1#BLS. Под венец без свиданий

      О прибытии Павловой домой Константина оповестила громко хлопнувшая дверь. Уже через секунду главврач, не раздеваясь, залетела в гостиную и с глухим стуком опустила на барную стойку стопку бумаг. — Какого черта ты всё ещё здесь? — покрасневшие от ярости глаза прожигали молодого хирурга насквозь. — Собирай свои вещички и проваливай отсюда! — Ирина Алексеевна, давайте спокойно все обсудим, — Лазарев медленно поднялся с кресла, где просидел достаточно долгое время в ожидании хозяйки квартиры, и сделал неуверенный шаг навстречу женщине. — Вы сами вынудили меня это сделать. — Отлично! А ты, кажется, вынуждаешь меня лично собрать твое шмотье, — Ира вернулась в коридор и полезла в шкаф за чемоданом парня. Зайдя обратно в зал, начала метаться по комнате, собирая оставленные Лазаревым вещи, попутно выражая свое негодование. — Сволочь, — в открытый чемодан отправляется оставленная на диване футболка. — Мерзавец, — следом летят домашние штаны, перекинутые через спинку кресла. — Наглец, — забытые в углу носки отправляются туда же. — Выметайся из моей квартиры, — вынесла Павлова окончательный приговор, ставя перед Костей заботливо собранный чемодан. Она поймала себя на мысли, что относительно недавно уже проживала подобную сцену, но не стала зацикливаться на этом надолго. В конце концов, все мужики одинаковые. — Ты завтра же объявишь всем, что этот фарс — твоя неудачная шутка, за которую ты, кстати, поплатился премией. Так уж и быть, можешь пожить в ординаторской, авось кто-нибудь подберёт. — Нет! — так же повысив голос, ответил Лазарев. — Ладно, так уж и быть я договорюсь с Петром, чтобы пустил тебя к себе в кабинет. — Нет — в смысле, я не собираюсь никуда съезжать и уж тем более, кому-то что-то объяснять, — разъяснил Константин свою позицию, разгневанной блондинке перед ним. — Если Вам так надо, выпутывайтесь сами, а я предпочту придерживаться своего мнения. — Да? И это какого же? — прошипела Ира так же делая шаг ближе к Константину. — Мы женимся, — пожал плечами Лазарев, мол, «Что непонятного?». — Мы начали эту битву и должны довести ее до конца. — Ты идиот! — Павлова толкнула парня настолько сильно, что тот отступил назад. — Это твоя война с твоим папочкой, я больше в этом не участвую, — она толкнула его ещё раз, — на кой черт я вообще в это ввязалась?! — Потому что вам нужны деньги? — напомнил/уточнил Лазарев. — А ещё я очень красивый, — самодовольно улыбнулся он, видимо думая, что так сможет разрядить обстановку, но, естественно, сделал только хуже. — Ты урод! — взревела Ирина Алексеевна, — причем моральный! Иди ты на х…. — Алло, — перебил Константин «дьявола в юбке», ответив на входящий с неизвестного номера звонок. Молча выслушав все, что ему говорят, он пообещал сейчас же приехать, и сбросил трубку. — Задержите мысль, ИринАлексевна, договорите, когда вернусь. — И поспешил ретироваться из квартиры, так и оставив Павлову с открытым в негодовании ртом.       ***       Пастухов заполнял карты в своем кабинете, явно перерабатывая уже, как пару часов своей рабочей смены. В кабинет раздался весёлый стук, и тут же в двери показалась лысая голова ведущего хирурга Склифосовского: — Товарищ-начальник, разрешите войти? — Олег, конечно, проходи, располагайся, — Петя пригласил друга в кабинет, жестом указывая на стоящий стул напротив. — Да, я ненадолго. Может сходим выпить сегодня, потрындим? — Прости, Михалыч, сегодня не могу. У меня через полтора часа встреча. Очень важная. В следующий раз как-нибудь обязательно. — Ясно все с тобой, и как ее зовут? — Не понимаю, о чем ты. — Да не прибедняйся, все я вижу, что не просто так ты с Пилочкой развёлся. Давай, колись! — Нечем колоться, Олег, серьёзно. — Ага, Лазарев тоже лапшу всем на уши вешал, как терпеть не может нашу новую заведующую, а вон, что оказалось — как главврачом стала, так сразу в ЗАГС потащил. — Ну, это не наше дело. Совет да любовь им, как говорится. Пусть живут долго и счастливо. — Ага, и умерли они в один день, тьфу-тьфу. Поверить не могу, что они вместе. Слишком натурально Костя изображал к ней ненависть. — Михалыч, правда, прости, но я не готов обсуждать их отношения. Мне пора собираться, а то я опоздаю… — Давай, Казанова, — Брагин пожал руку другу и задержал его в сильном рукопожатии, — но в следующий раз, ты просто так от меня не отделаешься! ***       Павлова находилась в состоянии взбешённой Медузы Горгоны, которая сейчас могла одним взглядом уничтожить любого, кто попался бы на её пути. В состоянии своего рвущегося наружу вулканического пламени был виноват Лазарев, этот гамнюк в наглую сбежал из квартиры в самый разгар стихийного бедствия под именем «Павлова». Разбудил дракона внутри и исчез. Ирина Алексеевна, уже знакомая с этим отвратительным губительным для себя состоянием, приоткрыла окно, чтобы впустить, хоть небольшую прохладу в квартиру и начать остывать, затем налила себе стакан фильтрованной воды, взяв кувшин из холодильника, но выпить не успела, на её мобильном раздался звонок. — Кто там очнулся посреди ночи? — риторически произнесла блондинка, взяв телефон в руку, она чуть не швырнула его о стенку, но сдержалась. — Чего тебе? — без тени любезности прошипела Ира. — Доброй ночи, Ириш. Извини, что так поздно тебя беспокою. Я прилетаю через пару часов, ты дома? — С каких пор тебя интересует мое местонахождение? Я твоя БЫВШАЯ жена! — Ириш, нам надо встретиться, погово… — Нам не о чем разговаривать, Павлов! — Ира перебила бывшего супруга на полуслове. — Ир, выслушай меня! Мы поторопились с разводом, я совершил ошибку, я хочу вернуться… — Нет! — Ир, я признаюсь, что совершил ошибку, я понял, что любил и люблю только тебя. Давай начнем все сначала? Ты моя жена… — Нет! Я твоя бывшая жена — это во-первых, а во-вторых, ты опоздал, я выхожу замуж! — Не смеши! Да кому ты нужна кроме меня… — Не твоего ума дело! Если у тебя все-таки хватит наглости прилететь в Москву, имей ввиду, я живу в квартире со своим будущим мужем, не стоит заявляться сюда, если не хочешь быть спущенным с лестницы, он у меня очень ревнивый. — Это ты мне так мстишь, да? Пошутили и хватит, Ир… — Я все сказала, — Ира сбросила вызов.       Пару секунд она пыталась переварить все то, что сейчас произошло, и её закипающий внутри вулкан взорвался. С барной стойки на пол полетел кувшин с водой, разливая по полу настоящее озеро, разлетелся вдребезги стакан, лежащие на поверхности документы, также оказались на полу, моментально намокнув. — Черт! Нет-нет-нет, — Павлова будто отрезвилась. — Только не отчёт в Министерство! Нет! Лазарев!!! Ненавижу тебя! — заорала Ирина Алексеевна куда-то в пустоту темного коридора. — Всё из-за тебя! ***       Костя вернулся в квартиру Павловой под утро, и какого было его удивление, когда он застал женщину, дремлющую на «его» диване. — Ирина Алексеевна, — он потрепал начальницу по плечу, желая привести ту в чувства. — Я не сплю, — Ирина Алексеевна моментально подняла откинутую на спинку дивана голову, быстро моргая явно заспанными глазами. — Надо поговорить. — Именно, — согласно кивнул Лазарев, усаживаясь рядом с Павловой. — Хорошая новость — завтра я переезжаю обратно к Шуре, плохая — Вам придется составить мне компанию. — С чего это? — Пожалуйста, просто выслушайте…       ***       Брагин прибыл задолго до начала своей рабочей смены, чтобы встретится со старшей медсестрой Усовой. — Фаина Игоревна, дорогая, любимая, а я Вас жду, — спохватился Олег, когда в ординаторскую зашла Фаина Игоревна. — Присядьте, чай попьем, побеседуем, — Брагин обхватил женщину за плечи и подвёл ее к столу. — Олег Михайлович, у меня смена закончилась, я думала Геннадий Ильич здесь. — Он на операции, подождите его здесь, а мы пока поговорим с Вами. Чай попьём, я купил Ваш любимый «медовичок» к чаю. — О чем нам разговаривать, Олег Михайлович? Я старшая медсестра, а вы светило хирургии, бог, творец… — Например, об этом, — Брагин положил на стол перед Фаиной книгу соавторства архимандрита Иоанна Крестьянкина и игумена Андрея Мороза «Семья и вера». — Олег Михайлович, с каких пор вы ударились в веру? — Я решил полюбопытствовать, как церковь относится к неравному браку. — Вы опять за своё… Вам-то какое дело, кто на ком женится? Если двое любят друг друга, тут не имеет значение, что церковь думает о такой глупости, как разница в возрасте. — Фаина Игоревна, браки неугодные Богу долго не просуществуют. Жалко мне Ирину Алексеевну… Вы же знаете, ей и так досталось… — Олег Михайлович, то, что Богом написано в Книге их жизни, не вырубишь топором даже Ваших стараний… Мне пора идти, а Вы, выкиньте это шарлатанство, — Усова брезгливо откинула от себя книгу. — То, что неугодно церкви, не значит, что неугодно Богу. Если приходите к вере, научитесь верить в Бога, а не в батюшку.       *** — Бабуль! — Крикнул Костя, протискиваясь в дверной проем с двумя огромными чемоданами. — Шура, мы приехали! — Здравствуйте, дорогие! Проходите скорее! — миниатюрная старушка поспешила выйти навстречу к любимому внуку, с нетерпением выглядывая из-за широкой спины его спутницу. — Здравствуйте, — поздоровалась Ирина Алексеевна, открыто улыбнувшись бабушке своего «жениха». — Меня Ира зовут, очень приятно! — Она протянула старшей женщине руку для рукопожатия, но тут же оказалась втянута в «старушечьи обнимашки», о которых заранее предупредил Константин.       «Мою бабушку хлебом не корми, дай пообниматься. Будьте готовы», — вспомнились ей слова Лазарева. — Как же я рада с тобой познакомиться, — начала ворковать Шура. — Костечка столько о тебе рассказывал. — Правда? — Ира, выпрямившись после приветственных объятий, тут же перевела хитрый взгляд на своего подчиненного. — И что же интересно? — Только самое хорошее, — поспешила заверить старушка, заговорчески подмигнув внуку. — Ну что же вы стоите? Костечка, проводи девочку в комнату, покажи ваше будущее семейное гнездышко, — Шура практически затолкала Костю и Иру в небольшую спальню, а сама поспешила на кухню, где во всю скворчали домашние блинчики. — Какая у тебя сильная бабушка, — усмехнулась Павлова, приходя в себя после такого неожиданного приема. — Да уж, это она у меня только с виду Божий одуванчик… — игриво пригрозил пальцем Костя, — Ну, как говориться, — он развел руками, — добро пожаловать!       ***       Может быть, показать Павловой семейный фотоальбом семейства Лазаревых на самом деле было не самой худшей идеей, которая когда-либо приходила в голову его бабушке. Ира сидит рядом с Шурой на удобном диване и смотрит на фотографию малыша Кости на пони. Она не переворачивает страницу целую минуту, и Костя начинает чувствовать непонятное тепло в груди. — Знаешь, Ирочка, — говорит растроганная Шура, — если хочешь копию любой из этих фотографий, я легко могу тебе их сделать. Внучек купил мне этот новомодный фотопринтер несколько лет назад, он просто отличного качества, фотографии выходят изумительно. — Спасибо большое. Я, пожалуй, соглашусь, мне действительно хотелось бы иметь пару фотографий маленького Кости. — У меня есть этот пони на моем ноутбуке, если он тебе нужен, — говорит Лазарев, — принесу тебе несколько стикеров, чтобы ты могла отметить остальные фото. — Он встает и направляется к выходу из комнаты. — Ира просто обожает цветные стикеры, это ее любимый предмет из мира канцелярских принадлежностей. — Они просто весьма функциональны, не говори глупостей. — О нет, нет, нет, ты их любишь, я видел, как ты относишься к этим штукам, — кричит хирург уже из коридора. — Да я в одном отчёте, который ты проверяла в Министерство, насчитал их больше сотни. — Это признак широко распространенной некомпетентности, а не признак моей вечной любви к клочкам бумаги.       Мужчина возвращается в комнату и, ухмыляясь, протягивает ей пачку стикеров. — Смотри, какие у Шуры есть классные, блестящие, ты видела такие раньше?       Главврач пристально смотрит на него, затем отрывает стикер и наклеивает рядом с фотографией маленького Кости на пони. — Я же сказал, что у меня есть эта фотография! — Ты очень ненадежен. Я больше доверяю твоей бабушке. — Хм.       Они продолжают просматривать альбом, Павлова время от времени помечает фотографии стикерами: на одной юный Лазарев с восторгом наблюдает за праздничным салютом, на другой лепит снеговика, еще на одной разворачивает новогодние подарки.       Костя пытается понять, по какой системе Павлова отбирает фотографии, почему именно эти, а не другие. Понятно, почему она не отбирает фотографии его дальних родственников, на которых нет парня, но на его взгляд, фото, выбранные Ирой, все почти одинаковые. Может быть, ей нравятся фотографии, на которых ее будущий муж выглядит не очень довольным, но ведь он на всех выглядит довольно хмурым ребёнком, пытающимся выразить восторг. Но затем она отмечает стикером фотографию крёстного Константина. — Почему именно эта? — озадаченно спрашивает парень. — На его руках просматриваются «сосудистые сетки», мы увеличим его руки, чтобы лица не было видно, и я приложу это фото к своей диссертации. — Ты можешь хотя бы дома не думать о работе? Серьезно, перестань, — смеется Лазарев, забавляясь таким нездоровым трудоголизмом начальницы.       Ирина Алексеевна переворачивает страницу, не обращая на него никакого внимания. На следующей фотографии Костя с девочкой подростком его возраста. — Кто это?       Хирург вглядывается в фотографию. — Я не помню её имени, она была из школы. Может быть, Даша? Или Маша? Нет, по-моему всё-таки Даша, да, точно Даша! Однажды она сама пригласила меня на свидание, но я отказал ей, думаю, я тогда был влюблен в другую девочку. Единственное, что я еще помню о ней, это то, что она как-то сказала мне во втором классе, что если завязать червяка в узел, он взорвется, поэтому я попробовал, но у меня ничего не вышло.       Ирина Алексеевна бросает на него суровый взгляд с приподнятой бровью. — Я был юн и очень впечатлителен, не суди.       Павлова переворачивает страницу. — А эта? — Ира прям вжилась в роль ревнивой второй половины Константина и очень показательно вела допрос.       Девочка-подросток стоит на заднем плане и наблюдает за Костей, который с широкой улыбкой бежит к камере. Ира помечает фотографию стикером. — Это с моего первого свидания с Юлей, полагаю, её отец снял это.       Ира убирает стикер и переворачивает страницу. Костя бросает на нее взгляд, но не задает вопросов. — А это кто? — также холодно, но строго спрашивает Павлова. Это занятие начинало её бесить, если бы она захотела, чтобы Костя рассказал ей о всех своих бывших, то…. Хотя нет, она бы точно не захотела!       Это еще одна фотография Лазарева с девочкой; на этот раз они оба немного старше и держатся за руки. — О, боже, это Настя Памина, она была моей первой настоящей девушкой в жизни. Несколько месяцев спустя она переехал со своей семьей заграницу, и моя жизнь закончилась, мне было 15 лет, и это было ужасно. — Не говори ерунды, — вклинилась в разговор Шура. — Не прошло и двух дней, как ты забыл о ней, и начал встреча… — Шур, вот что ты говоришь такое?! — Костя бессовестно перебил родную бабушку. — Я неделями переживал, плохо ел, пытался писать ей письма, но не знал адреса. Я даже плакал по ночам, — на последнем предложении Лазарев перешел на шёпот, а потом не сдержался и прыснул со смеху, от чего получил шлепок по руке от Павловой.       Ира опять переворачивает страницу. — А это кто такая? — Вторая настоящая девушка, её звали Инна. Она была очень милой, интересно, что с ней случилось? Я покупал ей цветы раз в неделю, а она писала стихи в мою честь, она была очаровательна.       Женщина быстро переворачивает страницу. На следующей фотографии изображен Константин уже студенческого возраста с девушкой, крепко обнимающей его за плечо. Оба широко улыбаются. — И кто бы это мог быть? — спрашивает Павлова. В ее тоне может быть, а может и не быть легкого намека на угрозу. Стикеры отброшены далеко на диван. — Это моя троюродная сестра, — быстро говорит Лазарев, предчувствуя, что терпение начальницы вот-вот лопнет от этого занятия. — Просто одна из моих родственниц. — А, — говорит Ира. — Большая семья. Как мило.       Она переворачивает страницу, чтобы найти там снимок Кости на вечеринке, сидящем довольно близко к очень красивой блондинке. Павлова краем глаза быстро бросает на него взгляд.       Парень прочищает горло. — Просто подруга, — говорит он, слегка краснея. — Это моя старая подруга по универу.       На следующей странице изображен студент Костя в дорогом, отлично сидящем на нём костюме цвета морской волны, который очень ему идёт. Девушка, с которой он сфотографирован, одетая в чёрное вечернее платье, целует его в щеку. — Какое необычное платье. И еще одна девушка. Эта выглядит весьма довольной собой. Видимо, еще одна дальняя сестрица?       Но Костя не отвечает, он тихо сидит, уставившись на фотографию. — Кость? — тихо зовет Павлова. — Я понятия не имею, почему тут это фото. Этому человеку не место в семейном альбоме. Мы встречались с ней целых два года в институте, а она изменяла мне даже не с одним, а с двумя моими друзьями, пыталась все отрицать, когда я об этом узнал, а потом рассказывала всем направо и налево, что я переспал с секретаршей ректора. Стерва. — О, боже мой, Костечка! Я этого не знала, мне так жаль, — восклицает Шура. — Ты сказал нам, что она тебе просто надоела, как и все остальные твои возлюбленные особы. — Ну, мне действительно надоело её поведение, я просто не объяснил всю причину. Это было унизительно.       Ира мгновение наблюдает за ним, прежде чем вытащить фотографию из альбома. — Я хотела бы знать, Шура, есть ли у вас в этом доме шредер.       Бабушка Кости поднимает брови, видимо, вспоминая, что это за «зверь» такой, а когда вспомнила, утвердительно кивнула: — Есть один в комнате, которую Герман использовал, как кабинет. — Хорошо. — Ира встает и протягивает женщине фотографию. — Вы не возражаете? — Разумеется, — довольно усмехается старушка. — Спасибо, — Павлова садится обратно на диван и снова берет альбом, переворачивая еще одну страницу. — Двигаемся дальше.       На следующей странице фотография Кости с его бывшей девушкой, а по совместительству с медсестрой в Склифе — Татьяной. — Двигаемся дальше, — говорит Павлова и переворачивает страницу. Костя разражается смехом.       На следующих нескольких фотографиях Костя был со своей тетей, или бабушкой, или другом семьи во время путешествий, казалось, он повидал уже весь мир. Павлова листает дальше, пока не появляется фотография, на которой молодой хирург сплетённый в объятиях с такими же молодыми ребятами в белых халатах, явно пьяные, с бутылками крепких напитков у каждого в руке и с весёлыми выражениями лиц. Семь однокашников явно были недовольны и не готовы к случившейся неожиданной фотосессии, явно таких же нетрезвых товарищей. — Шура! — возмущенно восклицает Лазарев. — Это же фото со студенческой газеты с выпускного. Это должно было остаться в институте, ваши глаза не должны были этого видеть! — Это фото видела вся профессура медуниверситета, твоему отцу звонил ректор и рассказывал о твоих подвигах, так что у твоей любимой бабушки есть полное право оставить себе копию. Тем более у меня нет ни одной фотографии тебя выпившего, а тут ты довольно мило получился. — Да-да, тут ты хотя бы не хмуришься, как на остальных фото. А Мария Валерьевна убеждала меня, что не пьёт ее дитятка… — Тут половина альбома пуста, не хватает ваших совместных фото, где вы обнимаетесь, целуетесь, это было бы очень мило. — Мы обязательно над этим подумаем, бабуль. — Думайте быстрее над фото, а над моими правнуками ещё быстрее… — Шура! — восклицает Костя. — Что? Да что такого?       Ира переворачивает страницу, где маленький Костя лежит на кровати родителей совсем голенький. — Двигаемся дальше, — быстро говорит она.       Далее идет череда фотографий, из совсем детских снимков от рождения до пяти лет. Интересный факт, лет до пяти Костик почти не хмурился, а даже наоборот, очень весело, открыто и обаятельно улыбался. Фотографии, где Косте явно меньше года были особенно нежные. Почти на всех он был с мамой или бабушкой, они его обнимали, играли с ним, а мальчишка был абсолютно счастлив. После года, когда Костя научился ходить, разряд фото резко изменился. На них все реже появлялись родители и все чаще Шура, к пяти годам Костя на фото остался совсем один и очень хмурый. Несколько раз попадались фото Кости с отцом, и то на них были изображены игры в шахматы. Ни футбол, ни катание на велосипеде, ни качели, ни просто любящие объятия с отцом — нет, только шахматные партии. На них Костя выглядел очень серьезным, а на некоторых даже немного испуганным, но взгляд был явно полон решимости.       Костя, наконец, смотрит на Иру, по щеке которой стекает одинокая слеза. — Что случилось? — настойчиво спрашивает парень. — В чем дело?       Павлова быстро вытирает глаза, но не отвечает. Костя смотрит вниз на фотографию, где он сидит за столом в свой седьмой день рождения. Совершенно один. На заднем фоне целая гора подарков, на следующем фото с ним сидит Шура, но мальчик один, ни родителей, ни друзей. Не удивительно, что он вырос таким эгоистом с чудовищным характером.       Костя протягивает ладонь и нежно гладит руку женщины своей. Он изо всех сил надеется, Шура догадается притвориться, что ничего не заметила. К счастью, она, похоже, и сама это понимает — Шура резко подорвалась на кухню, не забыв оповестить, как бы невзначай, о своем желании выпить еще чайку.       Наступает тишина, пока Лазарев продолжает нежно гладить руку Павловой, ожидая, когда женщина восстановит свой контроль. Он не привык видеть, как плачет такая грозная женщина, какова бы ни была причина. Ему до одурения хочется, чтобы слезы прекратились. — Я понимаю, что в детстве я тоже был Аполлон, но не стоит так меня смущать тем, что ты осознала, как много времени было нами упущено.       Ира фыркает и бросает на него убийственный взгляд, но не может подавить улыбку. Костя ухмыляется.       Слезы перестают литься, но хирург продолжает гладить ее по руке.       Ира оставляет стикер на фотографии в день его рождения.