Израненные и влюбленные

– Мы проигрываем, — слова тяжелым грузом повисли в тишине палатки, освещенной лишь парой керосиновых ламп. Они оба знали это. Оба ощущали, как этот проигрыш, подобно кинжалу, оставляет рваные раны на душе. Оба видели, как он хоронит равкианских солдат под белоснежным декабрьским снегом прямо на поле боя. Но знание это не помешало проклятой дрожи тронуть руки Николая. Зоя слышала, как он приглушенно вздохнул за ее спиной, а после, окунув лоскут ткани в таз с водой, коснулся изувеченной кожи на задней стороне ее плеча. Волна острой боли мгновенно отозвалась на этот жест, и Назяленская стальной хваткой вцепилась в край полотенца, которым прикрывала грудь. – Тебе нужен целитель, – произнес Николай. – Чепуха, – возразила Зоя. – Я в порядке. Да и не ты ли хвастал отменными навыками в сфере полевой медицины? Она обернулась через плечо, взглянув в его глаза с привычной язвительностью. Николай ответил на это легкой усмешкой, а после вновь окунул испачканную кровью тряпку в воду. – Я безусловно хорош в этом, но мои таланты все же не дотягивают до уровня мастеров Малой науки. Впрочем, Николай и сам прекрасно понимал, что в настоящий момент целители и без того работали без продыху. Сегодняшняя битва обернулась очередной катастрофой для их войск. На усыпанной снегом земле осталось лежать бесчисленное количество тел мёртвых солдат: отказников и гришей, но еще большее число людей лежало сейчас на койках в палатках, оборудованных под госпиталь, в ожидании помощи. Целителей для такого количества жертв у них не хватало. Фьерданская жестокость стремительно переходила все возможные границы. Равка тонула в алой, отдающей терпким запахом металла, крови. Они пытались всплывать, барахтались в попытках удержаться на поверхности, но Николай, невзирая на собственный оптимизм, осознавал – им осталось не долго. Зоя отвернулась от него. В карих глазах ей виделось то же отчаяние, что бушевало и в ней самой, виделась та же скорбь по каждому погибшему солдату, и от этого на душе становилось еще поганее. Больше она не была чересчур пессимистична, нынче ее взгляды совпадали даже с безнадежно оптимистичным видением мира Николая. Она вновь почувствовала прикосновение к своей ране и прикрыла глаза, пытаясь игнорировать болезненное покалывание, распространяющееся от плеча по всему телу. – Кто-нибудь уже принялся составлять списки погибших? – Нет, – Николай замялся, но все же добавил, – Даже без этого мы знаем, что потери огромны. Сил для борьбы остается все меньше. Равка падет под хлестким ударом поражения. Утонет и утащит их всех глубоко в пучину вместе с собой. Казна была пуста, армия становилась все малочисленнее, а огонек надежды постепенно, день за днем, поражение за поражением, меркнул. Зое хотелось кричать. Хотелось рвать на себе волосы и в истерике сносить все на пути сокрушительной бурей. Но волновали ли чертовку-судьбу ее желания? Разумеется, нет. Она могла лишь сидеть на потрепанном диване в палатке Николая, терпеливо принимая его помощь. Быть может, помогая ей сейчас, Николай исцелял рваные раны в собственной душе. Быть может, она тоже ему помогала. – Тогда нам придется выступить против фьерданцев вдвоем с ружьями наперевес. – Что же, только ты и я, Зоя, против королевства льда и стужи? – он осторожно провел мокрой тряпкой по поврежденной коже еще раз, стирая последние следы запекшейся крови. – Выходит, что так, – согласилась Назяленская. – Хотя, внутри меня теплится надежда на то, что ты просто заговоришь их до смерти. В противном случае мне тоже придется замарать руки. Николай усмехнулся, а после поднялся на ноги. Он прошел до небольшого сундука, в котором хранил весьма скудные для короля пожитки. Его пристанище на фронте почти ничем не отличалось от палаток обычных солдат, разве что личного пространства было все же больше. Вовсе не по-королевски. Но роскоши в ее золотом плаще, вышитом алмазами и рубинами, на войне места не было. Ланцов приоткрыл крышку сундука и спустя пару минут среди прочих вещей отыскал небольшой холщевый мешок со склянками и бутыльками внутри. Пару лет, проведенных на фронте, научили его быть готовым к тому, что помощь со стороны может не прийти, а потому минимальный запас снадобий у него имелся. – Невзирая на наш с тобой блестящий план, я подумываю пополнить ряды армии иным способом. Зоя обернулась к нему. В тусклом свете ламп посреди палатки она не казалась самой могущественной шквальной, воительницей и генералом его армии. Николай видел в ней девушку, обремененную тяжким грузом, возложенным на нее судьбой. Николай видел в ней ту, что хотел прижать к собственной груди, ту, чью голову ему хотелось увенчать короной и ту, с кем он был готов связать собственную судьбу. Но в синих, как Истиноморе, глазах этой девушки он все еще видел огонь. – Я прекрасно понимаю, о чем ты. Ты не можешь снизить призывной возраст, – голос Назяленской был тверд, словно говорила она не с собственным королем, а с одним из многочисленных подчиненных, с молоденьким бойцом, только что пришедшим в армию. – Нельзя принуждать детей идти на войну, им не место посреди кровавой бойни. Николай вновь опустился позади нее, на сей раз со стеклянной склянкой в руке. Он вынул пробку и поморщился от едкого травяного запаха, ударившего в нос. – Я не собираюсь принуждать их, – возразил Ланцов. – Просто намерен позволить принимать в ряды армии добровольцев от шестнадцати лет. – Какой толк от таких солдат? Они слишком юны, неопытны, а значит, чрезмерно слабы. – У нас нет другого выхода, – Николай зачерпнул вязковатое снадобье и осторожными движениями принялся наносить на кожу возле раны, старательно избегая прямого попадания. – Перед отправлением на фронт они будут проходить подготовку. Думаю, что это поможет им стать более умелыми бойцами. – Если ты окажешься неправ, то это будет дорогого нам стоить, – Зоя отвернулась от него, а после добавила: – А им это будет стоить жизни. Николай не мог с ней спорить. Зоя с ее извечным рационализмом и чертовски трезвым взглядом на действительность была права. Но ряды обеих армий пустели, а другими вариантами, чтобы пополнить их, они не располагали. – Я знаю. Назяленская молчала, осознавая, что Николай и без ее слов способен почувствовать горечь отчаяния, что с новой силой всколыхнулось в ней. Долгие месяцы войны выковали между ними стальную цепь из взаимопонимания, которая с каждой потерей, пережитой ими бок о бок, лишь крепла. Ланцов закрыл склянку и, отложив ту, потянулся за бинтом. Белая ткань накрыла собой рану, оставленную одним из фьерданских солдат, а затем Зоя приподняла руку, позволяя ему пустить перевязь по кругу через переднюю сторону плеча. Николай связал концы бинта, а после спросил: – Не туго? – Нет. К тому же хуже, чем часом ранее, уж точно не будет, – ответила она, потянувшись за кофтой, лежащей рядом. На голубой ткани ровно в том же месте, куда пришелся удар фьерданского кинжала, алело кровавое пятно, в центре которого виднелся разрез. Вещь была безнадежно уничтожена, и видят святые, Зое хотелось, чтобы также безнадежно были уничтожены враги ее государства. Николай протянул руку к собственной рубашке, висящей на стуле неподалеку, и подал шквальной. – Рубашка с плеча его Величества, –произнесла Зоя, усмехнувшись, – Какая честь. – Думаю, что звание генерала все же позволяет тебе принять этот великодушный подарок, – заверил ее Николай. Зоя отложила кофту в сторону, к лоскутам, которыми Ланцов промывал ее рану, и король, поднявшись на ноги тактично отвернулся. Николай сделал несколько шагов в сторону, предоставляя девушке хотя бы какое-то подобие личного пространства. В следующее мгновение до его слуха донесся едва слышный шорох ткани, когда Зоя отложила прочь полотенце, которое до этого прижимала к груди. Рубашка Николая была ей велика. Белоснежная ткань сидела чересчур свободно и практически не ощущалась на теле, а ладони утопали в просторных рукавах, но внутреннее спокойствие, чью волну внутри нее всколыхнул запах мятных леденцов и морской соли, которыми всегда пах сам Николай, ничто не было способно затмить. – Мне нужно идти, – произнесла Зоя, пытаясь застегнуть неподатливую пуговицу на левом рукаве. Николай, обернувшийся лишь после ее слов, сделал несколько осторожных шагов в Зоину сторону, словно опасаясь, что она именно в этот самый момент сорвется с места и сбежит. Его взгляд прошелся по слишком свободной рубашке на ней, а затем задержался на глазах. Вглядываясь в синь морей, когда-то им покоренных, Ланцов взял руку Назяленской в свою и ловко продел пуговицу в петлю. Зоя смотрела на него с некоторым недоумением, но руку не отнимала. Лишь всматривалась в его лицо, словно пытаясь в знакомых чертах найти необходимые ей ответы. Ей следовала отправиться в госпиталь и заняться составлением списка раненных и погибших, или же пойти к себе и попытаться провалиться в короткий беспокойный сон. Но она все еще стояла на месте. – Останься, – просьба Николая прозвучала тихо, и лишь шевеление его губ позволило Зое убедиться, что это не иллюзия, созданная ее собственным сознанием. – Что? – переспросила она в тон ему. – Останься, – повторил король. – Просто побудь сегодня со мной. Зоя позволила себе замереть на секунду, но после качнула головой. Они не могли позволить себе такой роскоши. Не могли, черт возьми, играть во влюбленных пока гибла их страна, пока умирал их народ. Она не могла позволить себе подпустить Николая еще ближе. – Нет. – Зоя, война и без того отняла у нас многое. Оставь нам хотя бы эту пару несчастных часов до рассвета. – Николай, – шквальная попыталась отнять руку, но пальцы Николая все еще крепко удерживали ее ладонь. – Равке не нужна неопределенность между нами. Ей необходим король, а ее армии – генерал. – И она получает то, в чем нуждается. Мы оба бьемся за нее, – твердо ответил он. – Но мне ты тоже нужна, поэтому я прошу тебя: останься. Впервые в жизни сделай то, чего требует душа, а не гражданский долг. Зоя чувствовала, как что-то надломилось внутри нее. Вероятно, ее броня дала трещину. Материя, укрывавшая ее от невзгод долгие годы, треснула под натиском слов Николая, и Зоя, к своему удивлению, чувствовала лишь отрадное облегчение. Она вздохнула и в следующую секунду сделала шаг навстречу к своему королю. Объятия Николая были легкими. Он осторожно обхватил ее руками, стараясь не задеть перевязанное плечо, но Зоя вопреки невесомости прикосновений чувствовала мягкое покрывало безопасности, объявшее ее тело. Она могла бы дать волю слезам, но подобное было бы слишком для нее, поэтому Зоя лишь уткнулась носом в плечо Ланцова и позволила себе облегченно выдохнуть впервые за этот ужасно долгий день. – Все будет хорошо, – прошептал Николай. Действительность указывала на обратное, злорадно усмехаясь, но сейчас, удерживая Зою в своих объятиях, король чувствовал отголоски тепла, зарожденного в его душе надеждой. Слушая мирное дыхание Назяленской, он был готов вновь вести за собой государство, вновь был готов к борьбе. Может быть обещание, им данное было сладкой ложью, но в этот миг Николай всей душой верил в нее, и Зоя верила вместе с ним. Они способны победить в этой войне, принимая бой рука об руку. Засыпая этой ночью рядом с Николаем, Зоя позволила себе прошептать глупый, совершенно наивный, но не дающий покоя вопрос: – Завтра будет лучше, правда? Ланцов мягко огладил тыльную сторону ее ладони большим пальцем и ответил: – Правда. Этой ночью сквозь дрему, они не слышали отголосков привычных тревог. Оба они, израненные судьбой и войнами, ощущая тепло друг друга через прикосновения рук и легкую ткань одежды, чувствовали, как чистые бинты ложатся на глубокие душевные раны. Быть может, завтра и в правду будет лучше. Быть может, все будет хорошо.