Ты - мой мир

/ POV Максимилиана/ …Медленно задребезжал рассветом восток. Первые лучи едва-едва озаряли мутные облака на небосводе. Вода в океане негромко шумела, серой волной с белой пеной ударяясь о берег, словно птица о стекло. Голова у меня нещадно трещала от выпитого вчера рома. Да, плохая привычка: пытаться заглушить боль алкоголем. Это, все равно, мало успокаивает. А успокоиться, в последнее время, у меня мало получалось. Точней, вообще не получалось. Сидя на берегу, я, стеклянными глазами, смотрел на расцветающую розу рассвета, на алеющее небо, на алую дорожку, бегущую по спокойной морской глади от самой линии горизонта. Тяжко вздохнув, я всматривался в океанскую серую воду. Оттенок зеркала напоминал мне цвет глаз Арифа… Эх, где же он сейчас?.. Наверняка, в какой-нибудь, жалкой, сырой конуре, где на пышных подушках лежат жрецы и предводители племени. Утопиться, что ли, с горя?.. Свежий, утренний, наполненный запахом соли и тины воздух трепал волосы, ласкал кожу. Только не мила сейчас мне эта ласка, когда знаешь, что вторая часть тебя сейчас страдает… Что без своего царевича хочется тебе всех убивать, сжигать, всех без разбору, и светлых и темных. Только без толку все это! Если сказал, значит, так оно и должно быть! Подняв глаза уже на ярко горящее солнце, я только сейчас осознал, что иду по берегу моря, где, все еще прохладная утренняя вода касается стоп. На миг остановившись, и, глянув назад, я понял, что прошел-таки, нехилое расстояние: шалаш наш уже заплыл розовой утренней дымкой, и, из далека видно его было плохо. Тяжко вздохнув, еще раз, я пошел дальше по берегу. Вода ласкала кожу на ногах, обдавая прохладной океанского утра, ветер все так же был неугомонен и легкими течениями играл с прядями моих волос, кожей и листьями на прибрежных деревьях. В нос бил запах соли и йода. Идя по берегу, я и не заметил, как дошел до скал, гордо возвышавшихся над морем и частоколом зеленых лиан. Вздохнув, проведя взором по серым камням, я повернулся к морю и, уже взошедшему солнцу. На небе не было ни облачка. Высоко-высоко, в розоватой, от рассвета, небесной глади плясали яркие алые лучики, точно языки пламени в полумраке. Зажмурив глаза от яркого света, я представил моего принца, совсем рядом, здесь, со мной в паре метров, стоящим на скале и смотрящим в бескрайнюю морскую даль. Крик чаек, летавших над головой, не разрушал моей нирваны, а только усиливал ее действие, как галлюцинации – хорошая травка. Но тут я услышал какой-то оборванный крик. Голос показался мне отчасти знакомым. Сердце предательски стало выбивать ритм чечетки, легкие стали работать с удвоенной силой, перекачивая кубы кислорода. Я решил спрятаться за камнями, дабы лучше узнать ситуацию. Поначалу ничего не происходило. Но, через некоторое время крик повторился, только теперь голос звучал гораздо ближе и его я никак не мог спутать, ни с чем другим. Все еще стоя под камнями, до моих ушей доносились какие-то малопонятные фразы. С каждым мгновением голос усиливался и под конец стал срываться на крик. Из истории моих, немногих, путешествий, обладателем голоса мне показался индейский жрец. Подумав долю секунды, и, решив, что хуже уже не будет, я тихо вышел из-за камней. То, что я мог лицезреть в следующий миг, повергло меня, не то, что в шок, в глубочайший, просто, ужас. На скале, пред самым краем, стоял мой принц – Ариф «Сайнора», со связанными руками веревкой и с завязанными глазами, а позади него стоял этот жрец индусий, собираясь толкнуть в воду с отвесных, и, довольно высоких скал. С неизведанной силой я в один миг достиг вершины скалы, находившийся на, довольно приличном расстоянии. Сразу же, оттолкнув индуса, я мигом подошел к краю и встал за спиной Сайноры, не решаясь схватить его за худые плечи. И все же, тем необъяснимым Потоком и Силой, я подошел ближе и обнял его. Ариф вздрогнул, и, охрипшим голосом произнес: - Максимилиан?.. – на это мои руки только сильней прижали его исхудавшее тело к широкой груди. Послышался облегченный вздох. Но, тут же раздался нечеловеческий вопль: - Ти кто такой, э? А ну отойди бистро от нечистого! Иначе в тебя бес вселится! Отойди, кому говорят! – Оглянувшись, я увидел разъяренного жреца, держащего в руках дубину красного дерева. Вид у него был, по истине, устрашающий: белое, разъяренное лицо, глаза чуть ли не красные, руки крепко вцепились в дубинку… Страх да и только, в общем. – Э,э, ты, это, беса-то скинь, в море, чтоб… это… душу его успокоить… - начал судорожно объяснять индус. Я же, выставив Арифа пред собою и став позади него, крепко обнял руками, прерывая свободу движений руками. А тот особо и не сопротивлялся. Пятясь, я подходил все ближе и ближе к обрыву. В один момент солнце было на такой высоте, что над моей головой было свечение, и две фигуры – мою и Сайноры – окутывал ореол из золотистого свечения. Жрец, прозрев и увидев такую живописную картинку, упал на колени, сложив руки в замок и смотря с таким видом в небо, будто вот-вот расплачется. Но, верховного снисхождения не произошло, и посему, медленно подходя к обрыву, мои ноги, наконец, на половину нащупали прохладную поверхность камня. Сделав над собой усилие, я резко отскочил назад, падая вниз. Но, ожидаемой боли от падения не было. Вместо него нас поглотила прохладная глубина синего океана. Вовремя зажав Сайноре нос и рот, я поплыл вдоль берега. Находились мы довольно глубоко, и, по сему, сверху видеть нас невозможно было. Наконец, вода стала теплее, что говорило мне о приближающемся береге. Всплыв на поверхность, и дав легким моего принца доступ кислорода, я выплыл ближе к берегу и стал распутывать сложное плетение веревок, предварительно стянув с глаз Арифа черную ткань повязки. Пару раз моргнув длинными ресницами, он явил мне и миру свой дивный лик. Глянув украдкой в его глаза, цвета листьев мяты, я не смог более отвезти взгляда: чуть пухлые губы, сейчас были искусаны до крови, но, с неизменной хитрой улыбкой; прямая линия носа, впалые бледные щеки, и глаза – о, эти глаза! Глубокие, что два океана, лучезарные, как восходящее солнце, с расширенными, к тому же, зрачками, производили на меня неописуемый восторг. Поддавшись порыву, преследовавшему меня с момента нашей первой встречи, я впился в его губы страстным поцелуем. Ариф не сопротивлялся, только ладони положив на мои плечи, а я притянул его ближе к себе, за затылок. Это было непередаваемое чувство: будто за твоей спиной дребезжать два крыла, а рядом – любовь всей жизни, вечная муза и вторая половинка от тебя. Не видя моего принца уже около полугода, я успел изрядно по нему истосковаться. И, теперь вновь, стоило очень сильно захотеть, заплатив за это страданиями, мы были снова вместе, вдвоем, и два сердца снова стучали в одном ритме… *** / POV Ильи/ …Прошло всего несколько дней после воскрешения дяди Андрея, а вокруг меня уже столько людей, мало знакомых мне, но, отнюдь, не имеющих в нашу сторону вражды. Солнце все так же поднималось на востоке, окрашивая пурпурными тонами небо и садилось, золотя краской запад. Вечером мы все так же сидели вокруг костра, разговаривая на самые разнообразные темы… За собой я стал замечать отчего-то усилившуюся тягу к Руслану. Мне не хотелось отпускать его даже на шаг от себя, чтобы он постоянно был рядом, всегда и везде. Поздним вечером, сказав об этом дядюшке, тот сказал, что это – любовь, самое чистое и невинное из чувств, что можно испытывать к человеку. Отчего-то, мне показалось, что у дяди Андрея с Пашей что-то подобное. Точно так же, как и у Максимилиана с Арифом «Сайнорой», как тот представился. Похоже, что любовь – это болезнь, передаваемая от человека к человеку? Выходит, что да. Только, болезнь эта, совсем не убивает тебя, не высасывает силы и не отравляет кровь, а, наоборот: заставляет жить, жить дальше, не оглядываясь назад и любить, любить еще сильней, с каждым днем и часом.