не молчи, и я не буду

Антон паркуется у вокзала ровно в 9:45. По дороге заехал и купил два кофе, и даже если Арс откажется, он выпьет оба: он так нервничает, что почти не спал сегодня. С балкона ушел только ближе к двум часам ночи, оставив на подоконнике полупустую пачку сигарет, и потом долго сидел на кухне, гипнотизируя кружку чая. Арсений явно хотел дать им шанс, и Антон этот шанс упускать не собирался. И для того, чтобы у них точно все получилось, надо было понять, как они оказались в той точке, в которой оказались. Какие шаги привели их туда? Что можно было бы сделать иначе? Шастун, после долгого и болезненного самокопания, признался себе честно: он никогда не говорил о том, что чувствует. Как и Арсений. Только если Антон не умел и не понимал, как это делать, то Арсений просто не хотел. Они понимали друг друга как-то, пользуясь этой пресловутой миндальной связью, опасные моменты прикрывали шутками, аккуратно съезжая с темы, и никогда не садились друг на против друга, смотря друг другу в глаза, не отрываясь, и не делились тем, что болит. А болело-то, кстати, много раз. И когда Арсений жестко шутил при всех, а Антон лишь смеялся, боясь показаться слабым, и когда сбегал неожиданно в Питер после концертов или съемок, не предупредив, а Антон просто молча принимал — ну это ведь Арсений, да и запрещать ему что-то делать он не мог. Но он ведь мог сказать, что чувствует. А он молчал. Антон мелко постукивал пальцами по рулю, поглядывая на часы. Они договорились, что Антон подождет в машине, чтобы не привлекать ненужное внимание, а так хотелось, чтобы как у всех, чтобы на платформе у поезда, улыбнуться открыто, даже может приобнять, если Арс не будет против, но он вынужден сидеть тут и выглядывать знакомую макушку, которую уже так давно не видел. За окном шел мелкий снег, покрывая тонким слоем асфальт и тая буквально через минуту. Несмотря на уже не совсем раннее утро, на улице все еще было довольно темно, уныло и серо. Люди катили чемоданы в сторону здания вокзала, толпились у входа из-за очереди на пункте досмотра, спешили в сторону метро или просто пытались спрятаться от колкого снега под крышей. В толпе, среди черных невзрачных силуэтов, появилось вдруг неоново-розовое пятно. Антон знал пока только одного человека, у которого хватало смелости выделяться так сильно на фоне московской толпы, и кому сейчас явно было достаточно холодно, потому что шапку он игнорировал почти всегда, за что неоднократно получал в свою сторону недовольный бубнеж. Антон неотрывно следит за этим ярким пятном, все еще четко не видя лица из-за расстояния и кучи людей вокруг, и пытается успокоить сердце, которое вдруг решило сдать забег на сто метров с небывалым рекордом. Это точно Арсений. Идет, светит как лампочка, улыбается ярче любого солнца, освещая всю эту унылую площадь, и как будто даже воздух рядом с ним искрится. Антон выходит из машины и встает у капота, стараясь не касаться: машину он предварительно помыл, но по дороге от мойки до вокзала точно собрал пару сантиметров московской грязи. Попов видит его издалека и невольно растягивает улыбку еще шире. Он соскучился и честно себе в этом признался. И именно поэтому решил, что будет правильным решением приехать в Москву самому — он раньше часто сопротивлялся, Москва неотрывно ассоциировалась больше с работой, и он никак не хотел это менять, упорно отклоняя предложения Антона о переезде, из-за чего Антон часто мотался к нему. Ведь когда они разошлись, Антону было что забрать из его квартиры, а вот Арсению даже не пришлось заезжать за вещами — их просто не было в Шастовой квартире. — Арс…— Антон несмело двигается на встречу и немного приподнимает руки в приглашающем жесте. Арсений подходит ближе без раздумий и легонько гладит по спине, чувствуя кольцо рук вокруг своей талии. — Привет. — выдыхает куда-то в район шеи, согревая дыханием, и отходит назад. — Как ты? Ты как будто не спал. — Я и не спал. Нормально добрался? — Антон внимательно изучает его лицо, как будто видит впервые, пусть и знает каждую морщинку наизусть уже давно. Новых, кстати, не прибавилось. — Да, спасибо. Ужасно хочу есть, если честно. — Так поехали скорее. — Антон забирает из его рук сумку и закидывает на заднее сиденье, а затем садится за руль. — Я взял тебе кофе, кстати. Если хочешь. — говорит Шастун, взглядом указывая вниз. — О, классно, спасибо большое. Я как раз не успел выпить с утра, а в Сапсане было что-то невообразимо кислое и я не смог это пить. Антон тихонько фыркает в ответ. Любовь Арсения к кофе была известна всем, и пусть Антон не сильно ее разделял, лишь иногда чувствуя в себе желание изменить привычному чаю, сейчас ему так тепло, потому что вот он, Арсений, такой же, как и всегда, все так же бурчит на кофе и все так же не принимает общественные правила игры, ведь иначе почему он такой бодрый в такой серый день, даже если кофе не успел выпить? Они обсуждают немного работу и планы, касаются нейтральных тем, рассуждают, какие вопросы можно было бы задать на следующем пуле «Историй» и пытаются угадать, какие могли бы быть ответы зрителей. Арсений искренне делится, что Антон заметно вырос в плане игры, чем вгоняет того в краску и заставляет бросить смущенный взгляд вправо, потому что он просто отвык. Арсений никогда не жалел для него хороших слов, всегда поддерживал в любых обстоятельствах, и Антон старался отвечать тем же. Но почти два месяца порознь не прошли бесследно, и предательский румянец снова вылезает на щеках. Остаток пути они едут молча. Арс копошится в телефоне, делая это свое самое сложное лицо на свете, и медленно тянет кофе, а Антон не отвлекает. Тишина комфортная, обволакивающая, теплая — он бы так еще километров восемьсот мог проехать. Но Арсений голодный, да и он тоже, а это важнее. Они подъезжают ровно ко времени брони, и Арсений выпрыгивает из машины, пока Антон аккуратно умещает внедорожник в очерченный прямоугольник вдоль тротуара. У входа их встречает милая девушка и провожает в дальний угол зала, туда, где за плотными шторами спрятались приватные комнаты. Лишние уши и глаза им не нужны, не сегодня, когда они впервые увиделись спустя столько времени. — Даже так? — Арсений останавливается у входа в комнату и оборачивается, удивленно вскидывая брови. — Шастун, ты что задумал? — Съесть тебя, конечно. — отвечает Антон, легонько толкая того в спину, и Арсения как будто бьет током. Он глубоко вздыхает и опускается на мягкий диван, который огибает круглый стол полумесяцем, и берет в руки меню, пока Антон садится рядом, на расстоянии вытянутой руки. — Ну что, по придуманной тобой схеме? Ты выбираешь, я выбираю, делимся, выносим вердикт? — Антон улыбается мягко. — Давай. Только, как всегда, без рыбы. — Конечно, Арс. Я ничего не забыл. И несмотря на то, что пятьдесят процентов блюд теперь можно исключить, выбрать что-то, что Арсению точно понравится довольно трудно, Антон в плане еды, конечно, намного проще. В итоге он останавливается на яйцах Бенедикт с тамбовским окороком и пытается угадать, что может выбрать Арсений. — Спорим, ты выберешь кашу? Какую-нибудь навороченную, ну вот, например, эту, с персиками и лепестками миндаля? — А вот и не угадал. Будем дегустировать сырники. С чем хочешь, со сметаной или сгущенкой? Или может вареньем? — А можно и со сметаной, и со сгущенкой? — Антон делает жалобные глаза. — Я так и думал. Можно, конечно, куда ты без сладкого, дитя. У Антона тепло разливается по коже от этого ласкового прозвища. Он на него никогда не обижался, потому что и правда во многих моментах был пока все еще дитем, но его все устраивало. Арс-то точно знал, что в большинстве случаев Антон — скала, иногда взрослее, чем сам Арсений, иначе бы тот ему никогда не доверился. Ни в жизни, ни в постели. Они делают заказ и когда их официант, тоже Антон (иронично), уходит, Арсений поворачивается к нему и спрашивает: — А что мы будем делать после завтрака? — А что бы ты хотел? — Если честно, я хотел бы сходить в кино. — Значит, мы пойдем в кино. Что будем смотреть? — Не так важно. Я просто давно не был и забыл уже эту атмосферу. Мой фильм еще неизвестно когда выйдет и выйдет ли вообще, а в кино хочется уже сейчас. — Обязательно выйдет, Арс, не сомневайся. Давай после того, как поедим, посмотрим ближайшие сеансы и вместе выберем, договорились? Арсений кивает, улыбаясь. У него вдруг звонит телефон. — Ой, прости, это Захарьин, надо ответить. — кидает смущенный взгляд Арсений. — Все в порядке, я пока схожу покурить. — Уверен? Там же холодно. Хотя когда тебе это мешало. — Вот именно. — Антон улыбается и скрывается за шторой. Ему действительно не хотелось подслушивать чужой разговор. К Зохану у него была, пусть и маленькая, но ревность и он о ней вслух никогда не говорил, но Попов точно догадывался. Антон вообще раньше думал, что он не очень ревнивый, ему, как минимум, всегда было все равно, где и с кем Ира, и когда он видел, что на нее смотрят другие мужчины, лишь мысленно хвалил себя за выбор. С Арсением же сложилось все иначе. Нет, Антон железобетонно был уверен и в себе, и в нем, но чувство собственничества заставляло поджимать губы, когда он замечал, как к Арсению проявлял повышенный интерес хоть кто-нибудь. Дима всегда в такие моменты предупредительно щурился, но Антон не обращал внимания. Какое-то похожее чувство требовало Арса защищать. Сколько раз на концертах Антон сжимал кулаки, когда того снова роняли в куклах, либо руки зрителей слишком уж свободно блуждали по его телу, что не укрывалось от пристального взгляда Шастуна. Когда он возвращается, Арсений как раз кладет трубку, а на столе уже ждет их завтрак. — Ты вовремя, только принесли все. — Арсений улыбается снова так ярко, будто они не виделись пятнадцать минут назад, и Антон аж жмурится от этого света. — Ты был прав, там действительно ужасно холодно. Ну что, приятного аппетита? — пододвигает тарелку ближе к Арсению. — А ты? — Пробуй, я за тобой. Арсений аккуратно отрезает кусочек бриоши и окорка, и отправляет вилку в рот. — Ммм, Шаст, правда вкусно. Давай. — Ешь, ешь. — Антон наливает себе чай и строго смотрит на Арсения, когда тот пытается вернуть тарелку. — Кстати, как дела у мамы? — Арсений лишь вздыхает, признавая поражение. — Все в порядке. Недавно созванивались вот. У них тепло, снега почти нет. Хочу сгонять к ней на пару дней на машине в следующем месяце, не знаю, получится ли. Соскучился очень. — Передавай привет от меня. — Арс смотрит понимающе. — Конечно, передам. Она, кстати, про тебя спрашивала. — И что ты ответил? — Рассказал, что ты был в Париже, и что вроде у тебя все в порядке. Ну и что я за тебя переживаю, потому что ты похудел так, что даже Дима заметил. Она сказала, чтобы я привез тебя к ней и оставил на неделю, ты бы у нее точно на пару килограмм поправился бы. Антон говорит все это, не отводя взгляда, и у Арсения внутренности завязываются в один комок. Антон за него переживал. И даже говорил об этом со своей мамой. И он говорит об этом так легко, открыто, как никогда раньше. — Мне приятно, Антон. И спасибо, что решился что-то сделать, еду заказал. Я испугался сначала, конечно, но потом догадался, что это ты. — Я переживал, что ты выкинешь все сразу, даже не попытавшись разобраться. — Я хотел. — Арсений смеется, пряча лицо, а затем снова двигает тарелку. — Так, Шаст, а ну-ка давай тоже ешь. А то я начну думать, что ты решил меня откормить, чтобы более выгодно смотреться на моем фоне. — Это невозможно, Арс, никто не сможет выглядеть лучше на твоем фоне. — Антон абсолютно честен и этот румянец на щеках Арсения лишь подпитывает его намерение говорить все прямо. Арсений отрезает небольшой кусочек, нанизывая все ингредиенты на вилку, и тянется рукой. — Открой рот. — шепчет. Антон слушается, придвигается чуть ближе и медленно обхватывает губами зубчики, пристально смотря Арсу в глаза. У того сбивается дыхание в момент, когда он понимает, что он делает. Он кормит Антона. Своей вилкой. Они же почти поцеловались, но об этом Арсений старается не думать, сосредотачиваясь на зеленых глазах напротив — взгляд пытливый, цепкий, проникает под кожу. Арсений сдается первым и опускает руку, но Антон успевает ее перехватить и поднести к губам, оставляя легкий поцелуй на запястье. — Вкусно. — припечатывает он и внимательно наблюдает за реакцией. Арсений может спокойно возмутиться и будет абсолютно прав, но он лишь слегка приподнимает уголки губ и отпивает свой кофе, пододвигая тарелку к Шастуну ближе. — Давай ешь, я попробую сырники. — Расскажи, как съездил в Париж. — Антон не спорит и берет вилку с ножом. Есть в этом что-то безумно интимное — вот так делиться едой. Они, конечно, всегда смеялись над Джо из их любимого сериала, но сами всегда с удовольствием делились. Как минимум, друг с другом. У Арсения только нельзя было отбирать первые две чашки кофе с утра, но Антон не особо претендовал. — Там было промозгло и серо, но ты знаешь, это же Париж — все равно там красиво. Я, кстати, даже привез тебе кое-что. — Арсений тут же осекается и закрывает рот. — Правда? — Антон удивлен. Арс на него так разозлился в их последнюю встречу и умудрился все равно о нем подумать? — Ну да. Ну там мелочь. Увидишь. — Арсений мнется, ему явно почему-то некомфортно и Шаст решает не настаивать. Надо — сам расскажет. — Конечно, Арс. А в Дубае жара стояла, мы выползали из отеля только ближе к вечеру. Но прикольно там, совсем другой мир. — Тебе понравилось? — Арсений был искренне благодарен, что Антон не стал выпытывать. — Мне не хватило природы, конечно, все слишком стеклянное и бетонное, но, в целом, да — классно. Но у нас отдых такой, сам понимаешь. Мы больше отсыпались. — Ну да, тебя-то точно хрен вытянешь. — Эй, а кто облазил с тобой весь Питер? — Антон картинно возмущается и пихает Арса в бок. — Это потому, что я тебя заставлял. Так бы ты лежал тюленем и знал бы только вид из моего окна и как выглядит вокзал. — смеется тот и уворачивается от еще одного тычка. — Так, вредина, я конфискую твои сырники. — Шаст забирает тарелку, и щедро поливает оставшиеся сырники сгущенкой. Арсений лишь закатывает глаза в ответ и улыбается. — У тебя задница слипнется, Шаст. — Если что, я попрошу у тебя помощи. — Антон игриво дергает бровями. — Фу, Шастун. — Арс прячет лицо в ладонях и его плечи подрагивают от смеха. Снова чувствует тычок сбоку и смеется еще громче. — Так ладно, давай смотреть ближайшие сеансы. — Антон достает телефон, ухмылясь. Они выбирают какую-то комедию в кинотеатре в паре станций метро от ресторана. До сеанса еще есть час, поэтому они спокойно доедают завтрак, единогласно решают, что сырники победили, и через полчаса снова оказываются в машине. Пока она греется, Антон курит еще одну, а Арсений наблюдает за ним с пассажирского, невольно залипая на его длинные пальцы и губы, обхватывающие фильтр. Тот чувствует этот пристальный взгляд сбоку, но усиленно пытается сохранить непринужденный вид, выдыхая дым в приоткрытое окно и сосредотачиваясь на урчании мотора. Ему ужасно хочется Арсения поцеловать, еще с того момента, как тот запрыгнул к нему в машину утром, ослепляя своей улыбкой, но он боится спугнуть. Арс явно был не против флирта сегодня, но Антон может только предполагать, а что на самом деле у него в голове — не знает. Но узнать хочет. Они оказываются в кинозале одни, что неудивительно — будний день, середина дня. Фильм незамысловатый, сюжет можно предугадать еще по первым кадрам, и они оба увлеченно следят за событиями на экране, комментируя их друг дружке время от времени. Антон несколько раз ворует попкорн из ведерка Арсения, за что теперь сам получает щипок в бок. — У тебя свой есть. — Арс неожиданно шепчет ему прямо на ухо. Антон склоняет голову чуть вниз и переводит взгляд на чужие коленки. Слава богу, сегодня обычные джинсы без дырок, а то он бы точно сошел с ума. — У тебя вкуснее. — шепчет в ответ. — Да неужели? — дыхание Арсения почти обжигает кожу, и Антон невольно сжимает свое ведерко чуть сильнее. — Мгм. — выдает он что-то непонятное и слышит смешок. — А мне кажется, у тебя вкуснее. — Попов протягивает руку, слегка касаясь подушечками пальцев костяшек и от этого легкого прикосновения у Антона что-то плавится внутри. Возможно, даже его мозг. Иначе как объяснить, что он совершенно точно уже не понимает, что происходит на экране, сосредотачиваясь полностью на чужих пальцах, а затем и губах, которые аккуратно слизывают остатки соли с кожи. — Да. Вкуснее. — выносит Арсений вердикт и невинно улыбается, зараза такая. Антон усилием воли отрывает взгляд от его губ и выдыхает, ставя попкорн в подлокотник рядом. — Если хочешь, бери. — Хочу. — отвечает Арс легко, придвигается ближе, соприкасаясь плечом и коленкой, и отворачивается к экрану. — Смотри фильм, Шаст. — заговаривает снова через несколько минут. — Я смотрю. — конечно, он не смотрит, разглядывая чужой профиль. — Точно? Потому что я совершенно точно чувствую твой взгляд на себе. — Арсений поворачивает голову резко, смотря Антону прямо в глаза и тянется вдруг ближе, облокачиваясь на руку. Между ними буквально несколько миллиметров, они делят воздух, и так даже лучше, потому что Антону уже явно нечем дышать. — Точно. — шепчет Арсению прямо в губы, не отводя взгляда от невозможно красивых глаз напротив. Ему кажется, что он тонет в них с головой, да он и не против. — Привет. — чужое дыхание так близко, что кажется своим. Арсений склоняется еще чуть ближе, почти цепляя губы, и трется носом о чужой. — Арс, ты уверен? — Антон держится из последних сил, потираясь в ответ, но ему важно понимать, что все это — не просто так. — Я не остановлюсь только на этом. — Пообещай, что не остановишься. — Арсений цепляет его коленку, сжимая, и Антон сдается. Подается вперед, обхватывая чужой подбородок пальцами и прикасается губами нежно, трепетно, почти что хрупко, осторожно прикусывает, выбивая из Арсения чуть слышный стон. Оглаживает большим пальцем скулу, чувствует, как чужие пальцы пробегаются по внутренней стороне бедра, и это запрещенный прием — у Антона слетают последние предохранители. Он опускает руку на шею, требовательно ведет языком по нижней, и Арсений послушно размыкает рот, позволяя углубить поцелуй. На губах вкус соли, дыхание сбивается от каждого прикосновения языка, и хочется вжаться лишь сильнее, зайти дальше, но нельзя. Антон оставляет еще пару легких поцелуев, проходится губами по линии челюсти, немного прикусывая, поднимается вверх, цепляя мочку уха, и чувствует, как Арс несдержанно стонет ему куда-то в плечо, и отстраняется. — Ты в порядке? — спрашивает тихонько, осторожно массируя чужое плечо, и не может перестать улыбаться. Арсений снова подается вперед и сцеловывает улыбку, отпечатываясь в уголке губ. — Более чем. — Укладывает голову на плечо, а руку оставляет все так же на колене, вычерчивая круги. Ему хорошо и трепетно, и ощущение правильности происходящего затапливает с головой. Антон накрывает его руку своей, переплетая пальцы. Когда они выходят из кинотеатра, на улице уже темно, пусть еще даже совсем не вечер, и идут на парковку, незаметно сцепившись мизинчиками. Машина снова остыла, и пока они ждут, слушая урчание под капотом, Антон делится сигаретой, и Арсений решает прикурить от его же тлеющей. Выходит не сразу, от чего оба смеются, хватая друг дружку за предплечья. Касаться — легко и так необходимо. — Ты забронировал отель? — Антон выдыхает дым в темное небо. — Пока нет, кстати, надо забронировать. У меня и обратного билета еще нет. — Арсений теперь наблюдает за ним без утайки, открыто. — Оставайся у меня? — Ты уверен? — Ну да. Приставать не буду, обещаю. — Антон улыбается. — Но нам надо поговорить, ты так не думаешь? — Надо. — Арсений хмурится, закусывая губу. Антону тут же хочется подцепить ее своими губами. — Ладно, поехали к тебе. Соглашаться боязно, торопить события не хочется совсем, но им и правда надо поговорить, а лучшего места в Москве для этой цели, чем Шастова квартира, они не найдут. Едут в уютной тишине, слушая бурчание радио на фоне. Арсений разглядывает Москву за окном и понимает, что последние несколько месяцев она приносила ему много боли, а сейчас есть шансы выстроить отношения по новой. Договориться, довериться, открыться. Разрешить ей войти в его личное пространство чуть дальше, чем раньше, или даже совсем, показать себя, рассказать о себе. Поделиться с ней чувствами и прислушаться к тому, что в ответ хочет сказать город. Москва громкая, яркая, масштабная, честная, иногда хмурая, а в ярости завораживает. Питер рядом с ней — стабильный, дружелюбный, но загадочно скрытный, витиеватый, иногда колкий, иногда сложный для понимания, но от того еще больше привлекает. Они разные жутко, но связаны историей, людьми, железными дорогами и коридорами самолетов прочно. Их не каждому дано понять, и иногда они друг друга сами не понимают, но дополняют уже веками, создавая культурный контраст. Антон — Москва. Арсений — Питер. Они проговорят до ночи. Арсений объяснит, каким потерянным чувствовал себя осенью, тыкаясь как слепой котенок в закрытую стену из чужих эмоций. Как долго пытался найти ключи, которые ему когда-то выдали, но как будто потом сменили замки. Как устал нести ответственность за чужие чувства и решил разозлиться, понимая, что это не выход, что надо было поговорить, а не закрывать еще и свою дверь, от которой мало подобрать ключи, нужно было решать загадки и головоломки. Признается, как больно далась ему первая неделя и как задело молчание, ощущая мелкие поцелуи в висок, сжимающиеся руки на талии, и множественное прости на ухо. Расскажет, как в Париже на самом деле было тяжело, но и возвращаться было очень страшно. Антон пробурчит, что чуть с ума не сошел, когда узнал, что тот остался еще на неделю — понимал, что что-то не так — и злился от беспомощности, вынося мозги и Диме, и Сереже. Дима устал тогда это слушать и позвонил, а потом и сам забил тревогу, увидя усталое, осунувшееся лицо на экране телефона. — Мог бы и не говорить, что я плохо выглядел. — Арсений уткнулся куда-то в плечо. — Я не видел тебя, сидел так, чтобы ты не смог меня заметить, так что Диме пришлось верить на слово. — Антон целует его в макушку, щекоча кожу дыханием. И рассказывает, как потерял себя, все свои опоры, утонул в вязкой горечи, жалости, обидах. Нуждался в помощи, но попросить ее не смог. Как запутался в себе сам и эгоистично надеялся, что Арсений распутает его как-нибудь, честно забыв о том, что он может тоже нуждаться в понимании. Как принял решение молчать, не зная, как говорить дальше. Как боялся сделать больнее, не понимая, что больнее делать стал сразу же. Как испугался, встретив снова тогда на стриме, спрятал чувства под холодностью, а сам терялся от нежности и желании стиснуть в объятиях. Сцеловывая слезинки в уголках чужих глаз, признается, что скучал очень и жалел, что в квартире не осталось ничего, что бы напомнило о них. — Кстати, я же привез ежа! — Арсений отстраняется резко, приподнимаясь на локтях и заглядывая в глаза. Они лежат на диване, переплетясь ногами, у Антона на футболке в области сердца мокрое соленое пятно, но оно ему не мешает. — Ежа? — Антон сводит брови, пытаясь понять, и тут его озаряет. — Ты привез нашего ежа? — Да. — Арс резко подскакивает и идет в коридор, где стоит дорожная сумка. В боковом кармане находит плюшевую игрушку, и еще кое-что. Задумчиво вертит в руках, и решается. — Вот, смотри. — протягивает ежа, пока Антон усаживается, спуская ноги на пол. — Спасибо, что ты его тогда не забрал. Иначе я бы точно сошел с ума. Антон краснеет немного, принимая игрушку. Он по нему скучал тоже. Но Арсению было важнее, он понимал. — И Шаст, еще кое-что… — Арс тянет неуверенно, явно смущаясь. Антон смотрит взволнованно, чуть крепче сжимая ежа. — Это тебе. — Арсений протягивает руку, между пальцами зажат какой-то кусочек картона. — Открытка? — Антон рассматривает удивленно. — Вау, из Парижа! Очень красивая фотография, кстати. — Затем переворачивает, натыкаясь на выведенные ручкой слова, и вчитывается. А потом подрывается резко, откладывая подарок в сторону и обхватывает лицо напротив двумя руками, тут же прижимаясь в поцелуе. Арсений теряется от напора, но спустя пару секунд все же отвечает, вжимаясь сильнее, обнимая руками за талию, и тонет, тонет, тонет. Антон отстраняется, прижимаясь своим лбом к чужому, дышит загнанно, бегая глазами по лицу и улыбается. — И я скучал, Арсений. Пиздец как. И любить тебя не переставал ни на секунду. — легкий поцелуй в висок. — Обещай мне, что не будешь молчать? Что мы будем обсуждать все-все? Я не очень умею, но я буду стараться, если ты мне поможешь. — Хорошо, Антон. Ты не молчи, и я не буду. Ты люби меня, и я буду. Постараюсь прятать свои иголки раньше, чем они ранят тебя. — Ну да, ты же у нас дикобра-а-а-аз. — Антон прикусывает кончик носа, тут же чмокая в место укуса. — Я дикобраз? — и смех Арсения впитывается куда-то под кожу, проникая к самому сердцу. И лучше этих звуков, этой мягкости губ и колючих щек, лучше этих изгибов плеч с россыпью родинок и острых ключиц, этого тела, извивающегося под ним каждый раз в ответ на ласки, этих глаз, которые смотрят куда-то в душу, задевая сердце, и этой прекрасной планеты в чужой голове для Антона нет ничего. И он больше не отпустит. Ни за что.