не молчи, и я не буду

Ему, конечно, и раньше разбивали сердце. Громко так, говоря пресловутые слова о том, что дело, естественно, не в нем, что сейчас пока не готов (а) (а все это время был (а)?), что может быть, если бы они встретились в другом месте и в другое время, то все было бы по-другому. Но сейчас — было особенно больно. Потому что они разбили сердца друг друга. Правда надеясь, что так будет лучше, желая сделать все проще и понятнее, намереваясь общаться дальше как коллеги, и постараться, ну если не забыть, то хотя бы не трогать и не терзать друг друга общими воспоминаниями. Его квартира еще долго хранила запах Антона — табак, мятная жвачка, немного древесности и что-то теплое, что было только Антона. За три года Шастун впитался во все поверхности, углы и в каждый сантиметр постели. И вот вроде ушел, но часть себя оставил. Арсений неделю не открывал окна и старался широко не раскрывать входную дверь, лишь бы сохранить его присутствие. Он в этом запахе тонул, раздирая себе душу, но ничего поделать не мог. Мозг помнил, помнило и сердце. Билось так быстро каждый раз, когда Арс делал вдох, будто тянулось к источнику такого родного и знакомого запаха. И отчаянно ныло. Он всю ту неделю ощущал себя так, будто умирает. Сначала, после того как они поговорили и приняли это решение, ему казалось, что ничего не случилось. Он поднялся с дивана и ушел на кухню делать кофе, пока Антон в тишине собирал вещи. Больно было видеть, как исчезает вторая зубная щетка из стаканчика, электрическая бритва из шкафчика над раковиной и вещи из комода в спальне. Больно, но как будто все было нереально и не с ними. Как это? Их история… всё? Быть такого не может. Арсений подвез Шаста на вокзал, обнял его кратко, но крепко, пытаясь убедить себя и его, что все в порядке, они справятся, и так правда лучше — они ведь смогут дружить и работать. А потом смотрел вдаль уходящему поезду и даже как-то ничего такого не почувствовал. Он же уже не раз так провожал Антона в Москву. Мозг бился в истерике, отказываясь принимать тот факт, что Антон, его Антон, не вернется. Арсений будто смотрел на себя со стороны через стекло и реальность не осознавал. Ушел гулять по Питеру, заворачивая по пути то в бар, то в кофейню, и вернулся лишь в первом часу ночи. Ворочался долго, не находя себе место, но в итоге кое-как уснул беспокойным сном. Накрыло утром. Сначала, когда он потянулся рукой, чтобы обнять, но почувствовал лишь воздух и холодную простыню. Затем, когда увидел одинокую зубную щетку, а на кухне вдруг наткнулся на пустую пепельницу в шкафу. Раньше ее место было на балконе. Тело ломило так, будто боль была физической, а не душевной. Где-то в центре груди сводило судорогами, и Арсений даже не мог глубоко вздохнуть. Метался по квартире, как беспокойный котенок, не зная, в какой бы угол забиться, лишь бы не болело вот так. Антон не забрал ничего, что они считали общим. Маленького плюшевого ежа Арсений нашел среди подушек на диване — его он привез тогда из Питера после особенно долгой разлуки из-за выпускных и всучил Шастуну сразу на вокзале. — Это что? — Антон расплылся в улыбке как чеширский кот. — Не знаю, а на что похоже? — На тебя. — А я думал, на тебя. Ты фырчишь так же, когда смеешься. — А ты выглядишь так же, когда просыпаешься. Так у них появился общий ребенок, как они иногда шутили. Ёж стал перемещаться между городами вместе с ними: если Шаст ехал в Питер, то ёж ехал с ним и оставался там, пока Арсений не приезжал к Антону в Москву. Сколько таких перемещений он совершил, они не считали. Но потрепался он за это время изрядно. Антон один раз забыл его в спешке в Москве и приехал весь насупленный, ворчал и обиженно сопел Арсению в шею. — Ну вот как я мог его забыть, Арс? Арсений мягко перебирал Антоновы пряди и тихонечко улыбался. — Вот дурачина. На зеркале в прихожей осталась висеть открытка с двумя нахмурившимися котами. Антон выцепил ее в какой-то кофейне и сказал, что это они. Арсений тогда спорить не стал — правда похожи. Открытку в то утро он снял и спрятал в ящик письменного стола. В шкафу неожиданно нашел свою любимую футболку. Её он стащил у Антона и спал в ней, когда того не было рядом. Сопливо может, но сердечко грело. Она была самая обычная и пахла давно просто порошком, но Арсений ее горячо любил и решил, что избавиться от нее не сможет. А вот когда он увидел, что из небольшой шкатулки пропали все кольца и цепи, он пялился в одну точку несколько минут, теперь точно понимая — всё. Вот правда всё. Никто не заявится в ночи, принося в дом запах табака и улицы. Некому больше покупать чай и так горячо любимое сладкое, никто не будет включать реп на колонке по утрам и трясти под него головой, пока сушит волосы. Никто не обнимет больше медвежьими объятиями, не поцелует мокро перед завтраком, не будет присылать всратые мемы и милые гифки, пока они разделены расстоянием, и ничьи кудряшки не будут лезть в глаза, пока чьи-то губы будут исследовать тело. Арсений остался один. Они теперь каждый сам по себе и, пусть иногда и пересекающимися, но все же своими дорогами. Арсений в тот день почти не вылезал из кровати. Закрыл все шторы, чтобы ни луча не пробивалось в квартиру. Зачем? Его солнце у него забрали. Он сам у себя его забрал. Он достал два пледа из шкафа, потому что знобило так сильно, что ему никак не удавалось уснуть. Пришлось сменить наволочки — его промокла насквозь солеными слезами, а Антонова — пахла Антоном. Он сначала обнимал ее, как сумасшедший, а когда понял, что тянется поцеловать подушку — закинул все в стирку, чтобы не добивать себя. Остаток недели он помнит смутно. Звонил Серёжа — Арсений не брал трубку. Серёжа приехал — пришлось открыть. Он тогда ничего не сказал, лишь чмокнул в лоб, заказал свежей еды, прибрал немного. Хотел проветрить — но получил возмущений полную тележку. Серёжа вздохнул лишь в ответ и включил им какую-то передачу про дикобразов. « — Ты дикобра-а-а-з!» — Я дикобраз?» Арсений уткнулся тогда в плечо Серёжи и лишь дышал коротко, а потом переключил на мультики. Общие чаты он игнорировал, сколько мог. Шастун тоже не отсвечивал. Арсений искренне надеялся, что тот в порядке. Хотел спросить у Димы, но не смог. Как будто, если спросит вслух, то признает, что все — по-настоящему. Сережа же как бы между делом упомянул, что за неделю Антон лишь пару раз выбирался в офис на съемки, но уезжал сразу после и ни с кем особо общаться не хотел. То, что Антон мог работать, было хорошим знаком. Значит, не совсем закрылся в себе. В начале Арсений еще надеялся на хоть какие-то сообщения, они ведь договорились. Но телефон молчал. Арсений скулил. Вот так резко отпускать Антона он не хотел — он же был и остается такой важной частью его жизни. Сам писать боялся. Лишь один раз отправил какой-то мем, на что Шаст ответил двумя улыбочками. И больше ничего. Арсений чуть не разбил телефон об пол и открыл бутылку вина. А потом убиваться надоело. Он проснулся в одно утро и открыл все окна на распашку, надел форму и ушел бегать. Бежал по Питеру, с каждым шагом закапывая боль поглубже. Вот сука ты, Шастун. Обещал же, что просто так не исчезнешь. И где ты теперь? Молчишь? Трус. Арсений бежал, злость бурлила и толкала в спину. И вроде стал дышать свободнее и губы как-то сами растянулись в улыбке. И вроде бы стало легче. Значит, справляться будем в одиночку.

***

Снова они встретились спустя три недели. Сережа, завидев Арсения, сразу стал ругаться, что тот похудел. Арсений и правда похудел, он об этом знал, но не хотел, чтобы об этом знали другие. Антон сидел в углу, копаясь в телефоне, и почти не участвовал в разговоре, но на этих словах вдруг поднял глаза и нахмурился. Арсению тогда хотелось чудить. Он нашел свой старый костюм в расцветке супермена. Выглядел великолепно. Кого хотел спасти? Наверное, себя. Но в этом признаваться никому не собирался. Чудить ему хотелось больше обычного — он так справлялся с болью. Он решил, что он взрослый и тоже сможет сделать вид, что ничего не случилось. Сочувственные взгляды Димы упрямо игнорировал, шутил шутки, сыпал каламбурами, а внутри чувствовал себя бомбой замедленного действия. Скажешь что-то не то — и офис в момент наполнится маленькими истеричными Арсениями. Он видел, что Антон непривычно тих. А это было не дело, они все же должны были работать этим вечером, пусть работа и были лишь лежанием на диване несколько часов подряд. Ситуацию надо было спасать, зря он такой костюм нацепил, что ли? Арс активничал, со всеми общался, не спускал с Шаста глаз и старался втянуть в разговор. Даже спросил что-то заботливо об Антоновой спинке. Антон не велся. Взгляды игнорировал, сам почти не смотрел, скрывая глаза за кепкой. Арсений подавлял обиду, что в ответ лишь росла в геометрической прогрессии. Ты даже тут решил сделать вид, что меня нет? Только когда они сели играть в громкий вопрос, Шастун чуть расслабился. Как будто вспомнил их атмосферу на съемках и отпустил себя, поддаваясь неуёмной энергии Попова. Улыбался, фырчал. Ну точно еж. Арсений млел. Вот оно, его солнце, вопреки всему — не погасло. Это радовало, пусть у самого внутри горечь разъедала каждую клеточку — Антон здесь. Антон не с ним. Под конец Арсений выдохся совсем. Хотелось поскорее домой, ни сил, ни эмоций у него не осталось. Ему два концерта в день было отработать проще, чем биться в глухую стену молчания. Он быстро закинул вещи в сумку, уже успел переодеться в обычную хлопковую кофту и широкие брюки — хотелось максимального комфорта — и повернулся, чтобы со всеми попрощаться. — Так, ну что, пацаны, встречаемся после 9 числа, да? — Стас стоял с ворохом каких-то бумаг, которые надо было обязательно подписать, иначе его не выпустят из офиса их юристы. — Угу. — нестройный хор голосов пронесся по комнате. Арсений огляделся. Шаст с Димой сидели, развалившись на диване и сложив руки на груди. Сережа переобувался рядом. Забавные они такие. Столько лет вместе, и друг друга не убили, лишь держаться стали крепче. Он надеялся. — Так, ладно, я погнал, меня ждет такси. — Арсений подхватил сумку и приготовился к круговороту рукопожатий. — В Питер сбегаешь? — Дима всегда отличался проницательностью. — Ничего я не сбегаю. Напиши потом, как малышня твоя отреагировала на подарки, хорошо? Я правда старался. — Напишу, конечно. Давай, Арс, только не пропадай. — Димка притянул Арсения за руку и коротко обнял. Со Стасом они не нежничали, с Сережей особо тоже — тот все равно должен был приехать в Питер послезавтра. Антон стоял в стороне, ожидая своей очереди, крутя на пальцах кольца. Арсений, стараясь дышать ровнее, протянул руку. Он трусил немного, они так давно друга друга не касались. Теплое прикосновение чужих пальцев ощущалось таким знакомым, привычным. Арс хотел было отойти, но Антон вдруг задержал его руку буквально на мгновение и провел двумя пальцами другой руки по запястью, где бился пульс, будто проверяя, успокаивая. — Дыши, Арс, — теплое дыхание обожгло кожу, и Арсений сделал шаг назад, усилием воли удерживая себя от того, чтобы поддаться вперед и зарыться носом в чужое плечо. Сердце рыдало в истерике. — Д-да. — Ты перестал есть? Какого хрена, Шастун? Не делай вид, что тебе это важно. Ты же так старательно делаешь вид, что я не существую. — Это разве все еще твое дело? — тон получился неестественно высоким. Арсений нервничал. Антон никак не отреагировал, спокойно выдерживая пристальный взгляд. — С Наступающим, Арсений. Береги себя. — и отошел к окну, утыкаясь в телефон. Арсений вылетел из офиса, пытаясь успокоиться. После Нового года Антон улетел в Дубай. А Арсений — в Париж.