радужный поцелуй

— Не лучше ли попасть в руки убийцы, чем в мечты похотливой женщины? Ф.В. Ницше

***

Когда она выдыхала последний дым тонкой сигареты, она никогда не знала, обо что ее затушить. Поэтому сигаретку она бросала легким движением руки, вальяжно потряхивая пальцами, растирая их друг о друга. Сигаретка падала вниз под ее ноги. Девушка надменно смотрела вниз, а потом, приподнимая свой каблук, растаптывала в пепел бумагу и крошку оставшегося табака. В эту секунду она выглядела богемно, ее уставшие глаза выражали безразличие, и только тогда люди смотрели на неё с особым презрением. Ее не любили дети, ее опасались взрослые. Но то, как она была преданна своей работе, замечали все. Замечали и удивлялись. Она не выражала никакого интереса к происходящему вокруг неё. Она — призрак, эфемерное явление, которое распознавали по цоканью ее каблуков. Если бы не ее безупречно начищенные кожаные сапоги, ее поступь никто бы не заметил. Когда проходила она, неприветливая, угрюмая, все вокруг умертвлялось. Огоньки на гирляндах в Фазбер-пиццерии тускнели, дети умолкали, все становилось серым и размытым. А она пылала, самая яркая, затмевающая все, что ее окружало. В день она могла посетить десятки пиццерий, но ни в какой из них так ее не видел никто, только для Скотта она выглядела звездой. Всему персоналу она казалась заносчивой грубиянкой, но не ему. Когда в их первую встречу она слабо приподняла уголки губ, молодой администратор обомлел. Эта расслабленная улыбка как материнская. Она подолгу сидела в заведении, что-то писала в блокнот, кусала ломтик пиццы и больше не притрагивалась к блюду. Тогда, вытирая соус с губ, Скотту показалось, что она улыбалась. В дни ее визитов семейный ресторан открывался на пару часов раньше, администратор платил из своего кармана уборщицам и поварам сверхурочно, чтобы все блестело перед ее приходом. Общалась она исключительно с ним. Хозяин ее нисколько не интересовал: она не любила мужчин с бородой. Несмотря на его статус, она никогда не оборачивалась в его сторону. Пиццерия всегда получала лучшие оценки. Скотт считал это исключительно своей заслугой, так он проявлял знаки внимания к ней. Заговорить с этой девушкой было невозможно. Хоть она иногда бросала взгляды на него, только на него, он никак не решался спросить ее имя. Таинственная ревизор — прекрасное божество для молодого человека. Все вокруг оставалось сумрачным на ее фоне. Он тушевался, пытался сконцентрироваться на чем-то, кроме шлейфа ее духов. Она так его манила, мерцала, привлекала пестротой нарядов, походкой, безупречной осанкой, своими тонкими руками. В его голове они были бархатные. Она — грациозная кошка, наслаждающаяся своим одиночеством в толпе. И в его мечтах эта кошка каждый вечер укладывалась на его грудь. Он говорил лишь «Здравствуйте!» Когда она подзывала его что-то спросить, его сердце бешено колотилось. Все внутри сжималось, скручивалось в узлы. Его совесть задыхалась под ширинкой, когда он оставался наедине и думал о ней. Фразы, которые она ему бросала, он впоследствии записывал в свой ежедневник и заучивал наизусть, будто молитву. Скотт был бы рад выкинуть ее из головы, и это могло случиться, но она снова распахивала дверь и жаловала с новой проверкой. Персонал гадал, зачем она ходит так часто. Все-таки зачем приходить, если она, словно Деметра, из раза в раз одаривает лучшими рецензиями. И после ее посещений появлялись в газетах короткие строчки о пиццерии. Поток посетителей нарастал после ее «свиданий». Все вокруг стало тускнеть. Распахнулась дверь. Каблук. Каблук. Она идёт. В глазах Скотта тускнеет, мир меркнет. Она сидит за столиком. — Здравствуйте! — он собрал все свои силы, чтобы вымолвить одно слово почти в сотый раз. Он сразу же удалился. Ткань его брюк сжималась, он сминал их по бокам, царапался, переводя дыхание и приходя в себя. Он обернулся. Она держит меню, которое мгновение назад держал он сам. В похабной голове зияли похабные мысли: девушка коснулась пота с его пальцев. Она листала и изучала уже выученные страницы, покачивая ногой. Как он хотел оказаться между них, ощущать тепло ее чресел, тереться о ее бархатную кожу, ласкать ее своими небрежными поцелуями, заплетать ее волосы… Для Скотта этот миг прошел будто в замедленной съемке. Она легко поднимает руку. Ее рукав, нежно огибавший бархатную блестящую кожу, спадал до локтя. Кисть немного расслабилась, а позже напряглась, когда она приоткрыла рот. Ее мокрый язык потянулся к сухому пальчику. Когда они соприкоснулись, у Скотта закружилась голова. Только что какие-то частички его пота попали в ее аккуратный рот. И в момент, где палец покинул его, она немного испачкалась помадой. Итак, она перелистнула страницу меню Фазбер. А на висках Скотта выступила пульсирующая вена. Вся культура покинула его разум, вся пошлость, копившаяся месяцами, накрыла его волной прямо на рабочем месте. Теперь он не мог видеть ничего кроме ее нагого тела на столике ресторана. К тому моменту он был в узкой комнате. Пыльная подсобка для швабр и тряпок стала убежищем для возбужденного сотрудника. Опираясь на холодную стену, он судорожно стянул брюки, и они упали, звякая пряжкой ремня об пол. Вспотевшая ладонь плотно обхватывала член. Вторая сильно сжимала рот, не пропуская ни один звук. Горящие пальцы массировали головку, оттягивали крайнюю плоть, до боли царапая ее ногтями. От таких движений Скотту хотелось громко застонать так, чтобы она услышала его зов. Ладонь двигалась вверх и вниз все быстрее, сжималась вокруг все сильнее. Уже через секунду Скотт резко опустил член вниз. Громкая отдышка вырвалась из его горла. Парень наспех вытер эякулят пыльной шваброй и даже не промыл ее. Он поскорее хотел увидеть ее, чтобы снова развратить свой только что освободившийся рассудок. Стараясь не привлекать внимания, Скотт Коутон, уважаемый администратор пиццерии Фазбер, гордо вышагнул из служебного помещения. Только мимо прошедшая официантка, смутившаяся от взгляда вниз, помешала шествию величия и разврата. Скотт быстро застегнул ширинку и пошел дальше к своей рабочей стойке. Смущение одолело его, и стоял он, испытывая невероятный стыд. Он погрузился в свои мысли, репетировал извинения перед официанткой. С каждым новым сюжетом события проворачивались все более невообразимыми. Глаза начали смыкаться, а челюсть дрожать от страха. Ото сна его разбудила ее стройно поднятая рука. Она зовёт! Никто из официантов не спешил к ней. Ни единая душа ее не замечает. Ее рука же сейчас устанет, нужно срочно принять заказ. Чего желает эта госпожа, Скотт немедленно зашагал поинтересоваться. — Мне хотелось бы этой пиццы, — она указала острым пальчиком на строчку в меню. Девушка впервые заговорила. Всегда она показывала, что ей принести, но никогда не говорила. Для администратора это был самый ценный комплимент. Ее короткие фразы, произносимые шёпотом, Скотт улавливал как самый оглушающий звук. Никто не слышал ее голос так громко и отчётливо, как удостоилось ему прямо сейчас. Целое предложение уверенным тоном — для него. Он был готов на все, что бы они ни попросила. Последующие минуты он с нетерпением ждал готовящееся для дамы блюдо. В голове прокручивал в тысячный раз, как принесёт тарелку. «И кофе, комплимент от заведения, — подумал он. — Нет! От меня комплимент. Любит ли она кофе?» Мысли путались, Скотт находился в смятении. Он решил подать ей чай на выбор. Парень прихватил охапку пакетиков чая с разными вкусами. Скотт сейчас узнает, какой чай она любит. Этот чай станет и его любимым. — Спасибо, Скотт, — когда девушка назвала его по имени, колени его содрогнулись. Он возбудился, как никогда ранее. Только недавняя мастурбация в подсобке спасла его от того, чтобы не наброситься на нее сейчас. Она заметила его действия и, никак не реагируя, потянулась за чаем Эрл Грей. — Хороший выбор, — произнёс он. Кровь кипела в его жилах, его виски пульсировали, а сам он покраснел. От подступившего адреналина, он не постеснялся ей ответить. — Не изволите присесть? — ее голос совратил. Она не просто говорила, она приказывала, а он не смел ослушаться. Скотт устроился напротив своей любимой женщины. В затуманенной голове проносились мельчайшие кадры. Ему так хотелось ее, сделать ей приятно, умереть в ее оковах. Как бы она растрепала его волосы, как бы он кусал ее бёдра, зализывал укусы — все это он видел, будто наяву. Короткие кадры перед глазами, и ни капли стыда сейчас. — Скотт, Вы бы хотели десерт на двоих? Мы то с Вами знаем, что в Фазбер подают отменное мороженое. «Мороженое? На двоих?», — Скотт обезумел. Он кивнул головой и лучезарно улыбнулся. В ответ она слегка приоткрыла глаза так, что он смог увидеть в них блеск. Как он был рад, что с ним происходило, он больше не мог это анализировать у себя в голове. Его сознание окончательно опошлилось, настолько, что он начал чувствовать себя стыдливо. Кажется, ему срочно нужен второй сеанс в маленькой темной комнатушке. Девушка продолжала раскачивать свою стройную ножку, приподнимая каблучок. Когда Скотт поднёс ко рту ложку с мороженым, ее икры коснулись его ноги. Сверху вниз она медленно вела ею, продолжая набирать замороженную массу на ложечку, не обращая внимания на феерию эмоций на лице сидящего напротив. — Что такое? — вздохнула она и добавила: — Я случайно… — Я люблю мороженое, — нервно начал Скотт, — не только шоколадное! Мне ещё нравится фисташковое, но его тут редко подают, вот. Вообще, их много разных видов есть. — Я знаю, — прервала она. Видя его растерянность, в ней разыгрался азарт. Для неё этот парень — неиссякаемый источник, которым можно бесконечно насыщаться. Ей было интересно поиграть ещё, посмотреть на реакцию робкого администратора. На столе лежала ручка. Она выглядела так, будто ее только что поместили на витрину канцелярского магазина. Такая блестящая, сияющая. Даже несмотря на это, она казалась Скотту очень знакомой. Дама, увидя взгляд администратора, ловко схватила ее и кинула в свою сумочку. Когда она подняла на него взгляд, ее глаза расслабились, а губы растянулись в многозначной улыбке. И несколько секунд она не отводила взгляда от Коутона. — Правда, что Вас называют «Телефонный парень»? — девушка прервала неловкое молчание и затем добавила: — Это так забавно. — Правда. — Почему? — Почему правда? — задумался Скотт, — ах да, извините, я сегодня не выспался. Меня так называют, потому что любые телефонные разговоры по поводу пиццерии вешают исключительно на меня. Мой босс постоянно занят, но, на самом деле, я думаю, что он просто не умеет пользоваться телефоном. А я умею. А вы? Вас научить? — Я умею пользоваться телефоном, Скотт, очень хорошо умею, кстати, — она протянула ему салфетку со своим номером, — позвони мне, Скотт. Я не всегда дома, но, уверена, твой звонок я не пропущу. Эмоции рекой было невозможно скрывать. Лицо администратора покраснело, челюсть открылась, из нее почти выпал язык, но Скотт успел прикусить его. Она засмеялась. Этот день однозначно станет лучшим в его скучной жизни! Он услышал ее смех. Девичий смешок, мелодия нежности и любви. И до вечера этот звук всплывал в его памяти и заставлял парня улыбаться. Скотт был уверен, что ему повезло, что он выиграл лотерею, сорвал куш, победил! Ранее холодная и недоступная женщина одарила его самым ценным подарком. Все будто ему чудилось, он ощущал себя во сне, самом желанном и счастливом. Перед собой он видел только ее лицо, улыбку, волосы, руки, мягкие локотки. В тот день он даже перестал думать о тех вещах, о которых думал в другие дни. Он убедил себя, что совсем скоро он сам ее разденет и будет делать самые извращенные вещи, о которых мечтал так долго. Для него вкус приближавшейся победы был похож на золото. Чуть кисловатый металл. Но только потому что это золото, этот вкус был сладок. Скотт отпросился с работы раньше. Никогда ранее он не позволял себе этого. Все остальные работники забеспокоились: почему же трудолюбивый Парень-Телефон уходит сегодня раньше обычного? И только лишь по тому, что на лице у него не было ничего, кроме улыбки, персонал не стал пытать его вопросами. И даже если бы стал, Скотт бы ни за что не ответил. У себя дома Скотт мигом сбросил с себя всю одежду. Холодные комнаты овеивали его голое тело. Он не забывал о девушке. Наоборот, представлял, что сейчас она бы могла стоять напротив и смотреть на него. Только одно мешало ему отдаться мечтаниям и расслабиться: он не знал ее имени. На полу лежали брюки, которые он еще не успел сложить в шкаф. И из кармана светилась чуть помятая белоснежная салфетка с заветными цифрами. — Алло? Это я, Скотт-Парень-Телефон, да. Здравствуй! — рука парня невольно тянулась вниз, пока он ждал ответ. Холодный голос на том конце трубки отвечал: «Скотт из пиццерии? Конечно помню». — Как тебя зовут? Я даже не знаю твоего имени. — [Имя]. Разговор был короткий. Но после него Скотт запрыгал от радости. Через час она ждёт его у нее дома. Всего за день они прикоснулись, беседовали, ели за одним столом, он узнал ее имя и через пару мгновений будет в ее доме. Час этот длился бесконечно. Скотт не находил себе места, метался по комнате, бился о стены. Будучи полностью голым, он не раз подошел к зеркалу и пытался представить себя ее глазами. Отвесив себя дюжину комплиментов, Скотт также заметил несколько недостатков: вдруг ее смутят его родимые пятна на груди и животе? Настала пора выдвигаться. Пришлось одеться: рубашка, новые брюки, купленные заранее для такого случая, пиджак, стойкий парфюм на шею и на промежность. Сколько всего он представлял в мыслях! Шаги, шаги, шаги, бесчисленные шаги на встречу к любимой и желанной. Она жила в доме на конце улицы. Там слабо горел фонарь, вспышки света провожали Скотта до двери, и несколько минут он колебался перед тем, как постучать в массивную дверь. Пара глубоких вдохов. Ожидание только томило его, ждать больше было невозможно. Стук в дверь. Еще один. Через мгновение третий. Скотт глянул на часы: он не опоздал. Но никто не открывал. И он еще раз, но уже настойчивее, постучал. — Добро пожаловать, Скотт Коутон, — открылась дверь, и она ласково его поприветствовала. Проходя по длинному коридору, он осматривал ее жилье. Дорогая лакированная мебель, идеально начищенная, стояла, как в дизайнерских журналах. Судя по ее убранству, парень сделал вывод, что [Имя] — сибарит и гений перфекционизма. Золотые статуэтки, рамы, вазы украшали полки. Стойкий запах сигарет напоминал, чей это дом. В конце коридора в пепельнице дымилась одна недавно выкуренная. [Имя] проводила его в гостиную, где уже горел камин, а к столу приглашал поднос с фруктами. — Чай, кофе? Может чего-нибудь покрепче? — не стесняясь спросила она. — Последнее, — робко прошептал Скотт. С бокалами вина они сидели на диванах друг напротив друга, обсуждая дела Фазбер. Про свою работу [Имя] не говорила, и с любой темы, связанной с работой, она лихо соскакивала. Но слегка опьяневший Скотт не обращал на это внимания. Вечер близился к ночи, стрелки старинных часов дошли до полуночи и громко загудели. Но никто из двух душ в этой комнате не взирал на звон. Более того, они даже не слышали его, потому что в этот самый момент они оба были увлечены в глубоком поцелуе. Скотт уже не испытывал смущение, не испытывал ничего, кроме желания. Будучи погруженным в любовный транс, он не прекращал ласкать ее язык своим. Не хотелось ни на что отвлекаться от этого вкуса клубники, вина и сигарет. Она успела выкурить почти всю пачку за пару часов. Тонкие пальцы вплелись в волосы Скотта, сидящего рядом с ней. [Имя] гладила его по голове, потом провела руку вглубь, стала их оттягивать и рвать, превращая поцелуй из неловкости в неистовую страсть. Через мгновение рубашка парня вместе с пиджаком были отброшены в угол комнаты, а лямки ее блузки спущены вниз. Влажная теплая рука Скотта двигалась уверенно к груди [Имя], он ритмично касался сосков молодой девушки. Из поцелуя она выскользнула и прильнула к его уху, поскуливая от приятного ощущения. Теперь, когда ее язык двигался по его уху, когда зубы аккуратно цеплялись и оттягивали мочку, она не казалась той недоступной и таинственной женщиной-ревизором из пиццерии. Сейчас она не скупилась на звуки. Для Скотта они были незабываемы, каждую секунду он клялся себе, что никогда не забудет этот момент. Мечта о женской ласке осуществляется прямо сейчас, и она уже успела провести ладонью вдоль его ширинки брюк. — Поднимемся наверх? — мяукнула [Имя], и отказа не последовало. В спальне были распахнуты старые скрипящие окна, задувал ледяной ночной ветер, и шторы возвышались над свежей постелью. Стены в этой комнате алого цвета, будто облиты кровью. Темная величественная мебель, несвойственно для себя, ютилась у стен. Вещевому шкафу на вид было около сотни лет, но даже это не отменяло того, что он выглядел царственно. — Дорого, наверное? — Скотт окинул взглядом помещение. — Заткнись, — приказала она и толкнула своего мужчину на большую кровать. Стеснение у обоих пропало вместе с одеждой, руки [Имя] скользили по телу Скотта, сжимали тонкую шею, царапали руки и грудь, оставляя красные полоски. Она постепенно спускалась ниже, то кусала мужчину, то отмечала мокрыми губами на его теле поцелуи. Однако они оставались невидимыми, ведь ее помада давно стерлась. Ее волосы падали по бокам Скотта, от нежной щекотки, как и от других прикосновений, он содрогался и громко дышал. Она же не выражала никаких эмоций. Когда она на него смотрела, а он — на нее, Скотт видел ангельские глаза, но чувствовал холодное сердце. А горячие руки сметали любые сомнения в его голове, помутненной страстными желаниями. И через пару минут мечты стали явью. Он проснулся глубокой ночью, и голова [Имя] лежала на его груди. Мужчина не стал ее трогать, только улыбка и приоткрытые глаза свидетельствовали, что он не спит. Ее будить он не стал, но так хотел, чтобы она увидела, почувствовала его восторг. Скотт все думал: как в ней смешался убийственный холод и страстный жар? Как же она не поймёт: все, что он хотел, все, что надо было ему, сейчас здесь, в его руках. И все слова, которые он мечтал сказать ранее, теперь не важны: они только разрушат величественную тишину и причинят боль. Происходящее казалось Скотту сном. Все его ощущения, даже нужда сходить в туалет, казались нереальными. Она — лёд, из-под которого трудно выбраться. Ее хрупкое тело сияло под свечением звездного неба, но под ним Скотт ощущал себя скованным. А [Имя] и вовсе не спала все это время. Этой ночью, когда сквозь облака просвечиваемые звезды были единственным освещением его поступи, он аккуратно вылез с постели, и здесь простирался образ мужчины, чьи босые ноги шагали по узким коридорам в поисках уборной. Он с трудом удерживал равновесие после часов близости с [Имя]. Скрип деревянного пола аккомпанировал каждый его шаг. Внимательно выбирая нужную дверь, он достиг своего уединения и ступил на холодный пол из белоснежной плитки, похожей на снег. От маленькой радости находки он два раза выдохнул, как бы издавая тихий смешок. Мужчине повезло, потому что выполнять привычное движение снятия трусов не пришлось впервые в жизни. Данное открытие он осознал, и тогда слабая улыбка нарисовалась на уставшем лице. В тот миг, когда ягодицы Скотта приземлились на ледяной ободок, по телу его прошла дрожь. Сохраняя спокойствие, Скотт раздвинул ноги пошире, удобно усаживая на белоснежном унитазе свое тело. Дыхание на миг замедлилось, живот напрягся и слегка надулся, а после, с небольшим вздохом облегчения, связанного с чувством освобождения, он начал процесс. Каждая капля сливалась в струю живительной желтой жидкости и стройно падала и ударялась о стенки, разбрызгиваясь, издавая характерный природный звук. В этот момент покоя Скотт наполнялся благодарностью и смирением. Он действительно был счастлив опорожниться в доме [Имя]. Его глаза сомкнулись. Было ли это его успокоением, или просто естественный процесс мочеиспускания заставил его разум протрезветь, он не отдавал отчета. Скотт отдался течению, чувствуя невероятное расслабление. Теперь его глаза разомкнулись, звук естественности начал утихать и вскоре прекратился. Две последние капли стали венцом сие празднества. Завершив свое таинственное исполнение, Скотт осторожно поднялся, соблюдая порядок, дернул рычаг смыва, и так завершился неотъемлемый физиологический акт силы и гармонии. Все мысли о бесконечности цикла бытия, и, конечно, о груди обожаемой [Имя] слились в едином потоке со смывом. Плиточные стены перестали его окружать, когда Скотт покинул туалетную комнату. В спальне [Имя] не было. Она ушла. На постели остались еще теплые следы, девушка ушла только что. В лице Скотта читалась досада. Он боялся, что он ее разбудил. Без нее ложиться в кровать не желал, поэтому его решением стали поиски любимой. Все те же коридоры окружали мужчину, узкое пространство начинало на него давить, и от этого ему становилось не по себе. — [Имя]? Где ты? — хриплый голос эхом звал девушку. Но ответа не последовало. Сердце Скотта тревожилось. Большой дом, окутанный покровом таинственности и непостижимости, казался ему настоящим лабиринтом, где каждая дверь скрывала собственную загадку. Каждое помещение, каждое пространство, словно духи прошлого, хранило в себе множество секретов, будоражащих сознание сонного мужчины. Если приглядеться к золотым статуэткам, то можно было увидеть весьма пугающие сюжеты. Одна из таких изображала обезглавленную женщину, голова которой была в ее руках. А лицо ее было в точности такое, как у Скотта: оно выражало ужас. И так проникал он в каждую комнату, вдыхая тухлый запах пыли и старины. В этих роскошных стенах он искал ту, которая делала его одержимым. Ноги у него дрожали от страха, от приближавшегося безумия. Глаза, испытывающие жажду встречи, испуганно скользили по каждому уголку, по каждому декоративному элементу, в поисках [Имя]. Шаги незаметно привели его к лестнице, ведущей в подземелье. Скотт Коутон томился от предвкушения, когда начал спускаться вниз. Свет луны и звезд, проникающий из окон, постепенно угасал, а с каждой ступенькой он шёл все глубже в бездну. Теперь его встречал свет, вырывающийся из закрытой двери подвала. Сердце Скотта колотилось сильнее, когда он протянул руку, чтобы открыть эту взывающую, чуть ли не умоляющую себя открыть дверь. Старинные петли скрипели, словно предвещая встречу с тайной, которую она хранила. На секунду душа мужчина замерла, сердце ударилось в пятки — он увидел ее — женщину, чья красота ослепляла. Она сидела на бетонном полу, выглядя, словно принцесса в своей тайной пещере. [Имя] перелистывала страницы помятой тетради. Её волосы обрамляли лицо, словно кашемирное облачение, а глаза, полные загадок и страсти, притягивали Скотта к себе. Ее вид был изящен. Глаза мужчины вот-вот заслезились бы, но желание одолело страх, и его ноги приближались к ней, как магнитом притягиваемые к этому непостижимому существу. Она подняла свой взгляд, и глаза двух людей встретились. [Имя] вздрогнула от внезапного визита. — Что ты здесь делаешь? — произнесли они в унисон. [Имя] резко вскочила, подпрыгнула, как лань, и тетрадь из ее рук оказалась выброшенной на ветхий пыльный комод. Страницы развернулись, и рука Скотта непроизвольно потянулась к ним, [Имя] же отпрянула к серой стене, и по ней было видно, что она желала вжаться в нее, или вовсе пропасть. Два сердца стучали бешено, и, если прислушаться, можно было услышать быстрый одновременный стук этих сердец. Взгляд Скотта распознал шкаф без дверей, стеклянные банки, наполненные чем-то красным, стоящие на полках, обшарпанный комод, а на нем— рваные листы, он ринулся к ним, и глаза забегали по страничкам в поисках ответа на свои вопросы: что таят в себе написанные строки и почему он вместе с [Имя] в слабо освещенном подвале. — Что за отметки? — поинтересовался он. Его взгляд зацепился за один предмет. На комоде лежала ручка. Она выглядела Так, будто ее обмакнули в клей, а потом уронили на пол: она была в пыли и ворсинках. Скотт распознал ее — это та самая ручка из пиццерии, показавшейся знакомой, но только сейчас он заметил гравировку курсивных букв его имени. Она принадлежала ему долгое время, однако в какой-то момент он ее утерял. Скотт поднял вопросительный взгляд на [Имя], его брови изогнулись, а глаза выпучились, и тогда она задал вопрос: — Это ведь моя ручка? Откуда она здесь у тебя? — он взял грязный предмет в руку. — Я украла ее, — отрезала [Имя], ее голос перестал дрожать, когда она продолжила: Забыла помыть после последнего раза. В ее голосе зазвучала уверенная хитрость, очевидно, нечто скрывавшая. — О чем ты? — изумленно поинтересовался Скотт, желая поскорее допытать правду. — Я мастурбировала ей 86 раз. Ровно столько раз [Имя] посетила Фазбер-пиццерию. Невероятное волнение, перерастающее в возмущение, завладело Скоттом. Одна рука выпустила эту измазанную натуральной смазкой и пылью ручку, вторая сжалась в кулак. Образ мужчины мог показаться устрашающим, его рот скривился, был заметен оскал. Но [Имя] вовсе не пугала нахлынувшая на Коутона ярость. Наоборот, ее выражение лица украсилось таинственной улыбкой. Но красная пелена перед глазами мужчины не дала распознать умысел похотливой красавицы. Ее глаза, обычно выражающие тихую надменную гордость, теперь искрились необычным пламенем. В них отражалось мерцание жажды. Внутренний огонь, угасший раннее, разразился с новой силой, придавая [Имя] неповторимую притягательность. Она, как и Скотт, оставалась полностью обнаженной. Извивающейся походкой, она подошла к нему, как пантера к своей жертве. Она прикоснулась к его груди, и Скотта ударило током. Только успел он оступиться назад, она набросилась на него, впиваясь в его кожу ногтями. Захваченная желанием власти и контроля, [Имя] резко повернула Скотта и бросила его в ледяную стену. От резкого удара мужчина скатился на пол. Она посмотрела в его глаза, полные отчаяния. К Скотту начало приходить осознание, куда он попал и что с ним сделала безумная слепая любовь. Но что больше всего его волновало — она. [Имя] будто потеряла равновесие, ее ноги пошатнулись, руки схватили голову и начали рвать волосы. Клок упал на пол вместе с ней. Однако на холодном полу ее движения оказались уверенными, она стремительно ползла к добыче, наблюдавшей за пятнами крови от разбитых колен. [Имя] не дала шанса сказать Скотту слово, потому что его губы ударились в отчаянный невзаимный поцелуй. Пока он мычал, пытаясь набрать воздух, имя немедля села на колени своего мужчины, проводя языком ровную линию от груди до лобка. [Имя] яростно облизывала головку члена, выкручивая его во все стороны. Когда ее губы спускались по органу до мошонки, язык девушки смело выпрыгнул изо рта и приступил по-королевски ласкать его снизу. Через одно мгновение тело Скотта бесконтрольно затряслось, оно было напряжено до предела, а [Имя] чувствовала пульсацию его члена. Она отпрянула от него, и тогда он выстрелил из себя тёплые скользкие струйки жемчужного цвета. Чтобы доставить ему удовольствие, девушка не останавливалась, даже когда захлебывалась в слюне, когда о ее горло беспрестанно ударялся член, и от этого ей издавались жалобные звуки — она задыхалась. И за свои мучения [Имя] отомстила, намеренно укусив его. Зубами провела до самой головки, и, пока Скотт мычал от боли, не переставала ее грызть. — Пожалуйста, прекрати, — успел вырваться жалобный стон Скотта, — я не могу больше! На чувствительной слизистой поверхности вырисовывалась одна заметная царапина. От одного вида мужчине было тошно. Но помочь ему никто не спешил. Его мучительница поднесла соленый от пота палец и прижала его, и рана начала невыносимо щипать. Скотт признался себе, что это самая страшная боль в его жизни, и ее подпитывала горечь разбитого сердца, от этого становилось еще больнее. Но он не знал, что его молчаливый вывод обернется истошным криком в тот момент, когда [Имя] стремительно сядет на него, бешено раскачиваясь бедрами так, как угодно ей. А угодно ей было терзать его, царапать его нежную кожу в кровь. Дыхание сбивалось. Сердце скоростно колотилось внутри мужчины так, будто оно было готово выпрыгнуть из его груди. Громкие стоны одновременной боли и удовольствия Скотта вместе с рычанием [Имя] слились в единую жестокую симфонию грязной похоти. Теперь она — сексуальная преступница, беспощадно сжимающая обеими руками шею задыхавшегося Скотта. Женщина обвивала свои ладони вокруг нее, цепляясь и оттягивая ногтями ушей, оставляя новые раны. А колени ее не переставали кровоточить, и, когда она в порыве, продолжая совершать резкие движения тазом, билась о стену, сильнее разрывая раны, меж ее мокрых дрожащих губ выходило громкое шипение. Жажда крови жестокой самки близилась к апогею: ее тонкие пальцы, похожие на иглы, набирали льющуюся из ран жидкость, и, будучи полностью алыми, она их всунула в рот мужчине, измазывая кровью и его щеки, и его язык. Упиваясь ощущениями Скотта в своем теле, погружаясь все глубже, она отдавалась этому животному желанию все больше. Внутри женщины что-то резко меняется, будто волна, и она начала напитываться его отчаянием и болью. Сливаясь, их крики стали одинаково нечеловеческими: каждый прерывистый вдох, каждый удар сердца они жадно впитывали в себя, как самый сладкий нектар. Нектар обезумленного наслаждения и страсти. Однако их одержимость — меч с двумя остриями, общий грех. В то время как она заточает свою жертву в своих насильственных пытках, женщина также порождает невыносимую боль и страдание в самой себе. Испытывая на прочность своего пленника, находящемся на грани реальности и забвения, ладони [Имя] вплелись в его. Необузданная хищница не останавливалась, она прыгала на нем все сильнее и сильнее, и захотев заглянуть в его глаза, не смогла увидеть ничего, кроме стекла. Его здесь больше нет. Зрачки уплыли за орбиты, и только отблеск белков был доступен для ее взора. Она пристально, с долей презрения, наблюдала за судорогами Скотта, будто их ей было недостаточно. Еще одно преступление, которое она совершила — прекратила его агонию. [Имя], не проигнорировала исходящий звонок сверху. Грациозная хищница аккуратно встала и удалилась по отвратительно скрипящей лестнице. До Скотта донесся ее злостный вопль в трубку: «Мой телефон сейчас не доступен!» И он, прийдя в этот момент в сознание, робел от любопытства: почему она остановилась и ушла ответить на звонок? Он также услышал глухой шум отброшенного предмета. Видно, [Имя] швырнула аппарат на пол. В это время из-за угла послышался тихонький писк. Серое создание с длинным хвостом приближалось к Скотту. Огромная крыса была слишком близко к нему, но тело не слушалось мужчину, его руки и ноги, кажется, онемели и больше он не чувствовал ноющую боль. Подлое животное проследовало через лужицу крови прямо на грудь Скотта. Красные следы маленьких лап отпечатались на теле. Зверёк сидел на груди испуганного мужчины. Грудь его вздымалась, и так же быстро опускалась от учащенного от страха сердцебиения. Одним из его страхов были мыши, и другие подобные противные падальщики. И вот, из глаза уже пролилась первая слеза, рука его, ватная от перенапряжения, пыталась подняться, чтобы смахнуть с себя врага. Но от бессилия он только продолжал рыдать, как младенец, неспособный помочь себе сам. Все его внимание было заострено на спасении из этой пытки, продолжавшейся весь вечер, и он даже не заметил, как чья-то рука схватила крысу и откинула ее рывком. И последний писк сопровождался звуком глухого удара о стену и незамедлительным падением. Мертвое тело грызуна одиноко лежало в углу, и больше не представляло угрозы. Единственной опасностью снова стала она. [Имя] сжимала в руке длинную чёрную трубку, похожую на провод. Хитрая улыбка была предзнаменованием очередного злодеяния бесстыдницы. Скотт понял, что эта трубка предназначена для него, только пока одно было не ясно: для чего? — [Имя], я прошу тебя, прекрати. Она ответила ему безразличным молчанием, даже взгляд ее не был направлен на его глаза, молящие о пощаде, она не видела, или старалась не видеть его дрожащие губы и слезы на щеках. Девушка подняла с полки банку с неизвестным содержанием. На вид в ней было несколько литров жидкости, и даже руки [Имя] напряглись, держа ее. Не справившись с тяжестью, она обронила предмет, и он разбился на тысячу осколков. Пролитая алая жидкость нестерпимо воняла, отдавая чем-то затхлым, несвежим, точно не похожим на что-то, чем можно утолить жажду. Острое обоняние Скотта улавливало знакомый металлический запах крови. Он не постеснялся уточнить, кому принадлежит эта кровь, и услышал он короткое «Мне». — Зачем ты хранишь свою кровь? — хрипло спросил мужчина, ощущая лёгкое холодное дуновение на своих ногах, будто кто-то открыл окно, и ветер изнежил горячее уставшее тело, но окон вовсе не было в подвале, а дверь закрыта, и только тогда, когда Скотт воспользовался своим навыком быстрого анализа информации, он понял, что не ветер прошелся по его ногам, а страх. От кончиков его длинных пальцев на ногах и до самого лобка прошла волна мурашек, колющих кожу, и эта волна задержалась у паха, собралась в большое образование, и ударила по туловищу, как самое разрушительное цунами. Тогда и выступил пот на лице, и глаза нервно забегали в поисках спасения, а из живота будто пропали все органы, вывалились, упали вниз. Это ощущение было сильнее, чем на американских горках, которые он и так не любил. Тем временем [Имя], невзирая на небольшой, по ее мнению, стресс избранника, ставила банку с острым горлышком на пол, доставала из полок пыльного комода маленькие детальки. Она создавала конструкцию, абсолютно непонятную неподготовленному человеку. Переключатель, трубка, цилиндры, сама банка — эти предметы Скотт различал, остальные были ему неизвестны. Ее творение больше всего походило на машину для перекачки жидкости. Все же это его нисколько не успокоило, потому что второй банки для перекачки не было, следовательно, алое содержимое польется в него в качестве живого сосуда. — Забыла завязать тебе глаза. Ты не против, что ты заранее увидел свой сюрприз? — мяукнула раздетая женщина. — Сюрприз? — не успев договорить, Скотт искривился в измученной гримасе: трубка была вставлена в его горло, и из стеклянного сосуда начала убывать жидкость. Мужчина корчился от омерзительного ощущения, он был уверен, что трубка задела язычок, или оторвала его напрочь. Он закашливался, пытался набрать воздух, но не получалось из-за животной паники. Рыгающие звуки и его стенания не вызывали у [Имя] ни капли сострадания, она только завороженно наблюдала, как ее любовь поглощает ее грязную кровь. Чувствуя себя абсолютно одиноким в своей пытке, Скотт разрыдался, не контролируя всхлипы, рыгание, кашель, крики. Она держала свое оружие — этот провод — очень крепко, прямо у рта. Обессилевшие руки Скотта хоть и пытались их бить и царапать, но в конце концов она превосходила в своей нечеловечески-жестокой силе. Женская улыбка, говорят, лучшая награда, но никто и не задумывался, что [Имя] искренне улыбается лишь наблюдая, как влюбленный в нее еще пару часов назад человек извивается всем телом под ней от отвращения, нестерпимого и крайне противного. Его мокрые глаза и нескончаемый плотный поток слез умолял ее о завершении, о пощаде. Его мольба выражала изможденность его тела и духа. Разбитое сердце готово было перестать биться, лишь бы пытка наконец прекратилась. Крови осталось немного на дне, она лихо вырвала трубку из глотки Скотта. Тонкой струйкой выливалась густая бордовая кровь на его губы, и до пупка тянулся след из оставшихся капель. [Имя] слизала оставшуюся с прошлого эксперимента сперму с бедра мужчины так, чтобы большая часть оставалась на губах. Также рука ее сильно сжала челюсть мужчины, тогда рот его приоткрылся, и она ударилась о него в грубом невежливом поцелуе, издавая мычащие звуки, искренно выражавшими ее удовольствие. Двигая языком, она перемешивала обе жидкости внутри. Ей было трудно, ведь Скотт не выдерживал ее напора и был инертен, его рот открывался и закрывался только потому что она управляла им. Глаза его были открыты и не олицетворяли ни единого существующего чувства, кроме жалости к самому себе. Он и не моргал, единственной движущейся мышцей был дергающийся левый не моргающий глаз. — Тебе понравилось? Я называю это «радужный поцелуй»! — Только что над ним поиздевался некто хуже самого дьявола — безумная в своих желаниях и действиях женщина, обремененная греховной похотью. Она хихикала и хлопала в ладоши от радости, как невинная маленькая девочка на празднике, получившая свой новогодний подарок. Ее мечта о его содрогавшемся под ней телом наконец-то исполнилась. Все ее мечты сбылись, и сейчас она видит картину с человеком, чьи мокрые глаза умоляют о смерти. Но глаза ее, продолжающие жаждать крови, заразили Скотта животной жестокостью и решимостью. Настал его черед действовать. Одурманенный, мужчина из последних сил выстроил у себя в голове мыслительную цепочку, план спасения из капкана. Смятение покинуло его, в жилах закипела кровь, усталость пропала, как только над ним засветилась невидимая идея, казавшаяся ему надежной. Пока [Имя] высасывала его шею, не стесняясь рычать, рука пленника потянулась к черному шлангу, недавнему орудию пытки над ним. Ярость не позволила девушке этого заметить, что позволило ее жертве на секунду обрадоваться своему маленькому шагу к победе. Он замахнулся ладонью, сжимающей шланг, чтобы тот ударил по опустошенной банке. К ужасу Скотта, у него не вышло разбить стекло, он только заострил внимание зверя, что свирепел над ним. Потревоженная девушка оглянулась на банку, а потом снова на Скотта. — Зачем ты это сделал? — хрипло спросила она, повышая громкость своей речи с каждой произнесенной буквой. — Тебе недостаточно острых ощущений? На последней фразе она встала, и фигура ее возвышалась над истерзанным телом Скотта. Однако ей показалось, что истерзано оно недостаточно. — Ты сам попросил, — в миг она подняла с пола стеклянную тару и бросила в стену, в сантиметре от Скотта. Тысяча осколков полетели прямиком вниз, задевая лицо, грудь, ноги — правую половину тела мужчины. Кровоточащие раны с мельчайшими кусочками стекла впились в его кожу, но Скотт не внимал своей боли, его всецело окунуло в море адреналина, все внутри него закипало. В своем состоянии аффекта рукой он нащупал то, что ему было нужно изначально — узкое горлышко от банки. Стремительно развивавшиеся события следовали друг за другом. Скотт поднялся на ноги, шатаясь, одна рука опиралась о стену, вторая воинственно сжимала острое горлышко у живота. Каждая его мускула напряглась до предела, он вот-вот бы загорелся алым от крови пламенем. Он не обращал внимания, как топтался по битому стеклу, его лицо устало выражать боль, теперь оно было исполнено в яростной гримасе с широко распахнутыми глазами, сливавшимися с густыми изогнутыми бровями, и грозный оскал его освещал скрежещущие зубы. Наконец-то он стал безжалостным хищником, готовым отомстить, настроенным расправиться с противником уже на равных. Напротив него стояла самка, ошеломленная дерзостью самца. [Имя] растопырила пальцы, похожие на длинные когти. Она вот-вот должна была напасть и растерзать, но колебалась, думала. Сжимала челюсти, вертела шеей, издавая характерный хруст костей. Ее обезумленные глаза смотрели в глаза Скотта, еще недавно находившегося плотностью в ее власти. Два противника стояли друг перед другом, готовые напасть в любую секунду и, тем самым, подвести вечер к завершению. — Неужели ты не хотел меня все это время? Получи же меня! — завопила [Имя]. Она оттолкнулась от пола и рванула вперед, волосы летели за ней, образуя волну. С громким шипением [Имя] бросилась на оппонента, ее лицо было безумным. Она первой решилась нанести сокрушительный удар. Женщина столкнулась с ним, руки ее легли на раскаленные мужские плечи. В мрачном подвале стало совсем тихо. Слышалось только прерывающееся кряхтение и слабое дыхание [Имя]. Изо рта ее пролилась кровь, а глаза распахнулись еще сильнее, чем когда в ней буйствовала ярость и жажда. То ли красная пелена затмила ее, то ли она признала поражение и отчаялась: живот девушки был проткнут острыми осколками, торчащими с горлышка банки. И, чтоб она не упала, Скотт инстинктивно положил свою ладонь на ее дрожащую поясницу. Ему даже не пришлось сражаться, за свой грех [Имя] поплатилась сама. Казалось бы, мужчине следует расслабиться: смертная опасность миновала. Однако то, что с ним произошло сегодня и его участие в расплате не давало измученному Коутону облегченно выдохнуть и сомкнуть глаза. И адреналин с его крови моментально смылся, к нему вернулась слабость и страх. Страх был его силой. Страх — то, что спасло его. На пол упало безжизненное тело, Скотт оставил его покоится в одиночестве в этом сыром и темном подвальном помещении, там же остались осколки, «розочка» — орудие убийства в женском животе, и прочие доказательства преступления. С трудом отрываясь от мрачных мыслей, мужчина медленно отступил назад, не сводя глаз с мертвого тела. Его руки дрожали, словно осенние листья, готовые упасть с деревьев в бесконечную бездну. Он понимал, что этот ужасный образ останется в его памяти надолго, оставив след мрачных воспоминаний. Перед ним, в позорной позе на холодном асфальте, лежало тело молодой женщины. Лицо ее было бледным, словно оттенок смерти, а глаза, полные упокоенного взора, уже не встречали его взгляда так страстно, как делали это несколько часов назад. Поворачиваясь, мужчина ушел от этого места, бросая последний взгляд на тело убитой любимой. В его душе остался след разочарования, горечи и, прежде всего, беспомощности самого себя. Все вокруг осталось окутанным пеленой таинственности, и никто не стал свидетелем самого смертельного преступления. Мужчина, внезапно осознав, что сила воли покидала его, попытался сдержать взрыв эмоций, который бушевал в его груди. Он понимал, что должен оставаться собранным, чтобы разобраться в этом кошмаре. Но, несмотря на все усилия, он понимал, что не в силах что-либо сделать, и ближе к рассвету, когда спешно натянул на себя свою мятую одежду, Скотт перешагнул порог дома ужасов. Вдалеке раздались призрачные стоны ветра, которые проникали в душу и заставляли сердце трепетать. Невидимые тени, играющие в свою мрачную игру, оживали воображение, окутывая его густым покровом сомнений. В глубине его груди, со сломленными крыльями, таяли эмоции, превращенные в огненные стрелы, пронизывающие каждую клеточку его существа. Взгляд его был утоплен в горькой исступленности, словно человек, отрешенный от мира, искавший покровительства во мраке. Отражение безумия и отчаяния мерцало в его глазах, словно звезды, погруженные в туман ночи уходящей ночи. В его сердце, раздробленном на тысячи осколков, горел пожар безжалостного разочарования, окутывая его вихрем пылающей муки, из его сознания не уходили кадры жесткой расправы над ним самим. Он также не мог выбросить из головы брошенный труп. Под ветрами, шепчущими их мрачные загадки, он бежал, пускаясь в пляс с самими тенями. Шаги его были неровными, словно отчаянные стоны, пронзающие воздух. Быстрый топот его ног отражал его беспокойство и тревогу, ибо он не мог унять бешеное сердце, которое гремело в груди, словно барабан, зовущий его к неизвестности. Он бежал как украдкой, словно вор, но не от земных благ, а от своего собственного боли, страха и разочарования. В его груди, словно птица в клетке, замкнута была боль, которую он нес в себе, пытаясь найти свою потерянную душу. Но кроме боли, в его глубине пребывал и страх. Страх перед неизвестным будущим, перед тем, что может ожидать его за пределами этих стен, где он когда-то находил укрытие. Темная пустота, расстилающаяся перед его глазами, отражала его тревогу и непостижимую печаль. Так бродил он в одиночестве, в мире, где нет уверенности и безопасности, где его сердце осталось под разбитым замком. Он искал ответы на вопросы, которые никогда не задавал, искал место, где мог бы залечить свои раны. Но те раны, которые нанесла ему возлюбленная, были глубже, чем он смог бы предположить. И так он бежал под самое утро, пронизывая воздух своими испуганными и разбитыми эмоциями. Он был мужчиной, оставленным наедине с собой, со своими страхами и безысходностью. И в этой безысходности он пребывал, пытаясь найти спасение в забытых уголках своей души.