстречав на берегу старого заклинателя. Ша Хуалин тогда обернулась к Ло Бинхэ с лукавой улыбкой. «Но я не хочу есть из общего блюда. Мне нужна моя собственная тарелка». После этого Ша Хуалин взяла за запястье умолкшего в растерянности Ло Бинхэ и разогнула его пальцы. В развернутую ладонь она переложила одну из молок, а после, не сводя с Ло Бинхэ игривого взгляда, пригнулась, чтобы слизать с ладони дрожащую железу. «От твоих рук всякое угощение становится вкуснее». — Это очень вкусно. Шэнь Цинцю действительно выглядел восхищенным. Когда, проснувшись от запаха дыма, Шэнь Цинцю испуганно поднялся с разложенной на полу постели, он думал, что это непотушенный огарок свечи устроил в хижине пожар. Но розоватое свечение лилось с улицы, оттуда же шел и дым. Ло Бинхэ в спальне не было, и Шэнь Цинцю вышел во двор. Там Ло Бинхэ, разведя костер, запекал в глине рыбу. — Очень. Правда. Шэнь Цинцю чувствовал себя сбитым с толку и… одураченным. Но это не подымало в нем гнев, напротив: он рад был ошибиться и теперь лишь хотел, чтобы и Лю Цингэ, попробовав стряпню Ло Бинхэ, убедился: этот юноша действительно здесь жил. Ведь как иначе он смог бы так искусно приготовить блюдо, которое они втроем ни разу не ели на этом берегу прежде? Лю Цингэ вернулся на парусной лодке. Бочки тоже были, и Лю Цингэ, чувствуя ответственность за учиненный прошлым днем беспорядок, с помощью своей силы нагрузил их оставшейся рыбой. Затем вместе с Шэнь Цинцю они подняли их на лодку. Ло Бинхэ не сводил взгляд с Чэнлуаня — меча Лю Цингэ, что всегда висел у того за спиной. Катая на ладони алую жемчужину, Ло Бинхэ размышлял… если выбросить меч за борт, а Лю Цингэ задушить в объятиях, Шэнь Цинцю останется один. Ночью Ло Бинхэ раскусит жемчужину и, приняв свою истинную форму, направит лодку в открытый океан — к скалам. Там она разобьется, и Шэнь Цинцю, оказавшись в полной изоляции — без меча, чтобы взлететь, без клочка бумаги, листка и знания собственных координат, чтобы позвать на помощь, — будет вынужден выслушать его. Когда Ло Бинхэ представится ему принцем Подводного Царства, у Шэнь Цинцю не останется иного выхода, кроме как покориться… Но этот план, слишком похожий на сотканный Тяньлан-цзюнем сценарий принуждения и обладания, при котором Ло Бинхэ должен был овладеть Шэнь Цинцю в пещере… Ло Бинхэ отбросил его. Этим утром разве Шэнь Цинцю не был доволен его стряпней? Он выглядел почти очарованным. Так пусть же останется Лю Цингэ. Пусть. Ведь, кажется, даже забрав записи старого адепта, он не смог найти улик против Ло Бинхэ. Когда они окажутся в деревне, полной людей, Ло Бинхэ изобразит испуг. Он в самом деле испугается и бросится к ногам Шэнь Цинцю, прижимаясь мокрым от слез лицом к его коленям. Он будет молить плачем, он будет стенать… И может… Шэнь Цинцю сжалится. Не сделает учеником, но позволит стать слугой. Ло Бинхэ будет стирать и убираться, как это делал Лю Цингэ, он будет готовить — и не хуже… Он будет лучшим во всем, чтобы Шэнь Цинцю позволил ему остаться, чтобы когда-нибудь… Шэнь Цинцю выбрал его. — Что это у тебя? — без особой резкости спросил Лю Цингэ, но Ло Бинхэ, вздрогнув всем телом, сунул жемчужину в рот. Гладкая и прохладная. Она тут же закатилась вглубь, застряв в промежутке между рядом зубов и щекой. Незаметная извне, но ясно различимая телом. Ло Бинхэ замер, уведя взгляд в пустоту, когда Лю Цингэ приблизился. — Ты уже орехи у детей отнимаешь, Лю-шиди? Занятый прежде подпиранием входной двери поленом, теперь Шэнь Цинцю подошел к Лю Цингэ, чтобы легонько постучать гардой веера по его плечу. — Я уже закончил. Бинхэ, ты тоже готов? Ответом ему послужило молчание и тоскливый взгляд, брошенный на такое спокойное сегодня море. Его заклинатель был не глуп. Он все понимает. Но отчего Шэнь Цинцю задает такие жестокие вопросы? — Хорошо! Тогда нам предстоит совместное путешествие по воде. Первым на борт взошел Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ не ожидал, что заклинатель упорхнет от него так быстро, и спешно последовал за ним. От берега парусную лодку оттолкнул Лю Цингэ, затем тут же занявший место у единственного направляющего весла. Ло Бинхэ ушел подальше — к носу, а Шэнь Цинцю остался на корме рядом со своим другом. Ло Бинхэ не мог смотреть на них. Он думал, что если обернется и увидит прижавшихся друг к другу заклинателей, то в тот же миг прокусит жемчужину и умрет. Умрет на месте. И Шэнь Цинцю сильно удивится, когда, разлепив жаркий поцелуй, обнаружит труп прекрасной русалки на борту своей лодки. Потому вместо того, чтобы наблюдать за стремительно отдаляющимся знакомым берегом, Ло Бинхэ стоял и смотрел, как нос лодки взрезает морские волны до брызг белой пены. Вцепившись в деревянный бортик, он слышал отголоски чужого разговора, но не слушал его — все равно не пригласят. «Хватит хандрить! Это будет твоим первым жизненным уроком, глупый малек. Просто кусай свою жемчужину и возвращайся домой!» — пытался его ободрить Мэнмо. Но что тихие переговоры заклинателей, что настойчивые наставления Мэнмо — все текло мимо Ло Бинхэ, оглушенного жалостью к самому себе. Кто бы мог подумать, что, скрытый за вуалью улыбки и доброго взгляда, заклинатель окажется таким жестоким. Чжучжи-лан отдал самое дорогое, лишь бы предоставить Ло Бинхэ шанс вернуться. Даже сердце бесовки Ша Хуалин растаяло от вести о его пропаже! А вспомнит ли Шэнь Цинцю о юноше с влюбленными глазами, как только дверь за ним прикроет Лю Цингэ? А ведь ради него… Ло Бинхэ отдал все. — Бинхэ? Близкий голос заклинателя стал такой неожиданностью, что Ло Бинхэ едва ли не сомкнул челюсти от испуга! И Шэнь Цинцю действительно стоял рядом — на носу лодки, едва касаясь бедром бортиков. — Все хорошо? Не тошнит? Шэнь Цинцю осторожно, словно раскаленного докрасна металла, коснулся тыльной стороной ладони лба Ло Бинхэ. Тот неверно понял жест и, на мгновение позабыв все обиды, потянулся навстречу, приникая лицом к чужому запястью. Шэнь Цинцю быстро отдернул руку и смущенно улыбнулся, закрываясь от чужих губ и глаз веером. — Кажется, ты в порядке. Ло Бинхэ уставился на рисунок на белой бумаге: тонкий и четкий. Это был не тот веер, ради которого он обжигал свои легкие соленой водой. Шэнь Цинцю спрятался от него за веером Лю Цингэ. — Нравится море, да? Ты с него глаз не сводишь. Ло Бинхэ отвернулся, понурив голову, но все же кивнул. Это была правда. Ему нравилось море. Он хотел туда вернуться. — Я так и думал… — ответил Шэнь Цинцю с мнимой озадаченностью. — Все же континентальный климат будет резковат для тебя, правда? В сердце Ло Бинхэ не успела родиться трепетная надежда, как Шэнь Цинцю поспешил добавить: — Лю Цингэ повстречал рыбаков, знакомых с мастером Упу. Они сказали, что мастер покупал у них снасти и дарил талисманы. Знаешь… они нуждаются в тебе — в молодом человеке, знающем рыбный промысел. Мне кажется: это будет лучше нашего первого варианта. А я все равно буду заезжать к тебе — и без того планировал снова посетить эти места. Ведь я так и не повстречал ни одной русалки. Загнав жемчужину в щеку, Ло Бинхэ так крепко стиснул зубы, что что-то хрустнуло — может, сдавленные пальцами перила. Кажется, и второй его план раздробило в щепки — любовью Шэнь Цинцю играть в «благодетеля». Разве должны светлые заклинатели так самозабвенно лгать?.. Ло Бинхэ обернулся. Он раздвинул свои губы в настолько широкую улыбку, на какую был только способен. В настоящей радости он бы рвано вздохнул, бесстыже обнажив кромку зубов… Но Шэнь Цинцю пугает искренность. И грим моря, скрадывающий мрачное мерцание полуприкрытых глаз, заклинатель успокоенно примет за истинную личину. Ло Бинхэ бросил взгляд в сторону Лю Цингэ. Правя веслом, тот нарочно отвернулся от них: может, не желая становиться наблюдателем чувствительной сцены; а может, испытывая стыд. Ведь Лю Цингэ по существу волновало лишь одно: безопасность Шэнь Цинцю. Кем бы ни был Ло Бинхэ, чем дальше от него Шэнь Цинцю — тем лучше. Однако, кем бы Ло Бинхэ ни был… Лю Цингэ считал, что лгать, тая злой умысел, — бесстыже. Ло Бинхэ плавно подался вперед — ведь любая резкость могла вспугнуть заклинателя. Тень от ресниц на щеках Шэнь Цинцю дрогнула, но сам он остался неподвижен, и Ло Бинхэ обнял его: не обвивая шею, но обхватывая поверх рук. Кажется, он даже услышал нежное: «Бинхэ». Душно зардевшееся небо накрыло их сплетенные тела пунцовой дымкой. И так же Ло Бинхэ опутал Шэнь Цинцю тесным коконом объятий. Ло Бинхэ точно знал, что не расплетет его. — Бинхэ?.. Неподвижные объятия успокоили Шэнь Цинцю, и голос, что теперь звучал ясно, стал мягче и тише прежнего. Кажется, Ло Бинхэ даже услышал вздох облегчения: Шэнь Цинцю спутал его черное отчаяние со смирением. Заклинатель даже попытался обнять Ло Бинхэ в ответ, но сковавшие его тело объятия за один миг стали слишком тесными, а жемчужина во рту Ло Бинхэ была уже раздавлена. Действительно: как будто то была всего лишь рыбная икринка. Шэнь Цинцю не сразу понял, что что-то происходит. Ничего необычного: только вес обнимающего его Ло Бинхэ стал как будто больше, и в нос ударил сладкий, затхлый запах морских водорослей и рыбы. В поисках источника зловония взгляд Шэнь Цинцю ненадолго задержался на воде, но, когда он вновь вернулся к приникшему к плечу заклинателя Ло Бинхэ, из-за темных кудрей уже выглядывали уши, оконеченные красными плавниками. Сердце пропустило удар, впуская в мысли осознание. Шэнь Цинцю попытался оттолкнуть чужое тело, что навалилось на его существо неподъемной тяжестью, но прежде нежные объятия теперь напоминали удушающие тиски щупалец спрута. Взгляд Шэнь Цинцю метнулся в сторону Лю Цингэ, но заострился на искрящейся агатовой чешуе, устилающей огромный хвост. Шэнь Цинцю вскрикнул и выпустил из пальцев вспышку ци, но в следующее же мгновение из его рта вышел тошный сгусток крови, а палуба под ним провалилась, разбитая слепым ударом. Сквозь хруст ломающихся ребер и всплеск воды, заслонивший уши, Шэнь Цинцю различил крики Лю Цингэ. Свет обнаженного Чэнлуаня, беспорядочные вспышки ци, диск закатного солнца — все это с каждым мгновением отдалялось от него, растворяясь в струйках крови и пузырьках воздуха, выпускаемых ртом заклинателя.***
В приемной зале подводного дворца всегда стоял смрад. Он утихал, когда по утрам Чжучжи-лан прижигал раны императора темной ци, но никогда не исчезал полностью. Хотя ни одна душа в этих стенах ни разу не упоминала стоявшую вонь, сам император ощущал ее остро каждый шичэнь своей жизни. Но сегодня в привычный дворцовый смрад гость извне привнес приторные нотки отдаленных сражений. Тяньлан-цзюнь в любопытстве разомкнул тяжелые веки, чтобы увидеть… — Так это ты, сын мой, — скрипучим смешком приветствовал родную кровь Тяньлан-цзюнь. — Я вижу в твоем лице след прошедших перемен. Ты… возмужал. Ло Бинхэ швырнул к основанию отцовского трона тяжелую печать. В глазах, глядящих из-за слипшихся в крови косм, клубилась мгла. Она была выдрессированным зверем, что не станет обнажать оскал без приказа хозяина — но зверем жестоким, яростным, безжалостным. — Я добыл ключ от Мавзолея, — ответил глухим рокотом Ло Бинхэ. — Теперь твой черед, отец. Тяньлан-цзюнь лишь кивнул по левую сторону от своего трона. Там средь песка и пустых раковин ютилась морская лилия — творение прекрасное и живое. Ло Бинхэ обтер руки о собственный оголенный торс и приблизился к ней. Коснулся пальцами ветвящихся лучей. Спустился к маленькому рту в центре венчика, через который Чжучжи-лан ежедневно производил кормление. Обхватил пальцами стебель, уходящий в грунт. И напоследок зарылся в него пальцами, через их кончики ощущая вибрацию зарождающейся жизни. — Надеюсь, что твой заклинатель все еще не испил суп забвения, — усмехнулся Тяньлан-цзюнь, с интересом глядя на сына, склонившегося над морской лилией. — Сегодня же я пересажу ее и произведу в Мавзолее ритуал призыва души. Чжучжи-лан должен передать мне, как ее следует вскармливать в течение последующих двух лет. Домой вернусь лишь тогда, когда с этим будет кончено. Ответ Ло Бинхэ был тверд, лаконичен и решителен. Тяньлан-цзюнь улыбнулся и тихо рассмеялся, проводя большим пальцем по чешуе на оставшейся части своего хвоста. — Старик Мэнмо оказался прав. Любовь пошла твоему характеру на пользу. Любовь?.. Ло Бинхэ, набрав в ладони комья почвы, раскрошил их на песчинки. В стекленеющих глазах, чья пронзительная зелень вымылась в цвет морского ила, он точно видел не ее. И не ее он чувствовал, дробя в объятиях ребра чужой груди. Но теперь у них обоих не будет выбора.