Через три дня после краха ДПБ
Дэнни сидел в гостиной, как вдруг раздался стук в дверь, он даже отдаленно не удивился, когда его родители выбежали из кухни и добрались до двери даже прежде, чем он успел спрыгнуть с дивана. В последние дни они были крайне осторожны, и в тот же миг двое взрослых с силой сжимали своего сына прямо на пороге их дома. И Дэнни их вовсе не винит. Вообще даже немного приятно. Как бы то ни было, сейчас Дэнни может только тесниться меж своих родителей, пока открывается дверь… … и они встречают генерального директора ДПБ собственной персоной на их крыльце. Дэнни чуть не вздрогнул. Это... это же директор всей организации. Он пришел за повторным арестом? Ведь по сути официально Дэнни не отпускали, случился только взрыв здания, а затем его родители и Джез мигом прилетели в Вашингтон на Духоускорителе и забрали всех их, не дожидаясь ни единого слова от того, что осталось от ДПБ. Но дело в том, что директор пришел один. Ни поддержки, ни полиции, ничего. Дэнни никогда особо не общался с этим типом, пока находился там, но время от времени он мельком видел его в живую и на фотографиях. Это главный управляющий, большая шишка, и он стоит на их пыльном, запачканном эктоплазмой приветственном коврике в костюме-тройке , совсем один, выглядя… ну, немного более нервным, чем, наверно, должен выглядеть человек вроде него. Может, дело в том, что он увидел явно хорошо вооруженную и разозленную маму Дэнни и его очень высокого, внушительного и столь же хорошо вооруженного и разозленного отца, а не одного сверхсильного подростка, которого он ожидал здесь встретить. Бросив нерешительный взгляд на них обоих, директор сделал вдох и постарался собраться. — Мистер и миссис Фентон... — А у тебя хватает наглости, — говорит мама Дэнни, кладя руку на плечо сына, — раз смеешь появляться здесь после… — После того, как ДПБ ужасно безрассудно посадил вашего сына в тюрьму, все верно, — говорит директор, кивая, и мама Дэнни делает паузу. Отец спрашивает. — И? — Поэтому я и здесь, — отвечает им гендиректор, многозначительно глядя на Дэнни. — Я решил, что вы должны услышать это лично от меня: Департамент Призрачной Безопасности снимает с вас все обвинения. С сегодняшнего дня, Дэниел Фентон, вы больше не враг народа. Дэнни моргает, широко раскрыв глаза. — Правда? — Что ж, — пожимает плечами директор. — Технически Департамент внутренней безопасности снимает все обвинения, поскольку ДПБ в целом распущен, а его ресурсы распределены в другие места. Он делает паузу и, после секундного молчания, вздыхает и продолжает: — Видите ли, после событий трехдневной давности стало весьма очевидно, что ДПБ не в состоянии уменьшить призрачные угрозы. Все видели новости. ДПБ ничего не мог сделать, чтобы помешать Владу Плазмиусу проникнуть в их стены, и если бы на него не обрушилось целое здание, боюсь, что он продолжал бы творить вещи и похуже. — Получается… что, — говорит Дэнни, — по-вашему его убило обрушение здания? Глава департамента снова пожимает плечами. — Это официальный протокол. И все же остается ясным, что единственная настоящая защита нашей страны от угроз, подобных ему, — это… как бы вы. Все трое. Мама Дэнни опустила руку с плеча сына. — Думаете, мы в это поверим? Что вы возьмете и снимете все эти обвинения? Просто так? Директор посмотрел на нее, на его лице мелькали не поддающиеся определению эмоции, которые не имели особого смысла, и взгляд его не изменился, когда он также посмотрел на отца Дэнни. — Вам не обязательно в это верить, — наконец говорит он. — Официальный отчет в письменном виде будет готов уже в ближайшие дни, и сегодня вечером я сделаю публичное заявление вместе с госсекретарем. Как я уже говорил, я лишь… хотел, чтобы вы сначала услышали это лично от меня. — Затем он перевел взгляд на Дэнни. — И, мистер Фентон, позвольте мне лично извиниться от имени всех причастных к этому случаю за все, через что вам пришлось пройти. Дэнни хмурится. — Эм. Спасибо? Гендиректор кивнул ему, затем каждому из его родителей, а затем повернулся, чтобы спуститься с крыльца. — Хорошего дня вам, не хворайте. Мама Дэнни закрыла дверь и сказала. — Это было… странно. — Но эй, это ведь шикарная новость! — кричит его отец, хлопая Дэнни по спине так сильно, что тот, спотыкаясь, делает шаг вперед. — Ты свободен, Дэнни-бой! — Думаю, это и впрямь хорошая новость, — говорит его мама, почесывая затылок. Она колеблется секунду, а затем спрашивает. — Джек, он…? Почему мне кажется, что мы уже встречались с ним раньше? Его папа пожимает плечами. — Без понятия! И тут к Дэнни приходит осознание, разве что, наверно, на парочку минут позже, чем должно было, ведь ему сразу показалось странным, что в гостиную дул холодный сквозняк, пока дверь была открыта. Вот это я идиот. — Наверно, мы виделись на каком-нибудь старом съезде охотников на призраков, — говорит Мэдди, качая головой, прежде чем улыбнуться Дэнни. — Ну что, может отпразднуем? Можем сходить куда-нибудь поужинать, если хочешь, куда угодно. — Доверяю вам выбрать любое место, я на все согласен, — говорит им Дэнни и указывает наверх. — Пойду собираться. Он трансформируется еще до того, как кто-то из них успевает ответить, и без лишних слов улетает через потолок в свою спальню. Затем, не останавливаясь, он поворачивает налево и вылетает через стену своей комнаты наружу, прямо навстречу ветру, пролетая полквартала, прежде чем приземлиться посреди улицы. Блин, как же все-таки приятно иметь возможность просто сделать это снова. — Эй! — кричит он вслед гендиректору ДПБ, который все еще небрежно шел прочь от дома Фентонов, засунув руки в карманы. Мужчина останавливается, оборачивается, чтобы посмотреть на Дэнни через плечо, а затем полностью разворачивается к нему лицом. — Да, мистер Фентон? Его подозрения было достаточно легко проверить. Просто попробовать вселиться в него да посмотреть, не засел ли там кто-то еще. Вместо этого Дэнни подлетает к нему, уперев руки в бедра, сузив глаза, и спрашивает. — Ты ведь знаешь, что я могу чувствовать призраков, да ведь? — Да, думаю, это одна из самых известных ваших способностей, — говорит директор, оглядывая улицу. — Кажется, я должен беспокоиться о том, будто вы намекаете, что поблизости бродит злой призрак, но если он ищет неприятностей, то уверен, что вы разберетесь с ним в два счета. — Тебе ли не знать, — говорит Дэнни, борясь с желанием рассмеяться. — Верно. Что ж, боюсь, мне пора, — говорит он и уже хотел было развернуться назад, но внезапно остановился на полпути. — Знаете ли вы, мистер Фентон, — говорит он, — что голосование за снятие с вас всех обвинений было совершенно единогласным? Ни одного голоса «против». Комната, полная правительственных чиновников, которые еще на прошлой неделе были всеми руками за ваш арест, и ни один из них даже не колебался. — Странно, — невозмутимо сказал Дэнни. — В самом деле, странно, — соглашается директор, кивая и слегка заговорщически ухмыляясь. Следом он добавляет. — Можно даже подумать, будто все они были одержимы. — В его глазах определенно мелькнул слабый отблеск красного цвета. Дэнни фыркает, качая головой, и мужчина, наконец, поворачивается, чтобы уйти, возвращаясь назад тем же путем, которым сюда явился. — Береги себя, Дэниел, — говорит он, не оборачиваясь. — И постарайся в этот раз избежать неприятностей, ладно? — Обязательно, — кричит Дэнни ему вслед. — Ты тоже, фрутлуп.***
Через три дня после краха ДПБ
… и еще спустя около шести часов
— Вот как выходит. Ее голос не пугает его. Он почувствовал ее приближение еще за несколько кварталов, задолго до того, как она начала подниматься на крышу, его призрачное чутье приобрело знакомое чувство, словно гибрид старой доброй изжоги и настоящего огня, расползающегося по пищеводу по мере того, как она приближалась к зданию. Она не пугает его, но определенно удивляет. Теперь он поворачивается и видит, что она мягко приземляется на крышу позади него. Она скрестила руки на груди, но, судя по выражению лица, не особо злилась. Это тоже удивительно. Влад повторяет. — Что выходит? — Выходит, ты нас обманул. — Ну, по сути да, но скажу в мою защиту, — говорит он, — что никто из вас всерьез не поверил, что я умер. — Эх. Ну вообще-то, Такер купился на это всего на несколько секунд, — говорит Даниэль, пожимая одним плечом. — И кучка репортеров наверняка это схавали. — В этом и был смысл идеи. — Ага-ага, — говорит Даниэль, щурясь. — Я… просто хотела удостовериться, что ты точно не умер. В целом это справедливо, думает он, и перевоплощается в человека. Тепло в его ядре рассеивается и приносит за собой холод, но не слишком сильный. Солнце уже зашло, и сейчас, после наступления темноты, ощущается не что иное, как вполне человеческий холод. Он машинально проводит языком по уже не заостренным клыкам; это весьма странное ощущение, каждая мелочь его призрачной формы покидает его, даже спустя более двух десятилетий. — Все еще наполовину мертв, спешу напомнить. В конце он чуть не добавил «моя дорогая», но на этот раз ему удалось сдержать себя. В первый раз он расширял границы, думает он, и это простительно в стрессовых обстоятельствах. Второго раза стоит избежать. Даниэль барабанит пальцами по руке, колеблясь и наблюдая за ним, но через некоторое время затянувшееся молчание становится слишком неловким для Влада, чтобы еще вдобавок к этому поддерживать зрительный контакт. Поэтому он отворачивается, возвращаясь в прежнюю позу, перекинув ноги через выступ крыши мэрии, и ожидает. Через мгновение он слышит трансформацию Даниэль, которая затем подходит и садится рядом с ним. — Так это… был ты, да? — Боюсь, я понятия не имею, о чем ты говоришь, — отвечает он, точно зная, о чем она говорит. Публичное объявление, скорее всего, будет транслироваться по всей стране в течение следующих нескольких часов. Больше никакого ДПБ, никаких судебных исков против Дэнни-Призрака. — Это точно был ты, — говорит Даниэль. — Я так и знала. — Вот как. И что же меня выдало? Она на мгновение задумывается, а затем говорит. — Это было слишком удобно для нас. Влад кивает. Вполне справедливо. В то время как широкая публика могла бы согласиться принять официальное заявление без малейшего сомнения, их собственная маленькая группа слишком сильно была вовлечена в тот случай, чтобы признать, что для них все будет так просто. — Думаю, вселяться в госсекретаря считается уголовным преступлением, — говорит Даниэль. — Действительно, — говорит Влад. — Чтобы я? И совершал преступления? Можешь представить такое? На это он получает тихий, сдержанный смех, но Влад все равно рад ему. Через мгновение он спрашивает. — Остальные в порядке? Она пожимает плечами, глядя на свои руки на коленях. — Да. Сэм немного бесит, что ты снова притворяешься мертвым, а Вэл очень зла, что ты взорвал ее ховерборд, но вообще все просто счастливы, что Дэнни вернулся. И, эм... думаю, Дэнни в порядке. В целом. Он ведет себя нормально. Влад кивает. Он наблюдал это утром, хотя эта беседа не продлилась слишком долго. — Ну, так-то он часто с нами тусуется, — продолжает она. — Еще он вернется в школу на следующей неделе, и теперь, когда он больше не в розыске или еще чего, он вновь примется к охоте на призраков и супергеройству, так что… да. Не знаю. Он будет в порядке. — Не сомневаюсь, — говорит Влад и переводит на нее взгляд. — А ты? Не то чтобы он ждал честного ответа; он просто должен спросить. Влад абсолютно уверен, что она солжет, или отмахнется, или найдет способ сказать об этом, не обращая внимания на то, что с ней случилось. На ее месте он бы так и поступил. Но она не стала. — Я тоже буду в порядке, но… — тихо сказала она, все еще глядя на свои руки. — Это было правда очень страшно. Что ж. Это правда. Ее первое пленение напугало даже его, Влад был откровенно поражен своему страху за нее, так что он может только догадываться, как сильно напугало Дани все это испытание. — Они были такие злые, — говорит она. — И я думала… ну, план был вытащить оттуда Дэнни. Никто из нас никогда толком не говорил о том, что делать, если я окажусь там, мы просто надеялись, что этого не случиться, поэтому, как только я попала туда, я решила, что останусь в этой камере… ну, ты сам понял. Навечно. Влад почему-то внезапно вспомнил о событии двухлетней давности, когда она только появилась на свет, когда она просыпалась посреди ночи от какого-то кошмара или еще чего, проходила сквозь стены замка прямо в его спальню, причем без всякого предупреждения. Они часами сидели на краю его кровати — почти так же, как и сейчас — пока ему в конце концов не удавалось убедить ее вернуться в свою комнату, ведь это был просто кошмар. Тогда это случалось примерно раз в неделю. Ну ладно, почти каждый день. Из всех людей на Земле она шла к нему за утешением. Он определенно не ценил этого так, как должен был. Хотя в те дни он и так мало чего ценил. Теперь, за неимением лучших идей, Влад нежно кладет руку ей на верхнюю часть спины. Молчаливое «я рядом», будем надеяться, без излишней самонадеянности в отношении того, сколько утешения она готова принять или сколько ему позволено излучать. Но снова она удивляет его. Она изгибается в спине, поворачиваясь к нему, чтобы обхватить его за талию в боковом объятии, прижавшись щекой к груди и крепко зажмурив глаза. И первым делом Влад, как всегда, полностью замирает, даже не дышит, будучи неподвижным с головы до ног, а его рука зависает в сантиметре над ее спиной. — Спасибо, — говорит Даниэль. — За то, что пришел за мной. Это занимает мгновение, но в конце концов он приходит в себя. Влад осторожно кладет руку ей на плечи, а затем, еще более осторожно, нежно сжимает ее. — Не за что, — шепчет он в ее волосы. — В любое время. Они сидят так какое-то время, пока Даниэль не потерла лицо одной рукой, осторожно высвобождаясь из объятий. Она прочищает горло, возвращается к взгляду на город и спрашивает. — Так… и что теперь? — Теперь, думаю, ты вернешься к своей жизни, не беспокоясь о ДПБ, — говорит ей Влад. — Все официальные записи о твоем существовании исчезли вместе со зданием. Я в этом убедился. Она посмотрела на него искоса, приподняв одну бровь. — Спасибо, но я говорила не о себе. Ой. Влад колеблется, обдумывая свой ответ. Э, ну вообще-то нет, это ложь. Он затормозил, потому, что по правде говоря, вообще не задумывался о дальнейшей жизни. — Думаю, — говорит он, начиная осторожно, — что вернусь к тому же, что делал раньше. — Что, просто… прятаться? Выживать? Сам по себе? — спрашивает Даниэль, сморщив нос от отвращения. — Куда ты вообще пойдешь? — Я не собираюсь исчезать с лица земли, уверяю тебя, — говорит ей Влад. Он делает паузу, а затем добавляет. — Во всяком случае, не в этот раз. Не знаю, может … — Он вздыхает. — Ненадолго останусь с отцом. — Что? Она поворачивается, чтобы сесть лицом к нему, скрестив ноги. — В смысле? Что ты имеешь под «отцом»? — спрашивает она, широко раскрыв глаза. — У тебя реально есть папа? У тебя все это время был отец, а ты даже ни разу мне не сказал? У меня есть дедушка? — Как ни странно, примерно так же отреагировал он, когда узнал о тебе, — признается Влад. — Но а так, да, у тебя есть дедушка. Прости, что никогда не говорил об этом раньше. Это никогда не казалось таким уж актуальным, учитывая, что мы с ним не разговаривали около… двадцати пяти лет или около того. Она не спрашивает, почему, что разумно. Уж кто-кто, а Дани может понять, почему кто-то так долго не хочет разговаривать со своим отцом. Что она всерьез спрашивает, так это: — Можно мне с ним увидеться? Влад моргнул. — А… ты хочешь? Она лишь пожала плечами, повернувшись назад, чтобы снова опустить ноги с выступа. — Да, ну то есть, почему бы и нет? Он же мой дедушка. И он ведь не настолько плохой, раз ты снова с ним разговариваешь. — Честно сказать… мы начали довольно неплохо, — признает Влад, и теперь настала его очередь сморщивать нос от отвращения, хотя в первую очередь это направлено на него самого. — Это… хотя, нет, на самом деле это совсем не длинная история. Это может шокировать тебя, но я видно сам был частью проблемы. Готов признать, что… на целых тридцать процентов. — Вау, — говорит она. — Всего тридцать? Он прищурился. — Тридцать пять? Даниэль засмеялась, качая головой, и подтянула ноги, чтобы обнять колени, опираясь подбородком на скрещенные руки и глядя на город. — Знаешь, я немного беспокоилась, что ты снова станешь… бездомным бродягой-бобылем. — Отличная аллитерация. — Спасибо, — говорит она. — Но серьезно. Я рада, что ты, по крайней мере, больше не будешь один. «Я тоже», мысленно сказал он. — А что же мистер и миссис Фентон? — спрашивает она, поворачивая голову и кладя щеку на руки, чтобы посмотреть на него. И это оказался довольно болезненный вопрос, что словно пронзил его грудь. Но не настолько сильно, как сегодня утром, когда он стоял прямо перед ними впервые за год, но все равно больно. То же чувство, но только чуточку притупившееся. Он спрашивает. — А что с ними? — Ну не знаю. Ты ведь заговорил со своим отцом, — сказала Даниэль. — С ними ты тоже поговоришь? Влад сглатывает и говорит. — Я не знаю. Это… не от меня зависит. — Неужели? Но они думают, что ты умер. — От обрушенного здания? Умоляю тебя, моя дорогая, ты забываешь, что ни один призрак еще не умирал под обломками, для них это просто невозможно, — говорит ей Влад. Он делает медленный вдох и выдох. — Нет, они знают, что я жив. И поверь мне, если Джек и Мэдди Фентон однажды захотят найти меня, уверен, что ни на Земле, ни в Призрачной Зоне нет силы, которая могла бы их остановить. Даниэль фыркает. — Да уж, верная мысль. — А пока, — говорит Влад, — я просто… оставлю их в покое. — Серьезно? Влад кивает. Он думает, что одни наполовину наладившиеся отношения за раз, наверное, лучшее, что может случиться, особенно для кого-то вроде него, кто каким-то образом сделал себя еще большим врагом общества, чем раньше, кто почти ни с кем не разговаривал за целый год, и кто был технически полностью одинок на протяжении добротных двадцати с лишним лет. Но что более важно… — Думаю, — говорит он, — что большую часть своей жизни я считал, что оставить человека в покое, дать ему личное пространство равносильно отвержению. Теперь я не так в этом уверен. Теперь я думаю, что, возможно, иногда, при определенных обстоятельствах… это тоже может быть проявлением любви. Именно это он прокручивал в голове с тех пор, как приземлился в океан у побережья Нью-Джерси. Ужасная ссора, письмо без ответа, двадцать лет молчания и, тем не менее, каким-то образом – все еще безопасное место для остановки после всего этого. Он думает об одинокой больничной палате, которая была его домом в течение многих лет, о той, которую он сам делал одинокой, отклоняя один за другим телефонные звонки, пока те, в конце концов, не сошли на нет. А затем воссоединение, каким бы нелепым ни был этот сюжет… Ну, едва он получил приглашение по почте, как Джек снова ему позвонил. — Ты скучаешь по ним, да? Еще как скучает. На самом деле они все скучают, что совершенно сбивает с толку, но он правда скучает. Это единственные два настоящих друга, которые у него когда-либо были. — Я причинил им боль, — говорит он ей. — И все еще пытаюсь понять, как это исправить, но думаю, что, держаться на расстоянии — верное начало. — Можешь попробовать извиниться, — как всегда прямо говорит Даниэль. — А потом, скажем, спасти их из правительственной лаборатории и взорвать ее к чертям. Даже не знаю. На мне сработало. Он поднимает бровь. — Сработало? — Эх, — пожимает она одним плечом, затем подражает его голосу и говорит. — Верное начало. Открытая насмешка каким-то образом вызывает в нем прилив нежности, и ему приходится подавить желание протянуть руку и взъерошить ее волосы. — Рад это слышать, — говорит он, держа руки на коленях. — Однако в будущем постарайся не попасть под арест и не оказываться в чужой лаборатории, ладно? Я буду неимоверно счастлив заглаживать свою вину старомодным способом, без всяких правительственных агентов и разрушения зданий. Она на мгновение задумалась, а потом сказала. — Ладно. Договорились. — Договорились, — повторяет он. — Спасибо. Даниэль бормочет «угу» вместо «не за что», наклоняется и кладет голову ему на плечо. Они вдвоем погружаются в уютную тишину на крыше мэрии, куда не может добраться ни одно нормальное человеческое существо, глядя на туманные огни и зеленоватое эктоплазменное свечение Амити Парка, простирающееся по всему городу. Это верное начало.