Птицетип.

      Тебе тепло и хорошо. У вас уютный дом, уютная спальня, уютная постель. У тебя уютный Ким, спящий рядом на двухместной кровати. Уже светло, а шторки в комнате не плотные и задёрнуты не полностью. В окно бьёт солнце своими нежными лучами. Они опоясывают вас с Кимом. Или, правильнее будет сказать, только тебя, потому что Кима за твоей громадной пернатой конечностью почти не видно.       У тебя громадные крылья, пятнадцать метров в размахе. Тебе не хватает места даже в комнате, не то что на кровати. Поэтому одно вытянулось и скрыло под собой тонкого Кима. Второе сложено за счёт того, что с другой стороны просто стена, и особо вам не мешает.       Они у тебя густые. Маленькие перья торчат тут и там, придавая неряшливый вид. Маховые же волочатся по земле, собирая всю грязь, и Ким постоянно тебе напоминает, чтобы ты держал их выше, но ты быстро устаёшь и снова опускаешь. Ким спрашивает, почему ты не летаешь, если у тебя такие огромные крылья хищника (Грифа!), предназначенные для этого. Ты должен жить в небе!       Ты отмахиваешься тогда от этого вопроса, а Ким не навязывается.       У Кима тоже есть крылья, Ким-иволга. Они аккуратные и острые, прибранные, словно машинкой подстриженные со всех сторон. У его крыльев красивый изящный размах лёгких перьев, девять с половиной метров. Они, словно гладкий и блестящий чёрный щит, аккуратным вытянутым сердечком сложены у него за спиной почти двадцать четыре на семь. Ким летает редко, но чаще тебя. Он не особо любит высоту. Признался он только тебе, что летать-то особо и не умеет. Кто будет учить сиротку, да и с его то внешностью? Была у него в детстве фигура доброй тётушки, но, по злому умыслу судьбы — человек. У вас, как минимум на вашей изоле, соотношение людей к крыланам примерно шестьдесят пять к тридцати пяти, в пользу людей. Говорят, раньше пернатых было больше, но ты точно не знаешь. Но никакой дискриминации: и на работу охотно берут таких, и спортивные соревнования есть. Правда, находятся всё-таки отдельные индивидуумы. Всегда найдётся кто нибудь, кому лишь бы до кого-то прикопаться. Да и транспорт общественный, это не очень удобно. Пернатый щит за спиной мешает другим, особенно в набитом трамвае. А если аллергетик? Веселуха, выходи на следующей! КИМ КИЦУРАГИ: — Гарри.. — тебя вдруг сонно пихают куда-то в бок, слепо пытаясь снять с себя твою руку. О, ты Кима ещё и лапой своей придавил. А то ты проснулся, и лежал дальше, не разлепая глаз. — Гарри, тяжело.. — Ты наконец смотришь на Кима, приподнимаешь правое крыло, которым его накрыл, чтобы видеть ситуацию в целом, и убираешь с него руку. Он, сонный, морщится на тебя и переворачивается на другой бок, натянув одеяло повыше. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ: Вспоминаешь, как летом вы спали раздельно. И этим тоже будете. Киму жарко, когда ты накрываешь его своими крыльями, и гонит на диван. А ещё ты с мая по июнь линяешь, так что просыпался каждое утро практически в гнезде, а подметаться приходилось по несколько раз на дню. ЭМПАТИЯ: Эх, это так печально. По два месяца не спать вместе — просто кошмарно. Ты улыбаешься воспоминаниям, переворачиваясь на левый бок, к Киму. Перекидываешь правое крыло за спину, ко второму, и подползаешь ближе, вплотную к сложенному тёмному оперению. Ты бы обнял его покрепче со спины, но он только-только освободился, поэтому только кладёшь руку на плечо и целуешь его же, щекоча чужую кожу своими усами. ЭМПАТИЯ: Какой же он у нас прекрасный! Такой нежный, такой обнимательный, такой красивый и уютный! Законно вообще быть настолько любибельным? РИТОРИКА: Ну и словечки. Только что придумал? ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: За всю историю человечества не было внесено закона, запрещающего того, чтобы к тебе испытывали эмпатические чувства. Исключением были преступники с пожизненным сроком, которым было запрещено видеться с родными и близкими, и преступникам с приговором казни. ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА: Подтверждаю. ЭМПАТИЯ: Душнилы, это был риторический вопрос..       Тихо хихикаешь от внутреннего диалога и кладёшь голову на подушку, рядом с головой Кима.       Ты лежишь ещё пару минут, прежде, чем раздаётся трель будильника. Видишь, как вытягивается из-под одеяла Кимова рука и хлопает по будильнику, заставляя его замолчать. Ты снова улыбаешься и наконец обнимаешь его, заново одаряя поцелуем плечо. — Доброе утро, сокровище. — Тебе неприлично сильно нравится называть его подобными слащавыми словечками. Утром, вечером, когда вы зашли домой, по ночам, когда кому либо из вас не спится. В принципе всегда и по любому поводу, когда вы дома и наедине. Ким смущённо улыбался первые месяца два, когда вы сошлись, а потом привык.       Тебе в ответ что-то сонно бормочут, а рука соскользнула с будильника и пару раз хлопает рукой по тумбе прежде, чем нащупать там очки.       Ким садится на месте, свесив ноги с кровати и нацепляет их на нос, не с первого раза. Лохматый, в мятой майке, со следом складок подушки на лице и руках, и всё ещё не проснувшийся. ЭМПАТИЯ: Как же сильно мы его любим!       Ты согласен. Ты готов тонуть в утренней нежности, которую источает Ким, пока трёт лицо, чтобы встать. Твоя же любовь окутывает тебя так каждое утро, за исключением двух летних месяцев.       Ты садишься тоже, и крылья твои нелепо ложатся на постели, скосившись в одну сторону и высунувшись с края кровати.       Вместе вы выходите из спальни, пока ты занимаешь ванну. Ким ставит чайник, и, зевая, извлекает продукты из холодильника. Готовить будешь, как обычно, ты. — Жан наверняка снова нихрена не съест с утра, сделаю ему тоже, — сообщаешь, когда уже Ким выходит из ванной. Ты выкладываешь на небольшую сковороду несколько небольших творожных лепёшек, пока на доске лежит ещё столько же, и ещё немного. Неаккуратные, кривые, но вполне себе милые. Формочки для выпекания ты доставать не стал.       Привычка Кима вставать за час до выезда даёт возможность приготовить нормальный завтрак.       Жана ты тоже любишь. Как друга, конечно, но любишь. Ты в курсе, что единственный режим, который он соблюдает — это питьё таблеток. И ни сон, ни еда, у него даже близко не по расписанию. Зараза неорганизованная.       Ким позади тебя утвердительно мычит. Спустя пару минут ты суешь ему тарелку с первой порцией, предупредив, что горячо. Он тебя благодарит. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Чё это? — Жан не смотрит на контейнер, который ты поставил к нему на стол, пока он хлебал кофе за столом на вашей общей кухоньке. Ты оказался прав: хлебает кофе, запивая кофе, и закусывает тоже кофе, приправленное кофе со вкусом кофе. — Творожники, — пожимаешь ты плечами. РИТОРИКА: Мы все знаем, что это сырники. Зачем? ЛОГИКА: Потому что они из творога, а не из сыра! Это ведь совершенно нелогично! Они не должны называться сырниками, когда они из творога.       Хмурое лицо Жана, когда он открывает крышку контейнера, касается тень усталости. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Это «Сырники», Гарри. Зачем? — в один манер повторил Жан после одного из голосов. — Это творожники, потому что из творога. Ну ты, блин, спросил. Ты опять на кофе только. Когда ел-то последний раз? Ешь давай, — говоришь ты так, словно предъявляешь ему что-то. А ты и предъявляешь! Если бы не ты и Жюдит, он бы вообще не жрал, наверное. Рядом прыскает, подавившись кофе, Чед Тиллибрук. Вы с Жаном одновременно смотрите на него испепеляющим взглядом. ЧЕД-УРОД-ТИЛЛИБРУК: — Ну ты даёшь, Гарри. Капец ты жёнушка. Вы местами поменялись? — он убирает кружку от лица и вытирает капли с подбородка. — Раньше Жан тебя тянул, а теперь наоборот? Обед и ужин ты тоже ему приготовишь? — мужчина подходит к столу и тянется рукой к контейнеру с сырниками, когда Жан с силой шлёпает его по руке и отодвигает свой завтрак. ГРУБАЯ СИЛА: Смачный был шлепок! Так ему! ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Клешни убрал и ебло своё завалил, мудозвонище. — Жан прыщет на него ядом, пока Чед машет рукой в воздухе, сбивая жжение чужого удара на тыльной стороне ладони. Он бурчит что-то тупое в ответ, пока удаляется под твой хохот с кухни. Жан берёт вилку с подложки на столе и поддевает первый сырник, хмурясь на Чеда.       У Жана тоже крылья. Длинные и цвета ночи. Но не той, где полная луна светит, и из звезд складывается млечный путь, а той, где хиленький тоненький месяц скрылся за облаками, а звёзды вдруг решили погаснуть все разом. Той, где только чернющее полотно. Вроде неприглядное, но глубокое, пожирающее все остальные цвета и свет, время. Подстать его максимально брюнетистым волосам и бороде — почти такие же тёмные. Жан — аист. Чёрный, высокий. Незнающие люди посмеиваются: аист в РГМ, вот умора, а у Жана ноги то длинные, и заставляют хихикать всяких дебилов. Он не стесняется бить за это в морду и напоминать, что аист тоже хищник, и «ты, жалкая сова, и рядом со мной не стоишь». Ты за него бьёшь носы так же, как за Кима расистам и за Жюдит сексистам. Ты любишь бить носы, выбивать зубы, вместе с дурью из людей.       Но Жан правда красивый, и с длинными, тонкими крыльями выглядит даже статно. Его маховые перья почти касаются его пяток, а в размахе достанут до отметки в одиннадцать метров. Они блестят и переливаются зеленовато-синим, словно покрытые лаком, и в полумраке сливаются с его чёрным костюмом. В Жане светлое только рубашка и кожа: бледный он. Даже перья, которые у него выпадают очень редко, гладкие-гладкие и «прилизанные». ЖЮДИТ МИНО: — Чего тут у вас, мальчики? Рукоприкладствуете над Чедом? — На кухню заходит ваш личный талисман отдела — Жюдит. Добрейшей души человек! Единственная женщина в крыле, не считая Бердяевой, которую вы видите не только на важных мероприятиях. Жюдит волнуется за всех. Она гладит Жана по плечам, когда он злится. Она делится ручкой, если что. Она тебе нравится. Она не крылан — человек человеком. — Ага, наехал на пустом месте. Он заслужил. Честно, Жю, — улыбаешься ей, и девушка проходит ближе к столу. Жан согласно мычит на твои слова, пока жуёт. ЖЮДИТ МИНО: — Приятного аппетита, — улыбается она и Жану, пока наводит себе чай, кидая сахар из коробки на столе. Даже её кружка тебе нравится. Она напоминает её хозяйку — разноцветные маленькие квадратики по всей площади кружки. Даже на ручке, плавно переходящие из оттенка в оттенок, сливаясь в одну большую цветную полоску. Жан пододвигает к ней контейнер, без слов предлагая присоединиться. — Ой, — она сразу коротко смеётся, и аккуратно, двумя пальцами берёт оттуда сырник поменьше. Без вилки, но она даже руками ест опрятно, обязательно над столом или ладошкой, а потом вымоет руки. — спасибо.       Ты мелькаешь глазами с неё на Жана и оставляешь их на кухне одних. Ты знаешь, что Жан любит Жюдит, и что он ей тоже нравится, но они не вместе. У них такие «недоотношения», но и не обычная дружба. Они смотрятся красиво вместе, гармонично, и сейчас ты решаешь им не мешать. Ты знаешь, что позже Жан скажет ей, что сырники-то твои, и она тебя поблагодарит сразу и за себя, и за Жана, а в конце дня отдаст чистенькую посудину. И скажет спасибо за заботу о Жане, что помогаешь ей — ты лишь отмахнёшься.       Ким ждёт тебя на своём месте и даже не спрашивает по поводу шума на кухне — привык. Тут, в отделе, всегда шумно. То ругается кто, кто дело своё обсуждает, кто отлынивает и просто спорит между собой. Все друг-друга перекрикивают, чтобы услышать собеседника.       Когда ты возвращаешься, то вы почти сразу едете на дело — на крыше квартирника нашли труп дворника. Едете на максимально обыденное и скучное дело. — Да, определенно помер, — присаживаешься рядом с ним на корточки и тебе даже не приходиться делать полноценный вдох, чтобы почуять сладковатую вонь разложения. ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА: Уже пахнет, значит, не меньше двух суток. Не смердит, не начал гнить, значит, не больше четырёх дней. — Дня три, наверное. Попахивает уже, хотя тут ветер сильный, обдуло. КИМ КИЦУРАГИ: Мужчина рядом с тобой записывает оценку трупа, и, убрав свой синий блокнот, извлекает планшет с листами, где пустые поля под надписями. Бланк заполнения. — Если вы не против, я буду записывать. — Это не просьба и не вопрос. Ты киваешь, уже натягивая на себя резиновые перчатки. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ: — «Гляди, они щупают жмурика!» — кричит детский голос в памяти. «Они ему в трусы залезли! Глянь, глянь!» — вторит ему другой, и оба с рыжим оттенком. Ты почему-то вспоминаешь их в такие моменты, хотя тогда даже не ты проводил наружный осмотр, а Ким.       На крыше пятиэтажки быстрый прохладный ветер. Когда вы заканчиваете, и уже даже упаковав тело, ты просишь Кима задержаться тут ещё немножко. — Давай побудем тут малёк ещё, Ким. Или подожди меня, — ты не смотришь на него, когда отходишь к краю крыши и опираешься руками на каменный толстый бортик. Встаёшь лицом к сильным потокам ветра и вздыхаешь полной грудью, и голова кружится от переизбытка кислорода.       За спиной приятно холодит, когда ты приподнимаешь и не полностью расправляешь крылья: перьев на их внутренней стороне приятно касается холодный ветер, мелкие и пушистые пёрышки сильно колышутся под потоками воздуха. Если закрыть глаза, вот так, и расправить их ещё чуть сильнее, можно представить, что ты летишь. Ты давно не летаешь. Несколько лет уже. ТРЕПЕТ: В центральном Джемроке офицеры Чед и Миллен задерживают нескольких буйных наркоманов, подозреваемых в убийстве. Кислотники дёргаются и орут, когда на их запястьях защёлкиваются наручники. В пятиэтажке напротив, у окна с другой стороны, сидит молодая женщина. У неё на руках ребёнок, не младенец, но умещается на коленках. Она смотрит в окно, в небо, где представляет аэростаты и летящие вниз бомбы. После смотрит на сына. Она мечтает, чтобы он вырос хорошим человеком.. КИМ КИЦУРАГИ: — Лейтенант, — бархатный голос едва не уносит ветер, но он до тебя доходит с первого раза. — разрешите личный вопрос? ЭМПАТИЯ [сложно: провал] : ЛИЧНЫЙ ВОПРОС на работе? От КИМА??? Да ну нафиг, сегодня, в мае, что, снег выпадет? Ты открываешь глаза и смотришь на него. Снова ощущаешь, что стоишь на ногах. Ким тоже смотрит на тебя. Ему приходится стоять на расстоянии пары метров из-за твоих крыльев. Ты чуть отодвигаешь левое — по ту сторону, где он стоит, и лейтенант подходит ближе. ЭМПАТИЯ: Ну, мы видим, что ему немного неудобно. Он сам знает, что личные вопросы впору задавать дома, а не на работе. Ты наконец киваешь на вопрос. — Валяй. КИМ КИЦУРАГИ: Ты видишь, как он сперва собирается с мыслями, подбирает слова, прежде чем задать этот самый вопрос. — Почему вы не летаете? Ваши коллеги сказали, что вы «на земле» уже очень долгое время. ЭМПАТИЯ [средне: успех] : В прошлый раз ты отмахнулся от этого вопроса, и он немного опасается задавать его тебе сейчас, но ему хочется знать ответ. Он не уверен, вдруг эта тема болезненна для тебя? — Ну, — ты пожимаешь плечами. — просто заземлился как-то, — улыбаешься и отворачиваешься обратно к ветру, к чистому небу. — Раньше, может, до тридцати-тридцати пяти, ещё летал как-то. Они ж тяжеленные, Ким. Ими махать задолбаешься быстрее, чем от земли оторвёшься! — ты снова смотришь на него и видишь, как он внимательно слушает, не сводя глаз. — Длинные, тяжёлые. Устаю быстро, короче. Но планирую по ветру иногда, это запросто! Хочешь, покажу? — Ты ставишь ногу на бетонный бортик, а Ким вдруг дёргается к тебе и хватает за плечо. Сжимает на мгновение, пока не понимает, что ты не так уж и серьёзен. ЭМПАТИЯ: Ну ты и даёшь. Невооружённым глазом видно, что он напугался. Ему реально стало страшно, что ты сейчас сиганёшь вниз. Ты ему улыбаешься, и, смеясь, убираешь ногу на землю. Рука на твоём плече исчезает, а сам Кицураги вздыхает и поправляет очки. КИМ КИЦУРАГИ: — Я поверю на слово. Не делайте так больше, лейтенант. Давайте вернёмся к работе, — он отворачивается, а ты снова складываешь обветренные крылья. И вы правда возвращаетесь к трупу. Вам его ещё пять этажей вниз тащить. ЭМПАТИЯ: Он сам летает не очень хорошо, и испугался, что ты реально можешь сигануть вниз и что-то пойдёт не так. Он знает, что вряд ли сделает лучше, но он бы прыгнул за тобой, случись чего. Да понял я, что напугал его, я больше не буду, ну.. ГРУБАЯ СИЛА: Но мы правда давно не летали. Там наверняка уже каша вместо мышц! ДРАМА: Соглашусь, мессир, но с другой стороны — это ведь так прекрасно! Полёт! Быть наравне с облаками, видеть всё-всё, как на ладони! Быть огромной птицей в небе для кого-то! ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА: Вообще-то тут, в Ревашоле, это запрещено законом. Гражданские крыланы не могут подниматься выше километра, МЧС службам разрешается подниматься на два с половиной. Уже на пяти воздух разряжен, но за такое уже светит срок. СУМРАК: Интересный способ самоубийства. Поднимаешься на пять километров и камнем вниз — смерть мгновенная. Только кровавая лепёшка на земле, и только. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: Сердце остановится в полёте прежде, чем тело достигнет земли. — Я всерьёз думаю о том, что будет, если упасть с пяти километров. Сколько там штраф за превышение высоты, Ким? — заявляешь вдруг ты, когда вы уже сидите в мотокарете, направляясь в морг КИМ КИЦУРАГИ: Его такие внезапные заявления обескураживают постоянно, и Киму и в этот раз приходится сделать паузу, чтобы поразмышлять над ответом. — Две тысячи реалов, если я не ошибаюсь. — Нихрена себе, у нас за аварии такого не дают! Пятьсот вроде только. А тут две тыщи! КИМ КИЦУРАГИ: — Дорого стоит соскребать остатки с асфальта, — спокойно говорит он. И ты вдруг понимаешь: да, кому-то ведь придётся это всё убирать. А если упал на фонарный столб? И его менять придётся. Да что там — с такой-то высоты ты и крышу дома проломишь, и любой ущерб будет дороговат. Да, тогда это всё объясняет..       Вы маячите тут и там весь день. Преступники и наркоши что, сговорились? Специально говнят на разных концах Джемрока, что ехать туда дольше, чем с самим делом разбираться? Ким, кажется, ничуть не расстроен сегодняшним положением дел — водить он любит.       Когда под конец дня вы наконец приезжаете доделать бумажные дела и сдать смену ночным коллегам, вы замечаете в кабинете какую-то суету. Ты, само собой, суешь нос и сюда. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Жюдит, не лезь! Нормально всё, на месте, окей? Нет, Маллен, нахуй Готтлиба! Это определённо голос Жана, и он на взводе. Что такое его вывело? Не то, чтобы его мало, что может вывести. Совсем даже наоборот, но всё-таки. — Что случилось? — протискиваешься ты между Малленом и прибывшим пораньше на ночную смену Честером, чтобы взглянуть на источник криков. Это определённо был Жан, вжавшийся в стену, пока его обступили почти вокруг. Даже от Жюдит он держался на расстоянии. Ким пролез к тебе. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Всё нормально, — увидев тебя, он поубавил пыл и недовольство в голосе. ЭМПАТИЯ [сложно: успех] : Сейчас правда всё в порядке. Но, что-то точно случилось, хоть и не принесло критических последствий. ЖЮДИТ МИНО: — Жана чуть не подреза.. — быстренько говорит девушка, а Жан ей ловким движением закрывает рот в самом конце фразы. Он смотрит на неё обреченно, понимая, что она успела. «Зараза» — думает наверняка он. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: -Жюдит, я же просил, ну? — ты впервые видишь, как он смотрит на неё недовольно. Вик убирает руку от её лица. Она выглядит виноватой и смотрит на тебя, поджав губы и слегка разведя руками — «я постаралась, знаю, ему не нравится.» — Что? Подрезали? Жан, как так, блин? Нормально всё? — а вот это тебя обеспокоило. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Вот, вот, блять, поэтому я просил! — он машет на тебя рукой девушке, и в его голосе слышится.. Как же оно.. РИТОРИКА: Заёбанность. Во, она самая! ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Да, блять! В миллионный раз, сука, ДА! А теперь отъебитесь от меня все, окей? — он пихает Честера, чтобы выйти из обступившей толпы, и идёт к лестнице. ЛОГИКА: На крышу пошёл. В тишину, выкурить сразу несколько сигарет и материться под нос. Ты обеспокоенно смотришь на Кима, пока все расходятся по столам. КИМ КИЦУРАГИ: — Лейтенант Викмар умеет оценивать опасность и своё состояние. Если он говорит, что всё нормально, значит, всё в порядке. — Он тоже отходит к своему рабочему месту. Ты слышал в его голосе сомнение?       Да, определённо. Жан правда умеет оценивать опасность и своё состояние, но, если потребуется, он скроет даже перелом, даже от Прайса. И Ким это тоже знает. Он с вами уже как год, немало повидал.       Через час, расправившись с бумажками, Ким собирается идти домой. Ты снова просишь его тебя подождать, так как Вик до сих пор не спускался. Он понимает, и говорит, что подождёт, и ты можешь идти.       И ты идёшь. Поднимаешься по ступеням на несколько пролётов, пока не толкаешь тяжёлую старую металлическую дверь на крышу. ВОСПРИЯТИЕ: Стоит возле самых перил, оперевшись на них локтями. Поворачивает голову, чтобы боковым зрением увидеть тебя, и отворачивается. Ничего не говорит, и в руках даже нет сигареты. ЛОГИКА: Он наверняка скурил уже достаточно, как только пришёл сюда. Ты неспеша молча подходишь, и, скользнув глазами по оперению, останавливаешься чуть позади Жана. Касаешься левого крыла, ближайшего к тебе, и Жан чуть дёргает им, снова повернув голову. Пересекаясь взглядом, он фыркает на выдохе, и конце концов показательно вытягивает крыло в сторону. ВИЗУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ: Всё такие же гладкие и поглощают свет. Поблёскивают под твоими пальцами. Второстепенные маховые: целые. Первостепенные маховые.. Целые. Нет ни одной неровности ни на одном пере. Ты отпускаешь левое и делаешь шаг вправо, теперь в сторону вытягивается и второе крыло. Его ты тоже осматриваешь, наклонившись. ВИЗУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ: Второстепенные маховые: целы. Первостепенные маховые..       Ты проводишь рукой по ровному срезу, проходящему по трём перьям, почти горизонтально, у самых-самых кончиков больших перьев. Так быть не должно, но в полёте не помешает. Ты гладишь крыло ближе к лопаткам, и оно плавно складывается. Смотришь — совсем не выделяется. Если не разглядывать, то и не заметишь совсем.       Встаёшь рядом с Жаном, по левую руку от него, и смотришь, как и он, вперёд. На дома, крыши и трубы дымоходов, на дорогу внизу. На ваш родной Джемрок. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Их было трое, — он вдруг заговаривает, пока вы вместе достаёте сигареты. Зажимает свою между губ и достаёт зажигалку. Поджигает, и только когда делает затяжку, выдыхает. — Два парня молодых и один постарше. Прыткие оказались, Жюдит в другой комнате была, с жертвой.. Приложили о пол, — его голос слегка вибрирует, и Вик делает ещё одну затяжку. Ты поворачиваешь к нему голову, а он на тебя внимания не обращает. — Выпустил все три пули. Не убил никого. — Пиздец, — выдыхаешь ты, затягиваясь и отворачиваясь. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Увидел, что жертву, девку, обрезали, а сам, блять, не подумал, что тоже, ебать, под прицелом могу оказаться.. Долбаёб, — он сплёвывает вниз, за перила, и морщится от мимолётного отвращения к самому себе. — Да ладно тебе, конец дня, мозги у всех замылены. Ты крут, раз один троих уделал, — улыбаешься ему, а Жан, смотря на тебя, вдруг срывается смехом. Ты тоже сперва хихикаешь, а потом присоединяешься к нему, и смех вырывается так легко и со рвением из груди: с Жаном ты любишь смеяться. Это то, что и должно быть. Когда ваши голоса утихли, он тушит бычок о перила и бросает в пепельницу, улыбаясь. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Дик Маллен сраный.. — бормочет себе под нос, и тебе на душе легче от того, что Жан улыбается. Что Жан смеётся. Что рядом с тобой, ему в кои-то веки (уже пару месяцев!) не напряжно. — Ладно, меня там Ким ждёт, домой идти надо. Давай, — ты готовишься развернуться, спуститься к Киму и вместе с ним пойти домой, к вкусному ужину и курению с ним перед сном… Но тебя неожиданно тормозят. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Погоди, — подождав, пока ты развернёшься обратно к нему, Жан вдруг тушуется и отводит глаза. ЭМПАТИЯ: Словно ребёнок, который уже вырос, но собирается попросить сказку на ночь. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — Мы это.. Давно не собирались. Мы с Жюдит хотели на выходные за город свалить, присоединишься? И Кима своего тоже захватишь. — Ты смотришь на него заинтересованно. Неплохое предложение! ЭМПАТИЯ: Это не всё. Это не то предложение, ради которого он тебя остановил. ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: — И, это. Блять, я знаю, что ты давно заземлился, но не хочешь тряхнуть стариной? Разучился уж пади летать-то? Ах, вот оно что. Мы вообще вывезем полёт-то? ГРУБАЯ СИЛА: Наконец-то! Однозначно да! СТОЙКОСТЬ: Не уверен, но мы попытаемся. Если по ветру, то очень даже возможно. КООРДИНАЦИЯ: Я тоже не уверен, мы давным-давно не летали. Если заколбасит в воздушной яме? Дезориентация, падение, смерть, все дела. ЛОГИКА: На высоте, где мы будем летать, не может быть воздушных ям. Они появляются намного выше. ЭКВИЛИБРИСТИКА: Определённо да! — Да! — Жан вдруг вздрагивает. Напрягаешь ты его вот такими выходками — задумываешься, а потом резко говоришь что-то. — Точнее, всё схвачено, Жан. Я за! Постараюсь и Кима уломать. Он вроде природу любит. А че, куда, во сколько-то? ЖАН-ХЕРОН ВИКМАР: Он определённо испытывает облегчение от того, что ты согласился. Он думал, что ты откажешься, скорее всего. — Мы заедем за вами. К двенадцати, наверное, в субботу. Туда тащиться целый блядский час. С нас хавчик и мясо, а где посидеть и готовка шашлыка с тебя, — он самодовольно растягивает уголки губ, вот так вот нахально предъявив, что ты — ответственный за мясо. Ты не против.       Ты уходишь с крыши, чтобы вместе с Кимом покинуть участок. Ты в предвкушении, и смотришь дома на календарь почти каждый час. Сегодня четверг.