Хроники Санктуария

2. Марш невезучих На закате дня загадочная рыжая девушка Лия, архангел Тираэль в золочёных доспехах, вытащивший их из какой-то задницы варвар Стэнга и их приятель Линдон уехали из Нового Тристрама. Они примкнули к каравану, идущему через пустыню, и, по слухам, отправились в Калдей. Вместе с ними уехал и местный кузнец Хедриг Имон, беспробудно пивший с того самого дня, как его горячо любимая жена превратилась в зомби – с этим городом старого кузнеца больше ничего не связывало. Отъезд Хедрига полностью перечеркнул грандиозные планы Тригана и Сэля, которые хотели навязаться ему в подмастерья и заработать хоть немного денег. Деньги были нужны как воздух и даже больше, но взять их было совершенно неоткуда, а накопления Кормака стремительно подходили к концу. На следующий день, рано утром, в город пришёл странный человек с дымящейся трубкой в зубах. У него была тёмно-лиловая кожа, его согбённую фигуру венчала гладко выбритая голова с массивными золотыми серьгами в ушах, а в трясущихся руках чужеземец бережно нёс большую зелёную лягушку. Неспешно шагая по городу, чужеземец ласково поглаживал её, и она ритмично раздувала зоб от удовольствия. Из одежды на человеке были только набедренная повязка и рваные обмотки на ногах, но за поясом, под складками отвисшего живота, у него висел причудливого вида нож, напоминающий ритуальный кинжал дикарей-фетишей, обитающих в джунглях к югу от Кураста. Попыхивая трубкой, темнокожий человек остановился у входа в таверну «Закланный Телёнок», о чём-то подумал и, наконец, зашёл внутрь. Сэлю в ту ночь не спалось, и он отправился в таверну задолго до восхода солнца. Теперь он грустил у барной стойки и с неземной тоской в глазах смаковал, тщательно разжёвывая, пёрышко зелёного лука – на большее у него всё равно не было денег. Пришедший в город вместе с рассветом туземец сразу же привлёк его внимание. Главным образом внимание аскари было привлечено зажатой в зубах дикаря трубкой, от которой шёл сильный и соблазнительный запах хмырь-травы. Поглядев по сторонам пустыми белками глаз, темнокожий человек подошёл к трактирщику и заговорил со странным акцентом, мелодично растягивая слова: - В этих землях пылающая звезда упала с небес – я ищу её. Что ты о ней можешь рассказать? - С добрым утром, - трактирщик выразительно помахал пухлой ладонью перед широким фиолетовым носом чужеземца. – Твоя звезда ещё вчера в Калдей укатила вместе со своими дружками, один из которых не постеснялся обчистить дом нашего мэра, который, к слову сказать, тоже куда-то смылся. Припозднился ты слегка, прямо тебе скажу. Гость замялся, и на его лице отобразилось глубокое недоумение. Это был явно не тот ответ, на который он рассчитывал, да и лягушка в его руках невесело квакнула от разочарования. Казалось, что она поняла слова трактирщика даже лучше, чем её таинственный хозяин. Тут-то Сэль и решил взять инициативу в свои руки. - Эй, отец, - он положил ладонь на плечо загадочного странника. – Хмырь-травы не отсыплешь? Чужеземец охотно достал из-за пояса небольшой плетёный кисет. - Йох, братишка, держи. Приняв от чужеземца столь щедрый дар, аскари тут же изготовил самокрутку, прикурил от свечи и мечтательно выпустил дым в потолок. Ядовитые испарения приятно щекотали лёгкие изнутри. О да, это было именно то, чего ему хотелось в эту минуту больше всего. За такое и впрямь можно душу дьяволу продать. - Как тебя зовут? – спросил Сэль. - Я Маниту. Можешь думать, что ты тоже Маниту. Даже, может быть, всякий человек – Маниту. Ты тоже? - Нет, моё имя Сэль, - возразил аскари, про себя удивляясь причудливой речи туземца. «Странный тип этот Маниту, - думал он, - Странный, но хороший. И трава у него хорошая. Пожалуй, даже слишком...» - Хорошая у тебя травка, - вымолвил Сэль, чувствуя, как его голова уплывает в какую-то неведомую даль. - Старый колдун Маниту плохую курить не станет, - подмигнул загадочный человек. - И много у тебя хмырь-травы, Маниту? - У меня – да! – с гордостью ответил тот. – У меня очень много хмырь-травы. Вся хмырь-трава в мире – моя. Это последнее, что отчётливо запомнил Сэль. А вот то, что было дальше, впоследствии напоминало ему сон спятившего иглоспина. Чуть ли не в обнимку с этим чудаковатым Маниту они вывалились из трактира и кубарем покатились по земле, потом Маниту куда-то исчез, а Сэль залез в большой сундук и долго сидел там, уверенный в том, что он – легендарный шлем великого воина древности по имени Мемпо; потом он чувствовал себя большим болотом, во всех потаённых углах которого громко квакают лягушки; потом он сам превратился в лягушку и поскакал вверх по отвесной скале, в итоге оказавшейся гигантской демонической баллистой, стреляющей миниатюрными гоблинами, а потом у него начался такой немыслимый бред, что для его описания ни у кого во всём Санктуарии не нашлось бы подходящих слов. Даже учёный-историк Абд Аль-Хазир, самый знаменитый в мире словоблуд, не смог бы рассказать ничего мало-мальски вразумительного о радужной стране, населённой розовыми медвежатами, единорогами и смеющимися облаками... Ближе к вечеру Сэль очнулся в придорожной канаве от странного ощущения, как будто кто-то высыпал градины или мелкие кубики льда ему на живот. Он открыл глаза и увидел, что у него на животе сидит лягушка. Над ним склонились Мильтон и Триган, их лица были взволнованы и напряжены, а чуть поодаль в расслабленной позе сидел Маниту и улыбался, глядя в небо. - Сэль... – каким-то всхлипывающим тоном вымолвил некромант. - Ты как? – спросил охотник. - Я... ох... как бы это сказать? Не знаю, короче. Я как-то так. По-прежнему улыбаясь, к нему подошёл Маниту и помог подняться на ноги. - Ну и разобрало тебя, братишка. Йох-йох! Сэль был сильно сконфужен и чувствовал себя до ужаса неловко. Меньше всего ему хотелось объясняться перед свежеиспечёнными друзьями и рассказывать, как он попал в эту глупую историю. Но Маниту выручил растерявшегося аскари – сказал, что переборщил с каким-то порошком, который он обычно добавляет в траву, и не подумал, что к такой гремучей смеси обычный человек может быть не готов. В знак извинения туземец подарил Сэлю своё диковинное оружие – он сказал, что это Гидбинн, зачарованный нож, магия которого долгие десятилетия охраняла Кураст от вторжения тёмных сил. О том, каким образом к нему попал этот артефакт, старый колдун умолчал. Затем он ещё раз попросил прощения за свою опрометчивость и сообщил, что ему пора в путь – раз уж ситуация с упавшей звездой сама собой уладилась и его помощь тут больше не нужна, он может отправиться на восток по каким-то своим, глубоко личным и таинственным делам. Доложив об этом, он забрал лягушку, сел на паром у городской пристани и куда-то уплыл. Пока Сэль, одурманенный колдовским порошком, куролесил в городе вместе с колдуном, Тригану и Кормаку удалось поставить на ноги Мильтона. Ходьба давалась некроманту тяжело – у него была сломана кость правого бедра, поэтому он сильно хромал и морщился от боли при каждом своём шаге. Чтобы уладить этот вопрос, Триган купил в городской лавке деревянную трость для Мильтона, а Кормак так напичкал некроманта целебными зельями, что лекарственный запах тянулся за ним, словно царский шлейф. С горем пополам Мильтон теперь мог ходить, и Триган решил прогуляться с ним по городу, потому что сидеть в четырёх стенах было уже тошно. Как раз во время прогулки они и наткнулись на Маниту и Сэля. И, надо сказать, здорово перепугались. История вышла крайне неприятная, но зато теперь у Сэля был зачарованный нож, который он тут же решил подарить Мильтону. Протянув ему оружие, аскари сказал: - Вот, возьми, друг мой. Тебе это пригодится. Но некромант отказался принимать подарок. - Нет, - покачал головой он. – Не надо этого. Оставьте нож себе, а меня... отдайте меня инквизиции. Так будет лучше для всех. Услышав эти слова, Триган яростно хрустнул кулаками, весь напрягся, и в его глазах цвета моря вздулись кровавые прожилки. - Сдурел? – возмутился он. – Я тебя за такие разговоры сейчас в ухо двину. Ты мой друг, какая тут может быть инквизиция? - Это верно, - добавил Сэль. – Мы же друзья. - Нет... мне нельзя быть вашим другом. Если я останусь с вами, я навлеку на вас беды. Не будет вам со мною добра. Лицо охотника покрылось гневной испариной. - Заткнись, Мильта, или я тебя точно двину. - Если хочешь, ты можешь ударить меня, - полным смирения голосом произнёс некромант и виновато опустил веки, устремив свой взгляд в землю. Шумно дыша, Триган отвернулся, чтобы подавить свой гнев. Лезть в драку он, конечно же, не собирался, и Сэль это понимал, но полностью разделял негодование охотника. - Слушай, Мильта, - заговорил он. – Если ты не хочешь быть моим другом, это твоё право, насильно заставлять не буду. Но я тебе клянусь, если инквизиция или ещё кто-нибудь посмеет до тебя докопаться, он будет иметь дело со мной. Я тебя в обиду не дам, что бы ни случилось. И Триган тоже, я ручаюсь за него головой. А добра нам всё равно ждать не приходится, не в чудо-стране живём. - Я... – растерянно бормотал некромант. – Я не знаю... вы очень хорошие, правда. Но я плохой. Я скверный, конченый человек. Смерть ходит за мной по пятам, и если я буду рядом с вами, то... Некромант не договорил – его слова были прерваны нарастающим гвалтом со стороны восточных ворот. Оттуда доносились идиотские смешки, свист, звон металла, непонятный грохот и чья-то надрывная, пафосная речь. - Пойдём посмотрим, что там такое, - сказал Триган и направился в сторону ворот. Мильтон и Сэль последовали за ним, и вскоре их взору открылась удивительная картина. В проулке неподалёку от ворот солировал сидящий верхом на вороном коне рыцарь в тяжёлых доспехах. Его лицо, обрамлённое ёжиком коротких русых волос, было перечно-красным от напряжения. Рыцарь произносил возвышенные речи, а собравшиеся вокруг него горожане звонко свистели, через силу сдерживая распирающий их смех. - Огонь небесный рассёк тьму, и на землю обрушилась звезда, лишив покоя мирный Хандарас! Я здесь для того, чтобы найти её! Я помогу вам защитить Хандарас, потому что я – крестоносец, рыцарь Закарума... «И к чему весь этот цирк?» - думал Сэль, глядя на крестоносца. - Я – воин света, слуга справедливости, светоч правосудия! – продолжал распинаться рыцарь. Едва он замолк, чтобы набрать в грудь воздуха для следующего своего помпезного изречения, через улицу, от одного дома к другому, пробежала кошка. При виде совершенно безобидного животного конь крестоносца почему-то разнервничался, вскочил на дыбы, и закованный в сияющие латы рыцарь с громким лязгом металла опрокинулся прямиком в грязную лужу у дороги. Сверху на него брякнулся его здоровенный щит, хорошенько хлопнув своего владельца по спине. Но светоч правосудия не растерялся. Используя щит в качестве опоры, он встал на ноги и, подняв вверх руку в красивой стальной перчатке, грозно воскликнул: - Трепещите перед Закарумом! В этот самый момент беспечно пролетавшая над городом ворона нагадила крестоносцу аккурат на левое плечо. Первым не выдержал охотник. Схватившись за живот, он покатился со смеху. Следом за ним не смог сдержать смех и аскари. Даже угрюмый Мильтон как-то странно заулыбался. - У нас тут просто какое-то сборище легендарных неудачников, - язвительно заметил трактирщик, прежде молча наблюдавший за происходящим из окна своего заведения. - Всё самое интересное уже закончилось, а народ только начал собираться. Где ж вы раньше-то были? Размашистым движением стряхнув с плеча птичью каку, крестоносец совершил было уверенный шаг вперёд, но кто-то из мальчишек сделал ему подножку, и рыцарь снова с грохотом упал. По толпе горожан опять прокатился смех, причём громче всех хохотал трактирщик, и только некроманту Мильтону было не смешно. Он подошёл к рыцарю, помог ему встать и с укором посмотрел на трактирщика, который, казалось, от смеха вот-вот вывалится из окна. - Почему ты смеёшься? Ему же больно! - Что поделаешь, такое у меня чувство юмора, - весело отозвался трактирщик. Мильтон в негодовании отвернулся от него и обратился к крестоносцу: - Как ты? - Ничего... – и голубые глаза рыцаря пристально поглядели на некроманта. – Спасибо, дружище. Вот ты – человек. Человечище. А эти вот все – черти бесхвостые. И после этих слов с крестоносцем приключилось последнее несчастье, окончательно подорвавшее его веру в людей. Его красивый, статный конь, неутомимо гарцующий посреди улицы, вдруг замер, ударил копытом оземь и исчез, со странным звуком растворившись в воздухе. - У него конь ненастоящий! – крикнул кто-то из горожан, указывая пальцем на место, где только что резвился скакун. Дальнейшее потонуло в безудержном хохоте, и рыцарь в отчаянии закрыл лицо руками. Только его красные уши выдавали то, насколько сильно ему сейчас хотелось провалиться сквозь землю. Он родился и вырос в полуразрушенном Травинкале, колыбели Ордена крестоносцев. Его родители, почтенные и состоятельные люди, желали, чтобы их сын стал алхимиком, но в двенадцать лет ему так насточертело сидеть дома и смешивать никому не нужные зелья, что он сбежал от родителей и каким-то чудом примазался к Ордену – полная приключений жизнь рыцаря влекла его куда сильнее, чем возня с микстурами и порошками. Крестоносцы с неохотой приняли его в своё общество, но рвение, с которым он бросался выполнять любое поручение старших, в итоге убедило одного из рыцарей взять его в ученики. Ему было шестнадцать лет, когда наставник погиб в неравном бою с порождениями тьмы и спиртосодержащими жидкостями. Согласно древнему обычаю Ордена крестоносцев, он взял себе щит наставника, а так же его имя – Ровен. В Ордене имя крестоносца всегда передавалось от учителя к ученику, таким образом, принимая новое имя, каждый рыцарь получал то, чего так жаждут приспешники тёмных сил во всём Санктуарии. Это было самое настоящее бессмертие, и Ровен знал, что он всего лишь обрывок вечности, принадлежащей его новому имени. Ровен был человеком непоколебимой веры, железной воли и, к несчастью своему, недалёкого ума. Последнее не мешало ему успешно добиваться решения любых поставленных задач, но пути, которыми он приходил к этим решениям, зачастую вызвали у окружающих смех напополам со слезами. Впрочем, в большинстве случаев окружающие об этом жалели – победить в интеллектуальном бою туповатый рыцарь не мог, но зато очень хорошо мог врезать по тыкве. Именно этим он и занимался. Смыслом его жизни была непрестанная борьба с врагами Закарума, посмевшими осквернить его веру. Однако Ровен не был фанатиком, вера была его внутренним проводником, его утешением и источником сил, и он вполне допускал, что прочие люди могут руководствоваться совсем другими вещами. Он был сам себе кодекс чести и сам себе свет истины, а до других ему особого дела не было. Каждый свой день Ровен начинал с молитвы, ею же заканчивал, и со стороны казалось, что он ведёт исключительно праведную и благородную жизнь, наполненную духовными исканиями. Но во всём этом была некоторая тонкость, которая часто омрачала думы крестоносца – Ровен не понаслышке знал, как одна глупая выходка может здорово изгадить репутацию. Репутация Ровена, конечно же, была в полном порядке, но если бы где-нибудь всплыла его давняя история с одной ведьмой, получилось бы очень некрасиво. Ему было девятнадцать лет, когда, пробираясь по курастским джунглям, он встретил ведьму, которая, видимо, от нечего делать, околдовала его, заманила в своё логово и самым бесстыдным образом соблазнила. Молодой и полный сил рыцарь был для чаровницы лёгкой добычей. Несколько дней и ночей он, совершенно одурманенный, провёл в хижине ведьмы, предаваясь сладострастным утехам. Только потом, когда чары оставили его, он понял, во что вляпался, и поспешил унести ноги прочь от этого места. Он даже не знал, как звали эту ведьму, но он навсегда запомнил каждую морщинку на её лице, и с тех самых пор стыд не оставлял его, так что каждый вечер он, в числе прочего, молил Закар о том, чтоб об этом досадном происшествии не узнали в Ордене. Ровен стыдился содеянного всю свою дальнейшую жизнь и предпочитал держаться подальше от Кураста. Он помнил, как дождь барабанил по крыше, когда они курили опиум в тёплой постели, он помнил, как строгие, но чувственные губы ведьмы впивались ему в шею, он помнил, как её ледяные руки скользили по его мускулистой груди, опускаясь всё ниже... и самым скверным во всей этой истории было то, что греховные воспоминания о ведьме доставляли ему удовольствие. Он запрещал себе об этом вспоминать, но мысли о далёких днях, проведённых с ведьмой, исподволь проникали в его сознание, и он ворочался ночами без сна, разрываясь между пороком и праведностью. «Клянусь, - порою размышлял он, - попадись мне сейчас эта старая жаба, я бы без раздумий сдал её инквизиции, да ещё и награду бы за это получил, но какого же чёрта я сразу так не сделал?» Однако в день своего прибытия в Новый Тристрам крестоносец думал не об этом. Он думал о том, как бы не опоздать, как бы догнать эту таинственную огненную звезду, упавшую за горизонт. Но он опоздал, и эта неприятность была ознаменована столь безобразной сценой с его участием, произошедшей у ворот города, что теперь он сидел в трактире, опрокидывал в себя одну чарку эля за другой и никак не мог успокоиться. - Это полная катастрофа, - всхлипывая, говорил он, и его глаза слезились от опьянения. – Я к ним со всей душой, а они... конь им, видите ли, ненастоящий. Да при чём вообще тут конь?! Вот скажи мне, Триган: при чём тут конь? Триган молча похлёбывал эль, исподлобья глядя на Ровена и предаваясь упоительным мыслям о том, как было бы неплохо заехать ему по челюсти, чтоб не ныл. Причитания крестоносца страшно выводили охотника из себя, но крестоносец угощал, поэтому приходилось держать себя в руках. Не станет же он драться с тем, кто оплачивает ему выпивку? Мильтон и Сэль не пили: Кормак строго-настрого запретил некроманту прикасаться к спиртному, а островитянин всё ещё чувствовал в своей голове дурман, оставленный хмырь-травой темнокожего колдуна, и поэтому решил не усугублять ситуацию сомнительным пойлом. Что же до Кормака, то он ограничился большой пивной кружкой – храмовник был разумным человеком и знал меру во всём, в том числе и в пьянстве. - Вот и я говорю, что не в коне дело. Конь тут совершенно ни при чём, тьфу на него! – Ровен презрительно плюнул на и без того грязный пол и яростно растёр плевок ногой. – Смеяться они надо мной вздумали, черти бесхвостые... Глубоко за полночь мутные глаза рыцаря выразительно съехались к его широкой переносице, он свалился под стол, смахнув на пол кружку эля, и полным безысходности тоном пробормотал: - Ой что-то худо мне... друзья... почему мне так худо? Сэль участливо наклонился к нему и спросил: - А ты не пробовал для начала, эм-м-м, закусывать? - Что? Жрать эту похлёбку для простолюдинов?! Да я лучше пересплю с тошнотворным кадавром! - Спать ты можешь с кем хочешь, это вопрос твоих любовных наклонностей, а насчёт закуски Сэль дело говорит, - согласился с аскари Триган и про себя подумал: «Тоже мне, особа благородных кровей нашлась». Говорить Ровен уже не мог, он мог только мычать, и Сэль решил, что пора завязывать с посиделками в трактире и идти домой. Он вытащил из-под стола мычащего рыцаря и попытался поставить его вертикально на две конечности, но рыцарь смог встать только на четыре. - Этого тоже с собой возьмём? – спросил Триган, указывая на Ровена. Кормак кивнул. - Ясное дело, не оставлять же его здесь в таком состоянии. Ему тут в два счёта карманы обчистят. Сэль и Кормак взвалили рыцаря на плечи, и вся компания направилась к бывшему дому Декарда. Там аскари и храмовник долго стягивали с Ровена доспехи, а когда с этим было покончено, крестоносцу сделалось совсем плохо. Его тошнило, он ползал на четвереньках, стучал крепкими кулаками по полу и сбивчиво проклинал какую-то старую ведьму, чудовищным образом изгадившую ему всю его и без того нелёгкую жизнь. Когда друзья наконец-то сумели утихомирить пьяного рыцаря и уложить его прямо на полу, Триган с усмешкой похлопал Ровена по плечу и сказал ему: - Хорошенько же ты, брат, наклюкался. Не удивлюсь, если завтра для того, чтобы поднять тебя с постели, нам понадобится помощь нашего друга-некроманта. - Чем же я помогу? – удивлённо спросил Мильтон. - Тем самым. Поднимать мёртвых – это ведь по твоей части. Зуб даю, завтра у нас тут будет самый настоящий рассвет мертвецов. - Сам-то ты, приятель, тоже хорош, - заметил Кормак. – Еле на ногах стоишь. - Это верно, - согласился охотник и, шатаясь, побрёл в свой угол. Сэль заботливо уложил спать сильно уставшего за день Мильтона, и, направляясь к себе, бросил случайный взгляд на Кормака. Отвернувшись к стене, Кормак снял свою тёмно-серую тунику, и аскари разглядел на его широкой спине застарелые шрамы. - Интересненькое дельце, - криво улыбаясь, проговорил он. – Тебя-то где кнутом отходили? - Это таинство посвящения в мой Орден, - хмуро ответил храмовник. - Ну-ка, расскажи мне, что это за удивительное таинство такое. Храмовник совсем не горел желанием об этом рассказывать, и поэтому скупо сообщил: - У меня забрали греховную память. - А по-моему, тебя какой-то суккуб отхлестал как следует. - Много ты понимаешь, - раздражённо произнёс Кормак. – Советую тебе оставить свои домыслы при себе и не мешать мне спать, иначе я тебе гвоздей-то напихаю по самый Серебряный Шпиль. - Нет, ты всё-таки расскажи, каким чёртом тебя занесло в Сердце Греха, интересно же. - Заткнитесь оба! – рыкнул на них Триган. - Ладно, ладно... Триган первым начал понимать, что в доме храмовника становится тесновато. Ровен всё утро страдал жесточайшим похмельем, он выл и хныкал, как младенец, а Кормак обкладывал его голову примочками, от которых за версту разило уксусом. Одновременно с этим храмовник, словно назойливую муху, отгонял от себя Сэля, пристававшего к нему с дотошными расспросами о каких-то непонятных суккубах. Мильтон же, упражняясь с подаренным ему Гидбинном, случайно призвал толпу вооружённых кинжалами фетишей, и теперь мелкие твари, непрерывно галдя на своём тарабарском языке, носились по дому и переворачивали всё вверх дном. Эта чудовищная суматоха мешала охотнику как следует сконцентрироваться и понять, что ему делать дальше, куда идти и кому мстить. Точка кипения у охотника в то утро оказалась ниже уровня грамотности среди оживших мертвецов, и, когда Мильтон в очередной раз неловко попытался собрать в охапку разбегающихся в разные стороны фетишей, Триган не выдержал и запустил в некроманта табуреткой. - С меня хватит! – досадливо выкрикнул охотник. – Настохорошели вы мне все, вот что я вам скажу. Развлекайтесь дальше без меня, я проваливаю отсюда к чертям собачьим. Мильтон испуганно посмотрел на охотника из-под табуретки, которую он чудом сумел поймать на лету. В наступившей тишине было слышно, как он виновато шмыгнул носом. За фетишей ему действительно было очень стыдно. - И куда же ты пойдёшь? – с издевкой спросил Сэль. - Да без разницы, только бы подальше от этого дурдома. Устроили тут себе театр абсурда, клоуны хреновы, - охотник демонстративно отвернулся. - Ну и вали, - пожал плечами островитянин. – Только расскажи напоследок, как далеко ты собрался, чтобы мы знали, где искать твой труп. У тебя, на всякий случай, даже оружия нет. Триган вспыхнул, и на его обычно бледном лице проступила гневная краснота. - Ты не умничай, а то я и без оружия могу задать тебе хорошую трёпку. Сэль выпрямился во весь рост, поставил руки на пояс и горделиво приблизился к охотнику. На лице аскари красовалась высокомерная улыбка. - Ну давай, покажи, на что ты способен. - Так, ребята! – вставил Кормак. – Угомонитесь, а? - И покажу, - шипел охотник, закатывая рукава потёртой коричневой рубахи. – Я тебе сейчас такое покажу, что ты у меня по потолку забегаешь. - Слушай, ты, мизантроп-затейник! – Кормак подошёл к Тригану и оттолкнул его к стене. – Я, конечно, понимаю, трудное детство, демоны и всё такое, но расскажи-ка мне, неужели так сложно держать себя в руках? Зачем столько ненависти? В этот момент к Тригану подбежал один из фетишей, оскалил острые зубы и пребольно цапнул его за ногу. Охотник схватил дикарёнка за горло и рывком поднял в воздух. Фетиш завизжал, забился в крепко сжавших его шею пальцах Тригана, и круглые жёлтые глазёнки мистического существа вылезли из орбит. Продержав фетиша в таком состоянии несколько секунд, Триган с отвращением вышвырнул его в открытое окно, затем опустился на скамью, тяжело выдохнул и произнёс: - Хорошо. Я расскажу. НЕНАВИСТЬ Люди – слабые существа. Они слабы по своей природе, и уже за одно только это заслуживают ненависти. Они потакают своим прихотям, предаются порокам, и собственная слабость повергает их всё глубже в пучину греха. Слабость – это такая черта человеческого естества, которую можно вытравить только дисциплиной. Но кто хочет об этом думать? Только лишившись всего, что составляет твою жизнь, и оставшись один на один с жизнью как таковой, ты начинаешь понимать, где зарыта та самая собака. Поздно ночью я очнулся на дне оврага. Когда мы с сестрой были совсем маленькими, мы предпочитали обходить этот овраг стороной – мы были почти уверены, что в его глубине живёт какой-то страшный демон. Мы считали овраг самым гиблым местом во всём мире, и вот, я очнулся на самом его дне. Сначала я не сообразил, как такое могло со мной приключиться, но вскоре перед моими глазами во всех красках всплыло то, что я видел прежде, чем потерял сознание. Беспощадные языки пламени, мертвенно-чёрный дым, убитые и растерзанные люди, сгоревшие остовы домов и крики... крики, которые я слышал ещё очень много лет. Я принялся выбираться наверх. Когда я упал в овраг, я вывихнул ногу, и мне было тяжело идти. Впрочем, я и не шёл, а карабкался по склону оврага на четвереньках, хватаясь за торчащие из земли корни деревьев и сдирая руки в кровь. В голове у меня всё ходуном ходило, боль пульсировала в висках, мысли цеплялись одна за другую и обрывались, проваливаясь в бездну. Даже не помню, как я выбрался. Призванные еретиками демоны сожгли наш посёлок дотла, не осталось ни одного целого дома. Я бродил по пепелищу и искал сестру. Из последних сил я звал её по имени: - Халисса... Но ответа не было. Были реки крови, были стоны умирающих в страшных мучениях селян, были обгорелые деревья и поваленные столбы. Я нашёл сестру только под утро; она сидела у ручья, обхватив руками дрожащие колени, и каким-то отрешённым взглядом смотрела на своё отражение в воде. Я снова назвал её по имени, но она не ответила, даже не обернулась в мою сторону. Она не узнала меня. Тогда я сел рядом с Халиссой, посмотрел ей в глаза и увидел в них тяжёлое, надрывное сумасшествие. Моя сестра была безумна. Она молчала, но я слышал её безмолвный крик, наполненный ужасом и отчаянием. Я не знал, что мне делать. Я взял её за руку, и она послушно пошла вместе со мной. Надо было разыскать какого-нибудь медикуса, но где его искать я не представлял. Кроме меня и Халиссы выживших не осталось. До самого вечера мы бродили по окрестностям и искали людей. Сестра всё время молчала, и я не знал, как ей помочь, только заламывал руки и шёпотом укорял себя за собственную слабость и беспомощность, за то, что не смог защитить мою несчастную сестру от этого кошмара. Мы заночевали в расщелине между скал, а наутро Халисса исчезла. Спохватившись, я побежал её искать, и я нашёл её стоящей на краю утёса. Я испугался того, что она может с собой сделать, и невольно вскрикнул от стремительно пронзившего моё сознание ужаса, а Халисса посмотрела на меня, улыбнулась и, раскинув руки в стороны, бросилась вниз. Не помню, как я спустился к подножию утёса и нашёл её. Халисса была ещё жива, её лицо было сильно разбито, она хрипела, обливаясь кровью, и беспомощно скребла слабеющими пальцами по моим рукам, а меня охватило какое-то отупение. Я держал на руках свою умирающую сестру и не мог поверить в реальность происходящего, мне казалось, что я где-то очень далеко отсюда, что всё это сон или бред, что этого попросту не может быть. Вечером я похоронил Халиссу на окраине леса, и вместе с ней я похоронил всю свою прежнюю жизнь, которой в одночасье лишился. То, что осталось от моей жизни, было мне больше не нужно, но мне не хватило духа покончить с собой. Вместо этого я побрёл в лесную чащу. Я надеялся, что волки или какие-нибудь другие хищные звери растерзают и сожрут меня, я был уверен, что не доживу до утра. И я шёл, пока были силы идти, а когда их не осталось, я двигался ползком. Я продирался через какой-то колючий кустарник, мои лицо и плечи были изранены об острые шипы на его ветвях, но я не чувствовал боли. Кровь застилала мои глаза, и я совершенно ничего не видел, только полз навстречу своей смерти. Тёмные ветви деревьев смыкались над моей головой, где-то вдалеке кричала сова, и сквозь чащобу пробивался только бледный свет луны, которая, как мне тогда показалась, тоже была окрашена кровью. Может быть, даже моей. Я очнулся в палатке. Рядом горел костёр, и на нём два человека в капюшонах кипятили какое-то варево в котелке. Когда один из них заметил, что я пришёл в себя, он поднёс мне чашу с этим варевом. - Пей, - сказал он. – Не бойся, это лекарство. Я отказался: - Нет. Я не хочу жить. Убейте меня, пожалуйста. - Ты должен жить, - возразил человек в капюшоне. – И убивать должен ты, а не тебя. Это был лагерь охотников на демонов – людей, которые, как и я, пережили нападение адских тварей, но после этого нашли в себе силы жить дальше. Среди них были совсем разные люди, и их не объединяло ничего, кроме ненависти – беспощадной, жгучей ненависти к порождениям тьмы. И я стал одним из них. Они знали, что только ненависть может заставить меня жить и бороться. Странствуя вместе с ними и обучаясь искусству охоты на демонов, я пользовался своей ненавистью как ресурсом, придающим мне сил, делающим мой взгляд острее и реакцию стремительнее. В какой-то степени это была и ненависть к самому себе, к той слабости, которая когда-то была частью меня. Охотники объяснили, что любой росток слабости нужно сразу же вырывать из себя вместе с корнем, иначе не выжить. Я помню, как убил своего первого монстра – кажется, это был падальщик или подобная ему тварь. Охотники поймали его в поле, опутали цепями и приволокли в лагерь. Мне было велено убить его. Демон к тому времени имел жалкий вид, он беспомощно трепыхался и выл, стараясь освободиться. Но наставники сказали мне, что жалость – это тоже проявление слабости, что жалеть в этом мире никого нельзя. И я прикончил демона. Всадил стрелу ему прямо между глаз. Тогда я впервые ощутил что-то вроде радости... или не радости. Не знаю, как это точно назвать. Какое-то осознание того, что ты делаешь то, что должен делать, и делаешь это правильно. Что ты живёшь не напрасно, что твои усилия не проходят даром, потому что каждый убитый демон или сектант – это чья-то спасённая человеческая жизнь. И что ключом к этому выступает моя ненависть. Но было и ещё кое-что. Со временем я начал понимать, что одной ненависти тут недостаточно. И опытные охотники рассказали, что свою ненависть надо уметь контролировать, что её надо использовать рационально и обдуманно. Охотник, чья ненависть становится сильнее его самого, представляет собой жалкое зрелище. Ненависть следовало держать в узде, а для этого требовалась жёсткая дисциплина. Надо было не только контролировать каждый свой шаг, надо было контролировать каждое своё слово и каждую мысль, каждый свой вздох и каждое движение глаз. Сначала я выполнял простые задания. Я должен был пробежать вдоль ручья от одного дерева к другому и за это время сделать точно определённое число вдохов и выдохов. Затем – точно определённое число шагов. Затем выпустить по мишеням точно определённое число стрел и ни разу не промахнуться. Затем сделать всё то же самое, совершая кувырки на бегу. А затем – всё то же самое, но под градом стрел, летящих в меня со всех сторон. Выполняя эти упражнения, я учился делать точные расчёты, я учился просчитывать свои собственные действия и действия тех, кто меня окружает. Сейчас я могу измерять время ударами сердца или шагами, сейчас я могу точно сказать, сколько стрел я успею выпустить, преодолевая то или иное расстояние. Сейчас я могу часами сидеть в засаде, держа на мушке свою добычу, и в единственно верный момент выпустить одну единственно верную стрелу, которая быстро и бесшумно убьёт того, на кого я веду охоту. Демоны предсказуемы. Люди – тем более. Надо только подловить их на слабости. Тому, кто это понимает, не составит труда выследить и поразить стрелой любую добычу. Но я не знал, что делать с самим собой, поскольку когда-то я и сам был жертвой демонов. Охотник ведь должен быть охотником, а не добычей. Днём я преследовал чудовищ, но по ночам, когда я засыпал, чудовища преследовали меня. Каждую ночь на протяжении долгих лет я видел один и тот же сон – объятую огнём деревню, мёртвых людей и Халиссу, которая смотрела на меня тяжёлым, немигающим взглядом. Она как будто хотела мне что-то сказать, но безумие не давало моей сестре заговорить со мной, лишив её голоса. Она только глядела на меня, тёмно-синими глазами просверливая мою душу до самого дня, до самых потаённых глубин, в которых по-прежнему плакал четырнадцатилетний мальчик, потерявший всё, что было ему дорого. А потом в мой сон приходили демоны. Полчища адских тварей нападали на меня, и я бежал со всех ног, отстреливаясь на бегу, но они не отставали, как будто мои стрелы вовсе не причиняли им вреда. Во сне я бежал от них всё дальше, куда-то во тьму, которая заключала меня в свои объятия, словно страстная любовница, и ласково, нежно убаюкивала, а когда я засыпал, растворившись в этой тьме, в мою шею впивалась мерзкая лапа демона с острыми когтями, и я просыпался от удушья. Я рассказывал об этом своим учителям и просил их помочь мне, но они отказывались что-либо говорить, ясно давая мне понять, что чужие слова мне не помогут, что причину происходящего в моей душе я должен был понять сам, и только тогда у меня появилась бы возможность победить свои кошмары. Однажды я таился в засаде и внимательно следил за демоном-падшим, который держал в лапах маленького ребёнка. Это был мальчик лет пяти. Он плакал и звал маму, но мама его к тому времени была уже мертва – демоны разорвали её на части. В моих руках был арбалет, и я не спускал демона с прицела, но и выстрелить не мог – падший словно чувствовал, что я рядом, и прикрывался ребёнком, как живым щитом. Передо мной был выбор – выстрелить и убить обоих, либо же дождаться, когда демон сам прикончит мальчишку. Мне было жалко ребёнка, и я сидел неподвижно, не решаясь выпустить стрелу. Но в какой-то момент я вдруг вспомнил о том, что жалость – это признак слабости, что нельзя жалеть ни себя, ни других, и я подавил в себе жалость. Я выстрелил. За тот короткий миг, в течение которого стрела со свистом летела в падшего, демон выпустил ребёнка из лап, и стрела вонзилась в грудь чудовища, не причинив мальчику вреда. Демон был убит, ребёнок был спасён, но что дальше было делать этому ребёнку? Он плакал и звал маму. Тогда я взял его на руки и отнёс в лагерь к своим учителям. - Из него выйдет хороший охотник, - сказали они мне. – Такой же, как и ты. Но разве может быть хорошим такой охотник, как я – убегающий по ночам от тех, кто, по всей логике, должен убегать от него? Я задавал себе этот вопрос, ложась спать и готовясь, так же, как и обычно, к тому, что всю ночь меня будут преследовать кошмары. Но вместо кошмаров я той ночью увидел только Халиссу. Она стояла посреди пепелища в своём светло-голубом платье и звала меня: - Триган! Триган! Во сне я удивился тому, что она наконец-то заговорила. Я подошёл к ней, и её тонкие детские руки обняли меня за плечи. - Я так ждала тебя, - сказала он. – Я боялась, что ты больше никогда не придёшь. Я всё время кричала тебе, но ты не слышал. - Прости, - сказал я сестре. – Я был далеко. Сестра улыбалась, глядя на меня, и в её глазах не было больше и тени сумасшествия. - Так хорошо, что ты пришёл! Смотри, я приготовила для тебя подарок. Халисса разжала свою маленькую ладонь, и я увидел в её руке крохотного светлячка. Насекомое не улетало, оно только медленно переползло с её ладони на мою. - Спасибо, сестричка, - я наклонился к Халиссе и поцеловал её в лоб. - Теперь я пойду, - с улыбкой молвила она. – Мама и папа ждут меня. А ты возвращайся к своим делам, у тебя их ещё много. На этом сон кончился. Я проснулся и обнаружил, что в моей руке действительно зажат светлячок. Когда я раскрыл ладонь, он взвился в воздухе, подобно искорке от костра, и принялся кружить над моей головой, а я следил за ним взглядом. Он звал меня в путь, и неожиданно оказавшийся рядом наставник прошептал мне: - Иди за ним. Он проведёт тебя сквозь тьму. В ту же ночь я собрался и навсегда покинул своих учителей. Отправляясь в дорогу, я совершенно точно знал, что если раньше я был добычей, то теперь я наконец-то стал охотником. Никакое чудовище больше не могло испугать меня ни во сне, ни наяву. С тех пор я странствую по миру и веду непрестанную охоту на демонов, тёмных фанатиков и прочую дрянь. Я выслеживаю и истребляю их, не жалея сил. Ненависть к адским тварям воспламеняет мои стрелы, а дисциплина и самоконтроль делают выстрелы точными, как удары пульса. Лишь единожды я допустил ошибку, позволив ненависти взять верх надо мной, за что и поплатился, оказавшись в старой темнице Леорика. Забыл на миг об осторожности и дал нечестивым тварям себя окружить. Но рано или поздно они за это заплатят, настоящий охотник им не по зубам. У всякого демона только одна дорога – в ад, именно туда я этих всех этих выродков в конечном счёте и отправлю. Так что хрен им, а не котята. - И поверьте мне, - добавил Триган после короткой паузы, - если бы я вас действительно ненавидел, я бы не стал сейчас всё это рассказывать. Я бы просто начистил вам хари и ушёл. Сэль и Кормак стыдливо молчали, даже крестоносец Ровен прекратил своё жалобное нытьё. К тому моменту шнырявшие по комнатам фетиши непостижимым образом перенеслись обратно в джунгли, и Мильтон, который уже порядком замучился их ловить, наконец-то вздохнул с облегчением. Он подошёл к охотнику, неловко опустился рядом с ним на корточки, держась за трость, и посмотрел на охотника снизу вверх. - Ты прости их, Триган. Они не понимают. Не понимают, через что ты прошёл. Это просто чудовищно... это – реальность Великого Конфликта. - Не надо меня жалеть, Мильта. Я таких, как ты, не жалею. Попадись мне какой-нибудь другой некромант – без раздумий бы его стрелами нашпиговал. Некромант сложил руки на груди и виноватым тоном произнёс: - Я тебя не жалею. Я тебя понимаю. Это другое. - Ладно, - охотник поднялся и недовольно похлопал себя по бёдрам. – Это всё занимательно, как сочинения Абда Аль-Хазира, но мне действительно пора в путь. В мире ещё полным-полно всякой мерзости, а я сижу тут с вами. Так не годится. Сэль задумчиво приложил палец к губам и, поразмыслив немного, согласился: - Это, в принципе, верная идея, здесь всё равно делать больше нечего. Лично я вообще собирался в Кеджистан. Но как и куда мы пойдём, если у нас нет ни гроша? - Я вам помогу, - донёслось из угла комнаты. Триган и Сэль обернулись в ту сторону, откуда это прозвучало, и увидели Ровена, который, казалось, полностью оправился после своих вчерашних приключений. - Я вам помогу, - повторил крестоносец. – У меня есть кое-какие деньги, и вы можете купить на них оружие, вещи, любое снаряжение, которое посчитаете нужным. Вчера в таверне я разузнал, что ближайший караван отправляется в кеджистанские пустыни сегодня вечером. Мы можем двинуться в путь вместе с ним. - Кеджистан... – глубокомысленно произнёс охотник. – Похоже, там будет чем заняться. Я слышал, что один из Владык Преисподней вовсю терроризирует Калдей, а одна местная ведьма Магда радостно ему в этом помогает. Что ж... можно попробовать. Туда уже выдвинулся этот варвар, кажется, Стэнга. Возможно, нам удастся догнать его. Предложение отправиться на восток поддержал и Мильтон. Ему было всё равно, куда идти, а на востоке, как он точно знал, ситуация с инквизицией обстояла не столь удручающе, как в Хандарасе. Только Кормак сказал, что он никуда не поедет. У него в планах было остаться в Новом Тристраме и заняться здесь миссионерской деятельностью. К тому же, деньги за аренду дома отданы на полгода вперёд, не пропадать же им. Так и было решено. Друзьям следовало спешить – времени до отправления каравана в путь оставалось всего ничего. Получив от крестоносца столь желанные золотые монеты, звон которых приятно ласкал слух, охотник и аскари отправились в оружейную лавку, и только Мильтон сообщил, что ему ничего не нужно – длинного серого балахона, по случаю обнаружившегося у храмовника, трости и Гидбинна было некроманту вполне достаточно. Триган приобрёл в лавке два ручных арбалета и длинный, песочного цвета плащ с капюшоном, а Сэль обзавёлся дальнобойным луком и лёгким кожаным нагрудником, идеально подходящим для ловкого и подвижного стрелка. Кроме того, они купили внушительных размеров сундук для хранения и перевозки своего имущества, а также несколько сюрикенов и колчанов с приличным запасом стрел. Заботливый Кормак положил в их сундук свою подборку лечебных микстур на все случаи жизни и снабдил четверых приятелей таким обширным набором проповедей и наставлений, что собравшиеся в дорогу бойцы уже и не знали, как от него отделаться. Наконец, друзья попрощались с Кормаком, и караван тронулся в путь. Вьючные животные, верхом на которых сидели друзья, а также несколько странствующих торговцев, медленно растворялись в дали, и храмовник долго смотрел им вслед, а когда они скрылись из виду, он неспешно вернулся к себе и весь вечер молился за удачу его странных, так непохожих друг на друга товарищей. На восходе солнца Ровен обернулся к Мильтону и сообщил, вытянув руку в направлении горной цепи Тамоэ, медленно выступающей из рассветной дымки: - Смотри, Мильта: впереди горный перевал, сразу за которым начинается пустыня. Нам туда. Некромант напряжённо всмотрелся в даль. - Я не вижу, - с огорчением признался он. – Но я верю тебе. - Не видишь? – удивился крестоносец. – Да ты же вроде не слепой. Мильтон невесело улыбнулся: - Практически слепой, Ровен. Я полжизни просидел в тёмных подземельях. Из-за этого я плохо вижу. - Зачем же ты в подземельях-то сидел? Мильтон угрюмо посмотрел на землю, отступающую назад под ногами верблюда. - Боюсь, если ты узнаешь, почему так вышло... ты меня возненавидишь. - Да ладно! – воскликнул рыцарь. – С чего бы мне тебя ненавидеть? Ты же не чёрный маг какой-нибудь и не некромант. - Я... – не решаясь поднять глаза на крестоносца, произнёс Мильтон. – Я некромант... Ровен озадаченно на него уставился. Триган и Сэль слышали их разговор, но предпочли не вмешиваться, а Ровен крепко задумался. Некромант... в Ордене некромантию относили к разряду чёрной магии, и люди, которые прибегали к искусству призыва и воскрешения мёртвых, считались врагами церкви закарумитов. Сами крестоносцы не занимались преследованием тёмных магов, это было задачей инквизиции, к которой рыцари относились с немалым подозрением, но дружба закарумита с некромантом в сознании рыцарей выглядела более чем противоестественно. Об этом думал сбитый с толку Ровен, глядя на Мильтона. По всем правилам надо было бы стукнуть этого некроманта по башке, связать и сдать куда следует, но... но и сам-то он, Ровен, тоже молодец! Спутался с ведьмой, а теперь строит из себя святошу. Ерунда всё это. Вздор. Наконец, Мильтон решился посмотреть на рыцаря и слабым голосом спросил его: - Теперь ты отдашь меня инквизиции? - Вздор, - сердито наморщив лоб, отозвался крестоносец. – Никому я тебя отдавать не собираюсь. Ты же человек... человечище! - Я скверный человек, Ровен... Но Мильтон не договорил. Охотник на демонов, ехавший позади Мильтона, нагнал его и постучал пальцем в сутулую спину некроманта. - Мильта, чёрт тебя дери! Если я ещё раз услышу от тебя хоть полслова об инквизиции, клянусь, я тебе уши отгрызу. Тема закрыта, договорились? - Да, конечно, как скажешь, - согласился Мильтон и снова опустил глаза. Дальше ехали молча. Мильтон сосредоточенно разглядывал рунную вязь на рукояти Гидбинна, Триган зачитывался трактатом о флоре и фауне Бескрайних Песков, который ему любезно предоставил погонщик каравана, Ровен молился и думал о вечном, а Сэль предавался воспоминаниям о делах давно минувших дней. Ох и нравилось же ему тогда грабить караваны! Выпрыгивать из ниоткуда, совершать стремительный набег и снова прятаться в никуда. Он тогда совсем молодой был и вместе с шайкой таких же разбойников подстерегал ничего не подозревающих путников на дороге в Кураст. Всё это безобразие творилось ещё до того, как культисты из джунглей начали нападать на восточные оконечности Сковоса, и Сэль, уже будучи солдатом, снова оказался в составе диверсионной группы в этих хорошо знакомых ему джунглях. Но мог ли он в юности, поджидая в засаде очередной караван или одинокого странника, знать, чем он будет заниматься через год? Десять лет? Двадцать? Мог ли он думать, что через двадцать с лишним лет он будет сам двигаться по холмам вместе с караваном и прислушиваться к шорохам в кустах, готовясь выпустить стрелу в любого, кто вздумает напасть? Время идёт, он уже не мелкий разбойник и не молодой боец, ему уже хорошо за сорок и у него совсем взрослая дочь, а сам он знает о жизни такую неприглядную правду, которая в молодости ему бы и в голову не пришла. За этими размышлениями Сэль уснул под мерное покачивание двугорбой спины своего верблюда, а когда он проснулся, прежде неясно маячившие на горизонте горы были уже совсем близко, рукой подать. Преодолев перевал, путешественники должны были оказаться в Бескрайних Песках, по которым до Калдея несколько дней ходу, если совершить пару скачков по сети старых хорадримских порталов – таких же, как тот, что вывел их из подземелья несколько дней назад. Сэль знал, что, помимо порталов, в пустыне их подстерегает множество опасностей, и поэтому предпочёл отдохнуть и выспаться заранее. Сразу за хребтом Тамоэ следовало быть готовым ко всему. Триган спал, и на его скуластом лице лежала раскрытая книга. Крестоносец Ровен тоже дремал, обхватив обеими руками горб своего верблюда, торговцы и погонщик каравана о чём-то тихо переговаривались, а Мильтон смотрел по сторонам, жмурясь от солнца. - Ты раньше бывал в Кеджистане? – спросил у него Сэль. - Да. Я где только ни прятался. В пустыне неплохо, только песок постоянно на зубах скрипит. Сэлю тоже пришлось зажмуриться, когда блик от поверхности Гидбинна, висящего на поясе у некроманта, коснулся его глаз. - И долго ты там прятался? - Где-то полгода, - напрягая память, ответил Мильтон. – Хотя меня в итоге всё равно нашли. Представив себе одинокого, всеми отвергнутого человека, вынужденного скрываться в бесплодной пустыне, аскари загрустил и решил больше не терзать память Мильтона расспросами о его прошлом: некромант был совершенно не в восторге от этих воспоминаний. Огибая разрушенный два десятилетия назад монастырь Сестёр Незрячего Ока и восточные границы королевства Энтштейг, караван двигался к перевалу на севере Шарвальских Дебрей. Ночью верблюды добрались до перевала. Величественные горы окружили путешественников со всех сторон, и в мерцающем свете луны эти горы были похожи на гигантских призрачных демонов. Негромко посапывая, верблюды осторожно пробирались между ними, а в казавшемся бесконечно глубоким ущелье бурлила горная река, впадающая в северную часть Морей-Близнецов. Огромные плотоядные кровокрылы – предвестники Бескрайних Песков – кружились над одной из горных вершин, и их стремительный воздушный танец напоминал о том, что пустыня совсем рядом. На выступах скал уже можно было разглядеть тонкие наслоения песка, принесённого горячим ветром с востока, а вдали ночное небо плавно переходило в землю – жаркие испарения пустыни размывали и скрывали от глаз линию горизонта. Когда перевал был пройден и ноги верблюдов ступили на песок, погонщик каравана предупредил: - До самого Калдея мы будем двигаться без остановок. Эта пустыня – гиблое место, и любая остановка здесь может означать неминуемую смерть. Советую всем держать ухо востро и глядеть в оба. Здесь полно хищников. Но главную опасность для каравана представляли вовсе не хищники. Когда солнце достигло зенита, а караван через врата странствий добрался почти до самого сердца Бескрайних Песков, началась песчаная буря. Она настигла путешественников на второй трети пути в Калдей. Подчиняясь силе неуправляемого ветра, вихри песка взвивались из-под ног верблюдов и обрушивались на караван с недосягаемой высоты. Торговцы и погонщик дышали через платки, охотник на демонов прикрывал лицо капюшоном, Мильтон и Сэль заслонялись руками, а Ровен обмотался шарфом по самые глаза. Солнце практически полностью померкло за стеной из песка. Идти становилось всё труднее, а буря утихать не собиралась – напротив, она только усиливалась, беспощадно накидываясь на пересекающих пустыню странников. Песок засыпал глаза и уши людей, верблюды фыркали и спотыкались, будучи не в силах противостоять стихии. У погонщика каравана имелась при себе карта, но толку от неё не было, в вихрях песка ничего не удавалось разглядеть, и путешественники двигались, не разбирая дороги. Наконец, ветер сделался настолько сильным, что от его воя закладывало уши. Погонщик что-то прокричал, но четверо друзей не смогли различить его слов. Мильтону сделалось дурно, он кашлял и задыхался, а Сэль кричал ему: - Закрывай лицо! Мильтон не мог справиться с кашлем. Тригану кое-как удалось пробиться сквозь песчаные вихри к некроманту и накрыть его голову краем плаща. Последнее, что разглядел Сэль – охотник схватился руками за плечи некроманта и прижал его к себе, а затем измождённый верблюд Сэля начал заваливаться набок, и ветер сбросил наездника вниз. Он упал в песок, и этим же песком его накрыло сверху. Кое-как аскари поднялся на ноги, но куда дальше идти он не знал. Он слышал справа чей-то голос, кажется, это кричал Ровен, и Сэль направился в ту сторону, откуда слышался крик. По дороге он набрёл на упавшего верблюда, животное тяжело дышало и силилось подняться, но безуспешно. Затем ноги аскари споткнулись обо что-то твёрдое – это была крышка сундука. Сэль упорно двигался туда, откуда доносились неразборчивые голоса спутников, но стремительный порыв ветра сбил его с ног, опрокинул вниз головой и швырнул наземь. Он упал на сундук и гулко ударился виском об угол его крышки, в глазах потемнело, и аскари почувствовал, как сознание покидает его. - Сэль! – он ещё слышал крик Мильтона где-то вдалеке. – Сэ-э-эль! Сэль хотел закричать в ответ, но вместо воздуха в его грудь ворвался раскалённый песок, он закашлялся, а затем наступила тьма. Он не знал, сколько пробыл в этой тьме. Может, несколько мгновений, а может, тысячу лет. Когда тьма начала расступаться перед взором аскари, он увидел вдалеке охваченный пламенем Старый Тристрам. Это было двадцать лет назад, и он снова, как тогда, спешил к разорённому городу. Оттуда доносились крики, надрывные просьбы о помощи и тошнотворный хохот демонов. Демоны беспощадно убивали мечущихся в панике горожан и пожирали их трупы, набивая человеческой плотью свои ненасытные животы. Сэль с тяжёлым осадным арбалетом в руках пробивался к центру города, где порождения Преисподней держали в подвешенной клетке тристрамского старосту Декарда Каина. Старый Хорадрим звал на помощь. Пронзив одним ледяным болтом сразу троих демонов, Сэль бросился к старику. Он дёрнул за рычаг подъёмника, и клетка начала опускаться вниз – ещё немного, и Декард будет спасён, но в этот самый миг Сэль услышал за спиной грозное рычание неведомого чудовища. Он обернулся и увидел городского кузнеца Гризвольда, убитого демонами и затем, словно в насмешку, воскрешённого в облике зомби. По лбу и щекам кузнеца сползали мозги из его разбитой головы, а оставшиеся без кожи руки умертвия были готовы раскроить череп кому угодно безо всякого оружия, и весь этот кошмар двигался прямо на Сэля. Сэль выхватил из колчана арбалетный болт, сжал его ловкими пальцами, но болт превратился в песок. Он взялся за следующий болт, и с ним произошло то же самое. Затем в песок превратился и арбалет, просочившись сквозь пальцы аскари. Сэль упал на землю, впился руками в обожжённую траву и изо всех своих сил напряг пальцы. Стебли травы тоже оказались песком, песком оказалась и земля, а вскоре в песок начал превращаться он сам. Сэль медленно рассыпался на мириады крошечных песчинок, вместе с ним рассыпался весь город, и только где-то вдалеке звучал полный отчаяния голос живого человека: - Сэ-эль! Где ты?! Сэ-э-э-э-ль!!! Это кричал Мильтон, и крик друга вернул его к реальности. Сэль открыл глаза и увидел над собою солнце. Его свет ослепил лежащего на песке аскари, и он на несколько секунд зажмурился. Затем он стряхнул с себя песок и встал во весь рост, опираясь на оказавшийся поблизости сундук с вещами его друзей. - Сэль! – некромант продолжал звать его из неведомой дали. - Я здесь!!! – что было сил рявкнул аскари. – Мильтон! Мильтон, я здесь! Вскоре он увидел фигуру Мильтона, пробирающегося к нему через барханы. Некромант вместе с тростью увязал в песке, спотыкался, падал, но снова вставал и шёл вперёд. Его балахон и длинные белые волосы развевались по ветру. Сэль помахал ему рукой и двинулся навстречу. Когда друзья наконец встретились, Мильтон что было сил обнял Сэля и вжался в его плечо. - Сэль... – некромант едва не плакал. – Как я рад, что нашёл тебя! Я боялся... боялся, что снова остался один, что никогда больше вас не увижу... - Ну, ну, - успокаивал его Сэль, дружески похлопывая по спине. – Всё хорошо, Мильта. Я с тобой. - Ты знаешь, где Триган и Ровен? – отдышавшись и успокоившись, спросил некромант. Сэль этого не знал. Надо было искать остальных, но как их найдёшь в этой пустыне? Островитянин поглядел по сторонам, но даже его превосходное зрение не дало результатов – кругом были только дюны и ядовитые кактусы. Тогда Сэль с помощью Мильтона вытащил из песка сундук, открыл его и принялся ворошить сложенное в него имущество. На самом дне он нашёл настоящее чудо ювелирного мастерства – подзорную трубу с несколькими изогнутыми стеклянными линзами. Это было как раз то, что нужно. Вооружившись трубой, он снова принялся осматривать окрестности, и вскоре разглядел вдалеке две знакомые фигуры. Это были охотник и крестоносец. Но они находились так далеко, что докричаться до них не представлялось возможным. Надо было идти к ним через пески. - Пойдём, - сказал Сэль некроманту. – Я буду нести сундук, а ты возьми мой лук и стреляй, если увидишь демонов или хищников. - Я не умею стрелять из лука, - виновато признался Мильтон. - Захочешь выстрелить – сумеешь, - обнадёжил его аскари, взвалил на плечи сундук, и двое друзей начали пеший марш-бросок через дюны. «Везёт нам, как утопленникам», - зло думал Сэль, согнувшийся под тяжестью сундука. Через час с лишним им удалось нагнать Тригана и Ровена, и собравшиеся вместе друзья крепко обнялись. Затем охотник со свойственным ему недовольством спросил: - Воды нет, жрать нечего и куда идти – непонятно. Какие будут предложения? Крестоносец развернул карту, которая совершенно случайно подвернулась ему в песке, когда он искал Тригана. Задумчиво поглядев на карту, затем по сторонам, а затем на солнце, крестоносец сообщил: - Я знаю, где мы находимся. К югу отсюда есть небольшой город – Алькарн. Думаю, нам надо двигаться туда. К вечеру дойдём. - А где же остальная часть каравана? – поинтересовался Сэль. Ровен поморщился: - Ну, мы нашли двух торговцев и одного верблюда. Торгаши мертвы, верблюд тоже на последнем издыхании. - Да и хрен с ними, - махнул рукой охотник. – Сэль, ты нам лучше расскажи, как мы от лакуни отбиваться будем. Их тут что блох у собаки, наше счастье, что они нас пока что не заметили. На всю эту живность нам никаких стрел не хватит. Ровен выступил с предложением: - Нам надо как-то распределить наши задачи. Сначала – выяснить, кто из нас самый сильный и кто будет... - Ты самый сильный, - сердито прервал его Сэль. – Поэтому ты понесёшь сундук. С твоим дурацким кистенём тебе тут всё равно больше делать нечего. Ровен обиженно вспыхнул и его широкое лицо сделалось красным, как панцирь варёного рака, но крестоносец молча стерпел обиду. Он понимал, что аскари прав. Но ни у самого аскари, ни у охотника рациональных предложений не было, и друзья неспешно шли на юг, предаваясь напряжённым размышлениям о том, что идут они на свой страх и риск. Вскоре путники набрели на трупы двух торговцев из каравана. - Скоро с нами то же самое будет, - мрачно вымолвил Триган. Мильтон на несколько мгновений замер, теребя пальцами рукоять своего зачарованного ножа. Поразмыслив, некромант склонился над одним из мёртвых торговцев, осмотрел его, а затем обернулся к друзьям и тихо сказал: - Кажется, я знаю, что тут можно сделать. - И что же? – с интересом спросил Сэль. - Я сделаю нам охрану. Двух стражей будет достаточно. С теми словами Мильтон вынул из-за пояса Гидбинн, опустился на колени перед трупом торговца и принялся за работу. Первым делом он перевернул лежащее на спине тело лицом вниз и с помощью ножа распорол его одежду от лопаток до самого низа спины. Ровен, глядя на это, скривился и раздражённо произнёс: - По-моему, это... слегка кощунственно. Но некромант совершенно непривычным жёстким тоном возразил: - Они мертвы, Ровен, им уже всё равно. А нам надо выжить. Крестоносец в негодовании отвернулся – ему это всё до отвращения не нравилось, но Триган и Сэль с любопытством наблюдали за дальнейшими действиями Мильтона. Оголив спину мертвеца, некромант сделал на ней глубокий крестообразный надрез, а затем его тонкие и казавшиеся слабыми пальцы с необыкновенной силой вгрызлись в неживую плоть. Нащупав позвоночник, Мильтон закрыл слезящиеся от песка глаза, опустил голову вниз и стал читать заклинания на могущественном языке древних нефалемов: - Ксан-хта-рамир! Ур-хта-нуран! Ронга-сар-нара-фадир! Тал-накара!!! Даже немало повидавшему в жизни охотнику на демонов эти магические слова показались столь зловещими, что он невольно передёрнул плечами под плащом. Тем временем Мильтон поднялся с колен и стал медленно отходить назад, держа прямо перед собой вытянутые руки, с которых капала кровь мертвеца. Он продолжал читать таинственные заклинания, и под действием их силы тело торговца зашевелилось. Что-то разрывало изнутри его мускулы, в которых клокотала кровь, потревоженная чарами некроманта. Куски мяса отрывались от бледных костей, отделялись вместе с кожей, и наконец, плоть, словно мешок, отпала совсем. Из бесформенной кровавой массы медленно поднялся скелет. Выпрямившись во весь рост и расправив костлявые руки, скелет склонил череп набок и выразительно скрипнул зубами, а на фалангах его пальцев вспыхнул мистический фиолетовый огонёк. Подняв скелета-мага из плоти мёртвого человека, Мильтон подошёл к телу второго торговца и проделал с ним тот же ритуал. Затем, когда оба скелета были готовы к бою, лишившийся сил некромант опустился на песок, прижал ладони к глазам и тихо проговорил: - Это скелеты-стражи, они защитят нас... да простят меня Небеса за то, что я сделал. Сэль подошёл к обессилевшему Мильтону и осторожно помог ему встать. - Ловкий трюк, Мильта, ничего не скажешь. - Да, - упавшим голосом отозвался некромант. – Меня за это в Брамвелле однажды чуть до смерти не забили. - Ты знаешь... – заговорил крестоносец, внимательно осматривая одного из скелетов. – Если бы мы встретились при других обстоятельствах, я бы с тобой то же самое сделал. Это же полнейшее святотатство! Но тут к Ровену подступил охотник, с силой схватил рыцаря за грудки и грубо произнёс: - Слушай, ты, святоша недоделанный. Тебе никогда не приходило в голову, что пока ты там, набив пузико, спокойненько молишься на свой ненаглядный Закар, другие люди вынуждены день и ночь бороться за жизнь, прибегая к любым средствам, лишь бы только не сдохнуть? Советую тебе серьёзно подумать над этим, прежде чем ставить на кого-либо клеймо позора... или как оно у вас там называется? - Анафема, - растерянно ответил крестоносец. Услышав столь страшное для себя слово, Мильтон вздрогнул и отвернулся. Сэль положил руку на плечо некроманта и, прошептав ему на ухо: «Не бойся, в обиду не дадим», швырнул горстью песка в повздоривших друзей. - А давайте-ка мы перестанем собачиться друг с другом и пойдём дальше, ладно? Ровен, бери сундук, пора сматывать удочки и топать в Алькарн. Лично я мечтаю поскорее убраться отсюда – этот проклятый песок у меня уже из ушей сыпется. Друзья нашли предложение Сэля очень разумным и своевременным, так что молча согласились. По-прежнему красный от возмущения Ровен поднял сундук, Триган проверил исправность арбалетов, Сэль вытряс из сапога набившийся туда песок, и компания под прикрытием скелетов-стражей молча двинулась в путь. Все силы Мильтона уходили на то, чтобы контролировать скелетов и поддерживать в них мистическую жизнь, поэтому некроманту было трудно идти. Сэль заботливо придерживал Мильтона за руку и не давал ему упасть. Триган шёпотом проклинал ветер, дувший ему в спину и постоянно набрасывающий капюшон на лицо. - Ненавижу эти капюшоны... – раздражённо бормотал он себе под нос. Сэлю тоже досаждал ветер, из-за него длинные золотистые волосы аскари всё время лезли ему в глаза, так что ему снова пришлось собрать их в пучок на затылке. Его широкие губы пересохли от раскалённого пустынного ветра, и аскари тихо мечтал о том, как найдя в Алькарне колодец, он нырнёт в него с головой и будет до утра плескаться там, словно уточка в озере. Жажда мучила и крестоносца, так что он размышлял в точности о том же самом. То тут, то там путешественники видели выступающие из песка шипастые хребты дюнных молотильщиков, затем на пути друзей стали попадаться песчаные бесы и прайды хищных лакуни. Люди-пантеры рычали и скалились, но ни они, ни другие обитатели пустыни не рисковали приблизиться к скелетам-стражам. Пульсирующая вокруг скелетов магия отпугивала чудовищ, и они только злобно щёлкали зубами, да и взведённые арбалеты Тригана выглядели не менее грозно. Только одна отчаянная охотница-лакуни решила приблизиться к бредущим по пескам людям, но скелет-страж тут же испепелил её на месте. Когда солнце начало склоняться к горизонту, Ровен разглядел вдалеке столб дыма, который поднимался как раз оттуда, где, по его расчётам, должен был находиться Алькарн. Это навело всех четверых путников на нехорошие подозрения, а ближе к закату дня они остановились перед огромным поросшим кактусами барханом, за которым, судя по звукам, располагался небольшой ад. - За этой здоровенной кучей песка находится город Алькарн, - сказал Ровен. – Но как-то там... шумно. Не нравится мне это, честно говоря. Шатаясь на ходу от усталости и жажды, путники медленно взобрались на вершину бархана, и взору их представилась печальная картина. Перед ними действительно лежал затерянный в песках Алькарн, но в городе творилась самая настоящая резня. Дома утопали в пламени, по проулкам шныряли длиннохвостые демоны и уже знакомые всем четверым фанатики из Тёмного Культа, а на городских воротах был вверх ногами распят седобородый человек, который показался Тригану и Сэлю смутно знакомым. - Пресвятая задница Инария! – воскликнул Сэль. – Эти сумасшедшие устроили здесь второй Тристрам! - Опять эти растреклятые сектанты, - словно откуда-то из Преисподней прорычал охотник, щёлкая затворами арбалетов. Друзья поспешили к повешенному на воротах человеку. Триган узнал его – это был Стэнга, тот самый варвар, который нашёл в старом соборе упавшего с неба архангела Тираэля. Руки и ноги старого варвара были прибиты к воротам толстыми металлическими кольями, а из его разодранной груди хлестала кровь. Но Стэнга был ещё жив. Глядя на него, Мильтон в ужасе прошептал: - Во имя Небес... что же они с ним сделали? Триган и Ровен освободили Стэнгу и уложили его на песок. - Стэн, - охотник крепко сжал израненную руку варвара. – Стэн, кто это сделал? Умирающий варвар повёл глазами в сторону города и слабым голосом проговорил: - Ведьма... ведьма по имени Магда. Это она убила Декарда Каина. Она служит Белиалу, а эти фанатики подчиняются ей... и она здесь... - Терпеть не могу этих ведьм, - гневно процедил сквозь зубы крестоносец. - Убейте Магду, - продолжал Стэнга. – Отомстите за Декарда... я не смог. Бул-Катос... Бул-Катос ждёт меня. Бул-Кат... В горле Стэнги булькнула кровь, он захрипел, и его глаза закатились под лоб. Короткое мгновенье – и жизнь раз и навсегда ушла из могучего варвара, который ещё вчера мог одним ударом разрубить пополам любого демона. Стэнга был мёртв. Триган осторожно прикрыл его морщинистые веки. - Отправляйся в чертоги Бул-Катоса, воин. Ты заслужил покой. Сэль в очередной раз выругал себя за то, что месяц назад потащился в Хандарас и встрял во всю эту кутерьму, которая с каждым днём приобретала всё более угрожающий размах. Сначала Новый Тристрам, потом Вортем, теперь вот ещё и Алькарн... «Везёт нам тут всем, как утопленникам», - вертелось у него в голове. - Мильтон, - обратился аскари к некроманту, проверяя натяжение тетивы своего лука. – Ты сможешь ещё немного продержаться вместе со скелетами? - Я всё сделаю, - ответил некромант. - Тогда вперёд, ребята. Надо остановить это безумие. Бойцам больше нечего было сказать друг другу. Охотник взвёл арбалеты, крестоносец вытащил из-за пояса тяжёлый кистень, Мильтон собрался с силами, и друзья направились в разорённый город.