Ориентир

—Ты же знаешь, что это другая карта, верно? Зеленоглазый детектив лукаво улыбнулся. —Конечно. Но не будем расстраивать Куникиду-куна, раз это так важно для директора. Собеседник кивнул. —Но с вас какой-нибудь новый подарок! Глаза Юкичи блеснули, а уголки губ чуть приподнялись — единственная улыбка, которую можно было у него наблюдать. —Обязательно придумаю что-то, Ранпо. *** Доппо всегда считал, что отлично способен контролировать свои мысли, когда это от него требуется. Он не размышлял о своём на работе, не погружался во внутренний мир на миссиях: в общем, не отвлекался. Ровно до того момента, когда собственный начальник не стал приходить к нему во снах. Пытаясь анализировать ситуацию, замдиректора каждый раз заходил в тупик — вместо рациональности и предположений в голове вертелись две сцены. В одной из них сумеречная Йокогама приветливо тормошила его волосы, а коты вокруг просили добавки лакомств; в другой на его пряди легла уже настоящая, неожиданно тёплая, аккуратная рука. Вытерев тогда слёзы, Куникида всмотрелся в директора. И, к своему удивлению, нашёл подлинное сочувствие и искры понимания в серых глазах. Хотя, заметил он, глаза не совсем серые. В них скрывается лёгкий голубой оттенок. Цвет раннего весеннего неба. Цвет развязавшегося в груди узла. Доппо очень быстро убежал тогда, наспех пролепетав чепуху, и они не говорили об этой сцене уже как две недели; вели себя так, будто между ними не произошло ничего, выходящее за офисные рамки. Но с каждым днём представление блондина о самом себе менялось всё стремительнее. Проблеск осознания явился вместе с ночным дождём. В квартире Куникиды всё всегда было на своих местах. Она была небольшая, светлая, и до исступления чистая. Парень знал о ней абсолютно всё и всегда, отлично представлял, где за целый день работы копится больше пыли, какое окно постоянно приходится натирать. Но в глубокой темноте он никогда не узнавал родного места. Лёжа в кровати, часто подолгу ворочаясь, он вглядывался в потолок, комнатные растения, стол в углу, и это всё расплывалось, начинало казаться чужим и неуютным. Когда же в одну из ночей застучал по стёклам и навесам дождь, Доппо со вздохом, на краю отчаяния, начал вновь вспоминать запах, свет, и даже температуру кабинета, куда часто заходил с докладом или за советом. Но ярче всего память прокручивала зелёную юкату, лунного цвета волосы и голос, глухо успокаивающий после неудачи с картой. Неудачи с заданием. Неудачи. Почему Фукудзава-сан пытался меня поддержать — вертел, словно стеклянный шарик, эту мысль детектив. Почему не отругал? — отвечал он сам себе вопросом. Почему его интонация была такой доброй, такой ненавязчивой, такой врезающейся во все не заткнутые дыры усталости, страха, неверия? Дождь барабанил не по крышам, а по мозгам, но Куникида ловил себя на мысли, что теперь ему нравится этот холодный водный столп. Было так легко засыпать под него, зная, что тебе обязательно приснится этот железный, каменный — но — хороший человек. Родной человек. Замглавы старательно продолжал работать, бессильный перед потоками, ручьями мыслей, из которых он выхватывал обязательно что-то про директора; будь то вопрос о том, как он достиг такого мастерства в боевых искусствах, или о том, какое образование получил (свой педагогический Доппо, к счастью, бросил), или же самый главный и самый страшный: как он к нему, Куникиде, относится на самом деле. Над ухом что-то прозвучало. —Э… Куникида-сан, вы последние несколько минут молча и без движений смотрите на клавиатуру. Что-то случилось? — рядом стоял обеспокоенный Ацуши. —Нет, своей работой займись! — прошипел Куникида злобно, сам чётко не понимая, почему. Накаджима повёл плечом и отошёл. Мало ли, вдруг кто-то опять разложил документы на столе не по их датам и оттенкам белой бумаги, или купленная секретарём ручка не идеального синего цвета. В принципе, уже всё агентство дружно уяснило, что раздражить Доппо может что угодно. А кое-кто этим даже коварно пользовался. Этот «кое-кто» только вернулся с задания, и теперь расположился на диване, пуская бумажные самолётики. Этот «кое-кто» воплощал собою древний и ужасающий хаос, бога непредсказуемости и коварства. И этот «кое-кто» с милой улыбочкой уверенно бездельничал, словно не боялся тяжёлой руки дисциплинированного блондина. Ацуши подошёл к нему. —Дазай-сан, вы так быстро вернулись. —Это называется «профессионализм», — закинув руки за голову, серьёзно ответил Осаму. Удивительно, насколько иногда контрастировали его вербальные и невербальные сигналы, мимика и слова. Наверное, он очень гордится своим умением путать бедных тигрят. —Куникида-сан снова злой… — со вздохом отозвался Ацуши, желая излить печаль хоть кому. —Странно. Обычно влюблённые добреют. Вечно у Куникиды-куна всё не как у людей, — Дазай определённо гордится своим умением путать бедных тигрят. Младший похлопал глазами, а потом произнёс с неловкостью: —И почему вы решили, что он влюблён? И в кого, по-вашему? —Не скажу, в кого. Я, конечно, злодей в его истории, но не в таких же масштабах. А насчет «почему»: он вечно задумчив, причём, когда задумывается — либо глупо хмурится, либо глупейше улыбается. И взгляды в кое-чью сторону… животрепещущие. Но он сам ещё не понял. Ацуши-кун, будь другом, принеси мне воды. Я еле живой после жары такой, встать не смогу, — он с наслаждением наблюдал, как Тигр всматривается в Доппо и пытается найти следы любви в его раздражённом лице, будто она отпечатывается каким-то жутким розовым узором, или светится над головой нимбом. —Похоже, эта тема для тебя очень близка сейчас? Не переживай, ты можешь передать письмо признания для Люси через меня, только, если что, я и пощёчину, и оскорблений вагон тебе верну… — Дазай искренне наслаждается своим умением заставлять бедных тигрят страдать. Куникида бросил взгляд на красного Ацуши и довольного Осаму, но лишь закатил глаза, решив игнорировать этих неисправимых балбесов. Тем более, что новый клиент пришёл. Новый клиент и его дело определённо вытащат Доппо из водоворота странного, мечтательного безумия. «Господи, почему нельзя покупать бумагу одного оттенка, ну видно же, что это — молочный, а это — холодный белый, никакого чувства эстетики» — думал он, подходя к пришедшей девушке. Та внимательно всматривалась в лица сотрудников. А потом взглянула Куникиде прямо в глаза. Он резко остановился, дыхание перехватило. Сасаки? —А? Я не Сасаки. Меня зовут Хироми. Я пришла по делу о… Доппо понял, что отозвался вслух. Он кивнул, усадил клиентку на диван, и вместе с Дазаем и Ацуши начал слушать детали задания. Но, на самом деле, это был лишь повод рассмотреть её лицо. Она выглядела ровно как Сасаки Нобуко, девушка, которая погибла в продолжении дела о Лазурном Короле. Которая при смерти сказала, что он, Куникида, ей нравится. Которая нравилась ему. Чем больше Доппо на неё смотрел, тем сильнее у него кружилась голова. Дазай тоже выглядел мрачно, отстранённо. Один только Накаджима добросовестно записывал показания барышни, которые та давала странным, «смешанным» голосом: в нём были и боязнь, и холод. Ну конечно, Ацуши же не участвовал во вступительном экзамене Осаму, не знает о Рокузо и его смерти. Куникида ему завидовал; Тигру не приходится сейчас мысленно сравнивать два настолько идентичных лица: из своих воспоминаний и прямо перед ним. —Вы говорите, что в том доме кто-то заперт? Блондин глубоко вдохнул и выдохнул. Человек нуждается в их помощи. Не время предаваться призракам прошлого: потом. —Да. Я живу рядом с ним, и однажды отчётливо услышала чьи-то крики из окон. Полиция говорит, что там никого нет… Но я совсем им не доверяю. Проверьте, пожалуйста. —Заброшенный дом, значит. Что-то знакомое, да, Куникида-кун? — лицо Дазая вновь приняло его самое раздражающее, беспечное выражение. —Не время для подобных твоих замечаний. Когда вы услышали крики? —Пять дней назад. Я долго искала, к кому обратиться, простите… Немного отпустило, по крайней мере, было не так тяжко дышать и смотреть. Конечно же, девушка вела себя не так, как Сасаки, её мимика была какой-то заторможенной, безулыбочной, а держалась она и вовсе неуверенно, зажато. Находя различия, Доппо чувствовал всё большее облегчение, наконец сумев сосредоточиться на работе. Итак, они должны поехать в южную часть города и тщательно проверить большой заброшенный дом, в котором, по словам заказчицы, возможно кто-то заперт. Чёрт. Всё это слишком напоминает Лазурного вестника. Почему именно сейчас Бог послал ему такое испытание? *** Разгар лета, середина жаркого июля. После неистовых дождей, идущих без перерыва, Йокогама превратилась в тающий под палящим солнцем кусок шоколадного торта. Юкичи всерьёз задумывался о том, чтобы приходить на работу с хвостом или вовсе отрезать волосы, словно создающие температурный вакуум вокруг шеи. Ох, но если бы это была главная проблема. Главной проблемой были даже не раздоры в отделе по делам одарённых, из-за которых его агентство иногда стремились прикрыть, как «незаконно действующее» (на самом деле, у них нет никаких шансов: Нацумэ-сенсей этого им ни за что не позволит). Главной проблемой была собственная голова. Голова, которая постоянно вспоминала. Куда бы он ни шёл, чтобы он ни делал. Казалось, что черепная коробка, так искусно созданная природой, не годилась для работы. Лишь для отзвуков и отцветов прошедшего, напоминающего о себе, заявляющего свой вечный набат в каждой детали системы, составляющей жизнь. Аромат цветочного магазина на углу напоминал о днях юношества. Тьма переулков — о том, что он клялся сокрыть от чужих глаз. Чёрно-белые портреты в кафе внизу — об игре в го. Первыми ходят чёрные, и Юкичи всегда отдавал это право Куникиде. Они иногда проводили так вечера: садились на татами в игровом клубе рядом с агентством, отключаясь от остального мира на пару партий. У каждого была своя аргументация, схожая с оправданием: надо же развивать мозги, стратегию, не утратить некогда приобретённые навыки, обсудить что-то в неформальной обстановке. На самом деле, это просто было захватывающим занятием, непохожим ни на что другое в обыденной жизни. Доппо с почти азартным старанием пытался «отхватить» большую часть доски, но почти всегда победа оказывалась на стороне директора. В очередной такой вечер Фукудзава, уже наметив себе ход на левом верхнем квадрате, спросил: —Что в итоге с Одзуки-сан? Недавно раскрытое преступление оказалось слаженной работой двух людей: бабушки и её внука. Они хотели прикончить отчима этого самого внука, потому послали ему связанное женщиной одеяло, пропитанное медленнодействующим ядом: подумали, что если он умрёт ночью, то никто ничего не заподозрит. Однако детективы, к которым обратилась подозревающая неладное медсестра, в два счёта догадались, что его смерть не похожа на последствия после инсульта. Экспертиза подтвердила предположение; внука, двадцатилетнего парня, который люто ненавидел отчима-тирана, тут же арестовали, а бабушка, Одзуки-сан, осознав, что ей теперь грозит, так перенервничала, что слегла с сердечным приступом. В ту же самую больницу. —Состояние тяжёлое, — вздохнул Куникида. Его брови тут же начали опасно приближаться к общей точке, и Юкичи даже пожалел, что спросил: такой у Доппо, наверняка принявшего судьбу этих людей близко к сердцу, был несчастный вид. —Надеюсь, что она поправится, — директор снова замолчал, перекрыв очередную клеточку. Спустя минуту тишины Куникида зачем-то сказал: —Моя бабушка тоже вязала. Нехороший контекст. Юкичи взглянул в зелёные глаза вопросительно. —Она никого не травила, конечно, — с неловкостью продолжил блондин, сам не понимая, зачем это рассказывает, —я помню, она однажды связала покрывало с узором в виде звёзд. —Красиво звучит. — неожиданное откровение, конечно, но представлять маленького Доппо, заглядывающего на работу старушки, было даже… умилительно. Тем более, со звёздами у Юкичи очень тесные взаимоотношения. —А? — седовласый непонимающе взглянул на доску, большая часть которой была огорожена чёрными шашками. —Ох. Это твоя победа. Я даже не заметил. По детективу было видно, что он заметил, ещё как; и теперь старался спрятать довольную, почти мальчишескую улыбку за своим обожаемым блокнотом. Возможно, думал Юкичи, эта улыбка намного ценнее, чем победа. Возможно, он бы хотел проигрывать почаще. В соседней комнате раздались чьи-то возмущённые крики, и директор позволил себе смешок. На самом деле, он вполне бы мог поддерживать свой уровень с незнакомыми людьми, как делал это до появления Куникиды в организации; тем более, что те были в основном одного с ним возраста, и заходили в игровой клуб для серьёзного оттачивания навыков. Но вот он выходит вместе с Доппо в бездонный фиолетовый вечер, пахнущий едва остывшим солнцем и глицинией, и почему-то менять ничего не хочется. —Ты, наверное, сохранил то одеяло? —Да. Оно у меня. Совсем не выцвело. Над ними посвечивали июльские созвездия, блестящие даже на задымлённом городском небосводе. *** —Тут точно есть какой-то подвох. Куникида напряжённо осматривал стены ветшающего дома, Ацуши чуть ли не принюхивался, Дазай внимательно изучал обстановку вокруг: ничего не было. Ни улик, ни каких-либо признаков чего-то недавно тут произошедшего. Между тем, Хироми, которая сейчас осталась снаружи, стоять у своего собственного жилища, утверждала, что точно слышала продолжительные крики. Потом она ещё добавила, что это был не первый раз, но тогда заявить она не решилась. —Дазай-сан, вам это не кажется странным? — Накаджима и Осаму немного отошли, изучая одну из пыльных, тёмных комнат. —То, что девушка не поверила расследованию полиции и обратилась к нам? —Да… Я изначально подумал, что крики, о которых она говорила — это несвязанные между собой преступления. В таком случае бесполезно искать улики, нужно просто поставить тут людей, чтобы они в случае чего предотвратили преступление, — Ацуши немного помолчал, пытаясь сформулировать мысль, —дело в том, что в этом районе постоянно бушует преступность и постоянно слышны крики, что, конечно, не очень удивительно для окраины Йокогамы. Но Хироми-сан выделила именно этот дом, как будто происшествия в нём как-то связаны между собой. И, как вы сказали, отчего-то не поверила полиции и решила идти дальше. Это странно. —Ну, она же живёт напротив. Поэтому крики отсюда могут беспокоить её больше, чем остальные. Накаджима уже знал, что сенсей просто тренирует его умение выстраивать гипотезу и точку зрения, чем прямо сейчас занялся, давая такой очевидно не содержащий в себе силу комментарий. —Остального это не отменяет. Подозрительно связывать звуки, произошедшие в разные временные отрезки, в единое целое, когда никаких предпосылок для этого нет. Но она считает, что этот дом — не просто удобное места для убийства или чего-то такого, а колыбель какого-то плана. Осаму довольно улыбнулся. —Всё просто. Это ловушка. Ты подобрался к этому раньше, чем Куникида. Он вообще какой-то странный сейчас, скажи? Накаджима механически уставился на Доппо, второй раз за день вглядываясь в его лицо. И правда, какой-то он… —Ловушка?! Дазай-сан, а что мы тогда тут делаем? — возмущённо повысил голос Тигр. —Выполняем свою работу. Доппо услышал последние две фразы, хотя до этого не прислушивался к напарникам, и высоко вскинул бровь. В следующий момент их чем-то ослепило, оглушило; дряхлые тёмные стены вокруг закружились, превратившись в карусель боли и треска. Куникида успел рассмотреть очертания женской фигуры в дыму, а после провалился в мерзкое, тянущее небытие. «Господи, что это вообще? Взрывной волны не было, значит, не бомба» — подумал он где-то на грани. Плеча блондина коснулась ладонь. Вторая жестом подозвала кого-то из темноты. *** Воздуха наконец хватило — хотя бы на полглотка. Всякое ощущение доносилось из каких-то совсем уж недр, будто тело заморозили на много лет в криокамере, и оно только-только учится заново использовать нервные окончания. Немного неудобно лежать на неровном асфальтированном покрытии, немного холодно заниматься этим в неизвестном переулке, но необъяснимое умиротворение преобладало. Парень приподнялся, принимая сидячее положение. «Где я?» Синяя ночь, настоящая июльская синяя ночь. Вокруг был запах свежести и природный шум, в слиянии которого не разберёшь — деревья, птицы, сверчки, ветер. Парень прислушался к себе. Слишком хорошо. До странности хорошо ему: человеку, которого только что отрубили неким неизвестным механизмом некие неизвестные люди. Подъём с земли оказался лёгким и приятным. Не осталось в мышцах ничего ноющего, исчезла головная боль, тяжесть в груди, преследовавшие так долго. Руки, ноги, туловище — всё было будто не своим, или своим, но прошедшим тщательный ремонт. Шестерёнки начали вращаться. Итак, это была ловушка: Доппо разозлился на глупую ухмылку Дазая, который знал, но отчего-то не решил важным сообщить. И тут же заметил, что даже раздражение давалось с трудом и тут же смылось, как рисунок на песке волной. Значит, Хироми-сан заманила их в старый заброшенный дом, чтобы осуществить свой план. Но какой был план? Почему он сейчас живой, здоровый (даже здоровее, чем был), и находится в совершенно другом месте? Куникида вышел из переулка, где очнулся, на улицу, которую до этого не видел. Уши окатил шелест моря, почти песня его волн. Он где-то рядом с ним? Какой же сумбур. Осмотрев тщательно карманы и себя, детектив не обнаружил что-то украденным, или какого-то другого изменения. Даже телефон на месте. Спустя несколько попыток стало понятно, что Дазаю и Ацуши он не дозвонится. Рядом их нет. Остались в доме, или их тоже уложили в случайном месте? Прежде чем набрать Танизаки (предупредить, чтобы тот собрал поддержку и срочно выдвигался по адресу с Кенджи и другими), блондин взглянул в небо. Звёзды. Такие яркие. Внутри пронеслось воспоминание, буквально за долю секунды. Он тогда победил директора в го, в первый раз, и зачем-то поделился с ним сокровенным. Когда они вышли из игрового клуба, Доппо продолжал чувствовать себя неловко: зачем только упомянул это одеяло? Но вопрос Фукудзавы-сана дал понять, что тот не считает его слова странными. Значит, теперь он мог делиться с ним и такой информацией? Куникида мало знал о начальниках и их отношениях с подчинёнными, но сомневался, что каждые сближаются подобным образом. Такие мысли вызывали неконтролируемое поднятие боевого духа (с языка законченных идеалистов переводится как «хорошее настроение). «Мне повезло с агентством» — сказал он про себя, хотя крутилось у него другое: «Мне повезло с ним». —Моя бабушка вязать не любила, но зато рассказывала о звёздах, — голос мужчины удивительно сочетался с изящностью тёплого вечера, вплетался в него, дополнял, —Сейчас на небе — большой летний треугольник. Если ты ещё не знаешь. Куникида вскинул голову, и улыбнулся какому-то новому чувству. И правда: три яркие звезды образовывали фигуру. —Вега, Денеб, Альтаир. Они входят в созвездия Лиры, Лебедя и Орла. Лицо директора приняло далёкое, загадочное выражение. Наверняка вспоминает о рассказах бабушки… Это предположение заставило Доппо раскручивать моток вопросов, которые иногда его интересовали — вопросов о прошлом мужчины, стоявшего сейчас рядом. —Я только созвездие Андромеды отличать умею, — блондин знал много фактов о космосе, в том числе из школьных уроков, но на небо заглядывался нечасто, —А где оно сейчас?.. —Так его видно, начиная с сентября, — похоже, что директора небо, наоборот, манило. Он внимательно разглядывал его, словно вёл с ночным куполом немую беседу. —Вот как. Я запомню. Удивительно Фукудзаве идёт такая обстановка. Такая темнота. Такое умиротворение. Светлые волосы словно светятся лунным диском. И глаза… —Хорошего вечера, Куникида. Спасибо за игру. —И вам! До свидания, Фукудзава-сан! — уже намного формальнее произнёс детектив, поклонившись. Придя домой, он открыл блокнот и вписал новый пункт: «Купить и прочитать энциклопедию о звёздах». Куникида смотрел наверх, в недоумении замечая, что в черноте светится не Лира или Лебедь, а Кассиопея — осеннее созвездие. В июле. Итак, если он соберёт все факты воедино, то получается, что он: проснулся в хорошем самочувствии, на непонятной улице, ночью, хотя на дело они поехали почти утром, и там его явно вырубили насильственным способом; а ещё на небе горит не то созвездие, что должно. Стойкое ощущение сюрреализма шибануло током, в голове стало тяжело и тягуче. Сквозь замороженные ощущения начала продираться несильная, но ощутимая боль в теле. Думай, думай, думай: что это, чёрт возьми, значит? Идея пришла внезапно, после ассоциации со сверхспособностью Люси Монтгомери, девушки из Гильдии. Что если это — сила эспера, который заключил его в вымышленную реальность? Что, если Хироми — и есть этот эспер? Тогда вполне понятно, почему на небосводе горит случайное скопление небесных тел, почему он чувствует себя так легко, почему мир вокруг непохож на себя, словно видишь близнеца знакомого человека: такой же, вроде бы, но что-то не так. Что-то… Вспышка резанула по глазам, пейзаж тут же сменился. Первое, что детектив заметил — он вернулся в самого себя, чувства и восприятия настроили фокус, бывший у них уже продолжительное время. Сонливое, неприятное теперь умиротворение сменилось на тревожное непонимание. Он заозирался, приподнявшись, и скорее рефлекторно, чем осознанно, остановил занесённую над ним руку, перекрутив её — теперь человек стоял спиной к Доппо, с прижатыми к лопаткам ладонями. Детектив тут же увидел, что неизвестный ему парень, стоящий рядом, собирается крикнуть, и закрыл ему второй рукой рот. Из-за двери послышался грохот, а после в комнату ворвались Дазай с Ацуши. Они удивлённо глянули на Доппо, но сразу подбежали помочь с преступниками. Девушкой, которая была над ним при пробуждении — была, как и ожидалось, Хироми-сан. Она и парень уже не пытались сопротивляться, видимо, понимая, что их товарищи уже вырублены, но детективы не ослабляли бдительности. Накаджима вызвал полицию, чтобы те отвезли преступников в участок, а Осаму тем временем со смешком спросил: —Куникида-кун, как ты очнулся прежде, чем я использовал свою способность на Хироми? —Я понял, что нахожусь внутри чей-то способности. Это, видимо, её аннулировало. Блондин взглянул на обмякшую девушку. На её лице не отражалось абсолютно ничего. На лице, которое так напоминало Сасаки, ничего не было написано, будто Доппо рассматривал мертвеца. Парень же выглядел почти забавно: его молодое, мальчишеское лицо кривилось в смешном презрении. Кто они вообще? —И как ты понял? —Не при ней же говорить. —И правда, — Дазай улыбнулся, и решил всё-таки объяснить, в какую ситуацию они попали, —Хироми и Тайко — брат и сестра, принадлежащие к Золотым львам. Дурацкое название, правда? — Осаму бросил взгляд на Тайко, Который тут же возмутился, но перечить в такой ситуации, видимо, не решился. —Эта организация, и даже сама Хироми, мне известны ещё со времён мафии. Странно, что ты не свернула вашу затею, увидев меня. Или не узнала? — хохотнул шатен. —Не узнала. Вы выглядите по-другому. Жизнерадостнее. На миг бывший мафиози словно потемнел, прищурившись, но туча быстро сошла. —Ну вот. Так что я сразу понял, что это ловушка. Способность Хироми — помещать человека в место, где он может существовать как угодно долго, ощущая себя неплохо. До самой смерти. До этого я не знал условия её способности, но ты мне подсказал: если человек поймёт, что находится не в реальном мире, то она аннулируется. Доппо почувствовал небольшую, приятную гордость за себя, но решил не отвлекаться. —А этот что тут делает? — он кивнул в сторону возмущающегося мальчишки. —Ох, это самое интересное. Хайко может стереть чью угодно способность. Куникида в удивлении раскрыл глаза. Умение Дазая деактивировать чужие дары уже выходило за рамки формальной нормальности среди одарённых. Шибусава, эспер, которого они не очень-то давно одолели, умел разъединять способность и её владельца. Но уничтожить часть чьей-то жизни? Да, Куникида был уверен, что для каждого эспера его дар — огромный кусок его самого. Дело даже не в том, что он полезен в бою, на работе или в быту. Доппо просто чувствовал силу, энергию внутри себя, колыхание загадочных волн, шёпот чего-то более сильного, чем он сам когда-нибудь будет. Он привык к пониманию этого, сосуществованию с тем, что не могла объяснить физика, математика и любая другая наука, но что в это же время не являлось «могущественной магией», а скорее сложнейшим изящным механизмом с другой планеты. Как бы он жил без этого? Получается, знание звёздного неба спасло его от потери? Та встреча с директором спасла его? —Но зачем тогда нужна была Хироми? Можно было просто нас вырубить, а не погружать в «её мир». —Хайко может использовать свой дар только на тех эсперах, что находятся под влиянием дара Хироми. Они брат и сестра. «Золотые львы» нашли их ещё мелкими и решили потихоньку стирать чужие способности, потому что без них легче справится с любой организацией. В том числе с агентством. Правда, ребятки? — Дазай поднял уголки губ в издевательской улыбке, которая его напарника всегда вымораживала. —Заткнись, чмо бинтованное! — наконец дал волю эмоциям Хайко, покрасневший. Осаму захохотал. —Куникида-кун, запоминай обзывательство. Хотя ты обсценную лексику не приемлешь, да? Доппо закатил глаза и обратился к Ацуши, который почти хмуро молчал после звонка полиции. —Тебя, значит, этот оболтус спас? —Да, Куникида-сан. Дазай-сана почему-то не вырубило после той вспышки… —Потому что я ожидал чего-то такого и тут же прошмыгнул за дверь… —В общем, он очень быстро добрался ко мне, пока Хайко ещё не активировал свой дар. Блондин снова взглянул на агрессивного мальца. —Почему ты так медленно активировал способность? Совсем глупый, что ли? —Так я тебе и сказал, очкарик! — он, связанный тем, что попалось под руку, закопошился, сдувая со лба прядь. Хироми посмотрела в его сторону, и только тогда на её лице промелькнуло что-то настоящее. Это были брат и сестра, чьи способности по какой-тот сказочной случайности идеально дополняли друг друга, но которые сами были так же схожи, как лёд и пламень. Рыжие непослушные волосы парня и его яростные голубые глаза контрастировали с чернотой сестры. Характер… Что уж тут говорить. Но что было заметно сразу — они друг друга любили. Очень, очень сильно. —Есть ли возможность, что его способность действует на «жертвах» Хироми только через какое-то время? —Вполне себе возможно, — Дазай взглянул в окно, где сиял день, а ещё сигналили полицейские машины. Детективы рассказали им всё подробно и довезли вместе преступников до участка, а оттуда уже направились в агентство. Там их ждали остальные. В том числе директор. Пришлось докладывать во второй раз. Куникида ловил на себе долгий взгляд Фукудзавы-сана, застывающий на его слабых, но многочисленных ранениях в виде царапин и ссадин. Седовласый в этот момент покачивал головой, словно фокусируясь на неприятных размышлениях. Что это могло значить? В медпункте, обрабатывая всё приобретённое на миссии добро, блондин никак не мог оторваться от факта хмурости и молчаливости Тигра. —Шкет, что с тобой? Будто лимон съел. Накаджима немного помолчал в ответ, а потом старший детектив заметил, что его ладони ощутимо трясутся. —Куникида-сан… Что вы видели внутри способности Хироми? —Какую-то ночную улицу у моря. А что? —Я видел приют. Как это вообще возможно? Откуда она знает? Я не хотел видеть его снова, никогда, никогда… — Ацуши резко втянул в себя воздух, пытаясь остановить слёзы. В душе Доппо поднялись противоречивые чувства сочувствия и раздражения. —Давай тут не плачь, успокойся! Глупость какая, это просто чья-то способность, а не твой приют. Наверное, её дар выудил… яркое воспоминание. И поместил тебя туда, — несмотря на агрессивное начало, конец предложения блондин постарался сделать деликатнее. Тигр удивился его повышенному тону, и от этого слёзы схлынули обратно. —Вы правы, — он вздохнул с тоской, и замдиректора отчетливо осознал, насколько же израненным своим прошлым был этот бесполезный идиот. Это вызывало неприятные уколы в сердце. —Ну и всё. Не надо тут… унывать. Доппо не поверил ушам: Ацуши хихикнул, а после произнёс: —Дазай-сан был прав. Вы изменились. —А? С чего это недоразумение сделало такой вывод? —Ох… — Тигр немного подумал, но решился признаться, —он сказал, что вы влюбились. Причём он сказал, что знает, в кого. Следующие полчаса Куникида надрывно орал на Накаджиму с Осаму, кажется, пополнив их запас цензурных оскорблений на пару толстых томов. «Вот же наглость — плести подобные глупости за моей спиной! Да кто вообще! Разрешил тебе, идиот! Думать такое! Рассказывать этому идиоту поменьше! Делом бы лучше занялся!». На лице Дазая растеклась широкая, умиротворённая улыбка. Как там говорится? «Шалость удалась»? *** Увидев, что Ацуши и Дазай в порядке, Фукудзава чуть расслабил плечи. Увидев, что в порядке Доппо — он успокоился. Поймав себя на этом, мужчина долго качал головой, пытаясь противостоять неожиданным чувствам — только потому, что он, к сожалению, знал их значение. Потому что боялся их значения. Боязнь усиливалась много дней, утекающих быстрым ручейком. Во время, освобождённое от рабочих обязанностей, он то и дело возвращался к ней: она росла, гулкая и прекрасная, комком располагалась в груди, занимая собой больше пространства, чем должна была. Лишь сейчас он начал осознавать, что беспокойство, замечаемое и раньше, появилось не просто так и донимает его не просто так. В теле, которое, как он всегда считал, было создано для совершенной отдачи искусству боя, происходил ново-старый поединок. И, о Боже, какой же мучительный. Самый страшный и сладкий. Разрушающий, но собирающий все куски воедино. Пожалуй, прежде такое он ощущал единственный раз в жизни; но после клятв верности государству он поклялся — поклялся самому себе — что больше не позволит себя сковывать: ни катане, ни долгу, ни единому живому существу на этой холодной планете. Это не было надуманным пафосом. Это не было показушной отстранённостью, желанием выделиться, как его обвиняли некоторые. Это был страх собаки, которую пинали ногой после каждого неверного движения, и противоядием от мерзкой липкости стало одно: побег. Убежать — и никто не поймает тебя на чувстве. Убежать — и никто не спрячет от тебя улыбки. Зарыться в сугроб и проспать всё, что хочется забыть. Зима наступила очень скоро. В Йокогаме она, в принципе, не настоящая: пять-семь градусов, никакого снега. Месяцы вырвали из календаря стремительно, никто и не заметил. Юкичи вырвал из себя ощущение беспомощности, просыпающееся глубокой ночью, вечно потакающее его желанию заглянуть в кое-чьи зелёные глаза. Он ясно осознавал, что разум его играет с ним злую шутку, почти не воспринимал его всерьёз. Сложно воспринимать всерьёз то, что только мешает работать и жить в условности со своими длинными кодексами чести. Даже такую смешную зиму директор любил. Всё затихало. Голос в голове — тоже. Городским кошкам приходилось теперь не сладко, поэтому странный седой мужчина, просиживающий вечера в переулке, кормил их всё чаще. Они знали, как пользоваться природным обаянием, потому даже не удивлялись этой неумелой ласке, но высокомерно её принимали. Мужчина иногда начинал что-то шептать: увы, дядя, твой язык непонятен высшей расе. Они не вслушиваются в переживания каждого встречного. Но ему, кажется, то было не важно: гладит какого-то оборванца за ухом и распространяется о своих делах. Одинокое зрелище. Офис оставался таким же, как прежде, хотя некоторые детективы уже с радостью ждали Новый год. Доппо не из их числа. Он ждал только наступления своей смелости. *** Итак, что люди говорят о директоре агентства, сорокапятилетнем Фукудзаве Юкичи? Он серьёзен, организован, готов прийти на помощь. У него много связей, значит, что с людьми мужчина ладит, несмотря на молчаливость, чуть ли не какую-то замкнутость. Даже сквозь кимоно видна отличная форма: немудрено, всего немного просвещённые отлично знают о его совершенстве в боевых искусствах, смешавшим в себе талант и тяжёлый труд. Некоторые отмечают взгляд, который простому смертному трудно выдержать: порой преступники разворачивали назад целые злодейские схемы, завидя это ледяное лицо (самое страшное, что никто не может сказать точно — слухи ли это или правда). Достаточно умён и сообразителен. Не любит близкий контакт, как физический, так и эмоциональный. Но Доппо знал, что никто не говорит о Фукудзаве Юкичи, который рассказывал ему о звёздах; рассказывал о том, как правильно кормить кошек; о том Фукудзаве Юкичи, который утешал в часы, ознаменованные желанием сдавить себе голову или застрелится. Утешал парочкой слов. Тем самым острым, пугающим других взглядом. Почему это открыто Куникиде, но не другим? Почему они могут так спокойно играть в го и вести диалог в кабинете директора, ощущая умиротворение? О себе блондин давно всё понял. Ему просто надо набраться смелости. Ему надо отлипнуть от здания агентства и снова встретится там, где светящиеся на небе точки видны сквозь узкое расстояние между одной крышей и другой. Контрасты, но консонансы: так думал Доппо, перечитывающий на ходу самую важную теперь запись из блокнота. Он уже собрал некоторую информацию о Фукудзаве: тот любит зиму: с наступлением холодов градус стресса в его лице и движения снижался; любил гуманитарные предметы в школе и презирал математику с физикой, в чём признался на празднестве после победы над Гильдией, выпив перед этим пару чашечек саке; не то чтобы не выказывал эмоций (не работ же, в конце концов), но делал это осторожно, а всплески гнева, случающиеся редко, совсем не были похожи на скандал и истерику. Доппо был противоположностью по всем пунктам: родился летом и любил лето, даже несмотря на иногда жуткие Йокогамские температуры; был отличником по всем предметам, но на литературе испытывал тревогу, в отличие от такой понятной и точной алгебры; и, в конце концов, был ходячим эмоциональным штормом, торнадо, что порою сносило всё на своём пути, оставляя опустошёнными и себя, и окружающих. Они были контрастами, но консонансами: потому что так хорошо звучали вместе. Долгие месяцы: июль, август, сентябрь, октябрь, недавно прошедший ноябрь — они заставили отринуть и пересмотреть столько всего. Шаги стучали по асфальту в такт встревоженному сердцу. Запрещённые чувства, как ни посмотри. Не столько долгими человеческими устоями, сколько собственной идеалистической душой. Душой, которой ничего не было нужно, кроме созвучия голоса, глаз и рук. Высокую, широкую фигуру видно издалека. Доппо заныривает в переулок, словно в пещеру под ледяной водой, и произносит на одном вдохе: —Добрый-вечер-Фукудзава-сан-мне-нужно-кое-что-вам-сказать! — отдышаться выходит не сразу. Мужчина поднимает на него чуть больше, чем обычно, приоткрытые глаза, но, кажется, не пугается и не удивляется. Он выглядит вселенски спокойно, гладя кота; но когда приходит другой человек, то весь словно натягивается гитарной струной. —Не нужно меня выслеживать в следующий раз. Но ты, конечно, можешь сказать, что хочешь. Немного голубоватые глаза встретились с серо-зелёными. Воздух словно выбили одним движением из лёгких, но Доппо храбрится и присаживается на скамейку. Только сейчас думает: что вообще в переулке забыла скамейка, похожая на ту, что из ближайшего парка? Поднять и повернуть голову стоит почти титанических усилий. —Простите… просто… Фукудзава вздыхает и отпускает кота. —Я весь во внимании. Вряд ли ты сделал что-то ужасное, так что не бойся, — отвечает он, словно провинившемуся ребёнку. Это немного задевает. Холодно. А вот от мужчины напротив даже с расстояния пышет теплом. Может, поэтому любит зиму — сам работает, как печь? Молчание затянулось. В ногу блондина легонько потыкался чёрный кот, и это движение внезапно запускает разряд по всем нервным волокнам. Куникида Доппо, ты итак скажешь сейчас несусветную чушь, так сделай это хотя бы не как сопливая школьница — думает он про себя и поднимает взгляд. —Я понимаю, что услышанное покажется вам бредом, возможно, даже оскорбительным. Возможно, вам даже не кажется. Фукудзава-сан… Мы знакомы с вами уже четвёртый год, с тех времён, когда я только вступил в агентство: тогда вы проявили вовсе необязательную с вашей стороны доброту и фактически с нуля обучили меня боевым приёмам, которые позже не раз мне пригодились. Вы помогали мне так сильно, что я, наверное, никогда не смогу расплатиться: помогали не сбиться с пути, принимать правильные решения, не отчаиваться. Вы стали моим ориентиром, даже путеводной звездой. Иногда, наверное, сами того не подозревая, спасали мне жизнь. Вы всегда были открыты к обсуждению того, что другим казалось тяжёлой или неловкой темой, тем самым давая пищу для размышлений и поддержку. Я понятия не имею, чем заслужил такое, но вы всегда были ко мне так добры. Несмотря на проколы и неудачи. Вы не посмеялись надо мной, когда встретили здесь, не отругали, когда я испортил карту Ранпо и соврал ему, приплетая вас в своей лжи, и даже сейчас внимательно слушаете это при… этот поток сознания, не прерывая… На этом Фукудзава не выдержал. Доппо мог поклясться, что увидел тень доброго смешка на лице. Лице, что словно начало светить в полумраке вечера. —Куникида, скажи уже по-человечески. Вдох. Выдох. —Фукудзава-сан, я вас люблю. Простите. Он — самая настоящая сопливая школьница. Сам чувствует, как его оттопыренные уши залились румянцем. Но при этом настоящая горячая храбрость бурлила в крови. Он не знал, как красив прямо сейчас. Не знал, что вовсе не выглядит глупо для человека, сидящего напротив. Не знал, как блестит смелость в его ярких глазах. —Не извиняйся, — давняя боль сшибала всё внутри жестокой бурей, но Юкичи чуть ли не зажмурился и сказал громче: —Не извиняйся. Я тебя тоже люблю. Тем же самым вечером Доппо вырвал страницу, на которой был расписан его монолог. И написал мелким почерком на краешке другой: «не извиняйся. Я тебя тоже люблю». У них так много времени впереди. Это шептали и компас, и карта, и даже далёкие созвездия. И он уже составил план, что с этим временем сделать. Он точно знает теперь, что с ним делать.