В дань забирает море самое дорогое

— Нам нужно взять его с собой. Было утро, но Ло Бинхэ пока еще спал в постели, утомленный вчерашними поисками. Или же старательно делал вид, что не проснулся. Шэнь Цинцю и Лю Цингэ всю ночь ютились на полу у кухонного столика, но в возможности вместе встретить рассвет была своя прелесть. Вот и сейчас они сидели на крыльце, пили чай и смотрели на золотые блики поднимавшегося из морской глади солнца. В ответ на сомнительное утверждение, задумчиво сказанное Шэнь Цинцю, Лю Цингэ вскинул голову и скептически посмотрел на него: — В Цанцюн? — Нет, конечно… — с тихим вздохом ответил Шэнь Цинцю, попутно сдувая чаинки от своих губ к краю чашки. — У него нет ни шанса на совершенствование. Это было бы слишком жестоко: впускать бедного юношу в мир, где он всегда будет чужим. Однако нам нужно позаботиться о нем и обеспечить безбедную жизнь, а то без мастера Упу он здесь совсем одичает. — Верно… — довольно сухо согласился Лю Цингэ, однако тут же добавил: — Знаешь, я имею одного рыбака на примете. Прошлой весной на деревню к востоку от Хуаньхуа напали речные гули, и он тогда оказался мне сильно должен. Да и сам он человек неплохой, да и к праотцам уйдет еще не скоро. — Спасибо, Цингэ. Жаль только, что это будет река, а не море. Бинхэ, верно, будет тосковать по этому необъятному простору, — Шэнь Цинцю поднял ладонь и легким движением обвел кайму моря. — Мне хватило лишь несколько дней, и я уверен, что тоже смертельно затоскую. Проследив за чужой рукой, Лю Цингэ лишь хмыкнул: — Твои ученики были бы рады услышать, что ты вовсе не скучаешь по занятиям. Хотя глава и это стерпит, лишь горестно заключив, что в тебе нет ни ляна ответственности и учительского долга. Заклинатель сдержал смешок прислоненной к губе чашей. Испив пару глотков, он наконец-то ответил: — Никогда не думал, что услышу подобные нотации от лорда Байчжань. Лю Цингэ постарался не смутиться: — А я могу добавить еще, — ни капли не смутившись, отчеканил Лю Цингэ. — Отправиться на мече через море, не взяв попутчиков и притом не отличаясь особым мастерством в полетах, — тоже безответственность. Я бы еще мог поручиться за твою жизнь, если бы ты встал со мной на лезвие Чэнлуаня, но ручаться за безопасность этого ребенка я точно не буду. Нам нужна лодка, если хочешь переправить троих за раз, — и давно поняв, что сам Шэнь Цинцю палец о палец не ударит, чтобы разрешить их положение (затем, столкнувшись с малейшими трудностями, он и позвал за собой шиди), Лю Цингэ предложил план: — Одолжи мне записи мастера Упу. Если, как ты говоришь, там много дневниковых заметок, он мог писать в них и о селениях неподалеку отсюда. — Конечно, Лю-шиди. Я даже могу подсказать страницу. Когда Ло Бинхэ вышел из спальни, то застал довольно интересную сцену: Шэнь Цинцю чистил рыбу, а Лю Цингэ, напротив, читал дневник. Раньше Ло Бинхэ не испытывал и капли ревности, наблюдая, как милый заклинатель изучает заметки Упу. Но от одного лишь вида тетради, переданной Лю Цингэ, Ло Бинхэ иррационально захотелось отобрать ее и выбросить в окошко. — Бинхэ! — заметив его в дверях, оживился Шэнь Цинцю. — Как ты? Лучше себя чувствуешь? Последнее было спрошено с искренним сочувствием. Если бы не рыбьи внутренности, замаравшие изящные руки мастера, Шэнь Цинцю — Ло Бинхэ верил! — встал бы и обнял его. Ло Бинхэ петляюще приблизился, выдавая в походке тлевшую со вчерашнего дня обиду. Что бы ни произошло тогда за дверью, Ло Бинхэ точно знал: Шэнь Цинцю был не против, если вовсе не проявил себя инициатором. Ведь Лю Цингэ говорил неприятные вещи, и Шэнь Цинцю мог таким способом заставить его смолкнуть… Ло Бинхэ сам так делал, когда Ша Хуалин, распалившись, обнажала в оскале зубы, а ее пунцовые губы оказывались уязвимо разомкнуты. И сейчас, склонившись и видя сыплющий бессмыслицы рот так близко, Ло Бинхэ хотел мстительно укусить Шэнь Цинцю за губу. Но вместо этого, отвернув лицо (чтобы не видеть улыбку ни о чем не подозревающего заклинателя), Ло Бинхэ прильнул щекой к макушке Шэнь Цинцю, ложась своей головой на чужую. Хотя этим он мог испортить заклинателю прическу, Ло Бинхэ нисколько не мешал разделыванию рыбы, потому Шэнь Цинцю не стал отталкивать его. Лю Цингэ, наблюдавший за ними исподлобья, вновь неодобрительно уткнулся в записи. Однако, видимо, Ло Бинхэ успел поймать его взгляд, потому что спустя фэнь чужая тень закрыла его от падавшего на страницы света. Поджав губу и насупившись, Ло Бинхэ смотрел Лю Цингэ прямо в глаза с явственным осуждением. — Эй, чего тебе? — тут же нахохлился Лю Цингэ, притом кинув быстрый взгляд на Шэнь Цинцю — с очевидной просьбой истолковать странное поведение и без того проблемного мальчишки. — Быть может… — заклинатель задумчиво поскреб пальцем подбородок, совершенно забыв о рыбьих потрохах. — Бинхэ не хочет, чтобы ты узнал тайны его мастера? Будто подтверждая высказанное Шэнь Цинцю предположение, Ло Бинхэ вложил палец в сгиб меж сшитых страниц и надавил, оттягивая угол тетради на себя. Не разжимая плотно сомкнутых губ, Ло Бинхэ украдкой заглянул в дневник — чтобы убедиться, что ничего не может разобрать в этой мешанине иероглифов. Хотя Лю Цингэ не расцеплял хватки на другом конце тетради, Ло Бинхэ не силился ее выдрать, угрожая порвать листы либо пнуть упертого заклинателя. Он лишь продолжал дуться подобно четырехлетнему ребенку — с которым Шэнь Цинцю его прежде сравнил. Подозрительный, но безобидный… такой портрет немого мальчишки составил для себя Лю Цингэ, когда во имя цели решил на время смириться с его странностями. На деле же Ло Бинхэ уже не первый день сдерживался, чтобы не начать драку, поскольку отчетливо помнил (по столкновению с Лю Цингэ в дверях), насколько плотные у того плечи. — После завтрака я направлюсь в поселение на севере. В тетрадях твоего мастера описано, как добраться туда и кого можно спросить. Прошу, позволь мне взять их с собой. Кажется, уговоры и уроки Шэнь Цинцю взаправду подействовали на Лю Цингэ… Ведь теперь, догадываясь об истинных чувствах Ло Бинхэ, Лю Цингэ сумел не только снизойти до вежливой просьбы, но и сыграть на сокровенном: желании Ло Бинхэ вновь остаться с Шэнь Цинцю наедине. Ради такого мальчишка, конечно, отбросит напускную хмурость и забудет думать о драгоценном наследии старого адепта. Ло Бинхэ отступил, вновь отвлекшись на призывно улыбающегося ему Шэнь Цинцю. Тот тут же озадачил его разжиганием огня и нагреванием смазанного маслом котла, в который впоследствии была скинута выпотрошенная рыба. Лю Цингэ, что более не мог сосредоточиться на чтении, то и дело кидая на Ло Бинхэ настороженные взгляды, так и застрял на месте описания мастером Упу случая «русалочьей проказы»: похищения одежды, когда тот отлучился на рассвете омыть свое тело в морской воде. Завтрак они провели в молчании: Ло Бинхэ все равно бы не смог поддержать разговор, а Лю Цингэ не желал очередного повторения чужой иррационаной обиды, потому не отвлекал Шэнь Цинцю от еды пустой болтовней. Лишь закончив свою трапезу, Лю Цингэ поднялся и через плечо угрюмо бросил: — Пойду наловлю вам рыбы. Чтоб с голоду без меня не померли. — Да, спасибо, Лю-шиди. А то я совсем забыл тебя об этом попросить, — не отвлекаясь от миски, кивнул Шэнь Цинцю. Стоило Лю Цингэ шагнуть за порог, как Ло Бинхэ перегнулся через стол, выхватывая из миски Шэнь Цинцю рыбий хвост. Его «кражи» были незначительны и по сути являлись ребячеством, потому Шэнь Цинцю даже не думал ругать Ло Бинхэ (пусть Лю Цингэ на его месте и мог бы воззвать к приличиям). В то же время для Ло Бинхэ эта игра служила очередным способ размыть границу между ними, отвоевав себе еще частичку личного, что принадлежало одному лишь Шэнь Цинцю. Пусть Ло Бинхэ довольно неплохо научился управлять палочками, треск (грохот? громкий хлопок?), раздавшийся с улицы, напугал его настолько, что рыбий хвост, не достигнув его миски, шлепнулся на столешницу. Сразу после за окном послышался оглушительный шелест, словно в одно мгновение небо разразилось ливнем. В комнате потемнело, и Ло Бинхэ, уронив палочки, выскочил на крыльцо. Но это был не гром, не ливень и даже не град. На пляж серебристыми струями сыпалась мелкая рыбешками, взметаемая в воздух прямо из пенящихся вод. Ло Бинхэ, ошарашенный, на дрожащих ногах отступил обратно в дом. Пусть отдаленно… но это напомнило ему силы его отца. Доля мгновения — и его мягко оттеснило чужое плечо в белых одеяниях. Шэнь Цинцю неспешно сошел со ступенек крыльца в мягкий песок и, буднично обмахиваясь веером, прошествовал к Лю Цингэ, стоявшему среди оглушенной и выброшенной на берег рыбы. — Мечом для забоя буйволов резать курицу? — победоносный щелчок веера. — Иначе тебя не прокормишь… — лязг лезвия о ножны. Ло Бинхэ будто в полусне последовал за Шэнь Цинцю и остановился среди дергающихся и задыхающихся рыбьих тел. Окинув их растерянным взором, Ло Бинхэ понурил голову. Да. Даже пара приобретенных ног и припрятанный под плошкой краб не позволят ему получить и половины сердца Шэнь Цинцю. Проводив Лю Цингэ в дорогу и потеряв из виду растаявший на горизонте серебристый блик, Шэнь Цинцю наконец повернулся к Ло Бинхэ — спокойному, задумчивому. — А у нас теперь дел невпроворот, — ласково улыбнулся Шэнь Цинцю, касаясь подбородка Ло Бинхэ веером. Хотя чернила на бумаге размыло морской водой, веер все еще был пригоден для использования по назначению, потому, чтобы ободрить юного хозяина хижины, Шэнь Цинцю высушил его в утренних лучах и теперь держал на поясе. — Нужно собрать всю эту рыбу, что оставил нам мастер Лю… В ведра, мешки, сколько влезет, а остальное — разложить на простынях. Только котелок и плошки не занимать, а то нам есть будет нечего и не из чего. Надеюсь, мастер Лю догадается вместе с лодкой привезти нам бочек. У Ло Бинхэ было лишь мгновение, чтобы задуматься, зачем Шэнь Цинцю понадобилась лодка. У той, из которой заклинатели вытащили вчера озябшего Ло Бинхэ, наверняка потерялось последнее весло. Она была тесной, да и верить ее дну больше было нельзя… Уже мяо позже Шэнь Цинцю мягко обхватил ладонь Ло Бинхэ — после вчерашнего заклинатель был очень ласков с ним — и увел в дом, чтобы убрать стол и взять ведра. После они вновь спустились к берегу и принялись собирать в ведра высохшую на солнце рыбу. Отгоняя налетевших чаек, Шэнь Цинцю говорил с Ло Бинхэ о всяком: о заклинательских способах ловли дичи и рыбы, о нересте, о добыче соли из морской воды и о гулях, проживающих в реках и озерах средь суши. Обо всем он говорил одинаково беззлобно, оживленно, самозабвенно. Не было записей старого мастера — и Шэнь Цинцю был бодрым, подвижным и участливым. Он был с Ло Бинхэ. И потому Ло Бинхэ совсем забыл о бочках, что должен был привезти Лю Цингэ. — Эту оставь, — остановил Ло Бинхэ заклинатель, когда тот, обнаружив в спальне неиспользованную бочку, выкатил ее на крыльцо. Самую мелкую рыбешку они ссыпали в отмытый котелок и сварили суп. Наверное, это был самый сухой суп на свете, потому что воды в нем изначально была лишь четверть от всего объема, а позже, заболтавшись, Шэнь Цинцю снял котелок с огня, лишь когда горелый запах донесся до крыльца, на котором он учил Ло Бинхэ плести цаосе. Однако это были лучшие суп и обед за последние дни. — Теперь твоя одежда и ты весь пропахли рыбой, — заметил Шэнь Цинцю, когда, связав в узел последнюю простыню с рыбой, они втащили ее в проходную. На ночь всю рыбу следовало перенести в дом — не то к утру все расклюют птицы. — Кроме того, — Шэнь Цинцю извлек из тугого завитка на голове Ло Бинхэ сухой листок водоросли. — Тебя нужно вычесать. Шэнь Цинцю грел котел с пресной водой из колодца, когда Ло Бинхэ, укутавшись в простынь, разглядывал на своих ногах отросшие ногти. Ногти на руках Ло Бинхэ считал вполне удобными, пусть они были тоньше и гибче его прежних когтей — и пока недостаточно длинными. Но ногти на ногах… Ло Бинхэ уже пару раз напарывался ими на острые углы, и приятного в этом было мало. — Мешают? — спросил, подойдя, Шэнь Цинцю. Рукава его простенького ханьфу, позаимствованного у мастера Упу, были закатаны: он уже замочил в тазу одежду Ло Бинхэ, и его руки, разгоряченные нагретой водой, нежно розовели, точно бархат приоткрытых губ. — Я нашел ножницы мастера Упу. Пострижем твои ногти после купания, — кажется, Шэнь Цинцю больше не задавался вопросом, как Ло Бинхэ обходился раньше. Затем Шэнь Цинцю втащил так и оставшуюся на крыльце бочку в кухню. Несколько раз он ходил, чтобы зачерпнуть воды из колодца, пока не наполнил бочку полностью — с помощью ведер и нагретого котла. — Все готово, Бинхэ. Раздевайся. И Шэнь Цинцю выжидающе посмотрел на Ло Бинхэ. Ло Бинхэ глянул в проем окна. Солнце только-только начало клониться к горизонту. Тихое небо еще не окрасил вечерний румянец, песок на пляже потемнел в цвет желтого золота. Ужин не съеден и даже не приготовлен. Еще рано было идти спать. Ло Бинхэ посмотрел на Шэнь Цинцю в непонимании. — Ты никогда не мылся в бочке? — с одновременным сочувствием и недоверием спросил Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ все еще стоял как вкопанный, не совсем понимая, зачем от него это требуют. Смирившись, что без его подмоги Ло Бинхэ так и не соберется, Шэнь Цинцю начал медленно подступать к нему. — Мы натрем твою спину и волосы мыльным корнем, и наутро ты будешь чистым и пахнуть свежестью… Но Ло Бинхэ, точно строптивый жеребенок, увернулся от протянутой к нему руки. — Бинхэ, доверься мне… Знал бы Шэнь Цинцю, как много надежд Ло Бинхэ он разрушил за эти несколько дней их знакомства, — не стал бы растрачивать веру Ло Бинхэ в него по таким мелочам! С протестующим писком Ло Бинхэ выпорхнул во двор, ускользая от гонящегося за ним Шэнь Цинцю. «Дурень! Люди перед сном иногда моются в бочках!» — пророкотал голос Мэнмо, и в нем слышался кипучий стыд за своего воспитанника. «Но я только вчерашним вечером весь вымерз, пока «мылся» в море!» — огрызнулся в пустоту Ло Бинхэ. Мыльный корень, от которого, по словам Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ должен был начать «пахнуть свежестью», сам по себе не имел запаха вовсе, однако на вкус сразу после обманчивой сладости обдавал всю полость рта жжением. Из-за его формы Ло Бинхэ уже пробовал откусить кусочек, когда Лю Цингэ оставил корень у бадьи для умывания, и из-за этого весь последующий завтрак страдал от рвотных позывов. Ло Бинхэ выбежал на пляж, разбрасывая ногами комья песка, и неожиданно застыл как вкопанный, отпрянув всем телом от набегающей волны. В этот момент его и поймал Шэнь Цинцю, в жаре азарта забывшийся и обхвативший талию Ло Бинхэ руками. — Ну что ты вдруг раскапризничался!.. Но увидев плотно сжатую полоску губ и расширенные глаза Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю осекся. Шэнь Цинцю мягко растер его плечи, пытаясь привести Ло Бинхэ в чувства, а потом мельком бросил взгляд на море. Горизонт расцветился нежным румянцем, а воды потемнели, точно разлитые чернила. Ло Бинхэ дышал прерывисто, тревожно. — Ну пойдем, — ласково позвал Шэнь Цинцю, потянув Ло Бинхэ за плечи. — Пойдем, пока бочка не остыла. Я нагрел воду специально для тебя, Бинхэ. Тебе понравится. Обещаю. Ло Бинхэ пошел за ним, молча и не оборачиваясь. Спиной он ощущал… присутствие. В хижине, плотно прикрыв за ними дверь, Шэнь Цинцю поставил Ло Бинхэ перед бочкой и отвернулся, предоставляя Ло Бинхэ возможность раздеться самостоятельно. Занятый рассматриванием гарды веера, заклинатель выразительно демонстрировал, что ждет всплеска вытесненной воды. Шэнь Цинцю понимал, что после его гневных упреков все это выглядит так, будто он наказывает Ло Бинхэ за непослушание, потому несмотря на тлевшее внутри возмущение постарался изобразить в своем теле спокойствие и терпеливость. Скинув с себя простынь, в которую был до сих пор завернут, Ло Бинхэ плавно занес правую ногу над кромкой бочки, а после, все еще опасаясь, погрузил ее по щиколотку в теплую, почти что горячую воду. Подобное обволакивающее тепло он ощущал лишь во рту китовой акулы, в который однажды нечаянно угодил, отдавшись власти свободного течения. Брезгливо поплескавшись кончиками пальцев, он таки полностью опустил правую ногу, а затем погрузил в бочку и левую ногу. Сев на скользкое дно, Ло Бинхэ обнял колени и проследил, как заклинатель вновь повернулся к нему лицом. — Хорошая ведь вода, Бинхэ? Ни убавить, ни прибавить? Ло Бинхэ неуверенно кивнул, пусть в данной ситуации сочетание слов, сотканное Шэнь Цинцю, прозвучало для него странно. Он посмотрел вниз, сквозь толщу воды, где очертания его рук размыло преломление. Странно, но кожа на тыльной стороне его ладоней потемнела в тон золотистого песка, ласкаемого волнами, в то время как ноги и плечи остались столь же молочно-прозрачными, как когда Ло Бинхэ предстал перед Шэнь Цинцю впервые и — нагим. Несмотря на искажение Ло Бинхэ так ясно видел собственное тело, что на миг его укололо подозрение: вдруг и Шэнь Цинцю, так доверительно и ласково склонившийся к нему, видит его сейчас столь же четко? Помимо стыда и волнения… эта мысль принесла Ло Бинхэ сладостный трепет. Когда Шэнь Цинцю зашел за спину, Ло Бинхэ ощутил себя особенно открыто и уязвимо. Чужие мягкие руки легли на влажные плечи Ло Бинхэ. Из-за скользкости кожи пальцы заклинателя спустились к ключичным впадинам и спутались в слипшихся пружинках волос. Когда Шэнь Цинцю заговорил, Ло Бинхэ задержал дыхание и скользнул обеими руками между тут же сомкнувшихся коленей. — Погрузись ненадолго в бочку. Чтобы намочить голову. Ладони заклинателя сильнее надавили на плечи — да и сам Ло Бинхэ был не против ненадолго сбежать от душного жара, внезапно обуявшего его тело. Нырнув, он, должно быть, вытеснил слишком много воды, из-за чего обмочил рукава и подол ханьфу мастера. Однако, когда макушка Ло Бинхэ вновь показалась на поверхности, Шэнь Цинцю уже смирился с возможными неудобствами: — Да, с водой мы немного не рассчитали, — спокойно произнес он, растирая в руках мыльный корень. — Будет выплескиваться. Ло Бинхэ, погруженный в воду до середины носа, следил за манипуляциями чужих рук недоверчиво и опасливо — подобно лягушке, затаившейся в тихом пруду. Однако наслаждение от десяти впившихся в его голову пальцев оказалось ни с чем не сравнимо. От каждого движения заклинателя, втирающего в его голову душистую пену, по хребту Ло Бинхэ пробегали волны мурашек. Не способный выразить свои чувства иначе, он весь отдался эмоциям, отчего сладостно застонал, подставляя макушку и теснее сжимая коленями скрещенные меж бедер руки. От подобной реакции коротко остриженные пальцы на мгновение остановились — верно, заклинатель ужасно смутился! — но почти что сразу Шэнь Цинцю вновь продолжил свой массаж. Из-за стирки одежды в доме почти не осталось, и Шэнь Цинцю, сложив на табурете свое тончайшее верхнее ханьфу (то, в котором прибыл), великодушно возвестил: — Наденешь, когда оботрешься. И, накинув полотенце на плечи все еще сидевшего в бочке Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю скрылся за пологом спальни. Ло Бинхэ пришлось, борясь с определенными неудобствами, самостоятельно вылезти и вытерется полотенцем. Запахнув на себе заклинательское ханьфу из нежнейшего шелка, Ло Бинхэ присел на табурет, внезапно ощутив слабость в ногах. Таким его и нашел Шэнь Цинцю. — Идем. Лучше тебе не сидеть на сквозняке с мокрой головой. Полезай в постель, я расстелил ее для тебя. Возможно, Шэнь Цинцю при всем своем великодушии очень не хотел, чтобы Ло Бинхэ испортил его парадные одеяния, потому, подоткнув на Ло Бинхэ одеяло, заклинатель строго наказал не подниматься. С кухни доносилось кипение котелка, и в жаре постели Ло Бинхэ чувствовал себя томящимся в печи пирогом. Как хорошо им было без Лю Цингэ! Быть может, он не вернется? Одна эта мысль о «лишнем» заклинателе заставила распаренное лаской и теплом сердце Ло Бинхэ вновь покрыться иголками морского ежа. Он пришел — стало все плохо. Он ушел — и вновь хорошо! Как жаль, что Шэнь Цинцю не замечает этого. Обняв собственные плечи, он огладил прохладный шелк одежд заклинателя, вновь вспоминая все моменты их сегодняшней близости. В первый день Ло Бинхэ мечтал нарядиться в одеяния Шэнь Цинцю, в которых тот упал в темные воды, словно подбитый журавль. И вот прежняя мечта стала явью. Быть может, если детально представить, как Лю Цингэ душит гигантский спрут, то видение сбудется? Закрыв глаза и прикусив краешек одеяла, Ло Бинхэ замер, влекомый фантазиями о будущем. Ноги скользили по простыням, а пальцы оглаживали и сминали ворот ханьфу, безнадежно ослабляя узлы. Шэнь Цинцю возник из ниоткуда. Выступил из полусна, пересеча тонкую границу с действительностью. — А вот и ужин. Ло Бинхэ открыл осоловевшие веки и увидел его — красивого и доброго, — помешивающего палочками покрошенные в рисовую кашу орехи. Натертый мыльным корнем Ло Бинхэ теперь чувствовал, что заклинатель пахнет иначе — сладким потом после проведенного вместе дня. — Прости, что даже с нашим приездом ты день ото дня ешь одно и то же. Но скоро все переменится, — негромко сказал заклинатель. А обещание почти что прошептал — смущенно. Казалось, будто Шэнь Цинцю говорит полунамеками, подступается к чему-то, но все не решается договорить. Ло Бинхэ не знал, что бы это могло быть. Внимательно прощупывая ореховую крошку языком, Ло Бинхэ еще мельче размалывал ее зубами, а когда приятное пощелкивание пропадало — наконец запивал кашей. За пологом в спальню ему чудилась тень у кухонного стола. Шэнь Цинцю должен был ужинать. Зажженная им свеча, ласково помаргиваюшая Ло Бинхэ единственным глазом, была обещанием — вернуться, чтобы забрать у Ло Бинхэ тарелку и… пожелать ему доброй ночи. Но Шэнь Цинцю никак не шел. Ло Бинхэ отложил на тумбочку вылизанную дочиста миску (ведь Шэнь Цинцю не любил портить руки морской водой), опрокинул в себя обжигающий чай и, подняв подушку повыше (чтобы не уснуть!), принялся ждать Шэнь Цинцю. Жар свечи размягчал мысли, и Ло Бинхэ, как ни боролся сам с собой, начал клевать носом. Кроткий всплеск воды встряхнул сознание — точно порыв ветра обдал мурашками спину. Ло Бинхэ, отлипнув от изголовья и наклонившись вперед, прислушался к звукам за пологом. Снова сдержанный всплеск: будто тот, кто поневоле стал источником шума, так же напряженно следит за шорохами в спальне: услышан ли он, пойман ли? Ло Бинхэ смотрел, как плавится фитиль сальной свечи, как поблескивает, отражая бликами язычок огня, растопленный жир. Наверное, он бы вновь впал в оцепенение, если бы от копоти, источаемой горелым салом, у Ло Бинхэ не защекотало ноздри. Боясь чихнуть, Ло Бинхэ зажал нос — и на цыпочках скользнул к проему двери. На столе в самом деле стояла опустевшая плошка, но Шэнь Цинцю уже не ужинал. Тень на пологе, что Ло Бинхэ принял за сидящую человеческую фигуру, оказалась бочкой, в которой ранее купался Ло Бинхэ. Сейчас в ней сидел Шэнь Цинцю. Белые гладкие руки, лежавшие на кромке бочки, поблескивали каплями воды. Волосы, освобожденные от тугих петель заколки, стекали за спиной чернильным водопадом, однако не впадали в жерло бочки, а висели параллельно ее стенкам — видимо, Шэнь Цинцю не хотел мочить голову. Он задумчиво смотрел в проем окна, в темное, точно крыло ската, небо. Будто размышлял о чем-то… или кого-то ждал. Привыкнув к температуре воды, Шэнь Цинцю провалился в бочку глубже и, придерживая стопу за щиколотку, плавно выпрямил ногу в колене, устремляя ее к потолку. Видимо, жар воды размягчил кожу, потому, потянув бедро к животу, Шэнь Цинцю начал растирать плоским камнем загрубевшие пятки. Приглядевшись, Ло Бинхэ увидел, что они были потрескавшимися, с желтоватыми пятнышками мозолей. Точно цаосе и забившийся в них песок искололи стопы, а морская соль — изожгла их. Шэнь Цинцю продолжил тереть стопу камнем, а потом, хотя никаких значительных изменений не произошло, отложил камень на стол — для этого он весь потянулся вслед за рукой, потому Ло Бинхэ удалось рассмотреть показавшийся над кромкой бочки лоскут белой груди — и принялся разминать стопу пальцами рук. Вновь складывая ногу в бочку, Шэнь Цинцю старчески закряхтел — то ли взаправду в силу почтенного своего возраста, то ли подражая кому-то, кого когда-то уважал. Пользуясь шумом, произведенным самим Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ попытался заскочить ему за спину, чтобы повторить сцену во время купания, но уже в другой роли. Его проказу тут же раскрыли: схватившись за край бочки, заклинатель рывком спрятал едва занесенную ногу вновь под воду и вперил в лицо Ло Бинхэ удивленные глаза. — Бинхэ? — его голос был выше, чем обычно. Шэнь Цинцю неловко обернулся в попытке поймать лицо прячущегося за его спину Ло Бинхэ. Однако тому нравилась затеянная игра и в особенности страх, прячущийся на дне дрожащих зрачков заклинателя. Воплощая задуманное, Ло Бинхэ положил ладони на плечи заклинателя — так же, как сделал это Шэнь Цинцю половину шичэня назад. Чужая кожа оказалась теплой, мягкой и скользкой, словно рыбьи внутренности — только пахла очень приятно. Нащупав косточки ключиц, он надавил, чтобы Шэнь Цинцю погрузился в воду, однако встретил сопротивление. — Бинхэ! Я сам справлюсь. Ло Бинхэ не стал ввязываться в борьбу, но облокотился на край бочки, игриво склонив голову к своему плечу. Лежащие на кромке руки окружили Шэнь Цинцю полукольцом — Ло Бинхэ сохранял дистанцию, но и находился непозволительно близко. Наслаждаясь причудливыми пятнами, окрасившими скулы заклинателя, Ло Бинхэ уронил лукавый взгляд на гладь воды. Отражение, в котором Ло Бинхэ с другого ракурса мог видеть смущенно сомкнутые губы Шэнь Цинцю, было таким плотным, что под ним едва угадывались очертания чужих коленей. Должно быть прежде, когда Ло Бинхэ сидел в бочке, Шэнь Цинцю тоже не мог видеть его нагим. Это открытие не расстроило Ло Бинхэ, но с тем ему вдруг захотелось наклониться к глади воды… и слизать отражение языком, точно пленку. Подождав пару фэней, Шэнь Цинцю наконец-то успокоился. А после, не способный различить прежнее лукавство прячущегося за его спиной Ло Бинхэ, заклинатель вовсе наполнился к нему искренним сочувствием. Он испытал сожаление, сродни ощущущаемому при отвержении приласканного и ставшего слишком навязчивым щенка. Потому сказанные заклинателем слова, столь сильно сдиссонировали с сердцем Ло Бинхэ, до этого наполненным самозабвенным счастьем. — Бинхэ… — тихий вздох. Из-за наклона головы округлый подбородок Шэнь Цинцю касался кромки воды. — Ты должен знать, что это твой последний вечер тут. С возвращением мастера Лю мы вместе покинем это место. Но ты не должен бояться, ведь в мире много хороших людей, и без присмотра этот мастер тебя не оставит. Вздрогнув на последних словах Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ, все так же сидевший на корточках, часто заперебирал пальцами на кромке бочки и вынырнул в поле зрения Шэнь Цинцю, шумно шаркнув мысками босых ног. На миг Шэнь Цинцю задумался о том, что Ло Бинхэ волочит за собой по пыльному полу подол светлого ханьфу. Но упрек рассеялся, так и не успев обрести в сознании форму, когда Ло Бинхэ обратил к Шэнь Цинцю мерцание своих взгляд. Его лицо побледнело подобно лунному свету, и с тем явственнее выделились тревожно разомкнутые губы, объятые лихорадочным румянцем. Ло Бинхэ, силясь вытрясти из Шэнь Цинцю слова разъяснения, притом что сам не мог вымолвить и слова вопроса, постучал подушечками пальцев по своей ключичной впадинке, а потом прямодушно ткнул пальцем в Шэнь Цинцю. — Я?.. — растерянно спросил Шэнь Цинцю, но затем быстро нашелся с ответом: — Заклинателям свойственны странствия и иные заботы, потому мы не можем слишком долго находиться среди людей, не связанных с миром культиваторов. Но Бинхэ не стоит беспокоиться: те люди, средь которых ему предстоит находиться, столь же добры, как этот мастер, если не более. Твой новый дом будет лежать хоть и далеко от моря, но близко к моему… Шэнь Цинцю старался говорить как можно мягче, однако с каждым его словом глаза Ло Бинхэ становились все чернее, и чем дольше заклинатель смотрел в них, тем явственнее ему казалось, что он заглядывает в глубины темного моря. — Этот мастер надеется, что Бинхэ согласится покинуть морской берег вместе с ним… — Шэнь Цинцю попытался примирительно улыбнуться, однако он уже жалел, что начал этот разговор. Его нынешнее положение было крайне несуразно. — Все же без мастера Упу Бинхэ будет очень одиноко в этом доме. Направление жеста от Ло Бинхэ к Шэнь Цинцю означало вопрос: «Могу ли Я с тобой…», — но ответ заклинателя исчерпывающе возражал: ни ты со мной, ни я с тобой. Почему? Потому что энергия в теле Ло Бинхэ тиха и прозрачна, будто гладь воды в колодезном ведре? Ни приливов, рождающих искристые брызги, ни смертоносных завихрений, раскалывающих донья кораблей, точно ореховую скорлупу. Для честолюбивого заклинателя Ло Бинхэ казался простым… скучным. Очарованная до одури часть Ли Бинхэ униженно лепетала: значит, нужно было попросить Синьмо наделить меня способностями к светлому совершенствованию? Или, может… сделать ослепительным талантом, равного которому Шэнь Цинцю не сыскал бы во всей Поднебесной? Но что бы Синьмо потребовал за это… А горделивая, свирепая часть Ло Бинхэ роптала: как смеет этот заклинатель глядеть на меня так снисходительно, как смеет пренебрегать мной? Знает ли Шэнь Цинцю, обращаясь с Ло Бинхэ, будто с ребенком, какая сила заточена в обманчиво мягкой и плавной, точно звериной, походке; какая мгла таится в рвано вздымающейся груди… Обхватив руками колени, приникнув скругленной спиной к стенкам бочки, Ло Бинхэ смотрел невидящим взором на поджатые пальцы собственных ног. Он не откликался, когда Шэнь Цинцю его звал, пусть голос заклинателя звучал прямо над его головой. Когда вода в бочке заплескалась, стекая с тела поднявшегося Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ не шелохнулся. Пользуясь этим, Шэнь Цинцю спешно оделся, не выходя из кухни. — Бинхэ. Сев подле Ло Бинхэ на корточки, Шэнь Цинцю мягко потянул его за плечи. Ло Бинхэ моргнул и изумленно посмотрел на заклинателя, будто только придя в себя. Уже следующим движением души Ло Бинхэ привалился к груди Шэнь Цинцю, неловко умещая щеку в изгибе чужой шеи. Он мелко дрожал и ластился, словно озяб от холода. — Все будет хорошо… — поспешил утешить Шэнь Цинцю, обнимая чужие плечи. Но разве мог заклинатель предложить великозрастному увечному юноше что-то иное? Даже если бы Ло Бинхэ умел разговаривать и был младше своего возраста… Ян Исюань был последним ребенком, на которого закрыл глаза глава школы Юэ Цинъюань. Тащить в Цанцюн еще и Ло Бинхэ было просто невозможно: цена на обучение была высока, а родители знатных учеников и без того роптали, что вместо непостижимых талантов вместе с ними бесплатно обучаются посредственные сироты. — Я лично займусь твоим устройством. Подберем деревеньку поближе… — это последнее, что он мог ему дать. — А теперь пойдем в комнату. Пострижем твои ногти. Однако Ло Бинхэ продолжал прятать свое лицо, стискивать чужую грудь в объятиях и непрестанно мотать головой, отказываясь вставать и отпускать Шэнь Цинцю даже на мгновение. Потому тот после недолгих уговоров одной рукой обнял спину Ло Бинхэ, а другой подхватил его ноги под коленями — чтобы поднять тело юноши в воздух. На удивление, это подействовало. Ло Бинхэ мгновенно успокоился и наконец-то показал свое лицо — изумленное и взволнованное тем, что его тело внезапно подбросили, точно пушинку. Видимо, он никак не ожидал, что и в Шэнь Цинцю таится немалая сила. Шэнь Цинцю понес его в направлении спальни, столь же аккуратно, как если бы тело Ло Бинхэ увлекло теплое течение. Когда они дошли до кровати, Шэнь Цинцю наклонился, чтобы пересадить Ло Бинхэ на постель. При этом заклинатель подставил чужому лицу свою щеку, из-за чего его ухо оказалось полностью уязвимым… Ло Бинхэ не стал ни дуть в него, ни касаться губами хрящика либо мочки. Послушно расцепив кольцо рук, он сел на край кровати. Наблюдая, как Шэнь Цинцю, подставив пламя свечи, ищет что-то на полках, Ло Бинхэ раскачивал стопой, закинув одну ногу на другую. Когда Шэнь Цинцю обернулся, подол ханьфу, накинутого на плечи Ло Бинхэ, задрался, обнажив белое бедро. Вид полуобнаженного Ло Бинхэ для Шэнь Цинцю был уже вполне привычен, разве что его смущало, что на этот раз он треплет его собственные заклинательские одежды. Однако делать замечание едва успокоившемуся Ло Бинхэ — то же, что ставить зажженную свечу по направлению сквозняка. Все-таки найдя небольшие ножницы, Шэнь Цинцю сел в ноги Ло Бинхэ, а после, подхватив левую щиколотку юноши, поместил его стопу на своих коленях. — Я постригу твои ногти. Обещаю быть аккуратным, — сказал он, глядя на Ло Бинхэ с полуулыбкой. Сначала Ло Бинхэ вовсе не понимал, чего ему бояться. Когда же ножницы щелкнули, отсекая белую полоску от мизинца, Ло Бинхэ даже не моргнул. Он не боялся, что Шэнь Цинцю поранит его, неаккуратным движением сделает больно… А может, Ло Бинхэ даже немного надеялся, что Шэнь Цинцю ошибется. В конце концов, ласковый заклинатель уже не единожды причинял ему боль — душевную. И не предупреждал об этих разах, а впоследствии — не просил прощения. Большие пальцы Шэнь Цинцю оставил напоследок и обстриг каждый в три щелчка: сначала с каждого бока, а затем — ровняя уголок посередине. — Вот и хорошо, — улыбнулся Шэнь Цинцю, пряча острие ножниц в ладони. Свеча мигнула, и в сумраке, влившемся в комнату из черных провалов окон, Ло Бинхэ приподнялся. Шэнь Цинцю едва успел обратить к нему взгляд, как теплое упало на него, придавив бедра, обхватив в объятии шею. Руки и ноги, почудившиеся во тьме гладкими щупальцами, обвили его тело, не давая шелохнуться. Язычок пламени вновь вспыхнул, и в теплом свете Шэнь Цинцю увидел прижавшегося к нему Ло Бинхэ — дрожащего, полунагого. Его жаркое дыхание щекотало щеку. Сердце ударило в два такта. Когда это случилось, локти Ло Бинхэ раздвинулись, ослабляя давление на шею. Все еще сидя на Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ попытался уменьшить соприкосновение их тел — и его натянутый от напряжения живот задрожал в цуне от тела заклинателя. Лицо Ло Бинхэ густо порозовело — до мочек ушей, налившихся кровью, точно перезрелый плод. Шэнь Цинцю чувствовал прикоснование лихорадочно сухих губ — они прильнули к углу его рта. Не напирая, но моля о милосердии. В эти мгновения Ло Бинхэ дышал носом, глотая воздух отрывисто, по чуть-чуть. И это ощущалось будто духота и пекло перед обильным дождем. Шэнь Цинцю постарался отклонить голову, чтобы ускользнуть от поцелуя, однако губы Ло Бинхэ продолжили касаться его щеки. Поэтому, как только кровь в висках Ло Бинхэ отстучала десять раз, прежде послушное и податливое тело Шэнь Цинцю наполнилось силой. Заклинатель ухватился за плечи Ло Бинхэ, словно тот был ростовой куклой, и отодвинул его от себя. Ло Бинхэ все еще ощущал сладость чужого дыхания на своих губах, когда его душу будто изнутри взрезал чужой холодный взгляд. Голос Шэнь Цинцю по-прежнему был тих и спокоен, но звучал так, будто вековой ледник решил снизойти до разговора. — Бинхэ. Ты совсем мал и еще многое не понимаешь. Я — не тот человек, которому тебе следует дарить свой поцелуй. Глубокой ночью Ло Бинхэ, отделив лицо от взмокшей подушки, на цыпочках скользнул мимо Шэнь Цинцю во двор. Дальше он шел неспешно, на каждый шаг припоминая жест, взгляд, слово. Ло Бинхэ загребал мысками песок, спотыкался, и, когда он в очередной раз оступился, на сухом песке неровной кляксой расплылась сорвавшаяся с подбородка слеза. Вскоре ноги перестали его держать, но он преодолел остаток пути ползком, наступая ладонями на волочащиеся по земле кудри, а после — подтаскивая к ним колени. Камень стоял на перевернутой плошке так же крепко, как когда Ло Бинхэ его поставил. Теперь Ло Бинхэ стащил камень и перевернул плошку. Съежившееся тельце было неподвижно пару мяо, но затем, почуяв ночной воздух, подбросило тельце на распрямившихся лапах, начиная осторожно пятиться к морю — будто с подозрением озираясь на Ло Бинхэ. Юноша проводил его тоскливым взглядом, полным еще не пролитых слез. Ему было так дурно, что вчерашнее удушье, тянувшее его тело к морскому дну, уже казалось пусть и болезненным, но скорым разрешением. Воспаленные глаза застлало алое марево, и сквозь него, среди черных волн и белой пены, Ло Бинхэ почудилось серое тело. Вытянутое, плотное, точно скрученный жгут. Вглядевшись, Ло Бинхэ разглядел блестящую кожу, усыпанную крапинками. На щекастой морде у вздернутого носа в кучку сбились белесые глаза, что сосредоточенно смотрели на Ло Бинхэ в ответ. Мурена — а именно ею была эта бесчешуйчатая рыба — подплыла еще ближе берегу: настолько, что, когда воды отливали от берега, мурена касалась песчаного дна брюхом. Ло Бинхэ вытянулся, чтобы рассмотреть ее получше, и отдернулся, когда, поднявшись на волне, мурена внезапно осклабилась. В мелких, но частых и острых зубах, казалось, она зажимала собственный язык; но в синеватой пасти язык не мог иметь такой насыщенно-алый цвет. Луна вышла из-за тучи, и в пролившемся серебристом свете Ло Бинхэ увидел: то была гладкая непрозрачная бусина. По всему следовало, что эта мурена приплыла сюда с умыслом. Ло Бинхэ потянулся, чтобы забрать бусину из пасти рыбины, однако, выплюнув из приоткрытого рта воду и раздув предостерегающе ноздри, мурена отпугнула его. Раздался свист. Зажав меж зубов бусину, мурена выдувала пронзительные звуки все снова и снова — будто заевший на полуслове куплет. Ло Бинхэ вслушивался, воспроизводил мелодию в сознании, считал доли и пробовал на корне языка амплитуду звука. «Бин-хэ. Бин-хэ… Бинхэ. Бинхэ. Бинхэ!» Расшифровав, Ло Бинхэ задохнулся в волнении. Прошлым днем море молчало, окутывая сознание монотонным шуршанием схлопывающихся пузырьков, но сейчас… Ло Бинхэ действительно слышал. Сместив диапазон частот, составляющих речь демонов-русалок, в сторону различимых человеческим ухом звуков, это создание использовало привычные слова, но воплощенные в низких вибрациях. Глядя в прозрачные глаза мурены, Ло Бинхэ понял, что придумать такое мог только генерал Подводного Царства — Чжучжи-лан. «Не пугайтесь моего облика. Этот ничтожный — все еще ваш сюнди», — подтвердил его догадки Чжучжи-лан. Теперь, когда Ло Бинхэ понял общий принцип, различать чужую речь стало столь же просто, сколь и человеческую. Всем в Подводном Царстве было известно, что племянник Тяньлан-цзюня был рожден в результате совокупления его взбалмошной сестры с муреной, из-за чего чудом родившийся ребенок вышел редкостным уродцем. Тяньлан-цзюню пришлось приложить немало усилий и задействовать множество древних артефактов, чтобы облагородить его облик. Недолюбленный в детстве, Чжучжи-лан отплатил ему несравненной преданностью, доходящей порой до раболепия. Сколько Ло Бинхэ себя помнил, Чжучжи-лан всегда ревностно следил за тем, чтобы внешне походить на русалок. Теперь однако при взгляде на него нельзя было приметить и малейшего признака благородного родства: Чжучжи-лан стал столь же ничтожен и примитивен, каким был его позорный отец, не доживший даже до рождения сына. Спросить о причине его внешних изменений Ло Бинхэ не мог, но Чжучжи-лан, как и полагалось хорошему слуге, угадал его желание. «Этот ничтожный просит лишь о возвращении принца Ло домой. Все обитатели дворца места себе не находят с момента вашего исчезновения. Даже дева Ша позабыла об обидах и лично организовала ваши поиски». Ло Бинхэ в волнении прижал руки к груди, силясь успокоить суматошное сердцебиение. Одиночество и чувство брошенности, владевшие им с приезда Лю Цингэ, наконец отступили, и Ло Бинхэ ясно осознал: он не безродный сирота, от которого сам Шэнь Цинцю, прикрываясь благостными речами, торопится избавиться. Разочарованная усмешка Лин-лин, безразличие придворных, скука во взгляде отца… То, от чего он бежал на сушу, оказалось выдумкой, сотканной неопытной душой. Для тех, кого Ло Бинхэ оставил на глубине… он был важен. «Этот ничтожный вчера заметил вас, отчаянно ныряющего к родным морским глубинам. Почувствовав невообразимую боль в сердце, он, однако, тут же понял, чьей помощью вы воспользовались, чтобы принять человеческий облик. Той же ночью этот ничтожный посетил логово Синьмо и узнал обо всех ваших лишениях. Помня отчаяние, с которым вы тянулись к родным глубинам, этот ничтожный вернул то, что забрал Синьмо, и заплатил за это высокую цену». Даже его сюнди — которого за покорность отцу и боевые заслуги Ло Бинхэ подозревал в посягании на власть — как оказалось, искренне дорожил им. Глядя на это омерзительное воплощение наичистейшей преданности, Ло Бинхэ захотелось упасть на колени и приласкать гладкую голову с выпученными глазами, пускай прекрасный облик своего сюнди этот чувствительный юноша не удостаивал прежде и словом нежности. Разве бы стали жертвовать стольким ради существа ничтожного? Нет! Конечно нет! Какой же слепец этот Шэнь Цинцю! «В эту жемчужину вложено все — ваше прежнее тело, сила и голос. Вам надо лишь прокусить ее, словно икринку, и вернуться домой». Душа Ло Бинхэ, до сих пор откликавшаяся жаром признательности и согласия на каждое слово Чжучжи-лана, в этот раз ошеломленно замерла, боязливо и вдумчиво повторяя про себя сказанное демоном. Вернуться?.. Ло Бинхэ часто замотал головой, как научил его Шэнь Цинцю, а после указал пальцем на хижину, где спал крепким сном заклинатель. Явись Чжучжи-лан вчера… и Ло Бинхэ, полный кипучей злобы, согласился бы. Смерти в бурлящих волнах он с радостью предпочел бы свою прежнюю тихую жизнь, в которой полипы мягко щекотали пальцы, а быстрые течения ласкали плечи, увлекая в сказочные коралловые рощи. Но сегодня этот горький, полный разочарования, разбитых надежд и отчаяния поцелуй уже состоялся. И Ло Бинхэ… уже не мог сбросить с себя отравившие душу путы. В глазах мурены — плоских, пустых, неподвижных — нельзя было найти и проблеска сознания. Но слова, произнесенные Чжучжи-ланом, попали прямо в цель, заставив все существо Ло Бинхэ трепетать: «Этот ничтожный понимает. Цзюнь-шан предупреждал о подобном, и потому ваш брат обо всем заранее позаботился. Ло Бинхэ также может забрать заклинателя к себе домой». Ло Бинхэ замотал головой, не веря. Однако робкая надежда, заколовшая грудь, заставила его развести руками, вопрошая у Чжучжи-лана: как? Еще помедлив, Ло Бинхэ, не касаясь, очертил ладонью овал своего лица, а затем пронес растопыренные пальцы от лба кверху — отсылая к императорскому венцу своего отца. Напоследок, все еще прижимая ладонь к своей груди, пальцем другой руки он вновь указал на хижину с заклинателем. Неужели отец?.. «Синьмо сказал, что это не составит для него особого труда, и он будет только рад изменить облик заклинателя на демонический. Поэтому, раз сяоди столь приглянулся этот человек, что он не может вернуться без него, то сяоди может взять его с собой». Ло Бинхэ отполз от приливной волны, дыша все рванее от невозможности заговорить. Неужели Чжучжи-лан в самом деле думает, что его сяоди настолько глуп?! «Не думай ты об этом заклинателе! — внезапно вступил в односторонние переговоры Мэнмо. — Похищением заклинателя ты лишь навлечешь на себя беду. Даже если это возможно — оно того совсем не стоит». Ло Бинхэ тряхнул головой, стараясь отогнать голос наставника, точно назойливую муху. Падение светлой души заклинателя значительно приумножило бы силы Синьмо. Однако так могло бы случиться, если бы Шэнь Цинцю разрушил свое совершенствование по собственной воле. Ежели осквернение либо любое другое насилие в отношении праведной души совершается по просьбе другого смертного, единственное, что может получить с этой сделки темная сила — это то, что ей пообещает грешный смертный. «Не составит труда»? Для Синьмо не может быть простых услуг, и даже размышлять об этом было пустой тратой времени. Однако в груди Ло Бинхэ саднило. «Принц Ло и без напоминания этого ничтожного понимает, что двое заклинателей скоро покинут это побережье. Также сяоди знает о том, что жизнь на чужбине для принца страшна и унизительна. Так что ему нужно определиться со своим решением как можно скорее». Ло Бинхэ уронил голову на грудь. Конечно… Чжучжи-лан прекрасно знал, на что надавить. Ло Бинхэ протянул руку, и на этот раз мурена позволила ему забрать жемчужину. «Как можно скорее»?.. Ло Бинхэ обхватил жемчужину ладонью, прижимая к груди. В тот миг прошедшим вечером, когда свеча, мигнув, вновь вспыхнула, Ло Бинхэ бросило в жар. Шэнь Цинцю был так близко, но с тем в любой момент мог оттолкнуть его, очнувшись от оцепенения. И Ло Бинхэ прильнул, хотя на настоящий поцелуй у него не хватило духа. Возможно, он все же поспешил?.. Но времени больше не было.