Хроники Санктуария

Некоторые ответы на некоторые вопросы иногда бывают несовместимы с жизнью. [2004]

1. Труп демона под кроватью Сэль кувырком пролетел через тёмную камеру и приземлился в углу, хорошенько стукнувшись спиной об огромную каменюгу, торчащую из стены. Тяжёлая деревянная дверь тут же захлопнулась, и демон-тюремщик шумно повернул в замке ржавый ключ. Всё. Приехали. «Проклятье... ну и угораздило же», - прищурив от боли один глаз и клацнув зубами, подумал Сэль. - Добро пожаловать в реальность Великого Конфликта, - слева раздался подозрительно весёлый мужской голос, а в дальнем углу кто-то нервно рассмеялся. Сэль понял, что в камере он не один, но пока что ему не удавалось разглядеть своих товарищей по несчастью. Решив дождаться, когда глаза привыкнут к темноте, Сэль принял более-менее удобное положение и попытался пошевелить связанными за спиной руками. Не получилось. Хуже того, верёвки так сильно перетянули вены на запястьях, что Сэль уже не чувствовал пальцев рук. - Ситуация – хуже не придумаешь, да? – снова спросил мужской голос слева. Качая головой, чтобы стряхнуть со лба пряди длинных светлых волос, и напрягая глаза, Сэль всмотрелся в темноту. Вскоре он сумел различить контуры сидящего спиной к стене жилистого мужчины с лохматой тёмной шевелюрой и запущенной бородкой, а чуть поодаль, в углу камеры, поджав ноги под себя, сидел ещё какой-то тип, весь седой и чахлый. «Наверное, поседел от ужаса», - решил Сэль. Брюнет с бородкой выглядел вполне бодро, а вот седой его товарищ никуда не годился. У него глаза как будто в разные стороны смотрели – или Сэлю в темноте так показалось. - Как тебя зовут, подруга? – спросил брюнет. - Сэль. И попрошу иметь в виду, что я не подруга. Брюнет миролюбиво улыбнулся, обнажив неровные зубы. - Меня зовут Триган, - сообщил он. – А чего ж ты не хочешь со мной дружить? - Триган, значит? – переспросил Сэль. – Так вот, Триган, ты хоть что-нибудь знаешь о Сковосских островах? - Нет, я не силён в географии. Слышал, что там живут амазонки – чокнутые бабы какие-то... При других обстоятельствах Сэль за такие слова хорошенько бы врезал своему сокамернику по физиономии, но обстоятельства сейчас были явно не в его пользу. - Будь у меня руки развязаны, я бы тебе задницу надрал, - зло сказал Сэль. – Чтоб ты знал: среди нас есть как амазонки-женщины, так и амазонки-мужчины. Я из тех аскари, которые за пределами Сковоса стали мужчинами. Триган оглядел Сэля, по фигуре и по хриплому голосу которого трудно было понять, кто он такой. У него были крупные черты лица, мускулистые руки, крепкие квадратные плечи, а свою грудь он давно выжег, чтобы она не мешала стрелять из лука. Впрочем, сейчас, как справедливо решил Триган, это всё не имело значения. - Ладно, давай не будем ругаться. И так проблем хватает. Мир? - Мир, - хрипло отозвался Сэль. Кареглазый аскари с южных островов прислонился спиной к стене и шумно выдохнул. Триган осторожно придвинулся поближе к нему. - Надо держаться вместе, - сказал он. – Во всех смыслах. По ночам здесь холодно, так что, как бы мы друг к другу ни относились, нам придётся греться в обнимку. - А этот парень? – Сэль кивнул на седого, который зачем-то бился затылком об стену и бормотал то ли молитвы, то ли какие-то непонятные заклинания. - Это Мильтон, у него крыша поехала. Бедный некромант уже два месяца тут сидит. Услышав своё имя, некромант на мгновение замолк, но вскоре снова вернулся к своему странному времяпрепровождению. Сэль же обратился к Тригану с очередным вопросом: - Ну а сам-то ты кто? - Охотник, - ответил Триган и сделался мрачным, как грозовая туча. Быстро сообразив, что Триган охотится явно не на птичек и зайчиков, Сэль решил оставить прочие свои вопросы на потом. Ну их к чёрту, этих охотников, они все с сюрикеном в голове. С трудом поднявшись на ноги, Сэль медленно подошёл к двери. В верхней её части было проделано маленькое окошко, оснащённое решёткой, и сквозь него аскари разглядел демона, охранявшего вход в камеру. С оскаленных клыков чудовища капала вязкая слюна и стекала на пол по рукояти массивного молота, который демон крепко сжимал обеими когтистыми лапами. Это был громадный монстр из числа тех, кого специалисты по бестиарию Преисподней называли тёмными берсерками, и от него исходило столь сильное зловоние, что Сэля едва не стошнило. - Ну и вонючая же тварь, - сказал он, с отвращением дёргая носом. - А как ещё может пахнуть от демонов? – с прежней усмешкой отозвался Триган. – Знал бы ты, как я их ненавижу. Мне бы кто руки развязал – я бы этими руками всех демонов тут передушил. Сэль вернулся к охотнику, уселся рядом с ним и задал вопрос, который на данный момент интересовал его сильнее всего: - Что теперь будет? Охотник с готовностью взялся за разъяснения: - Вообще говоря, тут три варианта. Первый – когда демоны проголодаются, они тебя сожрут. За то время, пока я здесь сижу, троих счастливчиков они уже слопали. Меня не стали жрать – я, видимо, слишком костлявый, - при этих словах Триган криво улыбнулся. – Да и Мильтон такой же – одни кости. Верно, Мильта? Некромант что-то простонал, нервно тряся косматой головой. Триган продолжал: - Второй вариант – тебя обратят в демона. Смотри. Охотник повернулся к Сэлю обнажённой спиной, и только тогда островитянин разглядел на его теле тяжёлые, страшные ожоги, которые складывались в рунные слова. Сэлю не хотелось даже думать о том, какую боль приходится пересиливать Тригану, чтобы шутить и просто разговаривать. А может, всё было наоборот – охотник болтал без умолку для того, чтобы хоть немного заглушить эту боль. - Каждый день сектанты выжигают руны на моей коже, - пояснил охотник. – Они надеются, что боль, голод и тёмная магия превратят меня в неуправляемого зверя, одержимого жаждой крови. Но не на того напали. Я не какая-нибудь там смазливая магичка и получше некоторых умею сопротивляться всей этой пакости. Так что хрен им, а не котята. - Котята? – с удивлением переспросил Сэль. - Да, котята. Котятки. Славные такие, пушистые. - А какой же третий вариант? - Третий вариант – это если сектанты чего-то от тебя хотят. В таком случае тебя будут пытать до тех пор, пока ты не раскроешь им все тайны мироздания, а потом тебя либо обратят в демона, либо сожрут. Вот и все перспективы. В этот миг сидевший в углу некромант Мильтон снова засмеялся, и вскоре на его губах показалась кровь. Некромант свалился набок, заходясь кровавым кашлем. Теперь ему было не до смеха. От разъяснений охотника Сэлю сделалось до дрожи горестно и тревожно – третий вариант был как раз про него. Фанатики из Тёмного Культа явно намеревались выяснить, куда подевался таинственный и, по-видимому, до одури волшебный меч, свалившийся с неба несколько дней назад вместе со странного вида человеком, потерявшим память. А Сэль ничем не мог помочь сектантам, поскольку до всей этой истории ему вообще не было дела, мечом и прочими осколками упавшей звезды занимался какой-то спивающийся от тоски варвар вместе со своим сомнительным приятелем из шайки кингспортских бандитов. Из кишащего демонами и фанатиками подземелья надо было срочно выбираться, это ясно, только вот каким образом? Сэль закрыл глаза и ненадолго погрузился в размышления. С чего началась вся эта история? С того, что он вообще-то собирался в Кеджистан. Надо было ехать туда караваном через пустыню, а не соваться в Хандарас – там, где фигурирует слово «Тристрам», ничего хорошего не может быть по определению. Немолодой аскари ещё помнил, как он когда-то вызволил городского старосту Декарда Каина из переделки, случившейся в Тристраме несколько десятилетий назад. Сэль помнил, как демоны изуродовали бедного старика; помнил, как они вдвоём едва успели прыгнуть в портал, прежде чем на них обрушился здоровенный кулачище воскресшего из мёртвых кузнеца Гризвольда... и вот теперь всё идёт по тому же порочному кругу – демоны, ожившие мертвецы и прочие особенности национальной бесовщины. А тут ещё и звезда какая-то свалилась с неба аккурат на старый собор. Каким же дураком он, Сэль, был, когда решил снова приехать сюда! Но разве с этого всё началось? Нет, не с этого. Всё началось с Великого Конфликта, когда на девственных просторах Пандемония ангелы и демоны сошлись в своей первой битве. Это даже битвой трудно назвать, так, мелкая стычка с выбиванием зубов и несколькими сломанными носами. И всё же именно это было Началом. Всё, что происходило после – включая создание Санктуария, моментально превратившегося в полигон для выяснения отношений между ангелами и демонами, включая Войну Греха, включая события в Тристраме, включая охотника с обожжённой спиной и спятившего некроманта – всё это чудовищная, извращённая реальность, порождённая Великим Конфликтом... И что в итоге? В итоге он попал в западню, устроенную фанатиками Тёмного Культа, ему чуть не раскроили голову, у него отняли оружие, не на шутку отметелили, и теперь он сидит в камере на самом нижнем этаже старых подземелий короля Леорика, ожидая, когда за ним придут демоны и порвут его на закарумский крест. Вляпался, ничего не скажешь. - Ночь уже, - прервал размышления островитянина Триган. – Давай спать. - Некогда тут спать, - сердито бросил Сэль. – Думать надо, как отсюда выбираться. Охотник обречённо ухмыльнулся. - Можешь не думать. До тебя тут уже толпа народу побывала и всё, что можно, передумала. Да всё без толку. Придвигайся ко мне, будем греться. Сэль согласился с охотником. В данный момент ему, как минимум, мешало думать то обстоятельство, что у него после всех злоключений сильно болела голова, по которой хорошенько стукнули боевым молотом. Хоть немного поспать было действительно необходимо – на свежую голову и думается лучше. - Как же Мильтон? – спросил Сэль, направляясь к Тригану. – Ему тоже холодно. - Да и чёрт с ним. Я думаю, ему уже всё равно. Сэль решил, что так дело не пойдёт и что некроманты, пусть даже лишившиеся рассудка, тоже не прочь погреться. Поэтому он настоял на том, чтобы поделиться теплом и с Мильтоном. Охотник и аскари с двух сторон прислонились к некроманту, у которого от холода уже зуб на зуб не попадал. - А что, кстати, с этим Мильтоном? – из чистого любопытства поинтересовался у охотника Сэль. – Его тут по какой причине держат? - Он некромант, и сектанты хотят, чтоб он стал одним из них. В Тёмном Культе некроманты ценятся на вес опиума. Над ним регулярно какие-то ритуалы проводят, жуткое дело. Я бы и сам от такого свихнулся. Некромант, почувствовав тепло, добродушно заулыбался, а затем отчётливо произнёс хриплым голосом: - Курить охота. - Куда тебе курить, и так кровью харкаешь, - скривился Триган. – Спи давай. Мильтон послушно закрыл воспалённые глаза и замолчал. В камере воцарилась тишина. Наутро сектанты пришли за Триганом. - Не скучай тут, - улыбнулся он, глядя на Сэля. – Я скоро вернусь. Фанатики, одетые в длинные чёрные балахоны с капюшонами, выволокли охотника из камеры и потащили куда-то вглубь подземелья. Сэль ещё долго слышал его бессмысленные злобные вопли. От громкого шума забеспокоился безумный некромант. Он плакал без слёз и катался по полу камеры, безуспешно пытаясь освободить связанные руки. Сэль глядел на это и думал, что от такого и самому спятить недолго. Следовало разрабатывать план побега – по крайней мере, пока на это были силы и время. Аскари долго ползал на коленках по полу камеры, выискивая пути спасения. Он изучал взглядом каждый камень, каждую трещинку в стене, но ничего интересного не находил. Наконец, он решил заняться осмотром двери. В нижней её части, почти у самого пола, он обнаружил крепко вбитый в древесину гвоздь. Прислонившись к двери спиной, Сэль попробовал зацепиться пальцами за шляпку, чтобы вытащить его из двери. Как назло, гвоздь был вбит на совесть. Чтобы вытащить его, придётся все пальцы себе переломать – Сэль понимал всю тупость этой затеи, но это всё же лучше, чем хрен с котятами. И он принялся выдирать ногтями этот злосчастный гвоздь, который был для него первым и последним ключом к спасению. Несколько часов Сэль провёл за этим занятием. Когда гвоздь только начал подаваться, у аскари уже были сломаны ногти и кожа на пальцах разодрана до крови. Если сектанты увидят, что его руки пребывают в таком состоянии, они наверняка что-то заподозрят. Значит, покончить с гвоздём следовало до того, как за ним придут фанатики или демоны. Но окровавленные руки его уже совершенно не слушались. Пальцы перестали гнуться, фаланги и суставы чуть ли не в голос ныли от долгого напряжения, а работы оставалось ещё много. Сэль решил сменить тактику и попробовать вытащить гвоздь зубами. То, что это была плохая идея, он понять не успел. Сжав гвоздь челюстями и изо всех сил дёрнув головой, он успел только услышать хруст сломанных зубов, после чего потерял сознание от боли. Островитянин пришёл в себя лишь тогда, когда за дверью послышалась громкая возня, и это было как нельзя кстати. Аскари сообразил, что к чему, и поспешил отползти подальше от двери. Демоны-тюремщики с тяжёлым рыком, исторгаемым из клыкастых пастей, швырнули на пол камеры безвольное тело охотника, а затем один из демонов повернулся к Сэлю и мечтательно облизнулся. Сэль вспомнил, что его тут могут и съесть – тоже очень неприятная перспектива; а Мильтон, прежде тихо лежавший на полу лицом вниз, забился в угол и принялся жалобно всхлипывать: - Не бейте меня... пожалуйста... не бейте меня... Демоны убрались восвояси, громко хлопнув дверью. Некромант всё никак не мог успокоиться. - Не бейте меня, - говорил он, глядя на аскари. – Я всё сделаю, только не бейте... - Успокойся, - натянуто улыбнулся ему Сэль. – Никто не собирается тебя бить. - Ты не дашь им снова избить меня? – с надеждой спросил некромант. - Да нет же, дурилка ты картонная. Сиди тихо, и никто тебя не обидит. Стараясь не обращать внимания на дальнейшее нытьё Мильтона, Сэль подполз к Тригану и принялся приводить его в чувство – то, что охотник лежал без сознания, его совершенно не устраивало, поскольку на Тригана у Сэля были далеко идущие планы. Кто-то же должен был продолжить работу над гвоздём в двери. Когда Триган пришёл в себя, он только и смог, что сдавленно промычать: - Дерьмо... - Дерьмо – это то, во что мы все скоро превратимся, если ты мне не поможешь, - сухо возразил Сэль. Разумеется, он от всей души сочувствовал охотнику, у которого вся спина была покрыта кровоточащими рунами. Однако бывалый аскари из касты воительниц, привыкший в критических ситуациях действовать быстро, понимал, что сейчас не время сопли размазывать. Он знал, что второго шанса не будет, и постарался объяснить это Тригану. Когда Сэль посвятил его в свои планы, Триган согласился заняться гвоздём, хотя и заметил, что, по его мнению, это какой-то ну совершенно идиотский план. - Ну чем нам может помочь ржавый гвоздь? – с отчаянием в голосе вопрошал он, возясь у двери. - Ты недооцениваешь смысл самых простых вещей. Поверь мне, в такой паршивой ситуации, как у нас с тобой и с этим ненормальным, даже гвоздь может очень даже пригодиться. - Это философия у тебя такая что ли? Нет, приятель. Это пустая болтовня. От того, что мы сломаем об этот гвоздь пальцы и зубы, ситуация станет только хуже, и тогда нам не поможет даже вся сила Небес. Сэль бы сделал всё что угодно, лишь бы не слушать мрачные разговоры охотника, и сам бы вернулся к гвоздю, но толку от него в этом деле уже бы никакого не было – руки разбиты в кровь. Поэтому он смирился с тем, что Триган может говорить всё, что ему в голову взбредёт, лишь бы только гвоздём занимался. - А что нам, по-твоему, поможет? Ты говорил, что тебе только руки развяжи – и ты тут всех на клочки порвёшь. Только кто их тебе развяжет? Прилетит архангел Тираэль и всех нас спасёт? Своей башкой надо думать, а не уповать на чудесное спасение. - Да. Давайте лучше будем уповать на гвоздь. Отличная идея, действительно. Какое-то время охотник и аскари молчали. В камере были слышны только скрип выдираемого из древесины гвоздя и неразборчивое бормотание некроманта. - Расскажи о себе, - обратился Сэль к Тригану, чтобы развеять гнетущую тишину. – Как ты стал охотником и почему оказался здесь? Лицо охотника исказило глубокое расстройство. - Это не самая весёлая история, - произнёс он после недолгих раздумий. – Я здесь из-за демонов. Я всегда там, где демоны, потому что кто, если не я? Меня ведёт дорога ненависти, можешь презирать меня за это, но это единственно возможный для меня путь. Если бы не ненависть, меня бы, наверное, уже не было. Много лет назад демоны сожгли мой дом и убили моих родителей. Это сейчас я говорю об этом спокойно, но тогда... тогда всё было совсем не так. Моя несчастная сестра лишилась рассудка от горя и бросилась вниз со скалы. Ей было всего десять лет, понимаешь? Я должен был оберегать её, но я не смог, я сам находился на грани помешательства. Я бежал куда глаза глядят, не разбирая дороги, не понимая, куда и зачем я бегу. Я продирался через какой-то лес, пока не выбился из сил. Я должен был умереть там. Я много раз должен был умереть, но всегда оставался в живых по какому-то странному стечению обстоятельств. В лесу меня подобрали странствующие охотники на демонов. Они выходили меня и помогли мне вновь обрести ясность рассудка. Они обучили меня своим навыкам и объяснили, что у меня есть только одна возможность отомстить за свою семью – вложить в оружие всю силу своей ненависти и истреблять демонов до конца жизни. Так я и живу. У меня нет дома, нет веры, нет утешения, у меня есть только моя ненависть, которую я вкладываю в каждую стрелу, выпускаемую из арбалета. Ненависть, воплощённая в оружии возмездия. Я пришёл в Тристрам, когда узнал, что здесь активизировались отродья из Преисподней. Но демонов было слишком много – и теперь я здесь, в их грязных лапах. Попался, как мальчишка. Вот и сижу тут с тобой и этим чокнутым; уже знакомые тебе фанатики хотят обратить меня в вонючего демона, да вот только им это не удастся, нетушки. Я скорее сдохну, чем стану одним из этих чудовищ. Рассказ Тригана о его прошлом заставил и Сэля ненадолго пуститься в экскурсию по собственным воспоминаниям. Где-то там, за Морями-Близнецами, на далёком острове Ликандер его ждала приёмная дочь. Он не видел её так много лет, что почти забыл, как она выглядит. Сейчас ей должно было быть лет пятнадцать – превосходный возраст для того, чтобы потихоньку оттачивать навыки обращения с копьём в настоящей битве. Его девочка, его маленькая бесстрашная Морган, которую он когда-то подобрал в Болотистых землях. Сэлю хотелось бы, чтоб она никогда не узнала об этой истории с демонами в подземелье, чтобы никогда даже не могла представить своего отца таким – связанным, побитым и загнанным в угол тюремной камеры. «Так, да, о чём это я... – споткнулся о собственные мысли Сэль. – Камера. Выбираться надо». - Ну, как успехи с гвоздём? – поинтересовался он у Тригана. - Да чтоб ты вместе с этим гвоздём в аду сгорел! – выругался охотник. – Я, кажется, палец сломал. - Где сломается, там и срастётся, - с пренебрежением бросил Сэль. – В аду сгореть мы всегда успеем, а за этот гвоздь ты мне ещё спасибо скажешь, точно тебе говорю. - Ох и просит же кирпича твоя морда... С этими словами Триган сделал свой последний рывок на пути к победе. Кусок металла тихо звякнул, упав на каменный пол, и Сэль поспешил к двери. - Дай-ка сюда. Нащупав у себя за спиной гвоздь, аскари схватил его скрюченными пальцами и в считанные мгновения распорол верёвки на руках, а затем помог освободиться и Тригану. Некроманта он пока что решил не беспокоить – мало ли, что мог натворить этот помешанный, дай ему хоть немного свободы. - Учись, студент, - подвёл итог Сэль, глядя на Тригана с выражением полнейшего триумфа на лице. - Твоя взяла, - без особого воодушевления согласился охотник. – Но дальше-то что? - Ты, кажется, ненавидишь демонов? Там за дверью стоит один, здоровенный такой. Можешь громко высказать ему всё, что ты о нём думаешь. Давай, разозли его как следует. Получив прямое руководство к действию, Триган словно с цепи сорвался. Он принялся тарабанить в дверь ногами и покрывать недоумевающего тёмного берсерка такой забористой бранью, что даже у Сэля появилось желание стукнуть охотника по голове. Но всё шло точно так, как Сэль и планировал. Демон-тюремщик по ту сторону двери шумно выпускал пар из ноздрей и рыл копытами землю. Зажав в руке гвоздь, Сэль притаился сразу за дверью. Дойдя до точки кипения, демон ворвался в камеру с намерением показать Тригану, где раки зимуют, Триган старательно дал понять, что всегда хотел разузнать об этом побольше, а Сэль рывком бросился к чудовищу и вонзил гвоздь ему в шею. Тёмный берсерк захрипел, из его горла фонтаном хлынула липкая чёрная кровь, и через несколько мгновений мёртвая туша демона грузно свалилась на пол. С демоном было покончено, и Сэль принялся осматривать его в поисках какого-нибудь оружия. К его великому разочарованию, у демона из оружия был только громадный молот, а обессилевшие Триган и Сэль его даже вдвоём поднять бы не смогли. Охотник презрительно отряхнул ладони и окинул камеру недовольным взглядом. - Отлично, Сэль, - сказал он. – У нас есть ржавый гвоздь, спятивший некромант и труп демона под кроватью. Какие будут предложения? - Развяжи Мильту и помоги ему встать. Пора рвать когти из этой дыры. - Ты хочешь взять некроманта с собой? – удивился Триган. – Я бы оставил его здесь, пускай сам идёт куда захочет. - Ну куда он пойдёт в таком состоянии? Его тут первый попавшийся демон слопает и не подавится. Надо взять с собой и его. Охотник брезгливо поморщился. - Я не подписывался на спасение заблудших душ. Надо бросить его, нам он будет только мешать. - Мильтон! Пойдёт! С нами! - твёрдо сказал Сэль и голос его наполнился металлом. – Я понимаю, что охотники на демонов предпочитают работать в одиночку, но сейчас явно не та ситуация, когда надо строить из себя непобедимого ниндзя. - Ладно, ладно... – проворчал Триган, развязывая руки некроманта. С помощью Тригана некромант кое-как поднялся на ноги, но не смог сделать и шага – только с тихим стоном сполз вниз по стене и сплюнул кровью на пол. Охотник сделал печальный вывод: - Проклятье... он идти не может. - Тогда придётся нести его на руках. - Да вы оба идиоты! – рявкнул Триган. – Нас тут всех перебьют, если мы друг друга на руках носить начнём. Ну его ко всем чертям, этого некроманта! Сэль, грозно сжав кулаки, приблизился к Тригану. Посмотрев ему прямо в глаза, аскари сложил руки на груди и неожиданно миролюбивым тоном произнёс: - Хорошо, Триган. Ты говорил, что голыми руками тут всех передушишь? Вперёд и с песней, можешь даже гвоздь себе забирать. Мы с Мильтоном сами выберемся. Да, Мильтон? - Четыреста тридцать шесть, - с готовностью отозвался некромант. Триган отчаянно хлопнул себя ладонью по лбу и уткнулся носом в стену. Несколько секунд он стоял так, усмиряя в себе желчный океан ненависти, после чего сделал шаг к двери, высунул голову в коридор и посмотрел по сторонам. Он долго прислушивался к тишине, а Сэль тем временем помогал некроманту принять вертикальное положение, размышляя о том, что бросать человека в такой ситуации никак нельзя – об этом Сэлю напоминали его собственные месяцы, проведённые в стенах тран-атулуанского дома умалишённых, когда состояние его ума было ничуть не лучше, чем у этого несчастного некроманта. Аскари не любил об этом вспоминать, но он не хуже Тригана знал, что убежать от собственных воспоминаний невозможно. Вскоре Триган обернулся и сказал Сэлю: - Бери Мильтона и пойдём отсюда. Я вас выведу. - Ты знаешь, где выход? – недоверчиво спросил Сэль. - Я тут время даром не терял. Где выход, я не знаю, но через три камеры отсюда есть комната с порталом. Если мы сможем до него добраться и активировать, то куда-нибудь да выберемся. Больше говорить было не о чем. Сэль взял на руки некроманта, почти невесомого от истощения, Триган вооружился добытым из двери гвоздём, и вся компания людей, познакомившихся друг с другом при таких неприятных обстоятельствах, неслышно двинулась по коридору. Сэль знал, что израненный охотник с гвоздём вряд ли сможет что-нибудь сделать против парочки здоровенных демонов, что и сам он мало на что годится, тем более с больным некромантом на руках, что жизнь их держится на соплях и что, вообще говоря, всё это полное дерьмо, но ничего другого не было. К счастью, в этот день Небеса благоволили жертвам подземелья. Они добрались до портала, никем не замеченные и не услышанные. Но перед ними тут же возникла новая задача, которую быстро и отчётливо сформулировал Триган: - Ребятки, а кто-нибудь из вас умеет настраивать порталы? Сэль растерянно промолчал. В ответ на его недоумевающий взгляд охотник только развёл руками: - А что ты хотел? У меня магических способностей не больше, чем у вон той бочки в углу. Сэль изучил взглядом бочку и пришёл к выводу, что ни на неё, ни на Тригана в работе с порталом рассчитывать не придётся. Но и от самого Сэля тут бы тоже толку не было. Усадив Мильтона возле стены, аскари виновато признался: - Ну, я умею кое-что из магии, но телепортация – это не по моей части... Безграничное уныние овладело Триганом и Сэлем. Они неподвижно сидели, вперив глаза друг в друга, и только некромант судорожно скрёб пальцами по стене. Когда этот звук начал выводить Тригана из себя, он повернулся к Мильтону, чтобы крикнуть на него, но вдруг осёкся. - А что если... – задумчиво проговорил он, - что если некромант знает толк в порталах? Всё-таки магия, он должен в этом разбираться. - Ты думаешь? – покривился Сэль, но всё же обратился к Мильтону: - Мильтон, ты нам поможешь? Некромант вжался в стену и испуганно заслонил руками голову. - Я всё сделаю... – пролепетал он. – Только не бейте... - Ты можешь настроить портал? - Да, да, я сделаю... только, пожалуйста, не бейте... не надо... - Настраивай портал! – зарычал Триган, схватил некроманта за спутанные волосы и с размаху ударил его головой об стену; некромант сдавленно вскрикнул и по его рассечённому лбу поползла струйка алой крови. - Ну зачем ты так... – с досадой вздохнул аскари. - Он безумен, Сэль. Безумцы не понимают ни слов, ни интонаций. Они понимают только боль. Поверь мне, это сработает. Это действительно сработало, хотя Сэль был явно не в восторге от методов Тригана. Как бы там ни было, Мильтон замолчал и вплотную занялся порталом. В комнате, как и во всём подземелье, царил вязкий и тягучий полумрак, в котором даже глазастые стрелки видели не дальше собственного носа, однако по уверенным движениям рук Мильтона аскари определил, что некромант делает всё как надо. Он так ловко и умело управлялся с рунными дисками вокруг портала, что на какой-то миг Сэлю показалось, будто это не спятивший узник сектантов, из которого эти самые сектанты вытрясли последние остатки мозгов, а опытный и грамотный маг. Закончив с порталом, некромант растерянно поглядел прямо перед собой, а затем закрыл ладонями исхудалое, страшно обожжённое лицо и дрожащим голосом произнёс: - Я всё сделал. - Что ж, надеюсь, этот сумасшедший не телепортирует нас в жерло арреатского кратера. Из любого другого места мы уж как-нибудь найдём выход, - обнадёжил всех присутствующих Триган, направляясь к порталу. И, услышав где-то в коридоре настороженный рык демонов, беглецы поняли, что сейчас самое время телепортироваться отсюда куда подальше. Странствующий воин-храмовник Кормак, прежде несколько недель бесцельно слонявшийся по Новому Тристраму, очень быстро развил бурную деятельность. Завидев у северо-западных ворот города троицу измождённых путников, которые, судя по их виду, едва выпутались из какой-то передряги, храмовник тут же притащил их в свой дом. Точнее, это был не его дом, а дом безвременно ушедшего из жизни Декарда Каина – дом старика по наследству перешёл к его племяннице Лии, которая сразу сообразила, что свободное жильё было бы неплохо сдать внаём. Тут очень кстати ей подвернулся Кормак, и предприимчивая девица не постеснялась взять с него арендную плату за всё, что только можно, включая удобства во дворе. Храмовнику пришлось хорошенько вывернуть карманы, но дело того стоило – он обзавёлся пристанищем, которое вполне подходило для создания оплота его светлой веры в угрюмом Хандарасе. Жил храмовник аскетично, как и положено храмовникам. Во всём доме он занимал только одну комнату, в углу которой спал на жёсткой циновке, а все остальные углы Кормак загромоздил книгами – он был страстным коллекционером литературного творчества минувших эпох. Одного из троих бродяг, пришедших этим вечером в Новый Тристрам, храмовник знал – с Триганом он успел познакомиться прежде, чем тот бесследно исчез в окрестностях речки-вонючки, огибающей старый замок короля Леорика. Теперь, увидев своего приятеля в совершенно непотребном состоянии, Кормак поспешил сделать всё возможное, чтобы причинить ему и его товарищам как можно больше добра. Он взялся за дело с поистине невероятным энтузиазмом, поскольку несение добра и света было его главным стремлением, которым он за месяц своего пребывания в городе достал всех окончательно. Портал, настроенный Мильтоном, вывел троих узников подземелья на загородное кладбище, и, в общем-то, никто этому не удивился – ну чего еще было ожидать от некроманта? Самому некроманту, правда, телепортация далась особенно тяжело – пройдя сквозь портал, он полностью лишился сил и впал в глубокое беспамятство. Привести его в чувство Тригану и Сэлю не удалось, так что, по очереди неся на руках его обмякшее тело, они через Лощину Стенаний добрались до города, где за них и взялся Кормак. Первым делом храмовник раздобыл где-то огромную медвежью шкуру, постелил её на полу и уложил сверху Мильтона, решив заняться им чуть позже. Охотнику и аскари он предложил для начала сесть, успокоиться и выпить воды. Но охотник с негодованием отринул поданную ему кружку: - Ты серьёзно, Кормак? Мне бы водочки... Кормак в спешном порядке ускакал в город за выпивкой и через четверть часа вернулся с двумя флягами огненной воды. Поставив их на стол перед Триганом, он назидательно произнёс: - Только всю не выпей. Надо будет чем-то раны обработать. - Угу, - кивнул Триган и залпом опрокинул в себя первую флягу. Храмовник снова оставил своих подопечных в доме и отправился в город. На сей раз он разыскал местного целителя, брата Малахию, и принялся трясти старого монаха за грудки, пока тот не взвыл и не отдал храмовнику деревянный ящик со всеми своими запасами лекарств, лишь бы только этот неугомонный святоша от него отвязался. Поблагодарив брата Малахию в самых тёплых выражениях, храмовник вместе с лекарствами вернулся домой. К тому времени Триган уже мечтательно поглядывал на вторую флягу с огненной водой, а Сэль, обнаружив в одной из комнат зеркало, рассматривал в нём свою пробитую молотом голову. Рана на голове оказалась глубже и тяжелее, чем он думал, она сильно кровоточила, и теперь, когда опасность миновала и стареющий аскари расслабился, боль разыгралась в полную силу, да и сломанные об гвоздь зубы, а точнее, их отсутствие тоже давало о себе знать. Сэль подумывал о том, что сейчас было бы неплохо покурить опиума, но, как он предположил, в этом скучном городе вряд ли удастся достать даже хмырь-траву, не говоря уже об опиуме. - Меня, кстати, Сэль зовут, - представился островитянин, когда к нему подошёл храмовник с огненной водой и бинтами в руках. - Очень приятно. Я Кормак. Друг Тригана – мой друг. Вы ведь с Триганом друзья? Сэль с сомнением покосился на понуро сидящего за столом охотника. - Друзья по несчастью, если быть точнее, - ответил Сэль. - Хорошо. Сядь поближе к лампе, я осмотрю твою дырявую черепушку. А ты, Триган, рассказывай давай, где вас так отделали. Заплетающимся от опьянения языком охотник принялся кратко излагать историю с побегом из подземелья, а храмовник приступил к работе. Кормак считал самого себя очень хорошим врачом, и это было совершенно справедливо – в Ордене он основательно изучил медицину, так что наверняка смог бы даже архангела Империя излечить от мании величия, если бы это потребовалось. В состав медицинских познаний Кормака входили сведения о множестве лекарственных растений, способах приготовления микстур и настоек, технологиях их правильного применения, а так же о ритуалах и процедурах, исцеляющих большинство телесных и душевных болезней. Кормак был настоящий медикус, и никто не брался с этим спорить – особенно если учитывать то, что с этим болтливым проповедником вообще мало кто хотел иметь дело. Но Триган знал о его истинных навыках и знаниях, так что относился к нему по-дружески, да и Сэль нашёл Кормака славным парнем. Обработав спиртом и перевязав пробитую голову Сэля, а затем проделав то же самое с разодранной кожей на его пальцах, храмовник спросил, чем ещё он может помочь. Сэль без стеснения пожаловался на выбитые зубы: - Два зуба сломал об гвоздь – полный рот крови... - Зачем же ты гвозди грыз? – простодушно поинтересовался Кормак. - От скуки, - пошутил Сэль. Храмовник порылся в добытом у городского целителя ящике с лекарствами и извлёк оттуда маленькую бутылочку из прозрачного стекла, наполненную зеленоватой жидкостью. Эту микстуру он и вручил Сэлю. - Вот. Пей понемногу, процеживая сквозь зубы, это поможет остановить кровь. Шатаясь от усталости, Сэль кое-как доплёлся до своего угла, бессильно опустился на циновку и закрыл глаза. Но сон не хотел идти к аскари. Напротив, всё недавно пережитое будоражило его мысли и не давало успокоиться. Поэтому, повернувшись на бок и подложив под голову руки, он принялся наблюдать за дальнейшими действиями храмовника. Храмовник направился к Тригану, ситуация с которым была посложнее, чем дырявая голова Сэля. Триган к тому времени уже хорошенько осовел от выпитого и клевал носом, всё ниже склоняя лохматую голову к столу. Разбудив охотника ласковым похлопыванием по щекам, Кормак усадил его спиной к свету и, найдя среди лекарств масло от ожогов, принялся обрабатывать его кожу, покрытую дьявольскими красными узорами. По своему опыту Сэль знал, что ожоги – это довольно неприятно, а такие ожоги, как у Тригана – неприятно вдвойне, и поэтому немало удивился стойкости охотника, который ни разу даже не вскрикнул, а только глухо выбранился сквозь зубы. С Триганом храмовник возился дольше, а когда и ему была в полной мере оказана помощь, храмовник нерешительно подступился к некроманту. Поначалу Кормак думал, что с некромантом не будет ничего сложного. Но иногда ему удавалось чувствовать такие вещи, которые не всякий медикус почувствует. Мильтона окружало что-то вроде ауры – ауры многолетнего, безысходного, невыносимого отчаяния – и Кормак ощутил пульсирование этой ауры. Склонившись над неподвижно лежащим некромантом, он всмотрелся в его узкое лицо. Молодое, утончённое лицо Мильтона было сильно изуродовано рубцами от ожогов, вся его левая сторона вообще смахивала на физиономию какого-то поджаренного умертвия – чёрт его знает, во что вляпался этот парень! – но в то же время в этом лице виделось что-то неуловимо честное и правильное. Что-то по-детски невинное читалось в некогда плавном изгибе его бровей, в искривлённых линиях носа, в тонких бледных губах, ныне утративших всякую форму... - Триган, - задумчиво проговорил храмовник. – Ты что-нибудь знаешь об этом Мильтоне? - Чокнутый некромант, - ответил Триган. – Когда он ещё хоть как-то соображал, он рассказывал, что вроде бы от инквизиции прятался, за ним тут экзорцисты гонялись по всей округе, а он от них удирал. В итоге попал к сектантам. Сменял шило на мыло, как говорится. - Что с ним делали сектанты? - Они ритуалы над ним проводили, собирались приобщить его к своему дурацкому культу и заставить служить им. Мильтон говорил, что его насильно заставляли пить кровь демонов, потом читали над ним заклинания, а потом били. От этого всего у него крыша и поехала. Кормак в раздумьях погладил пальцами свой красивый, гладко выбритый подбородок. - Подозреваю, Триган, что парень сошёл с ума не от этого... и намного раньше, чем ты думаешь. Сколько он в этом подземелье просидел? - Мне говорил, что два месяца. А так – не знаю, он и соврать мог. Храмовник пристально поглядел на некроманта. Расстегнув изодранную рубаху Мильтона, он увидел между его ключицами татуировку, по форме напоминающую столовую вилку с двумя зубьями. Это была так называемая метка безумия – такую татуировку выбивали на груди у тех, кого признавали сумасшедшими. Такая же татуировка была у Сэля, но Кормак на этот счёт вежливо промолчал. На груди Мильтона, помимо метки безумия, расположились два длинных горизонтальных шрама – очень старых, ещё более старых, чем остальные его шрамы, которым и вовсе не было числа. Что это такое Кормак тоже знал – Анафема. Два длинных параллельных надреза церковники делали на груди у тех, кого предавали Анафеме – еретиков, чёрных магов, некромантов и ведьм. Поразмыслив над этим, Кормак снова осмотрел грудь и плечи Мильтона, покрытые застарелыми рубцами, осмотрел его запястья, кожа на которых была разодрана почти до самых костей, и по давности этих увечий определил, что сектанты с демонами тут явно ни при чём. Мильтону не раз приходилось иметь дело с инквизицией, вот где собака зарыта. Затем Кормак, в очередной раз прислушавшись к напряжённой ауре некроманта, закрыл глаза и принялся водить ладонями над всем его телом – грудью, животом, руками, ногами, головой... - Плохи дела, - подвёл итог храмовник. Начавший было засыпать Сэль приподнялся на локтях и спросил: - Что такое? - Он весь переломанный. Весь, с головы до ног. Живого места нет на теле. Не понимаю, как ему вообще удалось дожить до своих лет. - Некромант же... – пробурчал Триган и отвернулся к стене с явным намерением побыстрее заснуть. - В общем, что я вам скажу, ребята, - храмовник поднялся во весь рост и деловито упёрся руками в пояс. – Я знаю, что можно сделать, но займусь я этим уже завтра. Сегодня, думаю, не стоит – ночь на дворе, а это будет... слегка шумно. К тому же, мне может понадобиться ваша помощь. - Бесов из него будешь изгонять? – поспешил осведомиться Сэль, кивая в сторону некроманта. Кормак пренебрежительно отмахнулся. - Да нет у него никаких бесов. Просто хреново ему. Парню сознание загадили, вот и вся история. Надо будет провести ритуал очищения, и к Мильтону вернётся рассудок – хотя бы частично. Сразу после этих слов за дверью, ведущей на улицу, что-то загрохотало, а затем в дом, арендованный Кормаком, ввалился мертвецки пьяный хозяин таверны «Закланный Телёнок», расположенной по соседству. Обведя мутным взглядом всех присутствующих и чуть не споткнувшись о порог, трактирщик громогласно изрёк: - Ну и дела! Дела! Вы уже знаете? - Какого хрена ты вламываешься среди ночи, кретин?! – раздражённо крикнул охотник, сон которого был прерван столь бесцеремонным образом. - Что мы должны знать? – с не меньшим раздражением спросил Сэль. Пьяный трактирщик пыхтел от счастья, как кратер горы Арреат. - Вы знаете, кем оказалась упавшая звезда?! А? Ну и кем бы, вы думали, она оказалась? Охотник исподлобья поглядел на трактирщика. Казалось, ещё секунда, и Триган испепелит его взглядом. - Катись к дьяволу, пьяная рожа! Мне твоя звезда сто лет не тарахтела! Меня демоны чуть заживо не сожрали, а ты мне об астрономии решил порассказывать... кретин... - Это архангел Тираэль!!! – провозгласил трактирщик так громко, что в доме задрожали стены. «По-моему, Триган его сейчас прибьёт», - с усмешкой подумал Сэль. Держась рукой за стену, охотник поднялся с циновки, подошёл к трактирщику и с каким-то звериным рыком произнёс: - Знаешь, парень... я, конечно, уважаю Ангирский Совет и всё такое, архангела Тираэля я тоже очень уважаю, но не пошли бы они все к чёрту, например? И ты вместе с ними. Пойди проспись, утром расскажешь, с кем ты так насвинячился. Пшёл вон! С теми словами Триган схватил за шиворот моментально обвисшего трактирщика, пинком выставил его из дома и захлопнул дверь. «И откуда только силы взялись? От водки, что ли?» - мелькнуло в мыслях у аскари. - Всё, ребята. Хватит на сегодня. Я спать. Кормак и Сэль единодушно поддержали охотника и разлеглись по своим циновкам. В доме всё стихло, однако на улице ещё продолжалось какое-то шумное веселье. Но ни Сэль с Триганом, ни Кормак, ни, тем более, Мильтон этого уже не слышали – все они быстро провалились в тихий, спокойный, восстанавливающий силы сон. Сон, как известно, исцеляет болезни не хуже многих зелий, а обходится гораздо дешевле. Спать – это приятно и полезно. Автор этих строк всем советует побольше спать. Времени здесь не существовало, пространство было не определено, а человек давно сошёл с ума и ничего не мог думать. Где-то за пределами его сознания, огороженного по периметру каменной стеной, звучали голоса: - Сэль, ты это... прости меня. Я вёл себя как последний идиот. - Да ничего, ерунда. Я тоже хорош – спустил на тебя всех собак. Так что ты тоже прости. Кому принадлежали эти голоса? Неясно. В чём смысл произнесённых слов – тоже не понять. Слова казались опустошёнными до дна, как будто неведомая сила перевернула их вверх тормашками и вытрясла в бездну весь их смысл. В словах больше не осталось значения. Он открыл глаза и увидел свет. Он мог его видеть, но не мог его понять, не мог дать ему названия, потому что для этого не было подходящих слов. Он просто видел это, чувствовал, что это есть, но было ещё какое-то чувство, которое с неистовым воплем раздирало все прочие чувства, как только они успевали возникнуть. Наверное, это была боль. А может, не боль. Может, одуванчик. Очень трудно давать словесные названия вещам, когда ты знаешь только три слова. Не. Бейте. Меня. А бить, конечно, будут, это ясно. Почему? Да потому что не бывает по-другому. Что бы ты ни делал, где бы ты ни находился – обязательно побьют. Он осторожно пошевелил руками. Руки свободны. Это так странно, этого просто не может быть. Может ли он быть свободен? Конечно, нет. Бред какой-то. Он лежит на чём-то мягком, совсем не похожем на холодный каменный пол – это тоже странно, но об этом надо будет подумать позже. Когда? Когда появится способность думать. Сейчас он не может думать ни о чём, он не знает, как это делается. Липкие, грязные, зловонные стены безумия ограничивают его сознание и не дают освободиться ни одной мысли. Он не может покинуть пределы этих стен и выйти вовне, равно как и снаружи никто не сможет к нему пробиться. Но на какой-то миг стены раздвигаются, на его сознание падает луч света и внутреннюю тьму надвое разрезает властный голос: - Мильтон. Имя – Мильтон. Чьё это имя? Это имя того, кого сейчас будут бить. Он где-то здесь, совсем рядом. Надо помочь ему. Надо защитить. Надо ответить. - Не бейте меня... – единственные три слова, которые он знает и может произнести. Он зажмуривается и прикрывает руками голову. Откуда-то он знает, что надо так делать, и это, пожалуй, единственное, что он знает. Надо так делать, всегда надо. - Ну, успокойся, успокойся. Всё хорошо. Успокоиться? Как это? Что для этого надо сделать? Он всё сделает, лишь бы только не били! Слова растворяются во тьме. Он слышит только их отзвук, идущий откуда-то из недр земли, из огненных глубин, кишащих огромными подземными червями. Он должен что-то сделать, но ему не объясняют, что именно. Он не может понять, чего от него хотят. Надо попросить их, чтоб они ему объяснили, и тогда он сделает всё в точности, как ему скажут. Но как попросить, если он не знает слов? Мышление переходит на цифры, в цифрах всегда есть смысл. И он наугад говорит цифрами: - Сто тридцать восемь... тринадцать... сорок шесть... тысяча... Тысяча! Тысяча – это не цифра. Это имя. Имя одного из тысячи тысяч шрамов на его изломанном теле. Чьи-то сильные, тёплые руки ложатся ему на плечи. Через эти руки к нему приходят слова, которые он неожиданно для себя понимает: - Не бойся меня. Я друг. Я помогу. Затем его лба касается что-то мокрое. Тонкие струйки воды стекают по горячим вискам. - Запомни, Мильтон: я всё время буду рядом. Если станет страшно, не бойся, я рядом и я помогу тебе. Возьми меня за руку. Он понимает эти слова. Да, понимает. Крепкие пальцы сжимают тонкую кисть его левой руки. - Ничего не бойся. Открой глаза. Он послушно открывает глаза и смотрит прямо перед собой. Он не видит ничего, кроме пальцев человека, называющего себя другом. Человек щёлкает пальцами и уверенным голосом произносит: - Раз, два, три, усни! Всё та же сильная рука прижимает его голову к полу, пол проламывается под ним, и он, постепенно набирая скорость, летит вниз. Он возвращается в подземный мир, наполненный его кошмарами. Нет, только не туда, не надо... - Не надо... – просит он. Просить бесполезно, и он отлично это знает, но всё же просит. Без толку. Бесформенные скользкие тени оплетают его тело, из тёмных углов осквернённой подземной вселенной медленно начинают выползать люди и демоны, среди которых есть один человек, имя которого он всё ещё помнит – Тысяча. Но Тысяча здесь лишь единица среди прочих. Демоны тянут к нему свои мерзкие лапы, хищно скалятся, клацают зубами, люди держат в руках кнуты и цепи, и все они с разных сторон бросаются на него. - Нет! – кричит он. – Нет, пожалуйста, не надо! Тот, кто назвался другом, всё так же держит его за руку, и, хотя этот друг ничего не говорит, во мраке безумия можно услышать его мысли. Они наполнены спокойствием, уверенностью и готовностью ко всему. Друг явно собирается провести его через весь этот ужас, но многоликий кошмар до того невыносим, что проще умереть, чем пройти через него. Клыки безобразного демона впиваются ему в плечо. В эту же секунду кожу на спине со свистом рассекает цепь. Уродливый толстый монах колет иглой его грудь, выбивая татуировку. Два инквизитора в капюшонах тянут его за руки. Он истошно кричит от боли и от страха, страх поднимается вверх и клубами чёрного дыма застилает потолок, боль стекает по телу на загаженный пол и разливается по нему тёмно-красными лужами. Он напрягает все свои силы, и из этих луж поднимаются кровавые големы, но у него недостаточно сил, чтобы поддерживать в них жизнь, и они тут же рассыпаются в кровянистую пыль. И кто-то снова бьёт его кнутом по спине, кто-то выламывает руки, кто-то терзает зубами слабую плоть, и это так страшно, что уже даже невозможно кричать – боль тисками сжимает горло, и у него перехватывает дыхание. Он может только биться в судорогах и хрипеть, как хрипят люди перед самой смертью: - Нет... нет... пожалуйста... Смерть совсем близко. Да. Сейчас он умрёт, сейчас это всё кончится и больше никогда не повторится. Он жаждет смерти, как избавления, но избавление приходит к нему совсем с другой стороны. Таинственный друг, о котором он почти забыл, тянет его за руку куда-то вверх. Чудовища тянут вниз, их больше и они сильнее, но друг не сдаётся и настойчиво тянет в свою сторону. Кажется, что сейчас его разорвут на части. Чистый и прохладный воздух с поверхности врывается в лёгкие, и он наконец-то получает возможность закричать. Он кричит чудовищам: - Отпустите меня! Отпустите! Хватка чудовищ ослабевает, и вскоре он уже совсем свободен. Друг вытаскивает его на поверхность земли, и теперь он лежит на мягкой траве, а где-то вдалеке слышится журчание ручья. Боль от полученных в схватке с чудовищами ран понемногу утихает. Какое-то время он лежит неподвижно, прислушиваясь к тишине и глядя в высокое голубое небо. На его лоб снова кладут что-то влажное и холодное, а потом прямо над собой он слышит три громких щелчка, и неведомый друг говорит: - Раз, два, три, прос-нись! Мильтон открывает глаза. Несколько минут Кормак сидел неподвижно, зажмурившись и упёршись свободной рукой в пол. Триган и Сэль выжидательно молчали. Мильтон водил глазами из стороны в сторону, видел перед собой трёх незнакомых человек и думал: «Кто все эти люди? Что происходит?» - Кормак? – Триган осторожно тронул храмовника за плечо. – Кормак, ты в порядке? - Да, да. Сейчас. Встряхнув по-военному коротко, но не без изящества остриженной головой, храмовник открыл глаза и повернулся к Мильтону, который по-прежнему держал его за руку. - Можешь отпускать, приятель. Всё уже кончилось. Некромант покорно разжал пальцы, и его ослабшая рука сама собой опустилась на пол. - Кто вы? – с опаской спросил Мильтон. – Где я нахожусь? Храмовник охотно разъяснил: - Меня зовут Кормак, а это Триган и Сэль. Мы твои друзья. Ты находишься в моём доме в Новом Тристраме. Такие вот дела, приятель. Ну и кавардак у тебя в голове творился, я тебе скажу! Некромант поднял руки и с удивлением посмотрел на них. На них не было больше ни верёвок, ни цепей. Вместо этого его израненные запястья были заботливо перебинтованы, и от них шёл запах какой-то лекарственной микстуры на спирту. - Как ты себя чувствуешь? – спросил крепко сложенный светловолосый человек, названный Сэлем. Мильтон не знал, что ответить. Какие-то спутанные и обрывочные воспоминания говорили ему о том, что за неверный ответ можно схлопотать по ушам. Поэтому некромант боязливо промямлил: - Я в порядке. Кормак невесело улыбнулся. - Глядя на тебя, я бы сказал, что ты если и в порядке, то только в обратном. Выглядишь ты так, как будто тебя десять лет в каком-то подземелье продержали. Ты не бойся, здесь тебя никто бить не будет, так что можешь говорить прямо, как есть. - Меня... меня тошнит... – признался некромант и сразу же зажмурился, готовясь немедленно получить удар. Но вместе этого Кормак потрепал его по волосам и сообщил, достав из стоящей рядом деревянной коробки два пузырька с неведомым зельем: - Твой организм отравлен кровью демонов. Поэтому тебе и плохо. Сознание твоё я почистил, теперь надо почистить кровь. - Это больно? – осторожно спросил некромант. - Нет, но стошнить и правда может. Пей. Храмовник протянул Мильтону пузырьки с лекарствами. Сэль помог ему приподняться и выпить сначала одно зелье, а затем и второе. Обе микстуры были отвратительно-горькими на вкус, однако Мильтон совладал с приступом тошноты, и только закашлялся, из-за чего его тонкие губы окрасились кровью. - Куришь? – нахмурившись, спросил Кормак. - Ещё как курит, - доложил прежде молчавший Триган. – За хмырь-траву душу дьяволу продаст. - Больше курить не будешь, - властно сказал Мильтону храмовник. - Да... как скажете, - послушно закивал некромант, и в его бесцветных глазах отразился животный страх. - Вот и хорошо. Лежи, набирайся сил, тебе нужен отдых, а мы пока сообразим что-нибудь пожрать. Кормак отошёл в дальний угол комнаты и жестом подозвал к себе охотника и аскари. - Значит, что я вам скажу. Жизнь у Мильты была не сахар, очень так не сахар. Сознание у него целостно и разумно, но сильно повреждено. Я кое-как навёл там порядок, но всё это пока что на соплях держится. Так что ни в коем случае: не бить, не угрожать и не повышать голос. Хрупкий разум от этого снова может надломиться. Сэль, сильно заинтересованный проведённым ритуалом очищения, не удержался и спросил: - Ты проникал в его мысли? - Скорее, в его память. Вы же видели, как он бился и кричал? Это от воспоминаний. Я забрал часть его памяти – оставил в ней только события, но убрал связанные с ними чувства. Я взял их на себя, а потом отпустил, и теперь они не затуманивают его разум, они ушли в землю. А вот у меня рука болит страшно. Так что раздобудьте еды, а я пойду приводить себя в порядок. - Лично я уже две недели мечтаю побриться, - сказал Триган и спешно исчез в одной из соседних комнат. Кормак тоже ушёл к себе, так что на рынок за едой пришлось отправиться Сэлю. Он снял с головы насточертевшую ему повязку, собрал волосы в высокий пучок на затылке, как это принято у воительниц народа аскари, и решительно вышел на улицу. Ему удалось раздобыть в городе немного мяса, молока и хлеба – это всё, что позволили купить на рынке скудные средства Кормака, выделенные им на пропитание. Вернувшись домой, Сэль без лишних церемоний зажарил мясо прямо в камине и нарезал ломтями хлеб. Ломти получились кривыми, как физиономия пьяного кхазра – руки стареющего солдафона были непривычны к кухонным работам, и ему куда чаще доводилось резать вражеские глотки, чем хлеб. К тому времени Триган уже закончил свой утренний туалет, а Кормак оправился после тяжело давшейся ему процедуры. Вся компания собралась за столом в той комнате, где разместили Мильтона, чтобы некроманту не было скучно – сидеть за столом он бы всё равно не смог, так что Сэлю пришлось кормить его с рук, словно младенца. За этим занятием он снова вспомнил о своей приёмной дочери. Когда она была совсем маленькой, он точно так же кормил её молоком и хлебом. Теперь она сама кого хочешь накормит, а он, Сэль, возится с чокнутым некромантом. Странная штука жизнь, очень странная, иногда в ней всё так причудливо переплетается... - Расскажи о себе, Мильтон, - попросил Сэль, когда с едой было покончено, и охотник принялся убирать со стола. - Не думаю, что вам понравится эта история, - с сожалением покачал головой некромант. - И всё-таки?.. Сэль выжидающе поглядел на Мильтона, и тот нехотя начал свой рассказ. АНАФЕМА Иногда я размышляю о том, что чувствуют и думают другие люди. Что чувствует воин, собирающийся в поход, о чём думает крестьянин, возделывающий поле, или медикус, смешивающий зелья. Каждый из них делает то, что кому-нибудь да нужно, значит, и сами эти люди нужны. Я не могу постичь ход их мыслей, потому что я не знаю, как это – быть нужным. У меня всё наоборот, я не нужен, не нужен нигде и никому, меня и того, что я делаю, вообще не должно быть. Я не знаю, как может быть по-другому. Но и они не знают, насколько тяжело быть таким, как я – одним из тех, кто отмечен знаком Анафемы. Я появился на свет раньше срока. Желанным ребёнком я не был, но и отказываться от меня мать с отцом не собирались. Ну, родилось что-то там – и ладно, пускай растёт, уму-разуму учится. Родился я неподалёку от Кураста, однако детство моё прошло в лачуге на окраине Вестмарша. Жили мы очень бедно, денег едва хватало на самую простую еду, а отец, вдобавок ко всему, был пьяницей, и почти все деньги, которые попадали ему в руки, уходили на огненную воду. Я с малых лет был вынужден подвязываться на любую, пусть даже самую тяжёлую работу, только чтобы было чем накормить себя и мать. Работа давалась мне тяжело – я, наверное, был слишком слабым. Только много лет спустя я начал понимать, что даже если ты ничего стоящего собой не представляешь, у тебя всё равно есть какой-то дар, который уравновешивает твои слабости и недостатки. Когда я был маленьким, я, конечно же, ничего об этом не знал, как не знал и о том даре, который выпал на мою долю. Мой дар – и он же моё проклятье. Из-за него я всю жизнь терплю издевательства от окружающих. Даже в детстве мальчишки смеялись надо мной из-за того, что я любил гулять по кладбищу. Мой отец часто напивался до такого состояния, что переставал различать окружающих его людей, он бил меня и маму, и тогда я убегал на кладбище. Мне нравилось бродить по кладбищу, читать эпитафии, прикасаться к холодным, спокойным надгробиям. В тишине кладбища мне и самому становилось спокойно. А однажды я начал слышать... слышать голоса мёртвых. Мёртвых людей, мёртвых животных, мёртвых деревьев и трав. Они говорили со мной. Первое время я только молча их слушал, но однажды решился и сам заговорить с ними. Я научился разговаривать с мёртвыми. Поначалу мне это казалось какой-то игрой, затем я заподозрил, что схожу с ума, и только потом понял, в чём тут дело. Большую часть своего времени я проводил на кладбище, разговаривая с теми, кто там похоронен. Там были женщины, мужчины, старики, дети. Каждый, с кем я заговаривал, охотно отвечал на любые мои вопросы, рассказывал о себе и о своей жизни. Но это было не всё. Каждый из моих мёртвых собеседников просил меня помочь ему. После смерти они понимали, что лишились самого ценного, что у них было – жизни, и они просили меня вернуть им её. Они говорили, что я и только я смогу им помочь. Мне было их очень жалко, я хотел помочь, но понятия не имел, как это сделать. Только бродил между надгробиями и вёл пространные разговоры ни о чём. Однажды я подобрал на улице котёнка – маленького, плешивого – и принёс его домой. Через год он вырос в красивую рыжую кошку, и я очень к ней привязался. Родителям на меня было наплевать, уличные мальчишки регулярно собирались, чтобы побить меня, и только моя кошка всегда была мне рада. Когда я гладил её, она тихо мурчала и тёрлась головой об мои руки. Я любил её больше всех на свете. Но однажды вечером отец напился и убил её. Разбил ей голову об пол. Когда я об этом узнал, то не смог сдержать слёз. Я не плакал, когда загибался от работы, не плакал, когда меня били хулиганы, но, увидев свою мёртвую кошку, я разрыдался, как безутешная вдова. Я отнёс её на кладбище и похоронил там, хотя мать выругала меня за это – она считала, что греховно хоронить животных на кладбище, предназначенном для людей. Через несколько дней моя кошка тоже со мной заговорила. Она так страдала, бедная, без меня, что у меня ком к горлу подступил. А дальше – дальше я впервые сделал это. Точно не помню, как это получилось. Я впился пальцами в землю и долго повторял, как заклинание: «Живи, живи, живи!» Я не заметил, как с обычного языка Западной Марки перешёл на древнюю речь нефалемов. Потом словно какой-то транс охватил меня, а потом я почувствовал мягкое прикосновение к своей руке. Кошка снова была жива, она смотрела на меня преданными и любящими глазами. Я вернул её к жизни. Вместе с нею я пришёл домой, и, когда рассказал родителям, что я сделал, на меня посыпались тысячи проклятий. Мне казалось, что отец меня убьёт, а бедной кошке придётся умереть во второй раз. Мать в панике побежала в церковь молиться всем известным ей богам, отец же страшно напился и вышвырнул меня из дома, как будто я и не сын ему вовсе. Я просил впустить меня, но отец только бил посуду, бранился и орал: «Пресвятые Небеса, моя жена родила дьявола!» Да вот только какой из меня дьявол... Родители отреклись от меня. Какое-то время я скитался по деревням в окрестностях Вестмарша. Я нищенствовал, жил впроголодь, замерзал на улицах, постоянно болел. Мне тогда лет двенадцать было. Как-то раз на одном из деревенских кладбищ я услышал историю маленькой девочки, которую загрызли волки прямо у порога её дома. Она всё время плакала и умоляла меня ей помочь, она так хотела жить, что я не выдержал. Тогда я впервые воскресил человека. Но то, что из этого получилось, повергло меня в ужас. Из могилы, принадлежащей девочке, вылезла какая-то уродливая мелкая тварь, напоминающая песчаного беса. Девочка, которую я воскресил своими руками, превратилась в зомби и в ту же ночь убила двух деревенских ребятишек. Я был готов рвать на себе волосы из-за того, что я натворил. По ночам девочка-зомби убивала детей, а виновником тому был я. Я струсил, я убежал из этой деревни. Но пути назад уже не было – обо мне и моих способностях прознали тёмные силы. У меня начались ночные кошмары. В своих снах я спускался в Преисподнюю, в глубины Арреата, в мрачные нижние миры; я видел демонов и чудовищ, которые тянули ко мне свои лапы и звали меня туда, к ним, в ад. Но я и знать об этом ничего не хотел. Я воскресил ту девочку из сострадания, а вовсе не из-за того, что мне хотелось причинить вред жителям деревни или ещё кому-то. Я гнал прочь демонов, лезущих в моё сознание, но кошмары меня не оставляли. Ночами я просыпался в холодном поту, просыпался от собственного крика и от дьявольской боли, сжимающей голову, словно обруч. Я начал терять рассудок. Скитания и нарастающее безумие в итоге привели меня к тому, что я оказался в доме умалишённых в Лут-Голейне, и тамошний монах вытатуировал на моей груди вилку безумия. Там было хуже, чем в любой тюрьме. Целыми днями я сидел в камере, прикованный цепью к стенке, сходил с ума от боли и наркотиков, а по ночам моё сознание пожирали кошмары. В те дни я больше всего на свете хотел умереть. Однажды я решился на это – мне удалось раздобыть острый кусок стекла, и я решил перерезать себе жилы, чтобы прекратить весь этот кошмар. Я смотрел, как моя кровь льётся на пол, как собирается в огромную лужу, я чувствовал, как меня покидает жизнь, сидел и улыбался, как идиот. Я был уверен, что всё кончено, как вдруг меня кольнуло что-то изнутри: ещё не время. Мне было всё равно – время, не время, но я почувствовал в своей крови некую силу, способную всё изменить. Я смотрел на кровь, представлял, как она умирает, а потом снова оживает – и она действительно ожила. Теперь сгусток моей крови жил отдельно от меня. Под действием моего взгляда он сформировался в безобразное существо – это был мой первый кровавый голем. Я чувствовал, что могу управлять сознанием голема, как будто оно было частью моего собственного разума. И я приказал голему освободить меня. Голем вышел из моей камеры в коридор. Кажется, он кого-то убивал, я слышал крики... а потом голем вернулся и принёс мне ключи от наручников. Он освободил меня, и я понял, что голема тоже следует освободить. - Ты свободен, - сказал я ему, и голем снова обратился в лужу крови. Я не помню, как выбрался в город из коридоров дома умалишённых, залитых кровью тех, кого убил мой голем. Я не помню, куда я пошёл потом. Я помню только, как в одном из городских закоулков мне выкручивали руки инквизиторы, как меня заковывали в цепи и волокли в темницу. Тогда я впервые услышал слово, которое полностью объяснило мне, кто я такой. Некромант. Я был назван некромантом, и за это меня приговорили к смертной казни. Мне следовало сгореть на костре. На моей груди, прямо под вилкой безумия, поставили ещё один знак – Анафему. Тогда я не придал ей значения, я по-прежнему был в помешательстве и плохо понимал, что происходит. Меня несколько дней продержали в темнице; кажется, били, точно не помню. Когда мне становилось совсем плохо, моё сознание проваливалось в какую-то пустоту, поэтому я не всегда ясно помню, что со мной происходило. Но я помню, как меня, едва живого и связанного, вели к костру. Мне не было страшно, мне было всё равно, что со мной будет, но... из каменистой мостовой я поднял ещё одного голема – каменного – и снова приказал меня освободить. Снова убитые люди, снова кровь, и я снова свободен. Я ушёл из Лут-Голейна в пустыню. Спотыкаясь, я брёл по барханам и думал о том, что я натворил, что руки мои по локоть в крови невинных людей, что за свои преступления я заслуживаю смерти; я представлял, как совсем скоро от меня останутся одни кости, а затем их занесёт песком. Так бы и случилось, если бы в пустыне я не встретил Рэй. Мне тогда было пятнадцать лет, ей столько же. Мы с ней укрылись в одной из заброшенных гробниц – в окрестностях Лут-Голейна их много. Она вылечила меня, выходила, отпоила огненной водой. По ночам я с криком просыпался от кошмарных снов, и тогда она наливала мне чарку водки, после которой становилось легче и до утра кошмары меня не тревожили. Скоро они прошли совсем. Рэй привела моё сознание в порядок, мне удалось упорядочить свои мысли и понять, что к чему. И, когда я совсем выздоровел, мы с ней отправились в Кураст. Рэй оказалась ведьмой. Силой своей магии она тайком излечивала людей, страдающих хворями, от которых не помогали известные лекарства, с заработанных на этом денег мы и жили. А я... я всё так же разговаривал с мёртвыми. Я хотел понять, какие возможности открывает мне мой дар. Рэй приносила мне учебники магии, я изучал их тексты и пробовал что-то делать сам. Я снова начал воскрешать – как животных, так и людей. Да, я знал, что это может плохо кончиться, но я не мог побороть в себе жалость к существам, лишившимся жизни. Они просили меня о помощи, и я обязан был им помочь. А Рэй была рядом. Мы с ведьмой жили душа в душу и помогали друг другу чем могли, но я смутно понимал, что всему этому когда-нибудь придёт конец. Так оно в итоге и вышло. До моей маленькой Рэй тоже добралась инквизиция. Нас взяли на рассвете; Рэй была обвинена в тёмной магии, а для меня с моей Анафемой даже не требовались никакие обвинения. И они казнили Рэй. Она горела на костре, я слышал её надорванный голос и чувствовал тошнотворно-сладкий, тяжёлый запах дыма, но ничего не мог сделать, потому что был до полусмерти избит и скован цепями. Я лежал на полу грязной камеры, дрожа от боли, захлёбывался собственной кровью и не мог понять, почему так устроен мир, почему невинных людей ловят и казнят, а настоящие мерзавцы и приспешники тёмных сил остаются безнаказанными. Ведь всем же ясно, что если демоны решат действовать через человека, они так ловко спрячутся за его спиной, что никакая инквизиция не догадается. С тех пор инквизиция стала моим кошмаром, кошмаром похлеще любых адских чудовищ. Я устал считать, сколько раз меня собирались сжечь, повесить и лишить головы, я устал считать, сколько вымышленных бесов изгнали из моей души экзорцисты. Меня ловили, я убегал, меня снова ловили. Меня били, жгли и резали, моё тело покрылось незаживающими рубцами. Я прошёл через пытки и истязания, через экзорцизм и какие-то обряды духовного очищения, через все возможные унижения и страх перед тем, что в любом городе меня забросают камнями, если узнают, кто я, если увидят Анафему на моей груди. Но я не злился. Что бы со мной ни происходило, я никого в этом не винил и ни к кому не чувствовал злобы, поэтому я был свободен от терзаний разума, какие могут причинить человеку его собственные ненависть и злость. Если бы это было не так, размышлял я время от времени, я бы безвозвратно сошёл с ума или, может быть, действительно обратился бы к тёмным силам. Я знал, что этого допускать нельзя, иначе весь смысл моей жизни и моей борьбы сведётся на нет. Собственный опыт подсказывал мне, что демоны водятся не только в Преисподней – они таятся и в душах людей, поскольку мы, люди, когда-то произошли от союзов ангелов и демонов. И я тоже. Поэтому каждый день я изо всех сил боролся с демонами, семя которых наверняка содержится и в моей душе. И вот к чему это всё привело. Я изуродован и доведён до безумия, я отравлен страхом и всё время прячусь по углам. В этом году я спасался от инквизиции в Хандарасе, но меня угораздило попасть в руки фанатиков из Тёмного Культа. Там всё было точно так же – те же ритуалы, те же методы. Инквизиция ничуть не лучше этих фанатиков. Но они... они тянули меня в ад. К тем самым демонам, от которых я убегал всю жизнь. И я, сидя в подземельях Леорика, чувствовал, что медленно скатываюсь в безумие. Наверное, моё сознание устроено таким образом, что, когда я сталкиваюсь с чем-то слишком тяжёлым для себя, оно угасает, и я схожу с ума. Не самая лучшая защита от неприятностей, конечно, но другой у меня нет. Потому что на войне все средства хороши. Потому что надо хоть как-то выживать в этом мире, который отторгает меня, словно скверну, где бы я ни оказался. Когда ты всю жизнь живёшь в страхе и ходишь с Анафемой на груди, ты хватаешься за любую возможность, чтобы выжить, выстоять, не сломаться. Если бы я этого не делал – кто знает, где бы я сейчас был. Кто знает... - Кормак, - Триган щёлкнул храмовника по носу, от чего тот мигом встрепенулся. - А? Что? Я что-то пропустил? - Невежливо храпеть, когда тебе о чём-то рассказывают. - Ой... Окончив свой рассказ, Мильтон снова закашлялся, и Сэль принялся утирать кровь на его губах и подбородке. - Я одного в этой истории не понял: куда делась кошка? – с натянутой улыбкой спросил островитянин; в действительности ему было совсем не весело. - Кошка... – пробормотал некромант. – Не помню. Наверное, осталась в Вестмарше. Поразмыслив о чём-то своём, Триган подошёл к некроманту, уселся рядом с ним на корточки и сказал: - Мильта. Я хочу сказать тебе две вещи. Первая – это спасибо. - За что? – удивился Мильтон. - За портал. Без твоей помощи нам бы не удалось сбежать от сектантов. Ну а вторая... я хотел бы попросить у тебя прощения за то, что ударил тебя, когда этот самый портал надо было настроить. - А... – на исковерканном ожогами лице Мильтона появилось выражение полнейшей растерянности. – Не надо извиняться. Я всё равно ничего этого не помню. - Это и к лучшему, - улыбнулся охотник и обратился к Сэлю: - Вот видишь, я всегда подозревал, что у каждого из нас есть труп демона под кроватью. Островитянин переварил в уме слова охотника. У него на родине для обозначения таких вещей использовалось выражение «скелет в шкафу». Сэль повёл глазами в сторону некроманта и сказал Тригану: - Ну, у кого демон, а у кого и ангел. - Труп ангела, - поправил Триган.