Морской сундук (с драбблами)

      Луффи был прост до невозможности – в хорошем смысле. Не глуп, но прямолинеен и честен с собой и окружающими. Он не искал сложных путей (пусть они в итоге всё равно оказывались наиболее трудными), не признавал намеков и интриг, предпочитал дружбу манипулированию.       Казалось бы, старпому надо радоваться такому капитану: приказы четкие, планы (если они вообще есть) элементарные, направление – единственно верное. Впрочем, тут начинались проблемы у самого Зоро…       В любом случае, жаловаться мечнику было грех. И тем не менее, вся эта показная и не очень простота Луффи постоянно усложняла жизнь Ророноа. Атаковать в лоб толпу врагов – без проблем. Взлететь на корабле в небо – всегда пожалуйста. Объявить войну мировому правительству – подержите мое саке!       Конечно, Зоро и сам любил всё упрощать, отсекать ненужное, неважное, то, без чего можно обойтись сейчас или вообще. Без сопливой романтики, например, без художественной литературы или без ежедневного душа. В последнем, кстати, его неожиданно поддержала Нами, подсчитавшая, сколько воды понадобится для гигиенических процедур тренирующегося несколько раз в день мечника.       А еще без якобы случайных прикосновений и наблюдения тайком, без томительного ожидания очередной перепалки, без разгоняющих по жилам кровь драк, без перманентной табачной вони, в конце концов!       Когда Ророноа внезапно осознал свои далеко не дружеские чувства к Санджи, то почти сразу решил, что об этом не узнает ни одна живая душа. Никогда. Потому что ему здесь однозначно не светило ничего, кроме жалости (в лучшем случае) или насмешек (в худшем... или наоборот).       Зоро тщательно запер в своей душе всё, что было неподобающим для мечника, старпома и накама Мугивар. Вымедитировал все недостойные мысли и пресек поползновения своего бренного тела в неверном направлении…       …Но как всегда где-то свернул не туда.       Услышав о «побеге» кока и его помолвке с какой-то там по счету дочерью, Ророноа даже не сразу осознает весь масштаб своей персональной катастрофы. И только когда Луффи вдруг упоминает, что Санджи вернется с невестой, Зоро накрывает. Так сильно, так всепоглощающе, что он тратит все свои силы, чтобы не измениться в лице. Или хотя бы сделать вид, что его странные гримасы – это злость, а не внутренняя боль. Огрызается на Нами, но в голове у него только гулкая пустота, какая бывает перед сильной грозой.       Мечник не читал романов, но ожидал чего-то вроде «укола в сердце» или «кома в горле». Однако в реальности его будто ударили в спину невидимым ножом, настолько материальной кажется ему боль под лопаткой, что он даже скашивает взгляд вниз – не вышел ли клинок из груди. Но на коже лишь темнеет старый шрам от карикатурного кинжала Михока. Зато дыхание перехватывает так, что он осознает это лишь когда начинает задыхаться. Фантомно чудится дым «Смерти», а рука немеет, словно проклятая катана, почуяв слабину, пытается взять свое.       Но это всё только кажется, и никто в команде не замечает, что на самом деле творится с Зоро.       Поэтому он даже немного, самую малость радуется, что Санджи ушел. Потому что терпеть всё это больше нет никаких сил. Видеть улыбающегося – не ему – кока каждый божий день. Слышать его восторженные речи, обращенные к каждой встречной юбке или обладательнице большого бюста. Есть еду, приготовленную его руками. Слышать мерное сопение на соседней койке по ночам. Чувствовать этот долбанный запах сигарет, чтоб его!..       Так будет лучше, думает Зоро, так лучше. Так определенно будет проще.       И когда капитан ошарашивает команду решением пробраться на территорию Большой Мамочки и вернуть Санджи, старпом не удивляется. Только вздыхает, тяжело, обреченно.       Луффи прост до невозможности, но у него, помимо способности фруктовика, дьявольский талант всё усложнять. И Зоро, скрепя сердце и скрипя зубами, идет за ним.