чужие сомнения звёздной россыпью разбиваются об лёд

Выдох. Глоток свежей воды. Дверь с раскатистым скрипом открывается, своей тяжестью пытается затолкнуть обратно. Вдох. Глоток свежего воздуха. Рядом с катком свежо, даже почти холодно, и оттого кончики пальцев начинает немного покалывать. Хенджун вздыхает еще раз и уверенной походкой направляется ко льду, где Гониль-хён уже что-то увлеченно рассказывет его новым товарищам. -… подготовки к зимнему чемпионату. О, Хёнджун, кати сюда быстрее. Мы обсуждали план тренировок и личную нагрузку. До тебя ещё не успели дойти. — тренер широко улыбается, почти даже тянет руку, чтобы растрепать и без того лохматые тёмные волосы, но осекается, вспоминая, что теперь они не один на один. Хёнджун кивает, встаёт рядом с щуплым парнем, которого, кажется, видел на каких-то соревнованиях. Он немного ниже, лицо у него нахальное, а руки перемотаны эластичными бинтами как при растяжении. Колени чуть кривоватые, на льду однако стоят уверенно. И в целом весь из себя он представляет уверенность: от каштановых кончиков волос и до чёрных коньков с синими узорами. — Сегодня первый день, не хочу вас мучать. Надеюсь, вы все разогрелись, не маленькие, чтоб вам напоминали. Так что свободное время, отрабатывайте, что считаете нужным, а потом вернёмся к организационной части. — Гониль делает взмах куда-то в сторону и отъезжает, зажмурившись. Как будто он тут больше всех устал уже на первой тренировке. Объехав лёд по кругу, Хан щурится. Непривычно. Но ладно. Раз уж им дали свободное время, можно сосредоточиться на самом себе, не отвлекаться на посторонний шум и незнакомых людей. Что нужно отработать? Лутц-риттбергер. Точно. Каскад далеко не из лёгких, и было рискованно вообще вставлять его в программу, но Хёнджун сам же и настоял, о чем на региональных чуть не пожалел. Но всё же если отработать его до идеала, таким можно поражать даже ветеранов ледяного спорта. Плечи распрямить, а после лутца сразу докрутить себя, чтобы вращения хватило на начальное риттбергера. В теории звучит не так сложно, на практике же всё должно умещаться в долю секунды. Вздох. Вперёд. Прыжок за прыжком. Сначала только лутцы, потом ещё риттбергеры. Всё нужно чётко отработать, прежде чем переходить к каскаду. Идеально. Точно. Блестяще. Хёнджун почти чувствует, как остальные фигуристы таращатся на него, однако на это совершенно плевать. Он готов переходить к основной части. Спина и плечи распрямляются почти до хруста, руки напряжены. Привычно выполненный лутц и доля секунды, чтобы остановить себя плечами и докрутить до следующего прыжка. Мимо глаз с той стороны ограждения пролетает кошачья улыбка и смутно блескнувшие голубые огоньки глаз. Вселенная начинает вращаться, но далеко не так, как должна была. Горизонт заваливает, и правое бедро вместе с коленом вдруг начинает гореть с невыносимой силой. Сбитая костяшка бьёт по льду. Вокруг разлетается звёздная крошка. Слева слышен чей-то напуганный писк, но больше никто значения этому не придаёт. Для фигуриста упасть на лёд во время прыжка — сущий пустяк, никто и не замечает уже. Хёнджуну кажется, будто внутри что-то сломалось. Нет, не бедро и не запястье. Сломался его внутренний стержень. Горел не только ушибленный бок, но и щёки, а вместе с тем и грудь в районе сердца. Пара кошачьих глаз из-за ограждения смотрит на него с испугом. Пылающее сердце опускается в пятки. — Чего тут разлегся? Отвык падать? Поверь, до чемпионата ещё нападаешься. После успешного Лутц-Риттбергера будем ставить с Акселя. — Гониль склоняется над ним с саркастичной усмешкой, благо что коньяком не подпинывает. Хёнджун хмурится, не тренеру, но своим мыслям. Игнорирует поданную руку и поднимается сам, сразу же отъезжает и осматривает ушибленную ладонь. Пальцы вытянуты перед собой, а за ними просматривается стекло ограждения, что блестит и переливается. За ним ещё ярче блестят два хитрых кошачьих глаза. Они смотрят с волнением и страхом, щурятся, в попытке разглядеть лицо за пальцами, наконец закрываются. Парень вздыхает. Хёнджун не хочет больше смотреть в его сторону, и даже специально отворачивается. Но странное тепло прожигает его спину, и конечности резко сковывает. На него постоянно смотрят хоть сотни глаз: других фигуристов, зрителей, судей. Это никогда не вызывало каких-либо проблем. Но когда таким взглядом на него смотрит один только Чонсу. Чёрт возьми. Почему внутри взрываются сверхновые? Что за термоядерные реакции прямо сейчас происходят в его лёгких? Как называются звёзды, что мелькают у него перед глазами? — Эй, Хёнджун, ты в порядке? Может, посидишь немного, а то ты весь горишь. — Гониль осторожно кладёт руку на подрагивающее плечо и сжимает его в знак поддержки. Хёнджун не слушает. Он срывается с места, мчится вперёд, объезжает круг, толчок — вверх, ещё. И совершает идеальный лутц-риттбергер. Перед глазами все ещё плывёт, и ноги чуть подкашивает. Хан кидает вопросительный взгляд на тренера, и тот лишь с улыбкой кивает. В сторону Чонсу смотреть не хочется. Всю остальную тренировку Хёнджун специально игнорирует взглядом ограждения. Сердце даже нормализует свой ритм, несмотря на то, что парень продолжает совершать прыжок за прыжком. — Ладно, хватит с вас, ребята. Бегите греться в раздевалку. — Гониль делает неопределённый взмах рукой, взгляд свой задерживая на Хёнджуне, мол «с тобой мы сейчас ещё поговорим». И все действительно расходятся. Один только Хан остаётся стоять на льду истуканом, загнанно тупя глаза на прямой нос тренера. Они стоят в молчании некоторое время, пока фигуристы наконец не закрывают за собой дверь в раздевалку, и потом зачем-то ещё некоторое время. Видно для того, чтобы размытый силуэт за ограждением подошёл к ним поближе. — Ну и что это было? — почти с упрёком произносит наконец Гониль, явно рассчитывая, что его поймут. — Смотря про что ты? — Падение. Ты не падал уже года два, а тут упал на лутц-риттбергере, который мы с тобой отрабатывали практически месяц. И потом сразу же прыгнул его идеально. — тренер морщит нос и изгибает брови, делая свой вид почти комично-жалостливым. — Ты плохо себя чувствуешь? Или голова закружилась? Что? — Гониль, я все ещё могу падать. Даже ты падаешь, никто от от этого не застрахован. — Хёнджун со вздохом кладёт руку на чужое плечо, — Просто не получилось, у этого нет какой-либо особой причины. Он задевает взглядом Чонсу, что стоит за ограждением, поджав свои кошачьи губы, и с немым вопросом смотрит то ли глаза в глаза, то ли глаза в душу. Хёнджун врёт. И Чонсу прекрасно об этом знает. Гониль однако принимает грязную ложь за чистую монету и наконец отпускает воспитанника. — Иди в раздевалку. И чтоб я не видел тебя задерживающимся на льду ещё даже на полчаса. Переодевайся и отдыхай. — приказной тон тренера заставляет Хёнджуна чувствовать себя виноватым даже от мысли о том, что он бы задержался ещё часа на два. Побег в раздевалку сейчас, однако, кажется очень правильной идеей, хотя бы для того, чтобы спрятаться от внимательного взгляда, что преследует его всю тренировку, не пропуская ни единой мелкой детали. Знает ли Чонсу значение всех жестов, что случайно или намеренно делает Хёнджун? Знает ли название прыжков, что он всю тренировку так старательно выписывал на льду? Знает ли он что-то о Хёнджуне? Кроме того, что за свою юниорскую карьеру он взял одно золото и три серебра, что фанаты сравнивали его с кроликом, и что он чаще всего прыгал во второй половине. С другой стороны, а что Хёнджун вообще знает о Чонсу? Мысль заседает в голове идеей фикс, и Хёнджун даже не замечает, как пока он медленно расшнуровывает коньки, уходят все остальные спортсмены. Даже когда он наконец находит в себе силы переодеться, непонятные идеи летают у него перед глазами. Отвлекает его оповещение на телефоне. Тут же он и замечает, что остался в раздевалке совершенно один. Должно быть, прошло много времени. «Ты в порядке?» «Грустный смайлик кота» Наивно было надеяться, что Чонсу уйдёт как только кончится тренировка. Наверняка ведь он ждёт своего дядю, чтобы уйти вместе. А его дядя в свою очередь ждёт Хенджуна — чтобы проследить, что воспитанник ни на секунду не задержится на льду. «В порядке. Я слишком долго? «Немного. Гониль-хён переживает, что ты просто хочешь выждать, чтобы он ушёл» «Так и есть» Хёнджун не знает, зачем пишет это. Вообще-то, он не собирался сидеть и ждать, пока все уйдут, так просто сложилось. Хотя сейчас, задумываясь об этом, он понимает, что пересекаться с Чонсу лично не хочется. Будто между ними будет странное напряжение. И ощущение этого не пропадает, даже когда он улыбается смеющимся смайликам, появившимся в чате. «Как много времени тебе ещё нужно? Хён очень хочет домой, если ты ещё долго, то я отпущу его, сам тебя подожду» Хёнджун зависает на пару секунд. То есть, он может избежать встречи с тренером, но Чонсу избежать не выйдет? А можно ли выбрать вариант наоборот? «У тебя ко мне какое-то дело?» «Нет, ничего такого! Просто хотел прогуляться с тобой, если ты не против» Против ли он? Ну вообще-то нет. На весах сейчас стоят желание прийти домой и хорошенько так поспать, и порыв все же погулять впервые за долгое время. «Зачем?» «Мне нельзя с тобой подружиться?» Подружиться? Типа, болтать о всякой чепухе, делиться новостями, гулять вместе и все такое? В последний раз у Хёнджуна такое было в начальной школе, когда тренировки были довольно редкими, в школе не было много заданий, а дети вокруг были дружелюбными. И что такое дружить Хёнджун помнил плохо. Может ли он назвать тренера своим другом? Они иногда разговаривали о семье, о прошедших выходных, о планах отвлечённых от льда. Но их разговоры никогда не включали какие-то личные переживания, и потому Хёнджуна это более чем устраивало. Но что конкретно имел ввиду Чонсу? Вот так же иногда болтать о чепухе? Или все же быть теми самыми закодычными, что и в огонь, и в воду? Стоит ли оно того? Вздох. «Скажи хёну, чтобы шёл домой. А я выйду минут через 5-10» «Одобрительный смайлик кота» На самом деле, Хёнджун собирается даже быстрее. Но некоторое время он просто сидит и ждёт, в попытке собраться с мыслями. Чонсу хотелось избегать. На это даже нет какой-то осмысленной причины, хватает двух фактов: того, что от Чонсу у него подкашиваются ноги, и того, что по одному взгляду Чонсу мог прочитать всё, что у него в душе и в мыслях. И это невероятно пугает. Наконец со вздохом он выходит из раздевалки, и снова чувствует ту окрыляющую свежесть. Все же, лёд действует на него как настоящее лекарство. Чонсу ждёт его с мягкой кошачьей улыбкой, осторожно заправляет светлые пряди волос за уши, и просто смотрит. Не говорит. — Ээ. Привет? — осторожно начинает Хёнджун, подходя к парню чуть ближе. — Ты смотрел, да? Как тебе другие фигуристы? А то я… — Ты сильно ушибся? — перебивая, спрашивает Чонсу, даже не пытаясь скрыть продрогший волнением голос. — Что? А… — фигурист опускает взгляд на свои руки, что покраснели от холода. На ладонях все ещё блестит еле заметная ледовая пыль, и тело тягуче подсказывает, что на бедре у него расцветает космос. — Я привык. За свою карьеру успел нападаться — это далеко не первый и не последний раз. — Я задал другой вопрос. Ты сильно ушибся? — Чонсу слегка хмурится, от чего похож на смешную картинку с котиком, — Для большей понятности ещё спрошу, болит ли что-то? Хёнджун замирает на несколько секунд. Болит? Он не совсем помнит, что значит. Те ощущения, что огнём зудят на коже в районе ссадин? Одеревеневшие после тренировки ноги? Миллионы острых иголочек, что впиваются в голову от шума? Если всё это — боль, то её наличие для Хенджуна не новость, скорее слегка надоевшая обыденность. Он привык быть покрыт микрокосмосами по всей коже, стирать звёзды со своих щёк, после шумных соревнований, клеить пластыри на млечные пути пальцев. Так что ощущение расползающейся по бедру ночи на фоне каждодневной рутины — лишь слегка раздрожающая мелочь. — Не болит. — к такому умозаключению он приходит. Потому что нельзя сказать, что что-то болит, если это не сильно отличается от ежедневного самоощущения. Чонсу еле заметно кивает и поджимает губы. Неожиданно он дёргается на месте и скорее достаёт что-то из своей сумки. — Хён просил передать тебе. — на руке у него лежит небольшой тюбик со знакомой зелёной этикеткой. Заживляющая мазь. Тренер не исправим. Интересно, с другими воспитанниками он так же будет сюсюкаться? — Спасибо ему, но не нужно. — Хёнджун смущённо отворачивается и мнёт пальцы. Неловко. Подумать о том, что Гониль-хён решил его ещё и позорить перед племянником, возможности не выдаётся. Чонсу уверенно выхватывает его руку, и сам осторожно растирает мазь по ладони и костяшкам. Это… тепло. Не так тепло, как когда нажимаешь на свежий синяк, а немного иначе… Будто после холодной улицы наконец оказываешься дома и гладишь любимого кота по мягкой шёрстке. Ким очень бережен: его касания мягкие, не давящие. Он лишь спокойно втирает мазь в кожу, не стараясь оставить на ней собственные следы. Ледяная крошка на ладонях сменяется звёздной. — У меня ещё и бедро ушиблено. — на выдохе произносит Хенджун, наблюдая за чужими осторожными пальцами. Осознание того, что он сказал, доходит не сразу, но щёки уже успевают стать пунцовыми. — Там тоже помочь намазать? Или сам справишься? — звучит как насмешка, но на деле в глазах напротив лишь искреннее беспокойство и интерес. Лучше бы была насмешка. — Справлюсь. И спасибо… — он забирает мазь из чужих рук и кидает в спортивную сумку, к конькам и одежде. — Пройдёмся вместе до остановки? — Чонсу снова улыбается по-кошачьи и делает неуверенный шаг в сторону выхода. Хёнджун кивает ему и, поправляя сбившийся шарф, шагает за ним. — Тебе понравилось просто наблюдать? Это не скучно? Чонсу в ответ смотрит неуверенно, как будто его спрашивают, равняется ли дважды два пяти. Очевидно же, что это четыре, и никак не пять. — Конечно понравилось. Обычно я смотрю видео с выступления, и там один фигурист, всё идеально отточивший. А тут вас так много, и вы такие… настоящие. — с восторженные звёздами в глазах рассказывает парень, — У вас есть ошибки, неуверенности, кто-то падает. И каждый катается по-своему, что на контрасте очень выделяется. Это просто магия! Такая детская мысль. Не из-за того, что глупая, а из-за того, что именно так в детстве считал Хёнджун. Иногда он забывал сам отрабатывать упражнение, вместо этого наблюдая за тем, как по-разному его делают остальные. И за это иногда получал по шее от бывшей тренерши, но возможно это того стоило. Лишь теперь он полностью отвык следить за остальными. Пока он на льду — всё, что его волнует это он сам и его маленький мир вокруг. И совсем немного — Чонсу, стоящий за ограждением. В первые несколько раз это было смущающе. Как и то, что он всё время ждал его из раздевалки, чтобы проводить до автобусной остановки. Спустя пять-десять раз Хенджун привык. Привык сразу после удачного прыжка ловить восторженные кошачьи глаза по ту сторону, привык к бережным пальцам, что втирали мазь в ладони, привык к искреннему смеху. Привык к Чонсу. Немного неловко это осознавать, но теперь он знал о нем возможно слишком много: что тот работает в одной кофейне уже три года, что в детстве с бабушкой постоянно смотрел фигурное катание, что скучает по своему псу Ричарду, что у того было двое отношений, и в обоих ему изменяли. Возможно, ни о ком за всю свою жизнь Хёнджун не знал так много, даже о собственных родителях. Возможно, даже о себе самом. Но почему-то это было до спокойного привычно. И привычно было сейчас выйти из раздевалки, куда Хёнджун зашёл попить воды, и встретиться с улыбчивым взглядом, что проводит его до самого катка. Привычность однако рушится одним маленьким фактом: парнем ниже на полголовы, что перевешивается через ограждение катка и о чем-то энергично говорит с Чонсу, который однако его энтузиазма не разделяет. Хёнджун позволяет подойти себе буквально чуть ближе, чтобы слышать обрывки разговоров. -… он ни с кем из нас не разговаривает, но тренер холит и лелеит его. Это ли не странно? Он не общается со своими сверстниками, с которыми ещё и тренируется вместе, но вот с тобой нашёл общий язык. Скажи, ты его паре— Он​ осекается, когда замечает неожиданно приблизившегося фигуриста, что смотрит совершенно не одобрительно. — Джисок, если ты хочет узнать что-то про меня, мог спросить и лично. Не стоит донимать Чонсу лишними вопросами. Он приходит просто посмотреть, как мы катаемся. — Хёнджун разочаровано вздыхает. Что ж, после юниорской лиги ничего так и не изменилось. Все так же уши вянут от сплетен. — Так вы встречаетесь? Хёнджун-щи вообще ни с кем из нас не общается, только с тренером, и вот с тобой, — юноша выглядит даже немного обиженным, как будто вселенная рухнет от того, что с ним кто-то не дружит. Взгляд Чонсу начинает немножко бегать, и в этом Хёнджун понимает его волнение. Ему самому только недавно удалось свыкнуться с мыслью, что они правда стали друзьями, вероятно, в том самом смысле, что имел ввиду Чонсу. — Мы не встречаемся. — Тогда почему с другими ты не хочешь общаться? — все ещё не сдаётся Джисок. — Мне и одного друга достаточно. С теми, кто суёт свой нос в чужие дела — тем более водить дружбу не хочу. — Хёнджун почти фыркает. Он не злой, нет. Но самоуверенность этого паренька из команды немного раздражает. Хан осторожно проводит рукой по плечу Чонсу, — бессловестный знак поддержки и присутствия, который они приняли не сговариваясь, — и вступает на ледяную арену. Джисок наконец оставляет Чонсу в покое и тоже отъезжает от бортика. Общую отработку Либелы никто не отменял, и со вздохом парень осознаёт, что и Хёнджун, и многие другие члены их команды преуспели в этом лучше него. Сам Хёнджун времени не теряет, в своей Либеле он всегда был достаточно уверен, а потому опускает корпус вниз, раскачивая вращение. Помнится, несколькими годами ранее этот элемент был одним из его любимых и присутствовал в каждой программе, даже произвольной. Стоит ему остановиться, как сзади прилетает подзатыльник. Знакомая тяжёлая рука. — Мне кажется, или я чётко сказал отрабатывать Либелу? — брови Гониль-хёна сошлись к переносице, отчего он стал похож на голодного хомяка. — К тебе это тоже относится. Подход ко всем одинаковый, даже если я знаю, как ты хорош в этом элементе. — Хён… Фактически, это была либела. — Я тебя разбаловал, да? — тренер вздыхает, — Я прекрасно знаю, на что ты способен. Но общие тренировки никто не отменял. Будь добр не выбиваться, подобно белой вороне. — он объезжает фигуриста по кругу, как бы меняя тему. — Я слышал вашу перепалу. Джисок прав, тебе стоит общаться с другими ребятами из команды. Ты профессиональный фигурист, да. Как и все здесь. Но к тому же, ты просто подросток, позволь себе заводить друзей, гулять с ними. Это не повредит тебе как спортсмену. Хёнджун смотрит на него немигающе. Впервые Гониль так вспылил, а главое из-за такой мелочи. Неужто он… правда беспокоится? Но о чем? Жизнь для Хёнджуна идет своим чередом. Так она шла последние несколько лет. После окончания учебы стало только легче, теперь всё его время посвящено спорту, тренировкам, разве не это нужно, чтобы вырваться в большой спорт? Как общение с малознакомыми сверстниками вообще может ему помочь? Гониль смотрит на него выжидающе. Чонсу. Почему с Чонсу всё иначе? Общение с ним не кажется тяжёлым и бесполезным. С Чонсу спокойно и весело, с ним хочется быть постоянно, хоть во время тренировок, хоть между ними. — Я общаюсь с Чонсу. Этого не достаточно? — Хёнджун смотрит хмуро, как будто его упрекают в том, чего он на самом деле не делал. Тренер в ответ лишь закатывает глаза и еле слышо цокает язком. — Понято. Что ж, я рад, что у тебя появился хоть один друг. Ты растёшь. — ироничное похлопывание по плечу, — Вам стоит сходить погулять в свободный день. Не просто после тренировки, а именно выбраться куда-то в общий выходной. — Думаешь, он согласится? — сейчас Хёнджун понимает, что вопрос звучит так, будто он Чонсу на свидание звать собрался. Щёки от этого предательски краснеют. — Думаю, он просто в восторге будет. Ты не представляешь, как много он о тебе говорит. — Гониль еле слышно хихикает. Чонсу… Говорит о нём? Говорит что? Одна только мысль о том, что в свободное время о нём кто-то думает, делится общей радостью и ждёт встречи… Приводит Хёнджуна в необъяснимый трепет. Возможно, если бы ему было с кем делиться, он бы и сам только и делал, что рассказывал о Чонсу. О том, как тот неловко поскользнулся у самой остановки, как мило морщит нос, когда речь заходит о трогающих его темах, как мягко выглядят светлые волосы, подобно первому снегу, что недавно выпал. Хенджун вновь смотрит на тренера, неясно кивает ему и, отъезжая, прыгает в либелу, идеально вытягиваясь во вращение. Гониль лишь обречённо вздыхает. Этот ребёнок неисправим в своём стремлении сбегать от разговоров. — Так, закончили с либелой! Разомните ноги и переходите к волчку! — хлопая в ладоши кричит тренер. — Всю базу сегодня добьём, не расслабляемся! Фигуристы как по команде мучительно стонут, но всё равно один за другим приседают несколько раз и раскручиваются в волчок. Хёнджун стоит на месте некоторое время и тоже закручивается. Вокруг темно, глаза закрыты. Ощущение, будто он вращается на вершине горы, прямо под звездами. А слева и справа — повсюду, лишь тёмная беспросветная пропасть. Одно неверное движение, и он уже окажется в ней, всем телом упадёт в небытие. Он проводит на лезвии ножа всю оставшуюся тренировку, даже получает похвалу от тренера и ещё кого из команды. Конечно, откатаешь без ошибок, когда ошибка ощущается смертеподобно. Стоит в одиночестве покинуть раздевалку, и Хёнджун наконец возвращается в любимую обыденность. Чонсу растянул на губах довольную кошачью улыбку и ждёт его, переминая руки от холода. Хочется согреть. — Устал? — интересуется он, поправляя натянутый до носа шарф. — Слушай, прости за Джисока. Он вечно как пристанет со своими неуместными вопросами. Мне жаль, что из-за меня ты втянулся в это, просто… — договорить не дают, затыкают его холодной ладонью прямо поперёк рта. — Что у тебя за привычка не отвечать на мои вопросы? Я спросил, устал ли ты, если не слышал. А на Джисока мне, честно, плевать. Я с тобой дружу, а не с ним. — Чонсу хмурится, выглядя при этом рассерженным котёнком, но после расслабляется и осторожно хлопает Хёнджуна по голове. Эту привычку он точно перенял от Гониль-хёна. — Так ты устал? Хёнджун стоит в некотором замешательстве. Нет, он знает, что такое усталость. Он очень устал, до ломоты в коленях и ощутимого головокружения. Просто Чонсу… Сносит крышу. Всем своим поведением в целом. — Устал… да… — врать ему не хочется. Хочется прыгнуть с головой в его заботу, слушать и отвечать на все его вопросы. Хочется согреть замерзшие руки, опустить в карманы своей тёплой олимпийки. Хочется трогательно коснуться губами звёзд на его щеках. Хёнджун замирает, потерявшись в своих собственных мыслях. Благо Чонсу всё умеет понимать по одному его взгляду. — Пойдём за кофе? А то выглядишь очень измученным. На самом деле, Хёнджун не любит кофе. Ну, по крайней мере раньше не любил. А потом появился Чонсу со своим «давай тебе что-то вкусное заварим», и теперь после каждой тренировки привычным стало заходить в ближайшее кафе и непременно: — Одну Соленую карамель и один Масала-кофе, пожалуйста. — Чонсу резво заказывает за двоих, зная чужую нелюбовь к разговорам. — Ты голодный? — оборачивается к Хёнджуну, что-то читает в выражении его лица, и без словестного ответа вновь отворачивается, — И два брауни, пожалуйста. — Меня пугает то, как хорошо ты знаешь меня. Особенно с учётом, что мы знакомы месяца два, — вздыхает Хёнджун, забирая свой стакан кофе. — Да у тебя же на лице всё написано всегда. Кажешься таким холодным, а на самом деле, внутри ты цветёшь. — парень улыбается и снова тянется растрепать чужие волосы. — Что? — Моя мама так часто говорила. Что снаружи наш дом выглядит холодно, а внутри у него все цветёт. Честно, у нас и снаружи дома все цвело, но только по весне. — хихикает он, грустно прикрывая глаза от воспоминаний о доме. Особенно его всегда трогали воспоминания о маме, что несколько лет назад скончалась от рака. Нос парня при этом всегда заметно краснел, раздавалось шмыгание. Хёнджун сделать ничего не может. Лишь осторожно кладёт ладони поверх чужого предплечья и мягко стучит по коже пальцами, проявляя тем самым хоть какую-то поддержку. — Я скучаю по дому. — почти навзрыд вдруг замечает Чонсу, и Хенджун замечает, как их неожиданно окутывает пропасть, в которую, — секунда — и Чонсу может камнем упасть. — Пойдём на каток вместе? В это воскресенье. — он бросается грудью на амбразуру, но как-то все сомнения отпадают, стоит ему взглянуть на хрустальные капельки звёзд, что собрались в уголках кошачьих глаз. — У тебя нет тренировки в воскресенье. — смахивая слезы, замечает Чонсу. — Не на тренировку. Пойдём на общественный каток. Только вдвоём. — Хёнджун давит из себя улыбку, сглатывает напряжение и сжимает пальцы на чужом запястье. — Ты же давно хотел покататься, а одному страшно. Так что давай вместе сходим? — О боже, мне же будет так стыдно перед тобой… Ты аксели без проблем крутишь, а я еле вообще на ногах могу удержаться… — Чонсу смущённо хихикает, наконец расслабляясь, и отпивает свой сладкий кофе. — Клянусь, не буду над тобой смеяться. Только плавно учить. — фигурист протягивает мизинчик для заключения обещания. Холодные пальцы на секунду сплетаются и примерзают. Воскресенье наступает очень быстро. Хёнджун уверен, что он спал больше положенного и всячески нагружал свою голову мыслями, лишь бы этот день настал скорее. Он ждёт Чонсу у входа в торговый центр с двумя стаканами кофе. Руки немного морозит, но это ничего. Греет лишь тот факт, что светлая макушка уже маячит на горизонте. — Долго ждал? Автобус в пробку встал, я думал, вообще через вечность приеду. — тут же сокрушился парень, хватая свой стакан и делая растянутый глоток. Хёнджун не отвечает, лишь глупо улыбается. Чонсу красивый. Нет, он всегда красивый, но сегодня — со своими румяно-розовыми щеками, растрепанными волосами и смазанным блеском на губах, — он красив особенно. Настолько, что хочется в эту самую секунду прижать его к себе и уткнуться носом в чуть влажный от редкого снега шарф, а затем просто стоять так весь остаток дня. — Хёнджун, ты в порядке? — парень машет рукой перед его лицом и даже щёлкает несколько раз для верности. — Пойдем в здание, тут холодно. — он хватает чужую руку и утягивает внутрь. Знает, что тот хочет возразить насчет постоянного игнорирования вопросов, тем не менее все равно молча ведет его к внутреннему катку торгового центра. Имено здесь, много-много лет назад, и началась его любовь ко льду. Когда мама на свой день рождения решила со всей семьей пойти на каток, заботливо надела на сына защиту и зашнуровала снятые напрокат коньки, после чего научила его делать первые шаги. Кажется, это было совсем недавно, но вот прошло уже около тринадцати лет. Под руку с ним не мама, а Чонсу. Контраст резко вызывает мурашки по коже. — Тут так красиво… — на полудыхании произносит Чонсу, и глаза его загораются подобно новым солнцам посреди безграничного космоса. Последний раз Хёнджун такой восторг видел лишь в тех же самых глазах, но немного раньше — на соревнованиях, где они и познакомились. — Красивый… — шепчет фигурист, не отрывая от него своего взгляда. Лишь после одумывается, бросает беглый взгляд на лёд и пытается перевести разговор в безопасное русло, — Это один из самых красивых общественных катков в городе. Они идут к кассам чуть медленнее положенного — Чонсу от волнения мнёт пальцы и запинается, и вероятно это первый раз, когда Хёнджуну в их дуэте приходится брать на себя социальные взаимодействия. — Два взрослых. Одна аренда коньков. — давит он с улыбкой, мягко опуская руку на плечо друга в знак поддержки. Кассирша принимает деньги, выдаёт им проходки, а после и коньки. Они немного потрепаны жизнью, но не то чтобы Чонсу сейчас нужны профессиональные, с жёсткой кожей и откалиброванным лезвием. В раздевалке довольно людно, и даже приходится ждать некоторое время, чтобы банально присесть на скамейку. Хёнджун привычным жестом заваливается и в течение минуты завязывает коньки, лишь потом замечая, что Чонсу наблюдал за этим в оцепенении и восторге. Как он не догадался. Чонсу должно быть не умеет завязывать коньки. Он склоняется рядом, присаживается на колено и, осторожно фиксируя стельку и голень, завязывает шнурки, спокойно объясняя Чонсу, что и куда цепляется. Тот слушает внимательно, кивает и губы растягивает в неловкой улыбки, означающей благодарность. — Не выходим пока. Давай научим тебя правильно стоять пока ты на земле. — Хёнджун подаёт ему руку, помогая подняться со скамейки. Кима заметно шатает, он кое-как пытается удержать баланс на лезвиях, хоть те и в широкой защите. Страшно. Хёнджун подходит ближе, придерживает за спину и вкрадчиво объясняет. — Носки смотрят прямо или чуть врозь. Колени согни. Корпус у тебя всегда должен быть наклонён вперёд, иначе грохнешься назад, чего очень не советую. Ага, а теперь попробуй одну ногу чуть приподнять, балансируя на второй, — он показывает пример на себе, — и теперь наоборот. Вот так на льду и покатишься. Чонсу кивает. Возможно, за все время их знакомства он впервые настолько молчалив и задумчив. Обычно такую роль на себя берет сам Хёнджун. — Ты не упадёшь. Я буду тебя держать. — будто читая чужие мысли замечает парень, когда они подходят к самому ограждению. — Мне уже кажется, что это плохая идея. Без твоей поддержки я моментально растянусь по льду как корова. Я совершенно не умею кататься. — шёпотом признается Чонсу, медленно стаскивая защиту с лезвий. — Тогда я буду держать тебя до тех пор, пока ты не научишься. Хоть каждую неделю буду с тобой приходить. — Хёнджун подаёт ему руку и первым ступает на ледовую арену, тут же заставляя Чонсу выйти вслед за ним. Второй рукой он тут же хватается за ограждение и, стоит ему немного успокоиться, вспоминает все наставления, подгибает колени и еле заметно переступает с ноги на ногу. Хёнджун перед ним стоит в полный рост, его колени прямые и он никуда не наклоняется. Взгляд сверху, но не с высока оценивающий, а лишь мягкий и поддерживающий, будто говорящий, что в любой момент они могут передохнуть. Звёзды в глазах Чонсу чуть заметно мигают от волнения, но все так же ярко горят неоновыми огнями сверхновых. — Возьмись за мои руки. Я буду ехать спиной и везти тебя. — фигурист выставляет вторую руку, позволяя схватиться за неё, и как только ощущает чужое тёплое касание, разгоняется. Ладони Чонсу горячие и дрожат в лихорадке от скорости. Он старается переставлять ноги, но в основном полагается лишь на Хёнджуна, что ведёт его за собой. Хан улыбается так счастливо, будто выиграл золото. А золото прямо перед ним — неловко переставляет ноги, сжимает пальцы в ладонях и старается держать равновесие хоть немного. Как же Хёнджун счастлив, что решил довериться Чонсу. На несколько секунд он прикрывает глаза. Перед ним снова возникает глубокая пропасть, и он старается отъехать назад как можно быстрее, лишь бы не провалиться и не сгинуть в пустоте. Глаза открываются, но никакой пропасти и нет. Перед ним только Чонсу, что крепко сжимает его руки и с волнением смотрит вниз, на их коньки, которые чуть ли не сталкиваются носами. Когда перед тобой кто-то есть, не так страшна и пропасть, правда? Но если Чонсу упадёт туда первым… Хёнджун осторожно отпускает чужую руку, наблюдая, как глаза напротив тут же наполняются страхом. Но он не медлит — закидывает руку на чужое плечо и осторожно привлекает парня к себе, удерживая в своих объятиях. Тот наваливается с ужасным напором, не в силах удержать равновесие в такой позе, но фигурист продолжает обнимать его, осторожно поглаживая высветленные волосы на затылке. Падать — так вместе. Хоть на лёд, хоть в пропасть. Но вселенная ожидаемо не начинает кружиться, они не заваливаются на обжигающе холодную поверхность, лишь стоят посреди катка в цепких объятиях. — Хенджун, мне страшно. — Мне тоже страшно. Возможно, они в одной лодке. Для Чонсу это в новинку — ездить на каток, завязывать коньки, стоять на льду. Для Хёнджуна в новинку иметь рядом хоть кого-то. Друга. От упоминания чьего имени внутри все оттаивает, а пальцы мельтешит в покалываниях. На которого не жаль тратить время, наоборот это и тратой не назвать — он счастлив каждой секунде, что слушает заливистый смех или надорванный от воспоминаний голос, счастлив, что может коснуться, обнять, поддержать. Он осторожно отстраняется, вновь перехватывает чужие дрожащие руки. Чонсу смотрит на него. Такой красивый, с румяными щеками, кошачьим носом, со звездами в глазах, что зажигают свои звезды в сердце. С губами, что чуть приоткрываются в попытке что-то сказать. Губами, что так и манят своей мягкостью, будто нарочно испытывая на прочность желание приблизиться, коснуться, обвести языком все трещинки, прикусить — как это делает сам Чонсу от волнения. Хёнджун так не может. Это первый его друг за столько лет, а все, о чём он может думать это о том, как хочет его поцеловать. Это немыслимо. — Хёнджун-а, я не знаю, о чем ты задумался, но у меня чувство, что я сейчас упаду. Ноги затекли ужасно. Это нормально. В первые разы или после долгого перерыва ноги затекают невозможно быстро от сильного напряжения. Хёнджун понимает. Потому ведёт Чонсу к сидениям у столба, что стоит прямо посреди арены, усаживает его и слегка отъезжает. — Не против, если я прокачусь? Чонсу улыбается и кивает головой. Хёнджун не выпендриваться, ни в коем случае, нет. Ему бы с таким количеством наград и приличным опытом за спиной выпендриваться флипами и вращениями. Он просто хочет, чтобы Чонсу им гордился. Чтобы смотрел с таким восхищением не просто на лёд, а на него. И ни в коем случае не на других фигуристов. Хочет, чтобы Чонсу не боялся. Знал, что он в надёжных руках, и уж если дело касается льда, то на Хёнджуна можно положиться. — Я тоже хочу так уметь, — шепчет Чонсу, как только Хёнджун подъезжает к нему обратно. — Всё будет, — он хихикает, — Только для начала придётся научиться самостоятельно стоять и ездить. Чонсу смеётся вслед за ним и, будто пытаясь что-то доказать, сам встаёт с сидения. Однако ноги держут плохо, и начинает шатать. Но он же знает, что Хёнджун не даст упасть. Хоть на лёд, хоть в пропасть. — Наш час почти закончился. Пойдём в раздевалку? — кивает Чонсу, переставляя ногами. — И я хочу сам попробовать доехать. Хёнджун хмыкает одобрительно и отъезжает, придерживая Чонсу лишь за одну руку, просто чтобы показать присутствие. Едут они мучительно медленно, почти ползут, но фигурист не торопит. Лишь терпеливо едет рядом, наблюдая, как Чонсу старается держаться именно так, как учили. Когда они наконец доезжают до ограждения, оба, кажется, выжаты как лимоны. Коньки на ногах наконец заменяются ботинками — чуть менее удобными и не такими привычными, но ходить по обычной в них в разы легче, а потому приходится смириться. — Ты переобувайся, я пока схожу в туалет, — бросает Хёнджун, прежде чем удалиться. Голова все ещё немного кружится, как и бывает после льда. Или после Чонсу. А может, от всего вместе. И потому сейчас дышать тёплым воздухом тяжело и неприятно, хочется обратно, в свободную прохладу и греющие руки, что не дают льду вновь пробраться в сердце слишком глубоко. Закончив с вынужденными делами, обратно он всё же возвращается, возможно шагая быстрее, чем ситуация того требует. Чонсу, согнувшись на скамейке, над чем-то пыхтит. Хёнджуну не видно, над чем именно, но он спокойно подплывает поближе, чтобы рассмотреть, чем парень так увлечён. В руках у него он видит собственную защиту для коньков, а ещё чёрный маркер. Два и два легко складываются — Чонсу что-то рисует. Ладно. Хан совсем не против. Даже рад, что теперь его однотонно-белая защита будет чуть веселее. Однако в художественных способностях, на минутку, бариста, уверенности не было никакой, так что он несколько напрягается. Как только Чонсу закрывает маркер и немного отклоняется, дабы оценить свое творение, Хёнджун тоже наконец может приоткрыть завесу тайны. На ровной белой поверхности у самых «зубцов» была нарисована небольшая кошачья голова, что улыбалась дружелюбно. На второй части защиты ровно в том же месте была изображена голова кролика, немного понурая и задумчивая, но всё же прелестная. — Чонсу, это… — Хёнджун говорит с придыханием, будто боится спугнуть момент. — Ой, прости! Я не спросил даже, мне так захотелось разнообразить эти резиновые штуки, что я сразу же полез за маркерами, — он улыбается виновато, руками прикрывая рисунки. — Чонсу… а разрисуешь остальную мою защиту? Парень смотрит немигающе, пытается понять, что от него хотят, но как только смысл сказанного долетает до звёздочек нейронов, он осторожно кивает. Такая глупость вроде детских рисунков на защите, но у Хёнджуна внутри все спирает, сдавливает ледяными глыбами и, наконец, трескается. Его сердце тает окончательно, бьётся внутри ярким пламенем, грозится растопить ледовую арену, что там, буквально за дверьми раздевалки. Угрожает вырваться из грудной клетки, потому как колотится, пожалуй, слишком быстро. Связь сердца с мозгом устанавливается мгновенно. Он, чёрт возьми, любит Чонсу.