Беречь и защищать (18+)

Герцог Ким Мано Суджи чувствовал себя во дворце принца Чонгука раскованно и свободно. Он, очевидно, неплохо знал расположение покоев здесь и легко и уверенно вёл Джина через коридоры с высокими потолками и галереи с массивными, украшенными литыми петлями дверями, при этом не переставая разговаривать с ним. В основном говорил именно он, а Джин, который успевал лишь оглядываться и восхищаться богатому убранству внешне столь мрачного дворца, только поддакивал ему или коротко отвечал на его вопросы. — Я бывал здесь, когда ещё папенька юного Чонгука здесь скрывался от назойливых своих советников, чтобы провести время в тишине, — говорил герцог Суджи, — и всегда здесь было свежо, чисто и уютно, сюда хотелось возвращаться. Однако нынешний владелец явно не жалует этот замок, так что теперь тут и пыли больше, и слуги не так вышколены. Да и вообще Его Высочество вовсе не домашний альфа. Не поймите меня превратно, милый герцог, однако полевые сборы, усмирение несчастных мятежников и осады учебных или настоящих крепостей ему ближе, чем прелести домашнего уюта и мирная жизнь рядом с любимым омегой. Джин невольно хмурился: то, что говорил этот омега, было весьма нелестным для принца, учитывая то, кому именно он это говорил. Однако Суджи, как начал называть его сразу про себя Джин, это, кажется, нимало не смущало. Он по-прежнему шёл лёгкой своей походкой вперёд и лишь иногда посматривал на Джина. И вот тогда по его взгляду Джин понимал, что герцог вполне отдаёт себе отчёт о том, что говорит: взгляд был цепким, острым и так и впивался в Джиново лицо. Суджи между тем продолжал: — Впрочем, он, конечно, ещё так юн и беззаботен, а возраст под хорошим и правильным присмотром, я хочу надеяться, даст свои плоды и приведёт с собой мудрость. Хотя, конечно, если он пойдёт в папеньку, который был, как вы возможно, знаете, весьма мечтательной и ненадёжной натурой, то… — Он остановился и в сомнении вздохнул, но потом вдруг тронул Джина, прикусившего в какой-то смутной досаде губу, за плечо и доверительно сказал: — Не думайте об этом много, милый герцог, я просто говорю, чтобы вы были в курсе. Но это всего лишь сплетни и догадки, а вы, конечно, составили уже о нашем прекрасном принце своё мнение? Суджи умолк и снова пытливо посмотрел на Джина. — Да… Пожалуй, — не совсем уверенно ответил тот и принуждённо улыбнулся. — Неважно, что я буду думать по этому поводу, важно, что будет думать принц Тэхён. — О, Вы лукавите, — протянул, насмешливо улыбаясь, Суджи, — я ведь наслышан о том, какую Вы играете важную роль в жизни принца. Джин кинул на него напряжённый взгляд и поджал губы, и тут же Суджи заговорил ласково и мягко: — Это ведь и понятно, дорогой мой герцог, Вы с ним почти с самого его детства! Вы его старший товарищ, его воспитатель и опытный друг, который не оставит юного омегу без поддержки и помощи, так что, уж конечно, принц Чонгук постарался произвести на вас наилучшее впечатление, не так ли? Голос Суджи зазвучал к концу речи совсем мягко, вкрадчиво, но что-то именно в этой его интонации внезапно болезненно задело Джина, и он, не желая себя выдавать, быстро опустил глаза. В сердце, словно кто-то ткнул в него иглой, чуть саднило, он пытался понять, что не так, — но не смог, так что просто слушал слова Суджи. А тот продолжал, словно между делом, говорить, негромко, однако каждое его слово отчего-то теперь врезалось в сознание Джина с болезненной ясностью: — Я наслышан, конечно, о том, что случилось в Белых горах, но, надеюсь, Вы, милый герцог, не вините юного Чонгука? Да, капитан Мин — его доверенное лицо, да, конечно, принц несёт ответственность за каждого из тех людей, кого посылает для такого важного дела. И, между нами говоря, я бы точно выбрал для этого дела кого-то посолиднее человека, столь недавно получившего свой чин. Да к тому же капитан Мин из такой простой семьи, из самых новых дворян, так что, как Вы понимаете, пыла королевской службы у него в крови нет. Суджи снова кинул взгляд на Джина, однако тот лишь чуть нахмурился: он не винил Мин Юнги в своём ранении, и слова омеги неприятно задели его, но возражать он не стал, лишь чуть покачал головой и отвёл глаза. Хмыкнув, Суджи продолжил: — И всё же капитан Мин — отличный альфа, сказать ничего дурного о нём не могу: на моей памяти это его первый такой серьёзный провал. Упустить горца, допустить, чтобы такого высокого гостя ранили — это, конечно, жестокая провинность. И Его Величество, уж конечно, примет все меры, чтобы капитан… — Нет, нет! — тут же воскликнул Джин, на самом деле дрогнув всем сердцем из-за мысли о том, что капитан Мин пострадает из-за него. — Он прекрасно выполнял свои обязанности, я и Его Высочеству об этом говорил… Он замер в нерешительности и даже остановился, пытаясь осознать, отчего вдруг так горячо заговорил. Кажется, слова Суджи его на самом деле напугали? Но ведь этот омега — он вообще кто такой, что так уверенно говорит от имени короля? — Вы так за него заступаетесь? — Глаза Суджи сузились, и в них снова заиграло лукавство. — Неужели правда то, что Вы и принц Тэхён подружились с этим лишённым деликатности солдаф… мхм… — Суджи поджал губы в ответ на удивлённый и сердитый даже взгляд Джина, который тот не удержал (это капитан-то Мин лишён деликатности?), и решил не договаривать. — Ладно, что же. Решать Его Величеству, а если Вам угодно, я могу походатайствовать за этого грубияна Мин Юнги, чтобы его не разжаловали. — Прошу Вас, — тут же чуть склонил голову Джин. — Мне ужасно будет неприятно, если из-за меня, из-за моего проклятого любопытства пострадал такой хороший человек. — Любопытства? — Суджи внезапно пристально заглянул Джину в лицо. — Думаете… думаете, это была просто случайность? — Что? — Джин растерянно заморгал и даже чуть отступил от него. — В каком смысле?.. — Хорошо, — тут же пошёл на попятную Суджи, — пойдемте же. Они уже были в том крыле, где поселили Джина, так что до его покоев оставалось несколько коридоров и лестница. И Джин, узнав знакомое ему место, выдохнул спокойнее. Отчего-то эта небольшая прогулка в компании красивого, но странно его раздражающего герцога Ким Суджи утомила его. И он на самом деле почувствовал, что вовсе не отдохнул с дороги, что вообще-то страшно устал. — Ну, что же… — Суджи деловито оглядывался и улыбался, кажется, вполне довольный увиденным. — По крайней мере, Вам на самом деле отвели комнаты в лучшем крыле этого замка. А вот мне так не повезло: меня поселили в промозглой восточной башне, словно в заточение к дракону отправили. — Он засмеялся, и Джин не мог не улыбнуться вежливо в ответ на это замечание. Но тут же спохватился и заботливо спросил: — Может, мы попросим принца Чонгука отвести Вам несколько комнат в нашем крыле, господин герцог? Следовало проявить вежливость и обходительность, этого требовал на самом деле этикет… На юге, по крайней мере, точно. Суджи лукаво блеснул на него взглядом, чуть прикрыл глаза и ответил весьма жеманно: — О, ну, что Вы, герцог, не стоит беспокоить нашего принца такими пустяками! Он пока всё ещё в обиде на меня за то, что я был слишком встревожен и возмущён его непозволительно вольным поведением в Хабе, когда он посмел ослушаться короля и… — Тут он остановился, словно колеблясь, а потом виновато поджал губы и, помедлив, сказал уже тише: — Однако, наверно, не стоит об этом. В целом, можно сказать, что мы не так чтобы ладим с принцем. И Его Величество король Монгун прислал меня со своим очень важным приказом к нему, именно чтобы мы смогли как-то поладить. Но, судя по тому, что он достаточно резко отказался видеть меня, когда приехал, я понял уже, что это будет нелегко. — Он печально вздохнул и снова кинул на Джина острый взгляд. — Но я Вам благодарен за заботу, герцог, это так приятно, что Вам небезразличны окружающие. Это правильно, поверьте: никогда не знаешь, кто может пригодиться тебе в дальнейшем. Джин нахмурился, пытаясь понять, что именно снова так задело его в словах или, может, тоне герцога — и снова не смог, так как Суджи уже снова, беззаботно оглядываясь, вёл его по красиво убранным тканями и камнем коридорам. — Знаете, — сказал омега после невольного непродолжительного молчания, — мне ведь даже почти не обидно, что принц так небрежен в отношении меня, его можно понять. Больше, и всерьёз, меня задевает то, что так же точно ведёт себя со мной мой драгоценный племянник, с которым Вы, как я понял, возобновили знакомство? — Суджи снова пытливо заглянул в тут же побледневшее лицо Джина и хмыкнул, а потом продолжил: — И это прекрасно, на самом деле, что вы можете так спокойно теперь разговаривать. Ведь все мы боялись, что после того, что случилось тогда, — вы же меня понимаете?.. Джин, сжав губы, внутренне подобрался, уже предчувствуя, что просто не будет. Так и оказалось. — Ну, прошу Вас, не принимайте мои слова близко к сердцу! — мягко заворковал Суджи. — Поверьте, никто Вас и принца Тэхёна ни в чём не винит. Давно не винит. Все уверены, что Его Высочество принц Чонгук как альфа должен был вести себя совершенно иначе — и тогда драгоценный наш королевский жених не сделал бы столь опрометчивого… ммм… броска. — В голосе Суджи совершенно неожиданно послышалась злая насмешка, и Джин в неприятном удивлении поднял голову, однако герцог уже исправился и продолжил совершенно иным, вполне добродушным тоном: — Так что предлагаю старое не поминать, а строить новое гармоничное будущее. В том числе и Вам, милый мой герцог. И в этом плане, возможно, будет легче, если Вы не станете пытаться найти доброе отношение со стороны моего племянника. Джин невольно вздрогнул от этих слов. — Что… Что Вы имеете в виду? — тихо спросил он, кидая на Суджи настороженный взгляд. А тот уверено и ласково улыбнулся и пояснил: — Как Вы понимаете, моему Намджуну вряд ли удалось забыть то ваше вмешательство в ссору принцев. Так уж получилось, что это весьма затруднило ему жизнь, а он человек непростой, прощать легко не умеет — как Вы, наверно, уже поняли из нашего с ним общения при Вас. Суджи остановился в виду двери, в которой Джин, смятённый его словами, внезапно с облегчением узнал дверь в свои покои. А потом герцог мигом разрушил затеплившуюся было надежду на душевный отдых, что проснулась у Джина, спросив: — Вы пригласите меня к себе ненадолго, или я Вас уже утомил своей болтовнёй? — О, нет, конечно, прошу Вас! — Если бы мог, Джин от досады ударил бы в стену кулаком, но умение держать лицо всегда было его сильной стороной и не срабатывало, как выяснилось, лишь когда рядом оказывался герцог Ким Намджун… И вот, кстати, о нём хотелось выяснить до конца, так что Джин едва слышно вздохнул и пошёл вслед за герцогом Суджи, который уже бесцеремонно входил в его комнаты, говоря на ходу: — Ах, ну, как же здесь у вас приятно! На самом деле, думаю, эти покои лучшие во дворце. Даже лучше, чем покои, отведённые вашему драгоценному принцу. Молодцы здешние слуги: тут и сухо, и прохладно, и приятно дышится. Он с видимым наслаждением потянул носом, блаженная улыбка разлилась по его губам мёдом, и Джин с болезненным вниманием отметил, что Суджи выглядит совершенно искренним, открытым и весьма добрым человеком. Однако то, что это прямо противоположно действительности, Джин знал точно. Просто его мозг пока отказывался до конца осознавать то, что он уже больше чувствовал, чем понимал: он вспомнил, кого именно напоминал ему герцог Ким Мано Суджи своими повадками, взглядами и лукавыми словами, которые проникают в душу и засеивают её семенами сомнения и неприязни. На мгновение Джин прикрыл глаза, осознавая и принимая это, и быстро пошёл к столику, на котором стоял кувшин с холодной водой. Он налил себе и залпом выпил. Да. Сомнений не было: благородный герцог Севера напоминал ему единственного альфу, которого Джин допустил до себя после истории с Ким Намджуном. Тогда он был уверен, что никто и никогда не сможет ему понравиться больше. А вот граф Ги Миёнсок смог.

***

Он подобрался к Джину близко. Слишком близко. Он мягко кутал доверчивого бету в ласку глубоких, светло-карих глаз, опутывал умелыми нежными речами, успокаивал одним присутствием своим — просто рядом за твоим плечом, Джи… Теплом веяло от его объятий — просто чтобы согреть, Джи, просто согреть, милый… Он опьянял Джина поцелуями своими, такими лёгкими и сладкими, что бабочки в груди трепыхались и — не бойся, милый, я отпущу, как скажешь, так и будет… ну же… ближе… Джин не сказал. Вовремя не сказал. Потому что одиночество пугало его тогда сильнее славы графа Ги — известного придворного красавца-ловеласа и дуэлянта, сильнее его быстрых и острых взглядов, которые иногда Джин умудрялся всё же ловить — и были они слишком какими-то… осознанными. Но бабочки в груди трепыхались и уверяли, что всё это пустое, что ничего подобного не сделает с ним граф Ги, что делал он, по слухам, омегам, с которыми его видели. Потому что Джин — особенный, ведь Миёнсок именно так и говорил: — Ты не такой, как все они, Джи… Рядом с ними — лишь о следующем думаю, а ты — всего меня себе забрал, понимаешь?.. Ну же, не бойся… Иди ко мне… Я ведь не трону, если… если ты не разрешишь… А Джин разрешил, потому что так томно и тяжко было внизу живота, когда Миёнсок целовал и ласкал языком ему шею в тёмном простенке Белого дворца. Он увёл Джина с шумного и крикливого королевского карнавала, где Тэхён весело и беззаботно танцевал со своими братьями, а вокруг всё так и било в глаза откровенностью: под масками всё можно, маски всё укроют, спасут от сплетен, от стыда и совести — да здравствуют маски! И Джин погибал в этой всеобщей открытости, среди шумной и пёстрой толпы — погибал, раздираемый желанием быть таким же, как они — беззаботным, откровенным, жарким и щедрым. Он погибал, а граф Ги Миёнсок показался ему спасением. И когда его потянули из большого зала под сень прохладной тёмной анфилады, он пошёл. Не сопротивляясь, он позволил прижать себя к стене, откинул с томным вздохом голову, опираясь затылком на эту стену, и закрыл глаза. — Джи, сладкий мой… свежий и чистый… ты такой чистый, мой мальчик… Граф Ги был на десять лет старше его, но выглядел, как античный бог — высокий и очень стройный, с гривой чёрных, как вороново крыло, волос, с красиво вырезанными губами и изящными всегда прохладными ладонями, он собрал, казалось, в себе всё, что Джину так нравилось в альфах. А ещё он был рядом, дышал в шею, гладил истомлённое воздержанием и неудовлетворёнными юными желаниями тело и шептал: — Пойдём ко мне в комнату, Джи, пойдём же… Я так долго ждал этого, мой мальчик… И Джин пошёл. Он позволил раздеть себя, рвано и сладко вздыхая от того, как умело ласкали его руки и губы альфы; он лёг и позволил лечь на себя, а потом покорно и нежно постанывал, когда Миёнсок мял его, выглаживая и выцеловывая, кусал ему шею, метя, называя своим. И даже когда пальцы альфы стали касаться потаённого, Джин лишь томно вздрогнул и закрыл глаза плотнее — пусть… для кого себя беречь?.. О, граф был умелым любовником. Он истомил, изнежил Джина, он долго и умело растягивал его, прежде чем с хриплым стоном погрузиться в тугое, нетронутое дотоле нутро — и снова шептал задыхающемуся от странных, приятно-болезненных ощущений Джину: — Ты так прекрасен, бета мой, бета… Свежий и чистый… ненадолго… Я сделаю тебя своим и… ты станешь покорным. Мой Джи… Мм… ты уже мой, ты уже… как и все… мы… Сладкий, ты просто… теперь мой… Он кончил внутрь, а потом умело и быстро довёл Джина рукой, заставив прогнуться и закричать от наслаждения. Так что первый раз Джина был воистину прекрасен. Таким счастливым, успокоенным и лёгким он себя до этого никогда не чувствовал. Но кроме того, он чувствовал себя любимым. Ведь Миёнсок укрыл его в своих руках, спрятал от всего мира в своей постели — и остался с ним до утра. Вернее, позволил остаться Джину. Утром альфа ласково шутил и улыбался, целовал в лоб и нежно поглаживал румяные щёки. А ещё посоветовал пока ничего не говорить принцу Тэхёну, чтобы не вызвать ненужную ревность. — Ревность? — удивился Джин. — Нет, мы… — Ах, милый мой, ты слишком юн, но ты должен помнить: принц Тэхён привык, что ты всегда рядом и что ты только его, — мягко улыбаясь, ответил Миёнсок, — он милый омега, но, как и все королевского рода, ревниво относится к своим слугам. Как бы он не стал злиться на тебя, если ты вдруг скажешь, что… полюбил. — Последнее слово прозвучал с придыханием, и всё в душе Джина запело от счастья. — Он поймёт! — пролепетал он. Но Миёнсок настаивал, убеждал осторожно и умело, и в душе Джина поселилось сомнение. Он всегда считал принца Тэхёна не просто своим воспитанником — они были очень близки. Но слова альфы смутили его. Он стал прислушиваться, присматриваться — и находить в Тэхёне признаки собственника. Омега на самом деле привык, что Джин рядом по щелчку пальцев, что его можно позвать в любое время — и он собачкой прибежит, что… Да много всего такого! В устах Миёнсока всё это звучало снисходительно открываемой наивному бете истиной, но ранило Джина очень болезненно, исподволь рождая в нём недовольство принцем и глухую, тучами на горизонте собирающуюся обиду. Миёнсок несколько раз пытался снова затащить Джина в постель, но получилось лишь раз, во время выезда королевского двора за город, во дворец Мьяльнори. Там их комнаты оказались странным образом рядом, и в ту ночь Джин снова задыхался под телом плавно двигающегося на нём и в нём альфы. Он жмурился от счастья и стонал в руку Миёнсока, который зажимал ему рот, так как стены были тонкими, а рядом были комнаты других придворных. Тогда… Да, в тот раз альфа целовал его особенно страстно, но любил всё так же нежно и мягко. Джин плавился в его руках и был счастлив: он снова чувствовал, что его любят. А через несколько дней граф сказал, что Его Высочество, брат короля принц Михён согласился взять их обоих в свою свиту на грядущую Большую охоту королевского двора. Джин охоты не любил, но Миёнсок был так рад, что он, робко улыбнувшись, согласился. Он и до этого видел, конечно, принца Михёна, и тот никогда не вызывал в нём ничего, кроме лёгкой стыдливой какой-то брезгливости: как можно было быть таким неприятным одновременно и внешнее, и внутренне? Принц слыл и был отвратительно развратным, откровенно наглым и жестоким. Мало кто из приличных людей задерживался в его свите надолго, но своих верных миньонов он содержал богато, одаривал щедро, и говорили, что платит он им за издевательства, которым они подвергались на его пьяных вечеринках. Но просто съездить с ним на охоту, на один раз — почему нет? Особенно, если рядом будет любимый альфа? Только вот любимый альфа под предлогом приватного разговора завёл Джина в большой белый шатёр, в котором были поставлены пара оттоманок, небольшой уютный диванчик и столик с закусками и вином, и ушёл, попросив подождать. Через несколько минут после этого вместо него в шатёр вошёл принц Михён. Он не выглядел удивлённым, но сказал, что такого драгоценного подарка на свой День рождения от любимого друга, графа Ги, он не ждал. Что на самом деле очень давно присматривается к вкусному и сочному бете Ким Сокджину (так и сказал — «вкусный и сочный бета», как о куске мяса), и вот теперь наконец-то сможет попробовать. Джин так растерялся, что замер кроликом перед удавом, и лишь поэтому принцу удалось приблизиться к нему, схватить и грубо повалить на ложе. Михён не церемонился, лапал жёстко, довольно кряхтел и шипел, что, раз уж согласился быть подарком, так надо было сразу раздеться. — Такие подарки голыми дарят, бета… Ммм… какой же ты свежий… прав Ги, есть в тебе что-то от ангела… А я давно хотел попробовать с ангелом… ну же… чего ты? Давай, давай… а то скоро меня хватятся егеря… На самом деле, Джин и не помнил, сколько раз и по каким местам бил. Благо, уроки боя без оружия, на руках, по методу Танских бойцов, он не пропускал, ходил на них вместе с Тэхёном трижды в неделю за весьма солидные деньги. Но вот — окупилось. Потом он не мог вспомнить и то, зачем несколько раз жестоко ударил уже скулящего и умоляющего о пощаде альфу в живот и один раз с силой носком сапога в пах. Но, может, принц Михён и врал, что это было в конце. Скорее, с этого Джин начал. Неважно. Важно то, что потом ему так и не удалось больше ни разу встретиться лицом к лицу с графом Ги. Тот бегал от него, как от чумы, в лице менялся, если видел его в зале Белого дворца. После, уже будучи в ссылке, Джин и вовсе услышал, что альфа взял замуж давно сговоренного для него богатого и знатного омегу и уехал в имение, отойдя от дел двора. Тэхён получил эту историю в скомканном и невнятном виде, но, сидя рядом с Джином, которого трясло после очередного жуткого сна, где он снова оказывался под грузным, пахнущим потом и чесноком альфой, юный омега клялся, что, если представится возможность, он уничтожит графа Ги. — Дяде сделать ничего не смогу, — цедил сквозь зубы, кривя рот в злобе, Тэхён, — но эту гниду… — Не надо… так говорить… — шептал Джин. — Забудем… Прошу вас, мой принц… Никто не виноват в том, что я оказался такой лёгкой добычей… Простите меня… — Он обнимал Тэхёна и прижимался лицом к его виску. — Простите меня за всё. — Да за что? — вскрикивал Тэхён тонко. — Ты всё говоришь о прощении, всё просишь… А я не понимаю, за что должен прощать тебя, Джини? «За то, что верил тому, кто говорил плохо о тебе, радость моя, — думал Джин. — За то, что был таким тупым и поддался мерзавцу, позволил сделать из себя посмешище… За то, что теперь меня выгонят, а ты… ты, моя радость, останешься один в этом клоповнике… Прости, прости меня, мой принц, я такой глупец!»

***

— О чём Вы так глубоко задумались, мой милый герцог? Джин вздрогнул и в каком-то смятении вскинул глаза на близко к нему подошедшего Суджи. Он невольно попробовал отступить, однако упёрся в стол, с которого брал воду, и замер, глядя, как герцог Ким подходит ещё на шаг и, осторожно потянув руку, касается легко и мягко его щёки. Пальцы у Суджи были тонкими и длинными, прохладными и приятно сухими… Словно заворожённый, Джин смотрел на то, как скользит по его лицу взгляд омеги, как в нём зажигаются глубокие светлые звёзды, а потом по губам Суджи растекается медовая улыбка. — Вы просто невероятно красивы, герцог Ким, Вам ведь говорили об том? Джин хрипло кашлянул, пытаясь сказать что-то, но Суджи вскинул взгляд, властный и тёмный, глубокий — этот взгляд повелевал замереть и прикрыть глаза, отдаваясь этой странной и такой неуместной ласке. — Но не это главное, — низким и странно волнующим голосом произнёс Суджи. — Вы невероятно обаятельны… когда улыбаетесь, это так мило и невинно, но когда вот так смотрите, ваши глаза — такие горячие… тёмные… Вы пленительны в этой своей двойственности, прекрасный герцог… Что же… Возможно, в этом есть смысл, а идея не так уж и… И внезапно пальцы Суджи осторожно погладили губы Джина. Это было неожиданно щекотно и раздражающе, Джин вздрогнул — и словно очнулся. Тут же отступил в сторону, не сводя смятённого взгляда с уже мягко улыбающегося как ни в чём не бывало, герцога Суджи. — Простите, — сказал тот, — кажется, я смутил Вас? Мне казалось, что омеги юга более открыты к проявлениям симпатии, разве нет? — Я... не омега… — хрипло выговорил Джин и мучительно сглотнул, не отводя напряжённого взгляда от чуть выгнувшего бровь Суджи. У него было ощущение, что он только что шагнул в болото, и теперь из него будет трудно выбраться. Его топила уверенная ухмылка на губах Суджи и беспокоило то, как хищно смотрел на него герцог. — Ах, да, — сказал Суджи, неожиданно обезоруживающе хлопнув ресницами, — простите. Но вы так очаровательны, что я не смог удержаться. Увы, не зря меня при чопорном северном дворе считают слишком откровенным и неправильным. Однако некоторым… — Он внезапно зло прищурился и мстительно ухмыльнулся. — ...очень даже нравится это. А значит… — Он окинул внимательным взглядом медленно переводящего дыхание Джина. — …понравитесь и Вы, прекрасный Ким Сокджин. Джин дрогнул на своём имени, но тут же нахмурился. Этот омега был странным и действовал на него странно, и это надо было прекращать. Понял это, видимо, и Суджи поэтому спокойно прошёлся по комнате, задевая рассеянно вещи и мебель кончиками пальцев, а потом, ловко развернувшись, уселся в пышное старинное кресло, что стояло у окна, сложил руки на коленях и весьма светским тоном спросил: — Так о чём это мы с Вами говорили, милый герцог? — Вы хотели объяснить мне, почему я не должен искать дружбы Вашего племянника, — ответил Джин, старательно собирая себя. Он сел в кресло напротив омеги и уставился ему в лицо. А Суджи нахмурился и вздохнул. — Видите ли, — начал он послушно, — как я уже сказал, во-первых, Ким Намджун, хотя и весьма примечателен своей смелостью, силой и верностью своему принцу, на самом деле злопамятен и даже мстителен. Для альфы это, конечно, не лучшие качества, но что поделаешь: у него была ужасная жизнь. Нет, нет, я не обвиняю Вас! — Суджи снова чуть заискивающе улыбнулся. Джин и не собирался ничего говорить. На него Намджун вовсе не произвёл впечатление мстительного и обиженного жизнью человека, так что мнение Суджи его лишь удивило. А тот между тем продолжил: — Кроме того, у него в ближайшем будущем намечается весьма сложное время. — Джин насторожился и невольно отзеркалил жест Суджи, так же сложив руки на коленях. А омега, снова вздохнув, сказал: — У нашего герцога подходят весьма неприятные сроки, которые были ему поставлены его жестоким дедом. Тот оставил ему наследство — огромное, надо признать, — но выдвинул условия: если герцога Ким Намджуна никто не согласится взять замуж до его тридцатилетия, то всё, что он имеет, — и титул Первого в своём роде, и большой семейный замок, и деньги — много денег, особенно учитывая то, что Намджун совершенно не умеет их тратить, они лежат у него мёртвым грузом... В голосе Суджи послышалась злая досада, но он тут же снова сменил её на светскую вежливость, улыбнувшись. — Впрочем, это, конечно, его дело. Только вот день рождения нашего милого гордеца приближается, лето кончится, а вместе с ним — и время на то, чтобы остаться при деньгах и власти, которую они ему дают. А он… Суджи вздохнул, и Джин снова ощутил то же самое, что когда-то — сто лет, кажется, назад, — чувствовал подспудно в некоторых словах и вздохах графа Ги Миёнсока: всё это было насквозь фальшивыми! Отчего у него было такое ощущение, он бы не сказал, но да, так это и было. Суджи не жаль Намджуна — он, кажется, весьма доволен был тем, как плохо складывались у его племянника дела! — А что же тогда будет с его деньгами? — осторожно спросил Джин. — Они перейдут тому, кто в нашем роде стоит сразу за ним. — Суджи очаровательно улыбнулся и невинно взмахнул ресницами. — А так уж получилось, что это мой сын, Хёнджин. У Джина сжалось всё внутри от того, как откровенно насмешливо это прозвучало. Но вдруг Суджи нахмурился и строго поджал губы. — Надеюсь, вы не думаете, драгоценный герцог, что я рад этому? — Джин растерянно моргнул: именно так он и думал. Однако Суджи надменно вскинул подбородок и сказал чуть раздражённо: — Я достаточно богат, господин герцог, чтобы мой сын ни в чём не нуждался, особенно в подачках старого глупца, который спятил к старости окончательно и поставил такое условие своему искалеченному внуку! Тому внуку, который ухаживал за этим стариком, был рядом с ним несколько последних месяцев его жалкой жизни! И вот она — награда за эту извечную Намджунову глупую доброту. Дед и не подумал о том, что никакой омега не захочет себе такого мужа! Ему было наплевать на то, что будет с Намджуном, как он будет себя чувствовать, получая отказ за отказом! Правда, — тут же чуть тише и с лёгким презрением добавил Суджи, — этот гордец, Джун, не особо-то и старался. И сколько бы мы ни пытались наставить его на путь истинный — отказывался пробовать и добиваться всегда, когда можно было отказаться! Джин едва мог перевести дыхание: сердце у него снова билось подраненной птицей, трепеща от одной мысли о том, как больно и горько было герцогу Киму, поставленному в такие условия — ещё и ставшие, очевидно, всем известными! Как же горько, как, наверно, обидно было ему, что с ним поступили так жестоко, что судьба к нему так несправедлива! И то, что он, Ким Сокджин, частично виноват в этом, больно било ему под рёбра и заставляло затаивать дыхание, едва не шипя от этой боли. А Суджи вдруг как-то странно, внимательно и опасно глянул на него и тут же принуждённо улыбнулся. — Я вижу, что Вы неравнодушны к судьбе моего несчастного Джуни, — сказал он, и Джин невольно дрогнул внутренне от того, что его едва ли не поймали. — Ну, так я хочу Вас успокоить, милый герцог. — Суджи торжествующе улыбнулся и произнёс чуть громче, увереннее: — На ближайшем балу я представлю моему Джуни того, кто сможет стать ему настоящим подарком! Я нашёл для него омегу, который согласился стать его супругом и разделить с ним его судьбу! Завтра он прибудет сюда — и я помогу моему Джуни остаться богатым. А может, и счастливым тоже. Поверьте мне: я люблю своего племянника и вовсе не держу на него зла. Герцог? Вы так побледнели... Вам дурно?