Беречь и защищать (18+)

— Он прекрасен, Минхо! — Тэмин шёл вперёд, к своим покоям, не оглядываясь, и на то были причины: такого выражения на лице своего верного начальника стражи он никогда не видел. Минхо был совершенно выбит из колеи и, кажется, слишком мрачен, вопреки тому счастью и довольству, что было на лице его короля, когда тот покинул покои своего жениха. Тэмин не сразу даже и понял, почему Минхо ни о чём его не спросил, да и ему самому отчего-то вмиг расхотелось ему о чём-о рассказывать, когда альфа склонился перед ним и тихо сказал, что гость ждёт его по-прежнему в его покоях. Самого Тэмина переполняли чувства, однако выражение лица Минхо, его тихий голос и главное — застывшее в глазах болезненное напряжение — всё это, словно порыв ветра, притушило энтузиазм, с которым он вышел от Сокджина. И мгновенно вспомнил Тэмин, где находится, кто рядом с ним и что ему предстоит, прежде чем он сможет взять своего лебедя — и стать счастливым. Но теперь он был уверен: у него всё получится. И Минхо ему поможет в этом — хочет он того или нет. И раньше далеко не всё, что делал Тэмин, вызывало у него восторг, однако ни разу этот чудесный, самый лучший на свете альфа его не подвёл и всегда, если и противостоял ему, то только в интересах его самого, Бантана или справедливости. Так будет и сейчас, ведь прекрасный принц по имени Ким Сокджин должен и может сделать счастливым печального короля Монгуна, дать уверенность в том, что этот король достоин своих предков — ради блага и процветания Бантана, а ещё — разве это не будет самым справедливым решением — отдать настрадавшемуся так сильно Тэмину этого великолепного бету? Поэтому надо было как можно скорее настроить Минхо хотя бы немного на положительный лад в отношении Сокджина. И Тэмин убеждённо стал говорить по дороге к себе о том, что Сокджин не только красив, что он скромен, честен и почтителен, что знает этикет и выглядит истинным Первым принцем. Минхо слушал молча, а когда и Тэмин замолчал, спустя несколько мгновений и пару пролётов лестницы, которая вела в башню, где располагался королевский кабинет, сказал: — Я очень рад, что тот, кого посоветовал Вам герцог Суджи, настолько вдохновляет Вас. И хотя мне кажется странным, что Его милость дал столь полезный в этом отношении совет. — Он остановился, словно набирая дыхания, и Тэмин невольно замер на месте, ожидая продолжения. — Однако мне кажется, что сейчас пока рано говорить о порядочности и особенно — преданности герцога Ким Сокджина. Он верен и предан только своему принцу, думаю, и его лояльность будет напрямую зависеть от того, как Вы, Ваше Величество, будете относиться к омеге, к которому, насколько я помню, он испытывал весьма тёплые чувства. — Что же, — упрямо вскинул голову Тэмин и толкнул дверь в свои покои, не давая Минхо сделать это для него, — и пусть. То было семь лет назад, много всего произошло с того времени… — Да, конечно, — совершенно неожиданно перебил его Минхо и тут же склонил голову, прося прощения, но тем не менее продолжил: — Многое измениться могло, да и изменилось точно, однако он, не раздумывая, последовал за этим милым омегой в страну, с которой у него лично связаны весьма неприятные воспоминания, не так ли? — Тэмин нахмурился, но не нашёл, что возразить. Минхо же добавил: — Я ничего не утверждаю, не поймите меня неправильно, Ваше Величество, у меня нет никаких сомнений, что герцог Ким Сокджин — прекрасный человек и вполне способен стать Вам лучшим мужем, будь он благословлён Златогранной. И всё же я прошу Вас быть с ним осторожнее в словах и испытать его верность и преданность, прежде чем допускать его в своё драгоценное… — Он запнулся и кинул на напряжённо на него и глядящего короля взгляд, полный такого чувства! — …самое драгоценное сердце. У Тэмина в груди плеснуло горьким и сладким, он прикрыл глаза, чтобы не видеть той боли и тревоги, что была в глазах Минхо и едва слышно сказал: — Я понимаю, не думай… Однако же вот и Чонгук тоже написал, что этот южанин — человек прекрасный не только лицом, но и душой… Я ведь могу ему верить? — Принц Чонгук написал Вам? — переспросил его Минхо отчего-то напряжённым голосом, в котором уже не были и капли прежнего чувства. — Да. — Тэмин быстро вынул письмо из кармана сюркота и подал альфе и добавил: — И поверь, я последую совету Чонгука, Минхо. Я должен, понимаешь?.. — Он заколебался, но продолжил твёрдо: — Думаю, я смогу добиться от Сокджина если не взаимности, то хотя бы солидарности. И мне будет легче… — Он прямо посмотрел в глаза Минхо, который вскинул на него взгляд, оторвав его от уже раскрытого письма. — Мне будет очень приятно, если ты тоже станешь нашим с моим будущим супругом союзником. Минхо тут же снова склонил голову и тихо ответил: — Я всегда только на Вашей стороне, Ваше Величество, надеюсь, ни разу я не дал Вам повода усомниться в этом. Тэмин тепло улыбнулся и, положив руку ему на плечо, сжал её. — Не уходи далеко. Мой разговор не будет долгим. А потом, если наш гость будет достаточно понятливым и покладистым, немедленно иди в темницу и сделай всё, как мы договорились. Минхо ответил ему короткой скупой улыбкой и снова поклонился ему. «Надо будет что-то сделать с этими поклонами, — немного раздражённо подумал Тэмин, отворачиваясь от него, — кажется, он просто скрывает от меня свои глаза, когда вот так кланяется, хитрец…» И он открыл дверь в свой кабинет, сделал несколько шагов и, усмехаясь, чуть прищурился, а потом выгнул бровь, глядя на тут же поднявшегося ему навстречу альфу: — Ну, здравствуй… братец. Что? Отчего такое выражение? Не ожидал?..

***

Всё было не просто плохо — ужасно. Джин лежал без сна уже которую ночь, ворочался под нежнейшим шёлковым одеялом на свежем белье, пахнущем мягкой и нежной лавандой — и не мог уснуть. Едва закрывал глаза — вставали перед ним тёмные от горя и гнева глаза Намджуна, а в ушах звучал его голос: — Это напрасно… Я никогда не отпущу тебя, слышишь? Никогда не отпущу, звезда моя… Ком горечи перекрывал Джину горло, слёзы жгли глаза, а сердце занималась пожаром страха: он ошибся, он страшно ошибся! Он был уверен, что сможет, что выдержит, что долг и честь не пустые для него слова, а значит, он исполнит свой долг перед Истинным Королевством, страной, которая взрастила его и дала всё, чего мог бы он пожелать. Он на самом деле почти убедил себя в этом, пока ехал до Хаба, и лишь навязчивое внимание герцога Суджи, который настырно напрашивался то ему в карету, то на разговор — мешало ему полностью сосредоточиться на том, что ему предстояло. Однако он это выдержал, ловя чутко в речи Суджи, который явно был настроен весьма сластолюбиво в отношении него, обрывки сведений о короле Монгуне. Сокджин горько жалел, что не расспросил о нём ни Чонгука, ни… Нет, нет. Намджуна — нет. Это было бы слишком жестоко. Да и Чонгуку было не до него. Оставался только Суджи. А тот уверял, что Монгун — прекрасный горячий альфа, который оценит красоту Джина, что станет милому бете настоящим мужем и тот забудет рядом с королём все свои прежние увлечения. Такая лестная характеристика из уст Суджи никак не способствовала, конечно, тому, чтобы Джин проникся хоть каким-то уважением или благосклонностью к навязанному ему супругу, так что он вступил под своды Большого дворца в Хабе полный решимости отстаивать свои права на уважение и гордость. Однако эта решимость сразу дала сбой, когда его отвели в чудной красоты покои, ласковые и отлично выученные слуги быстро и ловко помогли Додже искупать Джина, одели в богатый и очень удобный костюм — красивый и ему прямо по росту и размеру, а потом пришёл королевский церемониймейстер, граф Лё, и склонился перед ним в глубоком поклоне. Джин растерянно поклонился в ответ, однако тот тут же выпрямился и покачал головой: — Никогда больше и никому не кланяйтесь, Ваша Милость, — торжественно сказал он. — Вы — будущий Первый Принц, второе лицо после короля, а значит, только ему должны оказывать эту честь — видеть вашу склонённую голову! — Спасибо, — тихо сказал Джин, невольно робея перед этим солидным и мощным красавцем-альфой, который, несмотря на преклонный возраст и белоснежные кудри и бороду, говорил с ним с величайшим почтением и сиял на него глазами, полными искреннего восхищения. — Это Вам спасибо, прекрасный герцог! — словно не удержав чувства, звучно произнес граф Лё и снова склонился перед ним в глубоком поклоне, а выпрямившись, продолжил: — Я уже и не чаял увидеть, как наш прекрасный и могучий король Тэмин станет мужним гордым альфой! Наконец-то он заткнёт всем этим горе-царедворцам их бесстыжие рты! — Последние слова альфа произнес с искренним негодованием и стукнул себя кулаком в грудь. — Я был уверен! Я убеждён был, что наш король обязательно однажды найдёт того, кем мы будем гордиться, кого почитать будем, как Звезду истинную на небосклоне нашего двора! И вот, Златогранная услышала мои молитвы, а также молитвы всех верных королю дворян — и подарила нам Вас! Спасибо Вам! — И он снова склонил свою гордую голову, приветствуя Джина, его силу, молодость и красоту. Джин же слушал его в полной растерянности. На самом деле он надеялся, втайне, глубоко в душе, ещё надеялся, что сможет убедить короля не брать его замуж, и прямым и первым аргументом было то, что двор не примет Принца-бету! Не должен принять, ведь Джин не сможет в полной мере соответствовать целям такого брака! Да, Пак Чимин — пусть помогут ему боги! — говорил ему, что наследник не самое важное, да и Суджи что-то там такое упоминал, однако в голове Джина это не укладывалось. Именно поэтому он осмелился заикнуться о этом: — Я Благодарен Вам, граф, за столь лестное мнение обо мне, которого я, конечно, не стою, но оно приятно. — Он слабо улыбнулся в ответ страстно вздохнувшему альфе и остановил слова, которые явно были уже готовы сорваться с его губ: — Прошу Вас! Не смущайте меня! Лучше просветите меня в таком… ммм… щекотливом вопросе: неужели Его Величество, и двор, и Совет могучего Бантана не опасаются брожений в народе, когда люди узнают, что я — бета, а значит вряд ли смогу подарить Вашему королю наследника? Он произнес это на одном дыхании, и лишь после этого осмелился заглянуть в глаза графу и тут же смешался и растерялся ещё больше от мягкой насмешки и лёгкого недоумения, что нашёл в них. — Наследника? — Граф Лё снова цокнул и покачал головой. — Я вижу Вас это мучает, Ваша Милость? — Джин потерянно кивнул, и граф Лё улыбнулся чуть покровительственно. — Вам точно не стоит беспокоиться об этом, драгоценный герцог. Очерёдность наследования престола Бантана достаточно чётко зафиксирована в «Титулонаследии» — главной книге королей нашего Государства. И поверьте, по какой бы причине у нашего милостивого короля Монгуна ни отсутствовали наследники, трон никогда не окажется во власти иного рода, кроме благословенного рода Хон. — Граф неожиданно поднял голову, коснулся губ кончиками пальцев и легко махнул рукой вверх, словно посылая воздушный поцелуй. — Да осветит Златогранная Звезда путь и деяния их, достойные славы в веках! — Он украдкой кинул взгляд на таращащегося на него во все глаза Сокджина и вдруг тревожно прищурился. — Отчего же Вы не отдаёте почесть, Ваша Милость? Джин растерянно захлопал ресницами, а граф Лё, вздохнув, повторил свой жест. — Когда кто-то упоминает Имя Королевского Рода, все вокруг обязаны послать молитву свою за него Звезде. И делается это вот так. Джин быстро повторил за ним жест, и граф Лё удовлетворенно улыбнулся. — Вы делаете это с непередаваемой грацией, прекрасный наш герцог! — с искренним восхищением сказал он. — И это тоже! Мы и впрямь были благословлены самой Златогранной! Джин рвано вдохнул и снова спросил, понимая, что, возможно, задаёт слишком много вопросов, но не в силах удержаться: — Прошу Вас, скажите мне: кто наследует Его Величеству королю Монгуну, да продлят боги его путь и время? — Его сын-альфа, конечно, — бодро сказал граф Лё. — Но если Звёзды не наградят его ребёнком от законного венчанного на царство Первого Принца и он не признает своим ни одного из выявленных бастардов — простите меня за такие подробности, но такова истина — то тогда власть примет его младший брат по прямой линии, принц Чонгук, так как на данный момент нет иных законных принцев, то есть королевских отпрысков, признанных покойным королём Юхо — да святится его имя рядом со Звёздами в тиши Дня и при сиянии Ночи. — Граф Лё выдохнул, произнеся эту длинную фразу, и заглянул в глаза Джину. — Что с Вами? Я всё же огорчил Вас? — Нет, — едва смог вымолвить Джин, борясь с подступающим к горлу отчаянием. — Что Вы! Я благодарен Вам. Однако я так ужасно устал… — Да, да, конечно, — неожиданно засуетился граф Лё, досадливо морщась и цокая, — конечно, я совсем замордовал Вас своими разговорами, простите старика! Но я сюда пришёл, чтобы передать Вам подарок Его Величества на Ваше прибытие! Внесите! — Он крикнул последнее слово так неожиданно громко, что Джин невольно вздрогнул. Дверь в гостиную его покоев открылась, и двое слуг торжественно внесли на богато украшенных вышивкой шёлковых подушках две обитые алым бархатом плоские шкатулки. Джин было вдохнул, чтобы возразить, но граф Лё опередил его: — Это дар нашего щедрого короля своему драгоценному жениху в знак благодарности за то, что он оказал честь и прибыл к нам во дворец, согласился стать надеждой и опорой нашего государства, правой рукой и счастьем нашего государя! Сюда! — приказал он слугам, и те положили подушки на небольшой туалетный столик у окна. Граф Лё подошёл к коробочкам и откинул крышки. И тут же мягкий свет от переливающихся под заходящим солнцем камней разлился, привлекая всё внимание Джина. Он не то чтобы разбирался в подобных украшениях, у него самого не было слишком большого в них разнообразия, так как он почти не носил их, но то, что перед ним лежат колье и цепь на парадный сюркот чудной красы и огромной ценности, старинные, тяжёлые и истинно драгоценные, он понял сразу. Джин склонился над шкатулками и стал рассматривать подарок короля. Колье состояло из изящных золотых цветов, украшенных в центре каплями рубинов, сапфиров и изумрудов, смотрелось оно одновременно и крайне весомо, и изысканно, и явно предназначалось омеге с хрупкой и нежной белой шеей. Цепь же была даже на вид тяжёлой, с драгоценной чеканкой и прихотливым плетением. Такую не зазорно было бы надеть и любому альфе королевской крови: она сразу покажет и вес его в обществе, и то, что он достоин уважения, раз такая ценность дополняет его облик. «Это он так подчёркивает, что видит во мне и альфу-друга, и омегу-любовника, — подумал Джин и горького усмехнулся. — Нет, нет… Это уж я так… додумываю… Я для него игрушка, утеха в постели. Хотя главное всё же, наверно, что это замужество сможет стать его защитой от нападок его врагов. Как там говорил Чимин? Если альфа не замужем, он не достоин власти, он не считается ответственным и сильным? Впрочем, судя по тому, что болтал проклятый герцог Суджи, этот Монгун возьмёт от меня своё в любом случае, а это — так, чтобы не сильно плакал, когда он меня… И всё же… Как красиво… и любезно. Я сам-то никаких украшений не взял, конечно, а как же предстать перед всеми этими высокомерными омегами двора — в своих простых одеждах и без камней? Что же… — Он почувствовал, как снова защипало глаза. — По крайней мере, в этом он не прогадал и это всё весьма уместно. И покупает он меня задорого…» — Я рад, что Вам нравится, Ваше Высочество, — неожиданно над ухом сказал граф Лё, и Джин поднял на него чуть испуганный взгляд, так как задумался накрепко, а он, показав глазами на драгоценности, сказал с придыханием: — Это украшения Его Высочества Первого Принца Манмёна, папеньки нашего короля. Его Величество очень дорожит ими, никогда никому не отдавал их, хотя некоторые… — Голос графа стал неприязненным. — …и очень бы были не против. — Он выдохнул и, словно извиняясь, склонил голову. — Простите меня и не берите в голову. Главное — что они наконец-то обретут достойного… воистину достойного владельца! Ну, отчего же Ваши глаза по-прежнему так грустны! — В голосе графа Лё послышалась тревога. — О, Звезда, неужели слова мои Вас расстроили? — Ну, что Вы, — хрипло выговорил Джин, поспешно отворачиваясь и стирая со щеки невольно покатившуюся слезу. — Напротив… Это было очень трогательно. — Ах, милостивые звёздочки! Ах, как же Вы чувствительны, драгоценный герцог! — Граф Лё захлопотал вокруг него, быстро закрыл коробочки и едва не под руки проводил к дверям спальни. — Отдохните! Непременно отдохните, прежде чем Его Величество придёт к Вам с визитом! Я передам графу Ли, начальнику королевской охраны, чтобы задержал его, чтобы дать Вам время прийти в себя! Уж этот шустрый малый найдёт, чем занять короля. Джин посмотрел на добродушного старика с благодарностью и, поколебавшись, спросил: — Его Величество намерен прийти сегодня же? — Думаю, да, — уверенно кивнул Лё, — он так ждал Вас! Как и все мы. Но он, конечно, поболее всех! Последние месяцы у него выдались очень беспокойными, никто из нас и не знал, что он готовится принять обеты благословения Звёзд, а он ведь знал и ждал Вас так долго! Он вряд ли устоит. Но пару часов у Вас есть, обещаю Вам! Эту пару часов Джин потратил на то, чтобы успокоиться и прийти в себя от того удара, который, сам того не подозревая, нанёс ему этот милый старик. Пришёл к выводу, что надежда, пусть и зыбкая, всё же оставалась. Возможно, несмотря на ту любовь и благоговение, с которыми говорил о нём граф Лё, король Монгун на самом деле окажется неприятным человеком, жестоким и похотливым — таким, который подходит герцогу Суджи, раз уж они любовники. А значит, ему можно и нужно будет оказывать сопротивление во всём. Он не будет заслуживать доброго отношения, и тогда начавшие его не на шутку беспокоить постельные дела Джин сможет решить в свою пользу и выйти из ситуации с наименьшими потерями. Договориться, как он изначально и думал, пока не встретил Намджуна, пообещать будущему супругу послушание и верность в обмен на неприкосновенность, что-то ещё… То, что этот самый будущий супруг будет таким… таким добрым, мягким, таким искренним и деликатным — этого Джин никак не ожидал! И это привело его в окончательное отчаяние! Одно дело — противостоять злу, бороться с ним, предотвращать его козни и гордо проиграть в случае, если оно окажется слишком сильным. Проиграть — и умереть с честью. И другое дело — противостоять такому, как король Монгун! Глаза этого альфы были выразительными и изогнутыми рисунком, как у оленя, они сияли искренним восхищением, когда он смотрел на совершенно потерявшегося Джина, и в них — глубоких и ласковых — плавали звёзды! Чёрты его лица были не просто правильным — идеальными, а губы, даже когда он не улыбался, таили светлую нежность этой улыбки. И в то же время его широкие плечи, гибкий стан, тонкая талия, лихо перехваченная поясом с драгоценными наклёпками, были захватывающе, по-альфьи привлекательными. И руки у него были тёплыми, и губы мягкими и приятными, и слова — ласковыми и полными света. И весь он был сплошным предательством со стороны так жестоко посмеявшихся над Джином и его планами богов! Он пообещал Джину покой и время на восстановление сил — и исполнил своё обещание. Никто не потревожил несчастного бету за эти пять дней, за ним ухаживали, словно он был самым драгоценным гостем… нет, словно он был обожаемым владельцем замка! Слуги улыбались ему с искренней радостью, и он невольно подслушал несколько их быстрых разговоров-шепотков. Из них он понял, что все слуги в Большом и Малом дворце очень любят короля Монгуна и все рады тому, что ему в мужья достанется такой красавец — да ещё и добрый, неприхотливый, некапризный, не то что… — тут они замолкали, а Джин снова прикусывал до боли губу: все, все его сравнивали с герцогом Суджи! И всегда — в пользу Джина, и всегда — до боли страшно! Он чувствовал, что погибает. Его затягивало, его заманивало в эту жизнь — такую мирную и, казалось, сулящую лишь покой и счастье! Да, он понимал, что это, скорее всего, ложь, что дворец, в котором правили такие, как герцог Суджи, не мог быть местом покоя и правды, и всё же… Эти пять дней поколебали его уверенность в том, что он обречён на несчастье. Но даже эти пять дней умиротворения и размышления не позволили ему до конца смириться. Он не забывал о Намджуне ни на секунду. Ни на один короткий мог не была его душа тиха, а сердце свободно от острой иглы боли из-за расставания с этим альфой. «Помоги мне, — шептали его губы в судорожном и нелепом обращении непонятно к кому, — помоги слышишь? Мне нужно что-то решить, мне нужно понять… просто понять, что делать дальше… Оставь меня, исчезни из сердца — или… Приди и забери меня! Помоги… помоги же мне… Иначе я пропаду».