———
Во время их первого поцелуя на самом деле первым проявил инициативу Сунён. Вспоминая об этом, он потрясён, что всё не закончилось его слёзными мольбами о прощении и тем, что его вышвырнули из дома. В тот день они расположились на диване в роскошной квартире Сухёка в центре города и смотрели дораму, на которой настоял Сунён. К тому времени их встречи проходили только за ужином на протяжении месяца, и Сунёна постепенно начинало захватывать чувство влюбленности. Он был весь такой с широко распахнутыми глазами, раздражающе хихикающий, сверхчувствительный и падкий на прикосновения. Сунён обладал особенностью думать, что раз язык его любви — физические прикосновения, то и язык всех остальных должен быть таким же. Как будто бы мир вращался вокруг него. В то же время особенностью Сухёка было то, что он воспринимал Сунёна именно так — центром вселенной. И вот, когда Сухёк повернулся к нему на том диване, опустив глаза и обняв за плечо, как Сунён мог даже допустить мысль о том, чтобы не притянуть его и не поцеловать? Сунёну действительно не следовало целоваться с людьми, когда он даже не был уверен в статусе их отношений, но болезненное желание внизу его живота говорило да, да, да. Это то, чего ты хочешь. Это то, в чём ты так нуждаешься. Никогда и никого раньше он не целовал, если не считать коротких поцелуев в щёки своих мемберов. Он ожидал, что первый настоящий поцелуй будет сумбурным, неуклюжим, явно показывающим его неопытность, но после Сухёк, одной рукой опрокинув его на диван, склонился над ним, и это что-то «сумбурное, неуклюжее, неопытное» превратилось в более глубокое, мокрое, жгучее действие, отточенное до высшей степени совершенства. По крайней мере, один из них точно знал, что происходило, чтобы, как и положено, взять на себя ответственность. Их зубы клацнули друг о друга, когда Сухёк навалился всем весом на Сунёна, а языки столкнулись и, пройдясь по дальним зубам, встретились снова. Вкус Сухёка отдавал горькой вишней — отголоски его напитка, — и Сунён, пьяный от вожделения, с твёрдой решимостью пробовал её в чужом рту. В кулаке Сухёк сжимал чёрные волосы, дёрнув за пряди, а другой рукой обнимал его лицо. Они оторвались друг от друга, почти задохнувшись, а после Сунён вновь взял инициативу в свои руки, чтобы погрузить их в очередной поцелуй, и провёл ладонями по изгибам мощной спины хёна, позволив всем сожалениям раствориться. Сунёну не нужно было видеть, чтобы знать, что мышцы под рубашкой напряглись из-за его поглаживаний, он услышал низкое восторженное урчание из горла Сухёка и почувствовал, как улыбка тронула уголки его губ. После они никогда не обсуждали то, что произошло, а просто начали относиться друг к другу как к друзьям, но больше. Друзья, которые иногда держались за руки. Друзья, которые посылали друг другу подарки. Друзья, которые целовали друг друга до тех пор, пока их губы не опухнут и не запламенеют алым. Со временем Сунён стал лучше и научился заставлять Сухёка задыхаться, как когда-то он сам, инициировал нечто большее, чем просто поцелуи, но всегда останавливался прежде, чем они заходили слишком далеко. Милый, прекрасный Сухёк никогда ни в чём на него не давил, он позволял Сунёну быть ведущим и поддерживал его в этом.———
Однако в этот миг становится сложнее прерваться, сложнее отстраниться друг от друга, и внезапно Сунён жалеет обо всей этой херне с то общением, то нет между ними, потому что так и не нашлось достойного способа сказать ему: «Так, послушай, с тобой был мой первый поцелуй и, вероятно, будет мой первый раз, поэтому, пожалуйста, будь со мной понежнее, потому что я понятия не имею, как правильно заниматься сексом». Такие мысли и многие другие терзают разум Сунёна, когда Сухёк кроет поцелуями его подбородок. Они лежат на кровати Сунёна; комья одежды разбросаны по полу от коридора до открытой двери его спальни, словно выстилая путь греха. — Хён, — Сунён рвано дышит, и Сухёк отрывается от его шеи, чтобы сблизить их носы. Сунён зажимает нижнюю губу Сухёка зубами, слегка прикусывая, и после этого действия взгляд напротив загорается похотью. Сухёк наклоняется обратно, к ключицам, чтобы оставить на них укусы, пока его рука скользит вниз. Слишком легко сойти с ума, когда это так сильно возбуждает и поглощает быстрее, чем успевает его сознание, и Сунён с превеликой радостью отключает разум, чтобы потонуть в наслаждении. К чёрту всё, он просто будет импровизировать; в любом случае, ведь именно так он придумывает свои лучшие хореографии. — Просто скажи уже, Сунён-а, — воркует Сухёк, оставляя лёгкие, невинные поцелуи на чужой шее, а потом впивается в бледную кожу, жадно посасывая до появления багровеющего синяка. Он считает это необходимым правилом — обхватывать губами всё, до чего можно дотянуться, и кусать, когда Сунён почти мурлычет и царапает его спину. Затем Сухёк лижет мочку уха, издавая влажное хлюпанье, словно акцентируя на том, что он сказал. Сунён сам не замечает, как выгибается под чужим натиском, запрокидывая голову назад с более громким стоном, и зажмуривает веки, когда рука Сухёка как бы вскользь накрывает его вставший член: — Стоп, подожди, — выдавливает Сунён, и прежде, чем тот заканчивает предложение, Сухёк убирает руку. — Что случилось? Всё хорошо? — сразу же спрашивает Сухёк, выражение его лица становится беспокойным. Сунён вздыхает и приподнимается на кровати, подтягивая колени к себе в защитной позе. Сухёк повторяет за ним, садясь рядом. В сравнении с ним Сунён ощущает себя ещё более маленьким, чем обычно. Тут же подкрадываются сомнения. Ему просто нужно преодолеть это, Сухёк никогда намеренно не причинит боли, да и все говорят, что первый сексуальный опыт всё равно не подразумевает что-то такое уж замечательное. — Сунён-и? — интересуется Сухёк, поглаживая голени Сунёна. — Я раньше не занимался сексом, — выпаливает тот, боясь поднять глаза на хёна. Сухёк легко посмеивается, на что получает настороженный взгляд. — Я знаю, — признаётся он, и глаза напротив наполняются ужасом. Сунён чувствует, как исчезают остатки его гордости. — Ой... то есть не в плохом смысле, — произносит извиняющимся тоном, беря руки с чужих колен в свои. — Ты такой сексуальный. Очень сексуальный, — повторяет он, целуя ладонь, отчего сердце Сунёна пропускает удар. — Было заметно, что ты нервничал. И мы ничего не будем делать, если ты этого не хочешь, хорошо? — его голос такой успокаивающий, что Сунён ощущает себя идиотом из-за того, что постоянно чувствует неловкость рядом с ним. — Я хочу, — наконец говорит он, наблюдая, как длинные пальцы хёна обхватывают его собственные, но более маленькие. — Можем ли мы просто вернуться к тому, на чём прервались, и забыть, что только что произошло? Сухёк смотрит на него ещё немного прежде, чем одарить коротким целомудренным поцелуем. — Кажется, я забыл, почему бы тебе не напомнить мне? — нахально говорит в чужие губы, и Сунён смеётся от того, что позабыл, как же весело целоваться с Сухёком. Мягкие ладони нежно обхватывают бёдра, и Сунён позволяет посадить себя на чужие колени. — Сними это, — бормочет Сухёк, помогая стянуть рубашку. Сунён отбрасывает раздражающую вещь в сторону, наблюдая за тем, как глаза напротив пожирают его тело, как взгляд опускается и темнеет, как заметно сжимается челюсть. Сунён постоянно сравнивает себя с тигром, но сейчас именно Сухёк больше похож на хищника. — Слишком сексуально, — повторяет вновь настолько низким голосом, что тот почти эхом отдаётся в груди Сунёна; руки хёна скользят от его бёдер к затылку, чтобы потянуть обратно на кровать. Сунён думает, что сойдёт с ума от удовольствия, пока глотает низкие стоны, вырывающиеся изо рта Сухёка, когда тот двигает бёдрами и сохраняет темп намеренно медленным, наслаждаясь по-настоящему приятным трением их членов через одежду. Сухёк сжимает ладони на бёдрах достаточно сильно, чтобы быть уверенным, что на следующее утро останутся синяки; короткие ногти впиваются под резинкой боксеров, стягивая их до изгиба ягодиц. Сунён задыхается от ощущения рук Сухёка на своей голой заднице, от их жара, кажущегося раскалённым металлом, оседающим клеймом на коже. Мужчина пользуется его минутной потерей концентрации и плавно переворачивает Сунёна на спину, отчего тот, удивлённый внезапной сменой позиции, хихикает. Честно говоря, он слишком часто смеётся для человека, который возбуждён до предела, но почему-то слишком много мыслей о сексе вызывают смех как механизм психологической адаптации. — Что смешного, м-м? — воркует Сухёк на ухо, ладони ловко и быстро снимают чужое нижнее бельё. Ноги Сунёна невольно раздвигаются, освобождая место для туловища хёна, и это действие кажется настолько первобытным, что его щёки начинают гореть. — Мне весело оттого, что я голый, а на тебе всё ещё штаны, — дуется Сунён, скользя ладонями вниз по внушительному, мощному телу Сухёка, а после тянет за резинку на его штанах. Слишком долго смотреть на пресс Сухёка — на его шесть кубиков... нет, точнее, восемь — без головокружения выше его сил. Пропорции хёна безумны: широкие грудь и плечи переходят в тонкую талию, и в мыслях Сунёна невольно всплывает сравнение с чипсой начос. — Терпение — это добродетель, — широко улыбается Сухёк, оголяя зубы. — Сначала я хочу, чтобы тебе было приятно. Сунён рваными вдохами втягивает воздух, пока Сухёк проводит ладонью по его телу: начинает с шеи, как бы мимоходом скользя вниз по поджарому туловищу, и, соединив большой и указательный пальцы, щёлкает по соску, а затем останавливается на его паху, прямо над болезненно твёрдым членом. — Хей, открой глаза, — говорит ему Сухёк, хотя Сунён даже не осознаёт, что зажмуривает их. Он с трудом разлепляет веки — перед его взором предстаёт крупная фигура склонившегося Сухёка — и опускает взгляд, туда, где рука Сухёка поглаживает его живот, видит, как торчит собственный член, изнывая и умоляя о прикосновении. — Пожалуйста, прикоснись ко мне, хён, — голос его звучит более жалко, чем он предполагал, и всё внутри съёживается. Сухёк подчиняется, обхватывая большой ладонью чужой член, и, шероховатыми подушечками пальцев способствуя приятному трению, ласково и тягуче-томно проводит по стволу. Сунён прикусывает губу, по привычке стараясь быть не слишком громким при соседях хёна и собственных руммейтах, пока не понимает, что никто не услышит. — Блядь, хён, — шепчет он, пульсация в паху нарастает с каждым движениям кулака; его руки тянутся к Сухёку. — Хотел бы я, чтобы ты увидел себя прямо сейчас, — Сухёк наклоняется и целует Сунёна в щёку, посасывая румяную кожу, влажно, жадно, неистово, пока ладонью двигает по влажному члену вверх-вниз и пальцами растирает предэякулят, капающий с уретры. — Ты выглядишь чертовски горячо. На этот раз Сунён не позволяет стонам вырваться изо рта, впиваясь пальцами в бицепсы Сухёка. У него начинает кружиться голова от удовольствия и ощущения первых признаков приближающегося оргазма, заставляющего живот напрячься: — Хён, я сейчас… — выдыхает, вцепившись сильнее в чужие руки. Сухёк прекращает надрачивать только для того, чтобы наклониться и полностью взять в рот член Сунёна, который тут же издаёт горловой крик. Ох, он звучит как порнозвёзды из видео его молодости, те самые, с большой грудью и прыгающие на гигантских членах. Сухёк отвечает низким стоном, посылающим вибрацию вокруг члена. Сунён с трудом может держать глаза открытыми, но он хочет, нуждается в этом — ему нужно запомнить, как Сухёк заглатывает его целиком. Хватка крепко сжимает чужие бёдра, и он двигает головой вверх-вниз, дразняще оглаживая языком член в тех особенно чувствительных местах, которые он недавно обнаружил. Сунён бегло интересуется в мыслях, кто ещё в мире был удостоен такой чести, чтобы ему отсасывал сам Ли Сухёк. — Пожалуйста, — стонет Сунён, — пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — отчаянно нуждающийся, он не в состоянии даже составить внятное предложение. — Разве я не просил тебя просто говорить то, что думаешь, Сунён-а? — Сухёк отрывается от члена, губы его, припухшие и влажные, изгибаются в фирменной ухмылке настоящего дьявола. Он раздвигает чужие ноги ещё шире и прижимает их к своей груди, жар приливает к щекам Сунёна от того, как нагло Сухёк открывает себе вид на его промежность. — А сейчас я планирую тебя съесть, — Сунён не успевает ответить на это, как Сухёк снова опускается и лижет манящую полоску, ведущую от члена до сморщенной кожи ануса. — Хён! — вскрикивает Сунён, и в этот момент Сухёк проводит пальцем по краю сфинктера. Сунён чувствует, как что-то тёплое и влажное касается кожи, мягко растягивая её, — Сухёк толкается языком, — и с его губ срывается сдавленный всхлип. Палец, влажный и липкий, тоже скользит внутрь, пронзая чувством заполненности и чего-то чужеродного; Сунён экспериментировал с пальцами, готовясь к сегодняшней ночи, но едва он вставлял один, как его конечности сводило судорогой. — И как тебе? — спрашивает Сухёк, вынимая палец, и снова жадно присасывается к сфинктеру, хлюпая слюной. — Это странно, но... неплохо, — с трудом удаётся произнести Сунёну, пытающемуся сконцентрироваться на ощущениях. Сухёк снова вводит в него палец, на этот раз сгибая его внутри, отчего всё воспринимается острее и Сунёна встряхивает, он тут же хватается за простыни. — Приятно? — Сухёк оставляет улыбку-поцелуй на внутренней части бедра. Всё, что может сделать Сунён, — это кивнуть, потому что никогда не испытывал такого блаженства. Это не то же самое, когда кто-то делает минет или мастурбирует ему, это совсем другой вид кайфа, и он осознаёт, что хочет большего. Долго не затягивая, Сухёк погружает уже три пальца, скручивая их внутри и вынимая обратно так быстро, что Сунёну интересно, тренировал ли он когда-нибудь свои пальцы, чтобы они двигались так аккуратно и точно. Сухёк сосредоточенно всматривается в Сунёна, нахмурив брови. Выглядит так, словно он в поисках чего-то, и в этот миг... — О-ох, блядь, — громко выругивается Сунён, когда Сухёк раз за разом попадет по простате глубоко внутри, и перед глазами плывёт всё сильнее с каждым толчком пальцев. Он закрывает глаза ладонью, делая короткие, такие необходимые вдохи, и слышит, как Сухёк начинает смеяться над ним, продолжая безжалостно вбиваться. — А вот и то самое место, — сообщает он, вытаскивая пальцы и снова заменяя их на язык, закидывает ноги Сунёна себе на плечи — стыдно, как крупно они дрожат, — и отводит ладони от его лица. — Я хочу, чтобы ты смотрел на меня, — произносит нежно, почти мурлычаще, но Сунён не в силах разомкнуть век. Он знает, что когда это сделает, то в ту же секунду кончит. — Хён, я правда сейчас кончу, — скулит он, пытаясь высвободить руки из хватки. — Тогда вперёд, — как ни в чем не бывало говорит Сухёк в ложбинку между ягодиц. — Я планирую заставить тебя кончить как минимум три раза сегодня ночью. То, что он говорит, и то, как он это говорит, заставляет Сунёна замереть изнутри, и, когда его кроет оргазм, он обнимает Сухёка так сильно, до побеления костяшек, головой откидываясь на подушку. Это не похоже ни на один оргазм, который он когда-либо испытывал, а у него их было много благодаря Сухёку, — он чувствует эту негу от нижней части спины и вплоть до пальцев ног, сгибающихся около ушей Сухёка. Взор Сунёна полностью мутнеет, и, вероятно, ему что-то говорят, но он ничего не слышит из-за стучащего шума в ушах. — …такой сексуальный, — доносится до него голос Сухёка, когда тот опускает его ноги на кровать и покусывает мочку уха. Сунён никогда бы не подумал, что уши станут эрогенной зоной, но Сухёк, по-видимому, понял это и использовал в своих интересах ещё до того, как он осознал сам. — Ты доволен, малыш? — шепчет, убирая вспотевшие тёмные пряди со лба Сунёна. Всё, что тот может сделать, это загнанно дышать и кивать, слова-предатели снова подводят его. Сухёк только усмехается и оставляет очередной поцелуй на его щеке. — Подожди, — наконец произносит Сунён, тратя все свои силы на то, чтобы приподняться в постели. Сухёк переворачивается рядом, чтобы дать ему больше свободного пространства. Вообще-то, есть кое-что, что ещё нужно выполнить в повестке дня Сунёна. Как будто прочитав его мысли, Сухёк говорит: — Мы должны остановиться, если ты этого не хочешь. Вопреки озвученному, Сунён видит, как широко распахнуты потемневшие глаза напротив и как румянец, покрывший высокие скулы, окрашивает также и бледную кожу, начиная со лба и дальше вниз по груди, и ведёт к, судя по всему, болезненному стояку, натянувшему спортивные штаны. Сунён чувствует, как сердце начинает биться сильнее при мысли о том, что Сухёк забыл на время о своём возбуждении только для того, чтобы удовлетворить его. — Я тоже хочу сделать тебе приятно, — бормочет Сунён и подаётся вперёд, чтобы поцеловать хёна, позволяя их языкам сплестись в сладкой, медленной борьбе. Скользнув ладонью вниз по груди Сухёка, он обхватывает сквозь одежду напряжённый член и с жадностью глотает его тихие стоны глубоко в своём рту. Сухёк в постели довольно спокоен, если не считать тихих стонов и вздохов, но когда он кончает, то стонет настолько низко и громко, что вполне может показаться вскриком. Сунён влюблён во все звуки, которые его хён издаёт, влюблён в то, как он, сам того не осознавая, влияет на Сухёка, в то, как может заставить его стонать, задыхаться и хныкать. Сунён отрывается от его губ, чтобы покрыть поцелуями подбородок и шею, не переставая надрачивать ему. Сухёк мычит и проводит рукой по спутанным волосам Сунёна, в то время как тот скользит губами вниз по туловищу, пока не достигает пояса его штанов. Нежно целует живот и поднимает взгляд, прячущийся за ресницами. Сухёк наблюдает за ним, приоткрыв рот, и Сунён видит, как его грудь вздымается и опускается, словно он чем-то поражён или тронут. — Ты слишком нежен ко мне, — вздыхает тот. Сунён на это тихо смеётся и вновь целует низ живота, стягивая спортивные штаны вместе с нижним бельём и с нетерпеливой жадностью наблюдая, как освобождается член, покачнувшись, и прижимается к лобку. Рассуждая объективно, Сунён приходит к выводу, что член Сухёка безупречен: высотой около восьми дюймов, и ладонь Сунёна идеально обхватывает его, средним пальцем встречаясь с большим. У него возникает желание сфотографировать его член, но просто для того чтобы любоваться, и не в грубой, извращённой форме, а скорее в том смысле, как люди эстетически наслаждаются картинами в музее. — Я люблю твой член, — не совсем внятно произносит Сунён, оставляя поцелуи вдоль ствола, и слышит, как над ним смеётся Сухёк, одной рукой держа за затылок, а другой продолжая гладить волосы. Как бы Сунёну не нравилось, когда ему делают минет, но ещё больше он предпочитает отвечать услугой за услугу. Он млеет от того, как Сухёк смотрит на него, как стекленеют его глаза и хмурятся брови, как полураспахнуты губы, с которых срываются звуки, мягкие, хриплые. Сунёна снова накрывает чувство возбуждения из-за того, что он просто наблюдает за своим хёном. Сухёк усиливает хватку на затылке, направляя его голову, проходящуюся по члену вверх-вниз, но не в порыве контроля, а просто повторяя за чужими движениями, однако, каждый раз, поднимаясь и почти выпуская член изо рта, Сунён видит, как хён смотрит на него с чистейшей похотью. Это сводит с ума. Сунён помнит едва заметные сигналы, — то, как напрягаются и дёргаются чужие бедра, как он прикусывает нижнюю губу, — оповещающие, что Сухёк близок к оргазму, и как только тот собирается кончить, Сунён отрывается от головки с пошлым хлюпаньем. — Твою мать, — стонет Сухёк, инстинктивно сжимая чужие волосы, Сунён шипит и тут же обнимает его лицо, хватая за подбородок, и они встречаются губами. — Хочу, чтобы ты трахнул меня, — мычит Сунён, обвивая руками шею Сухёка, когда тот поворачивает его лицо за подбородок, чтобы углубить поцелуй. — Будет исполнено, — улыбается Сухёк, отстраняясь на то мгновение, чтобы перевернуть их в постели уже в который раз. — Я буду входить медленно, хорошо? — успокаивает он, нежно, неспешно целуя, прежде, чем мягко уговорить его раздвинуть ноги. Сунён кивает, чувствуя, как звенит в ушах и холодеет пот на лбу и ладонях, нервозность снова возвращается. Три пальца — это ещё ничего, но член Сухёка больше трёх пальцев. Он наблюдает за тем, как Сухёк выдавливает до неприличия много лубриканта и смазывает член, а после распределяет остатки по краю ануса. — Скажи мне, если станет больно, — говорит Сухёк, устраиваясь между его ног. Наконец-то это происходит. Член Сунёна дёргается в предвкушении, как будто вся кровь в теле согласилась, что именно член нуждается в ней больше всего. Эту нелепую череду мыслей прерывает давящее ощущение, выбивая воздух из груди. — Сунён-а? — Всё в порядке, не останавливайся, — выдавливает из себя Сунён; поначалу его почти тошнит. Несмотря на сопротивление, Сухёк постепенно входит внутрь, широко раздвигая стенки, и это ощущается гораздо более глубоко, чем пальцы, и это так обжигающе горячо, так сильно, слишком сильно — и вот он полностью внутри. Сухёк всё ещё лежит на нём, расставив руки по обе стороны от лица Сунёна, и тяжело дышит, его брови нахмурены, как будто ему больно. В попытке сосредоточиться на дыхании Сунён чувствует, как вдох застревает в горле. Он настолько заполнен — господи, так сильно, — что может почувствовать член Сухёка слишком глубоко внутри себя, от этого у него перехватывает дыхание. Восхищает то, насколько же правильно это ощущается. Его член будто недостающий кусочек пазла, которого, как он даже не подозревал, желает его тело — нуждается, на самом деле. — Как ты? — спрашивает Сухёк чуть дрожащим голосом, и в паху у Сунёна сжимается от того, каким взъерошенным, разморённым выглядит хён, от того, что заставил его выглядеть таким. Сунён сгорает, и этот огонь непреодолимого желания грозит поглотить его, не оставив даже пепла. — Приятно, хён, — едва слышно отвечает тот. Сухёк чуть дёргает бёдрами, и это движение заставляет Сунёна раскрыть губы в безмолвном вскрике. — Могу я двигаться? — и снова вопрос; он облизывает пересохшие губы. — Пожалуйста, — хнычет в мольбе Сунён, и этого слова достаточно для Сухёка: он вытаскивает до самой головки и толкается бёдрами вперёд. И в ту секунду, когда он проникает в него, тело Сунёна будто реагирует по инерции, ноги обхватывают талию, заставляя Сухёка полностью лечь сверху. Он двигается быстрее, набирая ровный темп, и стонет в рот Сунёна, тихо, хрипло, но тот вряд ли может издавать мягкие звуки, потому что он на пределе и едва держит себя в руках. Стоны, срывающиеся с его губ, напряжённые и резкие даже при том, что он знает, что может кричать так громко, как захочет. — Хорошо, правда? — спрашивает Сухёк, одной рукой хватает оба запястья Сунёна, с лёгкостью обвивая длинными пальцами, и прижимает их к кровати над его головой. — Да, да, да, да, да, — его голос срывается в долгий, кажущийся бесконечным стон. Прямо сейчас чувство стыда полностью покидает комнату. Всё общежитие, если честно. — Тебе же тоже приятно? — умудряется спросить Сунён, на что Сухёк смеётся, немного задыхаясь. Он отвечает ещё одним поцелуем, проглатывая каждый стон, который Сунён издаёт ему в рот. — Ты, блядь, пиздецки кайфовый, — выдыхает Сухёк, — господи, я хочу трахать тебя вечно, если это означает, что ты продолжишь издавать эти звуки. Сухёк, отпустив чужие запястья, обнимает его лицо, глядя с таким непреодолимым желанием, что Сунён думает, что во второй раз кончит без рук. — Я хочу кое-что попробовать, — говорит Сухёк, и Сунён с яростным отчаянием кивает. Находясь в таком состоянии, он готов принять любую его просьбу как данность. Если Сухёк попросит пригласить всех мемберов на просмотр прямо сейчас, то он, вероятно, согласится. Хён чуть отстраняется от Сунёна, закидывая обе его ноги себе на плечи, и целует лодыжку. И это слишком щемяще трогательно, тот никогда не думал, что кто-то сможет проявить любовь к его лодыжкам. Затем Сухёк наклоняется вперёд сильнее, притягивая голени Сунёна к своим ушам, и, слава богу, тот гибкий, но всё равно чувствуется невероятно приятное жжение, нарастающее в подколенных сухожилиях. — Твою мать, я и не знал, что ты можешь такое, — поражается Сухёк; он так близко к Сунёну, и тот факт, что он может видеть и его лицо, и его ноги, на самом деле довольно возбуждает. Сухёк снова входит в него, на этот раз под более глубоким углом, и он настолько же точен, насколько безжалостен, потому что продолжает попадать в ту же точку, из-за которой у Сунёна под веками вспыхивают звёзды. Он едва может дышать от силы и интенсивности фрикций, изо всех сил вцепившись в чужие бицепсы. — Пока не кончай, — просит хён, просовывая руку под бедром и проводя по его члену, забытому на время. Каждая часть тела Сунёна содрогается, и эта дрожь кажется напряжением в сотни вольт. — Хён, я не могу, — молит Сунён, возбуждённый настолько, что его бёдра подрагивают, а челюсть сжимается, чтобы сдержать стоны. И он даже не уверен, что пытается сказать в этот момент. — Нет, ты можешь, — голос Сухёка становится неровным, толчки сбиваются с равномерного темпа, а дыхание тяжелеет и учащается. — Я не смогу... Да блядь, пожалуйста, хён, — почти всхлипывает Сунён. Всего слишком много, и всё же недостаточно. Ощущения опьяняют, и он уже скучает по ним, хотя ещё ничего не кончено. — Нет, можешь, Сунён-а, — Сухёк непреклонен, в его голос возвращается тот же властный, не терпящий возражений тон, и Сунён просто издаёт ещё один сдавленный всхлип, предоргазменная волна накатывает всё сильнее, ближе, ярче. Сухёк тоже теряет самообладание, и Сунёну сложно представить, как долго хён откладывал свой оргазм ради него, поэтому, когда Сухёк наконец наклоняется к его уху с шёпотом: «Давай», Сунён кончает с таким протяжным криком, что не может заверить, что соседи сверху этого не слышали. — Славный мальчик, — шепчет Сухёк и целует оргазмирующего Сунёна, нежно проводя пальцами по его челюсти, чтобы хоть немного снять напряжение. Зрение возвращается не сразу, пока Сухёк трахает его до собственного оргазма, изливаясь с прерывистым стоном на дрожащих губах и сжимая челюсть. Он валится на Сунёна сверху, и тот обнимает хёна, дыша в волосы и пребывая в посторгазменном блаженстве: тело Сухёка кажется невесомым, а стук в ушах стихает до лёгкого жужжания. Он не знает, как долго они лежат так, пока дыхание наконец успокаивается и становится плавным, но спустя, возможно, около получаса Сухёк наконец поднимает голову с чужой груди и нахально улыбается. — Это было хорошо? — спрашивает тот, и Сунён улыбается в ответ, убирая с лица потные пряди волос. — Лучше, чем я когда-либо мог себе представить, — признаётся он. «Фантастично. Идеально», — вот, что хочет сказать он на самом деле. — Я рад, — говорит Сухёк, слезая с него и подхватывая свою рубашку с пола, чтобы вытереть пот с груди, пока Сунён лениво наблюдает за ним. — Сейчас я схожу в ванную, — Сухёк направляется к другому концу комнаты, — и, думаю, когда вернусь, я должен тебе ещё два оргазма. Сунён смеётся так сильно, что чуть не наворачивается с кровати.