Апай

      Впервые Ксюша встречает Даниса, когда переезжает в очередной раз.       В селе Вознесенка под Оренбургом закаты красивые до боли в глазах: небо окрашивается в розовый, а куски ваты для облаков достают совершенно точно из закромов дома Чайковских. Ксюшу в первый же вечер занимающийся в небе закат застаёт стоящей по колено в речке. Вода холодит босые ступни и обжигает ссадину на лодыжке, на мгновение пронизывает ледяными искрами душу и заставляет распахнуть глаза шире, чем это возможно. Распахнуть собственное сердце в вечернем небе, которое тщетно пытается заволочь сизокрылым голубем дым, и вдыхать хмель воздуха, оплетающий плакучие ивы, вдыхать…       — Красиво, да, апай? — спрашивает незаметно подошедший соседский мальчик. Девушка вздрагивает от неожиданности, поворачивается и пытается незаметно утереть выступившие на глаза слёзы. Башкирёнок смотрит, нахмурившись.       — Почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел? Ты только скажи, я с ними разберусь.       Вид насупившегося ребенка веселит растрогавшуюся Ксюшу до глубины души.       — Не переживай, Данис. Всё хорошо.       — Точно? — мальчик, не дожидаясь ответа, предупреждает: — Я сейчас вернусь. Апай, не уходи.       Девушка уходить и не собирается. Кивает ребенку, в последний раз кидает взгляд на зарево неба и возвращается к стирке белья, с которым не успела разобраться до переезда. Камалия, старшая сестра Даниса, любезно помогла разобрать вещи и пригласила Ксюшу посетить вместе баню этим вечером. Орьева, конечно же, приняла приглашение. Нужно дружить с соседями и не повторять прошлых ошибок.       Ксюша устало разгибается, завершив работу, и запрокидывает голову. Закат уже подходит к концу, на небе зажигаются августовские звёзды. Хорошо.       — Апай, ты не ушла! — с берега раздаётся возглас мальчика.       — Да, Данис, я тут, — приветливо улыбается Ксюша и, одной рукой держа корзину с бельём, выходит на берег. Только тогда она замечает букет полевых цветов в руках мальчика.       — Апай, это тебе, — серьёзно говорит Данис, протягивая девушке цветы. Взгляд его устремляется вниз, на гальку, но возвращается обратно, на собеседницу.       — Спасибо, Данис, — слегка ошеломлённо благодарит Ксюша и, понимая, что ребёнок стесняется, замолкает и целует его в щёку. — Мне очень приятно.       — Ничего особенного, — бурчит мальчик и убегает в село.       Дорога до села пролегает вдоль леса. Вдалеке виднеется огромная куча хвороста и дров, непонятно для чего сваленных под открытым небом и без малейшей защиты от непогоды. Подходить к ней Ксюша не хочет, идёт дальше. Возле первого же дома она она отскакивает от мяча, летящего прямо в нее, обходит детей, играющих в салки, с толикой уважения наблюдает, как с поля возвращаются мужчины, ведущие за собой лошадей.       — Тетя, тебе помочь с корзиной? — спрашивает соседский паренек, но девушка отрицательно мотает головой и благодарно улыбается. Возле бани Ксюшу ждёт Камалия, высокая и статная, с косой размером с две, нет, три Ксюшины. Она оказывается милой девушкой и принимает Орьеву радушно, знакомит её с односельчанками, заводит непринужденный разговор. Именно тогда Ксюша лжет в первый раз — по поводу происхождения. Посвящать Камалию в подробности существования городов в человеческом облике она точно не хочет, поэтому упоминает, что родом из Оренбурга, а переехала из-за банального отсутствия денег. Откуда у нее дом, Ксюша уточнять не собирается.       — А мы с Даниской и Юркой втроем остались, — вдруг говорит Камалия, подтягивая к красивой груди смуглые колени. — Мать в Стерлитамаке на заработках, а Юрке всего четыре, ну, скоро пять стукнет. Живём потихоньку, справляемся. Данис хороший мальчик и умный, в свои девять на лошади лучше, чем на ногах передвигается. Ну и маленько на башкирском читает, я его научила. По-русски читать и писать его Алёна учит, школа далеко же. Даниска быстро соображает. Исупов…       — Я бы посмотрела, — хихикает Ксюша. В теле растекается нега, плавно и медленно. В пустом доме ждет букет цветов и чистое белье…       — Девчонки, идем купаться, — прерывает томление Настя, односельчанка, и Ксюша, расплавившаяся на полке, собирает клеточку к клеточке, косточку к косточке… приходит в себя в ослепительно холодной до визга воде, выныривает и хохочет с другими девчонками, с теми, с кем разделяет один прожитый момент из миллиардов предстоящих, которые предстоит разломить между миллиардами новых людей, некоторые из которых, может быть, сейчас впервые закричали или сидят в сенях в ожидании сестры, которая вот-вот должна вернуться из бани…       Ксюше доводится увидеть маленького Юру на следующий день. Тот осторожно выходит из дверей дома, оглядывается по сторонам, опасаясь увидеть Даниса, который точно его наругает и отправит обратно, и неуверенно начинает шагать в сторону реки, рядом с которой его изба и находится. Девушка сначала умиленно наблюдает за прогулкой худого темноволосого малыша, в чьем выражении лица угадывались серьезность и удивительная для такого юного возраста настороженность, а после соображает, что вряд ли его в столь юном возрасте отпускают гулять на речку, и бросается догонять.       — Юра, стой! Туда нельзя. Сестренка будет ругаться.       Ребенок разворачивается, недоуменно смотрит на Ксюшу бездонными глазами, обрамленными длинными смоляными ресницами, и отвечает:       — Юҡ.       — Туда тоже нельзя. Стой, это тут при чем?       Исупов игнорирует вопрос — упорный ребенок, поистине брат своей сестры! — и разворачивается обратно.       — Уф, Алла! — бормочет Данис, неизвестно откуда взявшийся, и легко подхватывает брата на руки. — Нельзя, Юра. Дома сиди.       Ксюша переводит взгляд с одного мальчика на другого, находя их ужасно непохожими внешне, но выражения лиц у братьев одинаковы. Девушка хихикает при виде подобной серьезности, но умолкает, заметив взгляд Даниса.       — Привет, апай, — здоровается Исупов-средний, смотря на нее исподлобья. — Ты Юру лови, если что, ладно?       — Ладно, — обещает Орьева. — А мне Камалия сказала, что ты на лошади хорошо катаешься. Покажешь?       — Ладно, — после минутного размышления соглашается Данис. Почему-то с этим ребенком Ксюше подружиться хочется просто ужасно. Ну конечно, покорил девичье сердце букетом, собранным наспех. Илья такого не делал никогда…       В селе и правда было хорошо. Липы произрастали практически повсюду, и Ксюша тешила себя надеждой застать сезон цветения.       На чаепитии у Камалии липовый мёд был, собственного производства. Ксюша очень долго нахваливала хозяйку, та гордо зардевалась, а после, уже утром следующего дня, подослала Юру с бочонком.       — Апай… — обеспокоенно зовет ребенок, держась одной рукой за забор.       — Да, Юрочка? — Ксюша, заспанная, высовывается на крыльцо и моментально подлетает к забору, подбирая подол ночнушки, почему-то оказавшейся очень длинной. — Что-то случилось? Что-то с родными?       — Нет, — мнется Юра. — Тебе а… Кама передала. Мёд.       — Здорово, спасибо! — восторженно всплескивает руками Ксюша и тут же слегка смущённо подхватывает бочонок. — Идём, чаю попьем.       Юра приглашение принимает, не дурак. Сидит, сложив руки на коленях, пока Ксюша ставит самовар, с восхищением наблюдает за ее действиями. Вскакивает, уступая ей место, но садится обратно, увидев успокаивающую улыбку. Ксюша присаживается на второй стул.       — А ты откуда родом, Юр? — девушка руками разглаживает скатерть, новую и от того прекрасную. Зевает, пытаясь до конца проснуться.       — Из Стерле.. ли.. тамака. Мама тоже там, — сообщает ребенок.       — Понятно, — кивает Ксюша. Не желая смущать мальчика, она решает не тревожить его расспросами, и, дождавшись, пока самовар вскипит, разливает чай. Что-то в поведении Юры не дает ей покоя. — Вкусно?       — Очень, — одобряет Исупов, после чего, дернувшись, отвлекается на воробья, едва не врезавшегося в окно дома и теперь неодобрительно стукнувшего клювом по стеклу. Чашка слегка подлетает в руках Юры, разливая содержимое на штаны и голую левую руку, покоившуюся на коленях. Ксюша зажмуривается на мгновение, ожидая слез, но Юра лишь издает еле слышный писк, сжав губы.       — Не переживай, апай, скоро заживет.       Ксюша и сама это понимает, глядя во все глаза на будто втягивающийся обратно в кожу ожог.       — Милая, — восклицает Илья. — Смотри!       Ксюша послушно смотрит куда-то в сторону окна долю секунды — до тех пор, пока голые колени и край платья ее не покрывает кипятком разлитый чай. Оренбург взвизгивает, смотрит больными глазами на Курган, а тот не отводит взгляда от заживающих ожогов. Мерзость.       Ксюша наблюдает и за Данисом, но раны его быстро не заживают. Данис кажется совершенно обычным ребенком, разве что очень красивым. На комплименты он реагирует остро, но в этом виновата уже Камалия.       Так откуда же взялся Юра?       На веранде дома Ксюши удивительно светло. Здесь она чувствует себя вполне комфортно и безопасно, несмотря на хаос, творившийся в стране, наконец сажает цветы под окном, о чем давно мечтала. Этим утром завтракать не хочется, так что девушка просто обходится чаем. Слушая Илью, она теребит русую косу в надежде на то, что он согласится на то, что она хотела бы предложить ему сегодня. Чай она так и не отпивает. Самовар, уже опустошенный, смотрит на нее со стола с железным укором.       — Ксюшка, мои новые друзья — просто чудо! — радуется Илья. Ксюша и сама рада смотреть на его счастье, даже неприятное обращение, как и абсолютное равнодушие, совсем не коробит.       — Расскажи, — подается вперед Оренбург. — Ты же вечно где-то пропадаешь, а время-то неспокойное.       — Вот именно, неспокойное! Просто клад! — глаза Ильи блестят.       — Может, сходим куда-то вместе? Давно куда-то не выходили… — решается девушка.       — Слушай, Ксюшка, — Курган падает на стул рядом. — Так пошли со мной на собрание.       — Куда?       — Ну, к друзьям моим. Они себя анархистами называют. Хотят устранить власть в стране, — небрежно сообщает Илья, и Ксюша, завороженно наблюдая за тем, как сережка медленно покачивается в его ухе, пропускает все его слова мимо ушей. Его рука тем временем находит её талию, притягивает девушку ближе к себе. Ксюше отчего-то становится нехорошо. Она отстраняется, осторожно убирая руку парня и высвобождаясь.       — А, к черту! — вдруг решается Илья. — Не пойдем мы никуда! Займемся куда более приятными вещами.       — Чем? — тревога нарастает внутри. Курган вдруг становится совершенно чужим или же просто настоящим.       — Сама понимаешь, не маленькая, — хохочет Илья и толкает Ксюшу в сторону стола. — И давай сегодня без отказов. А то ведь я могу и не простить и оставить Ксюшку одну… А нам бы этого не хотелось, правда?       Ксюше не хочется, и отказывала она слишком часто, точнее, во все разы, что определенно не устраивало Илью. В конце концов, у них же должны быть полноценные отношения, да?       Руки его несмываемыми — Ксюша после всего произошедшего проверяла — касаниями спускаются все ниже, а Ксюша просто стоит и ждет, прикрыв глаза. Смазанный поцелуй, Илья опускается на колени перед ней и задирает её сарафан. В ту же секунду его огревают самоваром по голове.       — Больная, — шипит Курган. — Могла просто отказаться, и разошлись бы.       Он вылетает на улицу и хлопает дверью.       У Ксюши подгибаются ноги, и она, в неверии глядя на собственные руки, съезжает на пол. Она могла просто отказаться. Отброшенный в другой конец уже не такой уютной веранды самовар глядит на неё с одобрением.       Слезы не идут, и, отчаявшись в попытках зарыдать, Ксюша поднимается с пола и выходит на улицу развешивать белье в надежде отвлечься от случившегося. Осознавать только что произошедшее решительно не хочется. Инстинкт самосохранения сработал моментально, но столь же быстро пришло осознание: недолгой идиллии с Ильей Томиным, тем еще распутником, балагуром и бесконечно идеальным человеком, пришел конец.       В это же мгновение за спиной Ксюши гремит взрыв.       Это было довольно ожидаемо, но покидать уже успевший полюбиться дом не хочется отчаянно. Тем не менее, свобода ощущается важнее. Ксюша медленно делает вдох, выдыхает и аккуратно ставит корзину на землю. Знать бы еще, кто, зачем и по чьей наводке пожаловал. Тем не менее, до дома соседей требуется идти не дольше десяти минут. Должна успеть.       — Нет, — хмыкает бабка Аси, соседской девчонки, даже не пустив Ксюшу на порог. — Если сама не можешь разобраться с бешеным любовничком, нечего и нас втягивать. Ты же сама со всем справлялась, верно? — передразнивает обидчивая соседка Ксюшу, грубо ей ответившую пару дней назад из-за того, что Илья опаздывал на их встречу уже как час.       — Простите меня, — взмаливается девушка. До проверки нападавшими домов соседей остается не более пяти минут.       — Как мы заговорили, — прищуривается женщина. — Справляйся сама. У нас из-за тебя, кажется, уже надвигаются проблемы, — она кивает на незнакомцев, приближавшихся к дому и захлопнула дверь.             От отчаяния Ксюша едва не стонет вслух. Никогда не стоит забывать о том, что люди бывают уж слишком разные.       Ксюша возвращается в реальность из воспоминаний, почувствовав на себе прищуренный взгляд, уже менее неодобрительный, от какого-то ребенка. Приветливо ему улыбнувшись, Ксюша собирается уже миновать его и девушку, шедшую рядом с ним, когда мальчик довольно громко произносит:       — Мам, а это ведь та девочка, про которую нас спрашивал тот дядя?       Оренбург застывает на месте и с ужасом узнает в девушке повзрослевшую Асю. Давать старой знакомой лишний повод всмотреться в черты лица новой соседки точно не хочется, поэтому Ксюша резко отворачивается от них и спешит к дому Исуповых.       В седле Данис, будущий обольститель женских сердец, здоровый и полный сил, демонстрируя свое умение, держится просто замечательно. Ксюша даже завидует на секунду его таланту к верховой езде, но почти моментально отгоняет подобные мысли.       — На лошади ты смотришься потрясающе, — хвалит ребенка девушка, держа Юру на руках. — А Юру ты пробовал учить? Может, ему тоже подобный дар передался.       — Апай считает, что ему еще рано, хотя меня в три в седло посадила, — качает головой Данис. — Что значит передался?       — Ну, может, ваши папа и мама тоже хорошо ездили на лошади, поэтому вы с братом, как и родители, способны на это, — объясняет Ксюша и чувствует, как Юра напрягается. Его брат остается невозмутимым.       — О своих родителях таких подробностей я не знаю, — отвечает Данис, слезая с животного и с плохо скрываемым наслаждением распрямляя спину.       — Ты не знаешь про свою маму…       — Достаточно, — железным тоном произносит Камалия, выходя из-за Ксюшиной спины. «К этому у них точно дар», — решает Ксюша.       — Ҡустым, отведи Юру домой, пожалуйста. Я позабочусь о лошади, — наклоняется к Данису девушка и, проводив братьев взглядом, разворачивается к Ксюше. — Я не отдам тебе Юру.       Камалия рвет и мечет, но это понятно лишь по яростному взгляду. На лице ее играет улыбка, а толстой косой девушка едва ли не прихлопывает назойливого комара, летающего вокруг, перебрасывая ее за спину.       — Что? — переспрашивает Ксюша.       — Ты пришла за ним. Я его не отдала двоим, не отдам и тебе.       — Кому им?       — А ты будто не знаешь. Ты не получишь Юру.       У Ксюши расширяются глаза. В голове крутится догадка, объяснение всем странностям, происходящим в селе. Девушка осторожно берет Камалию за рукав.       — Кама, послушай меня. Если я тебя поняла верно, то Юре грозит смертельная опасность.       — От тебя, например? — вспыхивает Исупова. — Как я сразу-то не догадалась. И дом к твоему приезду подготовили, и топливо потребовали снести.       — Топливо? — удивленно спрашивает Ксюша.       По голове будто ударяют тяжелым обухом. С Юрой явно что-то нечисто, но вот самой Ксюше оставаться в уже полюбившемся селе точно небезопасно.       — Кама, нам нужно поговорить прямо сейчас. И не здесь. От этого зависит безопасность твоих братьев.       Последняя фраза убеждает своенравную девушку прислушаться.       — Не здесь.       Данис дрыхнет на лавке, Юра ворочается на печи. Камалия и Ксюша разговаривают приглушённым шепотом.       — Прежде чем я начну свой рассказ, ответь мне на один вопрос, Кама. Юра ваш родной брат?       Исупова молчит, решает, солгать или сказать правду. Наконец, определяется:       — Нет. Когда мы с Данисом бежали, то увидели его на улицах города…       — Челябинска, — мрачно подытоживает Ксюша.       — А что бы ты сделала? Бросила ребенка, который только-только ходить научился, на произвол судьбы? — повышает голос Камалия. Потревоженный Юра протяжно вздыхает во сне.       — Ты, наверное, и сама понимаешь, что он не совсем обычный ребенок. Кама, то, что я тебе сейчас расскажу, должно остаться секретом навсегда, — Орьева вглядывается в лицо собеседницы, настороженное диким волчонком, и продолжает: — Юра и есть Челябинск. Аватар города.       — Что? — переспрашивает Исупова. — Ты шутишь.       — Я — аватар Оренбурга. Переехать сюда мне помог Нижний Новгород. Четыре года назад бесследно исчез аватар Челябинска, только-только обретший человеческое воплощение, а следовательно, еще ребенок, плохо понимающий свое предназначение. Скорее всего, приходил к тебе кто-то из наших, — Ксюша теребит в руках косу, надеясь на то, что высказала верное предположение.       — Был паренек со странным цветом волос: одна сторона белая, другая темная, — подтверждает Камалия, решившая отложить удивление и переосмысление полученной информации на потом. — Я соврала, что впервые слышу про потерянного ребенка.       — Это Екатеринбург.       — Я удивлена.       — А второй?       Полученное описание совершенно не утешает. Лицо незнакомое, словам Камалии особо не поверил, был в селе за пару недель до Ксюшиного переезда.       — Кто угрожает Юре? — спрашивает Кама с нелепой даже для себя самой надеждой, что спасти младшего брата получится собственными силами. — Точнее, городам, — поспешно поправляется она.       Ксюша нервно хихикает, а потом начинает давиться беззвучным смехом в нежелании разбудить детей. В глазах подозрительно начинает щипать. Камалия наблюдает за происходящим довольно сдержанно.       — Прости, — шепотом извиняется Оренбург. — Охоту организовал город, он не очень далеко отсюда. Это Курган.       В глазах Камалии открыто читается пренебрежение, да оно и понятно: на ее родине за такое бы убили.       — Позволь мне рассказать все с самого начала, — предлагает Ксюша и заходится в тщательно подавляемом приступе кашля. Данис привстает с лавки, смотря на девушек невидящим взглядом, а потом проваливается обратно в сон.       — Тц, спит как убитый, — недовольно произносит Кама.       — Так это же хорошо, мальчик здоровый, крепкий, — несмело утверждает Ксюша и, будучи смеренной странным взглядом, неловко начинает рассказ. — Как ты и сама знаешь, время сейчас нелегкое…       Во многих движениях присутствуют их радикальные сторонники, и ни для кого это не было секретом. И однажды радикальным анархистам пришла в голову поистине гениальная идея о том, что уничтожить власть можно путем уничтожения олицетворений городов. Ведь кто, как не аватары, может возглавить в случае чего людей? Кто, как не аватары, в силу своей неуязвимости, может подчинить себе горожан?       Об аватарах и их неуязвимости они узнали от Ильи. Тот, совсем слегка терзаясь муками совести, дал им наводку на малолетнего Юру Татищева, ожидая, что территории губернии перейдут под его правление. Ему особо не верили, но деньги за информацию выплатили, когда Курган сдал им Ксюшу. Именно тогда он, совершенно об этом не подозревая, спас себе жизнь.       А Ксюша взяла и сбежала.       — И эти твои… анархисты… действительно верят в реализуемость своего плана? — скептически произносит Кама.       — Верят или не верят — не знаю, — устало прикрывает глаза Ксюша. Спать вдруг захотелось неимоверно. — Но снова готова выдать тебе сверхсекретную информацию.       — Валяй, — разрешает Камалия. Пальцы ее слегка судорожно переплетают косу, до этого заплетенную идеально.       — У аватаров очень сильно развит инстинкт самосохранения, причем часто он срабатывает неосознанно. А еще они могут восстанавливать здоровье бесконечно. Ожог затянется у них… прости, у нас… за минуту, восстановление потерянных конечностей не вызовет сложностей, а остановить кровь уж точно не составит труда.       Сидящая напротив Камалия резко теряет напускное спокойствие, подается вперед и приоткрывает рот, чтобы уточнить что-то очень важное, но ее прерывают.       В стекло что-то ударяется. Девушки синхронно вздрагивают и, обернувшись, замечают лишь ветку качающегося от сильного ветра дерева.       Исупова отводит взгляд, избегая смотреть на Ксюшу. Полученная информация шокирует, но главным сейчас ощущается не это.       — Ксения, могу я тебя попросить кое о чём?       О начале конца Ксюша узнает за секунду до первого выстрела. Камалия тоже плохо спала ночью, карауля Юру, и поэтому было неудивительно, что к приходу Орьевой мальчик был уже собран. Ксюша остается невидимой, пока Камалия читает молитву на каком-то языке, похожем на башкирский, судорожно всхлипывает, прижимая к себе сонного Юру — чувствует, что предстоит долгая разлука. Данис спит. Кама его не будит — незачем.       — Прощай, Ксения, — говорит Исупова, не смотря на собеседницу.       — Пора, — криво улыбаясь, говорит Ксюша. Юра послушно идёт за ней.       Как только село остается позади, ночь затихает, и свет дрожащей в руках лампадки еле освещает тихую дорогу вдоль реки. Лес молчит. Юра тоже молчит, вопросов никаких не задает. Верит же сестре. Ксюшу окатывает волна трепещущей жалости к разлученной семье. Становится даже немного обидно, что все происходит так обыденно. Надо дойти до места, где можно переночевать, а потом просто дождаться Святослава. Он должен быть уже в курсе.       Юру принимают радушно, но называть себя Татищевым он упорно запрещает — остается Исуповым. Ко всему привыкает быстро и тоску свою скрывает — прямо как учила сестрица.       Анархисты громят села и города, а потом затихают. Перерыв этот он выжидает с трепещущим сердцем, и через столь быстрые несколько лет приходит к Ксюше на поклон.       Она соглашается.

***

      В селе воздух свежий и прохладный, пустуют знакомые дома и становится страшно, что Исуповы давно уже уехали. Юра позади Ксюши нерешительно оглядывается по сторонам, идет, засунув руки в карманы. Девушке и самой довольно тревожно, но виду не подает. Они идут вдоль реки, и в голове у Ксюши всплывает букет, полученный от Даниса двенадцать лет назад. Интересно, встретится ли Исупов-старший им сегодня? А жив ли он вообще..?       — Ксюш, — подаёт голос Юра. — Нам сюда.       Не успев спросить, действительно ли он все верно помнит, Ксюша разворачивается и видит на крыльце того же дома повзрослевшую Камалию. Ей, должно быть, сейчас двадцать девять, а выглядит максимум на двадцать. Коса стала еще толще, а Ксюша волосы уже обрезала до лопаток, даже завидно становится…       — Вы кто? — сердито окрикивает их девушка. — Нет у нас ничего. Идите мимо.       Юра молча делает шаг вперед, и глаза Исуповой расширяются.       — Юрка… — шепчет Камалия и нерешительно спускается с крыльца. Названый брат ускоряется, чуть ли не бежит навстречу, и она распахивает руки для объятий.       — Не плачь, чему я вас с Даниской учила… — бормочет девушка, смаргивая слёзы.       — А Данис там как? — нетерпеливо спрашивает Челябинск, утыкаясь сестре в плечо.       — Данис в поле, что ж ему будет, — вместе с Юрой облегченно выдыхает и Ксюша, стоящая в стороне.       — Ксения, ты тоже иди сюда, — приглушенно говорит Камалия, ужасно усталая, с залегшими под глазами синяками и почему-то без левого мизинца. В руку Юры она вцепилась, держит крепко. — Спасибо тебе.       — Апай, это кто?       Во второй раз Ксюша встречает Даниса спустя двенадцать лет.       Глаза её расширяются, и сердце пропускает удар, проткнутое искрой ледяного ветра: чуть ниже стоит повзрослевший и вытянувшийся возмужавший мальчик, когда-то терпеливо примерявший цветочные венки и хранящий Ксюшин секрет о неосторожно разбитой банке варенья из запасов сестрицы. Данис смотрит на Ксюшу на возвышении и лицо его озаряет усмешка.       Он оказывается возле них спустя мгновение и едва сдерживает желание прижать Ксюшу к себе всей тоской и непониманием причин ухода и последовавших за ним ран, когда вдруг узнает в лице стоящего неподалеку пацана Юру.       Данис едва не задыхается от волнения, а потом едва не задыхается уже Юра, спешно отодвинутый от порыва эмоций, который Данис почему-то не скрыл. Камалия откровенно ревет, и на секунду в воздухе повисает чувство, что на дворе снова 1905 год и ничего с ними не происходило.       Никаких пыток всего населения, сваленной груде бревен в центре села и потерянных пальцев в поиске того самого человека — или не человека вовсе? Попыток не замечать слезы сестры по ночам и молитв за пропавшего брата — о его судьбе Кама молчала. И от этого было еще тревожнее.       На мгновение тревога затихает.       Спустя долгие минуты вечности Данис поворачивается к Ксюше.       — Ты вернулась, — сдерживая улыбку, кивает Исупов-старший. Что говорить дальше — он не знает; в конце концов, в последний раз предстоящую встречу он прокрутил в голове лет семь назад, а сейчас Ксюша стоит прямо перед ним, и к юбке ее уже больше не прижаться в порыве детской искренней любви, а единственное, что приходит на ум — объявить о том, что ему уже двадцать один, как-никак! А Ксюша, что самое обидное, не изменилась никак, только волосы обрезала.       Самым обидным было не это.       При виде той самой девчонки из детства никакая тоска не исчезла, никакого моментального взросления щелчком по носу не произошло. Без замирания сердца стеклом хрупким взглянуть до сих пор почему-то невозможно.       Ксюша возвращает ему неловкую улыбку, чувствуя что-то неладное.       — Спасибо за Юру, — говорит Данис, а хочется сказать совершенно другое. «Хорошо, что мы с тобой не попрощались».       — Пожалуйста, — Ксюша возвращает улыбку, а на краю сознания стучит какая-то тревожная мысль. Что-то в селе не так.       — А ты замуж вышла?       Брови Ксюши взлетают вверх, но девушка все же выдавливает из себя:       — Нет, а что?       — А я конкурент твоим женихам?       — Данис, ты… — слегка изумленно говорит Ксюша чересчур серьезному малышу… мужчине, а потом ее резко откидывает назад.       Данис нависает сверху, прикрывая собственным телом, прислушивается к раздающимся неподалеку взрывам. Ксюша совсем неуместно в данной ситуации краснеет и смущается.       Лицо Исупова озаряется улыбкой.       — Если выживем, выходи за меня.       — Выживем..?       — Да.       Данис жмурится счастьем азарта, который бывает лишь у молодых и полных сил людей, держится за свою цель. Ксюша судорожно вздыхает.       Неужели это повторяется снова?       Вдалеке кто-то кричит, а внутри все поет серенаду забвению и огню. Бежать приходится вновь, и каждый шаг ее точь-в-точь повторяет шаг двенадцатилетней давности. Она лжет поглаживанием его ладони кончиками пальцев, судорожным доверием Данису. Больше всего хочется потеряться и чтобы навсегда.       — Ксюша, а сколько тебе лет?       — Ты уверен, что это уместный вопрос? — осторожно переспрашивает девушка.       — Я думал, что ты ровесница Камы, а ты совершенно не изменилась же, — совершенно спокойно подмечает парень. Девушке взвыть от отчаяния хочется — романтический интерес в данной ситуации вообще неуместен, а вызывать подозрения не хочется. И Ксюша идет ва-банк.       — А ты знаешь, кто я?       — Я больше тебе скажу, — Данис поворачивается к ней с веселой ухмылкой. — Я ни про происходящее сейчас мероприятие, ни про то, почему за тобой и Юрой охотятся, знать не желаю.       — Так ты в курсе?       — Догадался, — хмыкает парень, вовремя отворачиваясь обратно и пригибаясь под пролетающей над головой пулей. — А вот тебя бы узнал получше. Не сущность, а тебя.       — Меня? Сейчас?       — А когда, если не сейчас?       Диалог завершается неловкостью. Ксюша заикается о коне, но Данис обрывает — забрали. Хватает ее за руку, бежит по резко потерявшему всякое звучание простору, вдоль реки. Девушка не слышит даже собственное дыхание, если она хоть когда-нибудь дышала. Стука копыт десятков лошадей тоже не ощущается ни одним органом чувств. Это хорошо.       Звук возвращается резко — выстрелом, чужим и страшным криком. Ксюша смотрит круглыми глазами, пока горло саднит. Так и не оправится от пережитого никогда.       — Беги, апай, — ласково улыбается Данис, когда до Ксюши доходит, что только что произошло.       — Что? Данис, нет. Нет!       — Беги! — на выдохе произносит он и отталкивает её за мгновение до того, как впервые за всю жизнь рухнет на переставшие повиноваться колени. На душе почему-то тепло, и сил хватает на то, чтобы взглянуть на небо. Облака и сизый дым бань заставляют вдохнуть воздух полной грудью и закашляться, не опуская глаз, еще успеет, а изнутри хриплым смехом так и рвутся вопросы о смысле прожитой жизни. Под веками, которые так не хочется опускать, уже написан давно известный Данису ответ.       И Ксюша бежит, не оглядываясь. Бежит от преследования, в сложившихся условиях кажущегося страшно смешным (ха-ха-ха-ха, а его-то зачем было убивать?), улыбки Даниса и вопроса, терзающего душу, так и не осознавшую произошедшего мгновение назад.       А поступил бы он точно так же, если бы знал, что она и не человек вовсе?       И Ксюша лжёт себе в последний раз в своей бесконечности.       В третий раз они уже не встречаются. Слово «прощай» не было произнесено ни разу вслух, но это почему-то все равно не сработало. Словам в принципе верить нельзя, и Ксюша убеждается в этом в очередной раз. Впереди ждет деревенька под Арзамасом и долгие годы с чувством, что что-то важное было непоправимо упущено. Впереди ждет многое, а память со временем позабудет молитвы о прощении, но этим вечером определенно запомнится единственное, что Ксюша забыть так и не сможет.       В селе Вознесенка под Оренбургом закаты красивые до боли в глазах.