——
Ангел, золотые глаза,
Крылья за спиною,
Посиди со мною.
Жалко, что нельзя рассказать
Самое смешное, самое больное.
— Ад — Серебряная свадьба
——
*** Хёнджин слишком гордый, чтобы прощать игнор Сынмина сразу же, как только тот соизволит извиниться. Именно поэтому он и сам второй час игнорирует все сообщения и звонки парня. Хочется самодовольно улыбнуться, высунувшись из окна и заорать во весь голос о том, как он, чёрт возьми, был прав, когда говорил, что Ким приползёт к нему обратно! Но никакой радости не чувствуется. Абсолютно. Он смотрит на горящего от такой драмы Феликса, обнимая подушку словно надувшийся ребёнок. — Прекрати. — Он с цветами! — восхищённо пищит Феликс, выглядывая из занавески. — Пусть в жопу себе их засунет! Хёнджин любит цветы — ему никогда их не дарили. Ещё он любит напитки, оставленные на его парте с прикреплёнными к ним записками. Любит заботу и дурацкого Ким Сынмина. Феликс неодобрительно качает головой и явно готовится прочитать длинную нотацию о чувствах человеческих, но его прерывает стук в дверь, пуская в комнату ещё одного любителя нотаций. — Час ночи, Хёнджин. Тот на это лишь фырчит, крепче сжимая подушку. Будто это его вина, что Сынмин припёрся лечить своё разбитое сердце именно в то время, когда все деды (не будем тыкать пальцем) видят десятый сон. — Час! — повторяет Чан, и Феликс виновато втягивает голову в плечи, мямля что-то невразумительное. Хёнджину хочется швырнуть в него чем-то тяжелым, но не травмоопасным. Друг всё-таки. — Джинни, — уже мягче произносит Чан, присаживаясь на краешек кровати. Футболки на нём естественно нет и Хёнджин раздражается сильнее, прекрасно понимая, что Ликс сейчас пожирает взглядом его хёна. — Не дуйся. — Я и не дуюсь, — надувшись бурчит Хёнджин, не понимая, что бесит его сильнее — орущий под окнами Сынмин или эти двое? — Тогда поговори с ним. — Не хочу. — Почем? — Потому что он дебил. Вот и поговорили. Бан Чан очень тяжело и красноречиво вздыхает. — У меня очень нагруженный график сейчас и всё о чём я просил — спокойный и продолжительный сон. Стук в окно от очередного брошенного камешка, судя по дёргающему глазу, грозит Чану нервным срывом. — Выйдешь? — преувеличенно любезно интересуется он, умудряясь прямым текстом намекнуть, что выйти всё же стоит. — Да не выйду я! — в упрямстве Хёнджина никому не обойти. — Пусть нахер идёт! — Хёнджин! Однако, несмотря на недовольство, он выслушивает все пожелания и предельно точные маршруты для Сынмина, и выходит на улицу. Феликс уже ничего не стыдясь, припадает к окну, убрав волосы за уши чтобы лучше расслышать. Хёнджин закатив глаза — чтобы не забывали о его недовольстве — подсел поближе. — Простишь? — подал голос Феликс, неуместно сочувственно погладив его ладонь. Раздражённость от этого жеста мигом испаряется и Хёнджин понимает, как сильно он сейчас хочет разрыдаться. — Прощу. Конечно простит, но не уверен, что сможет стать для Сынмина кем-то большим, чем просто запасным вариантом. — Но сначала помучаю, — и в глубине души понимает, как глупо себя ведёт, но ничего поделать с собой не может. К сожалению, Хёнджин относится к тому типу людей, которые ничего не прощают. И поэтому он хочет, чтобы Сынмину было так же больно, как и ему. — Это нездоро́во, — качает Феликс головой, вглядываясь в происходящее снаружи. — Это жизнь, — дёргает Хван бровью. — Она сама по себе нездоровая. Бан Чан опускается на лавочку по-отцовски хлопая по хрупкому плечу. Хочется спать, но видимо своей участи бесплатного психолога ему никуда не деться, и он надеется, что справляется с ней также хорошо, как справлялись его родители. Сынмин выдыхает на его плече и Чан понимает, что делиться своими чувствами тот не привык. — Он изменил мне с Айеном. Чан прикрывает глаза, борясь с нахлынувшими воспоминаниями. Знакомо. Проходили. — Мне тоже изменяли. Сынмин ничего не отвечает на это, но напряжение между ними заметно спадает. Удивительно как сближают общие проблемы. — Рассказывай всё по порядку, не торопись, — Бан Чан поднимает голову к звёздному небу и блаженно улыбается, зная, что в окнах напротив их слушают две пары любопытных ушей. — У нас вся ночь впереди. Спать больше не хочется и, слушая тяжёлое дыхание Кима, он надеется, что прошлое всё же осталось в прошлом, иначе успокаивать придётся его самого. — Ну, — начинает неуверенно Сынмин. — Всё началось с того, что я снова пошёл к Ёнджуну Имена были незнакомы и абсолютно ничего не говорили Чану, но он всё равно продолжал слушать, пытаясь уловить все детали и разобраться в запутанных конфликтах. — Не знаю зачем я к нему вообще попёрся… — Скучал может? Сынмин судорожно вздыхает, часто-часто моргая. Списывает излишнюю эмоциональность на алкоголь и сам себя удивляет ответом: — Скучал. И, обесценивая откровенность, шепчет: — Может… *** Квартира Ёнджуна ничем не отличалась от остальных однокомнатных квартир в Корее. Она была пропитана до странного необъяснимым чувством гнедущего одиночества и запустения. Что и говорить — уюта в ней не было никакого. — Дома редко бываю, — оправдывается Ёнджун, возясь с кружками. — Всё время работа занимает. Раньше вообще приходил сюда чтобы переодеться и помыться. Протягивает Сынмину кружку с чем-то что должно быть чаем и выжидательно косится. Ждёт, когда отопьёт. Сынмин чувствует подвох, но и отказаться не может. Неприлично же. Деваться некуда и он отпивает, тут же заходясь в приступе кашля. Алкоголь. Ну конечно. Ёнджун усмехается, но счастливым от своей шутки не выглядит. Это сбивает с толку настолько, что Сынмин даже забыл разозлиться. — А ты совсем не меняешься, — бурчит он, отставляя кружку подальше от себя. — Всё так же не упускаешь шанса меня напоить. Ёнджун пожимает голыми плечами с небольшими татуировками чего-то розового и синего. Закуривает, выпуская дым в раскрытое окно и не спускает с гостя задумчивых глаз с примесью ностальгической печали. — Как в старые добрые, а? Сынмин смотрит в ответ, но чувств своих не выдаёт. Это бесит Ёнджуна. Всегда бесило. Остальные словно раскрытые книги, читать их труда не составляет хотя некая тайна всё же присутствует. А этот словно сухарь. Никогда не разберёшь грустно ему, злиться ли он или напуган — на лице всегда одно и то же выражение. — Кай по тебе скучает. Чанбин злится, что ему не с кем танцевать. Айен сплёл фенечки и пожелал тебе ими удавиться. Это он любя. Ёнджун молчит, принимает фенечки, обвязывая изрезанные запястья. И только сейчас Сынмин замечает, что фенечки сплетены из двух цветов — розовые и голубые. Цвета Ёнджуна. Его татуировок, украшающих тело, розовых волос с мелькающими прядями голубого и лака на ногтях. — Да все по тебе скучают в общем… — А ты? Ёнджун гладит подарок кончиками пальцев. Они у него тоже розовые от краски теней на веках. — А я не все. — Не скучал в общем, — снова усмехается Ёнджун, передразнивая Сынмина. — А я вот по тебе скучал и сам себе удивлялся. Спасибо, что пришёл. Я очень рад. И в доказательство попытался выдавить из себя некое подобие благодарной улыбки, но ничего у него естественно не вышло. — Ты меня извини, — он стряхнул пепел с сигареты наружу. — За всё что было раньше. Я просто страшно тебе завидовал. Сынмин удивлённо приподнимает брови, вызывая этим жестом лёгкую улыбку у старшего. Ну наконец-то хоть какая-то эмоция. Разумеется, если бы Ёнджун общался с ним больше — знал бы что эмоций у Кима хоть отбавляй. Особенно злости и тупой обиды. Но все разговоры их сводились к паре скользких шуток и выпивке. — Завидовал? — Да. Тэхён завидовал твоей связи с Миндже, а я — твоей свободе. Голос его был сухим и хриплым. Оттого ли что он долго ни с кем не говорил или наоборот слишком много кричал? Кружка рядом с ним осталась нетронутой и сейчас, как бы Сынмин не напрягал память, вспомнить видел ли он Ёнджуна пьяным не мог. Чаще всего самым первым напивался он сам. Сынмин вдруг понял, что ничего о нём не знает. — Ты и Хёнджин, — продолжает Ёнджун буравя его истлевшим взглядом. — Вы легко можете уйти. А мы… а я… Он замолк на секунду судорожно втянув воздух, сжимая и разжимая дрожащие пальцы. — Помнишь ты спрашивал почему я не ушёл раньше? Я ведь хотел. Правда хотел уйти вместе с… Одним человеком. Они с Миндже постоянно ссорились из-за правил. «Субин!» — догадался Сынмин со странным восторгом. — Остался потому что я был молод и глуп. А ещё страшно труслив, как и подобает всем членам банды Миндже. Он дарит нам ложный рай, в котором мы, сами того не замечая сгниваем до основания, но продолжаем возвращаться снова и снова, потому что выбора у нас нет. Миндже помог мне с больной мамой. Влез из-за меня в долги, предложил работу. Мама умерла, но долг перед Миндже я выплачивал до сих пор. Речь Ёнджуна с каждым словом всё громче и напористей. Сигарета давно догорела до фильтра, но Джун не обращая на это внимания, продолжает держать её в стиснутых пальцах. Кожа у него побледнела, синяки под глазами проступили чётче. — Миндже не так прост, как многие думают. Да, ведёт себя порой как тот ещё мудила, но он уж точно не дурак. Думаешь он отпустил меня? Думаешь так легко позволил уйти? Сынмин не знал, что на это ответить. Он не считал своего парня чудовищем, и вся исповедь Ёнджуна никак не могла уложиться в голове. — Знаешь, что сделал бы со мной Тэхён если бы был жив? Он бы меня убил. А знаешь, что сделал бы Миндже? — Ёнджун наконец выбрасывает окурок в окно и подаётся корпусом вперёд. — Он спустил бы ему все тормоза. Сынмин тяжело сглатывает и одним махом осушает предложенный Ёнджуном алкоголь. Всё было бы именно так как тот и сказал. Каждый боялись Тэхёна. У него были большие оленьи глаза и бицепсы, хоть и не такие внушительные как у Чанбина, но вырубить могли надолго. Тэхён беспощаден и, если спустить ему все тормоза — живым не выйдет никто. Да, каждый боялся Тэхёна. Но больше всего они боялись Миндже. Он был одним из основоположников банды и только ему решать, что делать с теми, кто подставил её под удар. Его слово решает всё. Они боялись Миндже, потому что только он мог удержать демонов Тэхёна. — Тэхён мёртв, — напоминает Сынмин грубо. — Да, — легонько посмеялся Ёнджун. — Мёртв. Забавно. Великий и непобедимый КанТэ напоролся на собственный ножичек. Его глаза потемнели, вызывая у Сынмина неприятные мурашки по телу. — Поменьше надо было им размахиваться. Того гляди и выжил бы. И не говорил ни слова, пока Сынмин не собрался уходить. Уже на пороге отдал ему бутылку коньяка и долго боролся с собой прежде чем сказать на прощание: — Не стоило Айену ручаться за Джисона. Ты уж позаботься о нём. Не давай в обиду. И захлопнул дверь перед лицом недоумённого Сынмина. *** «Что чёрт возьми это всё значит?» Он тяжело вздыхает, куря в одиночестве на обшарпанной лавочке скейтпарка. Слова Ёнджуна не прекращаясь вертелись в голове Сынмина, окончательно его запутывая. Не доверять Джисону? Да он и так… Ну может в последнее время его отношение к этой гиперактивной бомбе немного изменилось, но не настолько чтобы считать его своим другом. А вот Айен сильно привязался к Джи ещё с самой первой их встрече. Видимо зря. А может Ёнджун просто переживает, что Джисон проебётся и подставит младшего? Тоже возможно. И почему нельзя говорить всё прямым текстом? К чему эта загадочность? Сынмин не сомневается, что в конечном итоге придёт к разгадке, но к тому времени обзаведётся не одним седым волосом по всей видимости. Не успев додумать мысль, он оказывается подхваченным под руки и насильно уведённым к чему-то отдалённо напоминающим шалаш. Сплошное нагромождение одеял на голые ветки деревьев и Сынмина швыряют внутрь без всяких церемоний. Да ещё и с пинком. — Какого хрена? — возмущается для галочки, натыкаясь на ехидный взгляд Бомгю. Кай помогает удобней устроиться, накрывая сразу двумя одеялами; одно лишнее, другое — со своего плеча и крепко обнимает со спины. В шалаше гораздо теплей чем снаружи, а от одеял и тела Кая и вовсе становится душно. Но Сынмин не жалуется, радуясь таким крохам внимания со стороны парней из банды. — Это была его идея — тебя позвать, — расставляет все точки Сону, кивая в сторону Айена. — И ничего не моя! — горячо отнекивается тот, обнимая свои колени вместе с битой. — Просто ты выглядел таким жалким. — Уж поверь, он с тебя глаз не сводил, — снова вставляет Сону. Айен увесисто бьёт его по плечу. — Что тут за собрание? — спрашивает Сынмин, чтобы перевести тему. — Мы тут, — заговорчески подмигивает Бомгю. — Сказки рассказываем. — Мы тебя обсуждали, — сдал Сону ни капельки не стыдясь. Во тоне его по-прежнему сквозило собственное превосходство над всем миром, но учитывая, что во время всего разговора он ни разу не закатил глаза — Сынмин сделал вывод, что против его компании Сону ничего не имеет. А может всё дело было в Нишимуре Рики, положившего голову на его плечо. — Тебя и Хёнджина. Но больше всего твои отношения с Миндже. — Да я прям звезда, — не сдержал саркастичного комментария Сынмин. — И к какому выводу вы пришли раз позвали меня? Парни переглянулись. Сону даже не стал напоминать, что позвали его не они, а Айен. Сынмину стало не по себе. — А мы тебе не скажем, — лениво потянулся Бомгю, разминая длинные конечности и отпивая из жестяной банки ячменный чай, как он выразился. — Ничего не скажем. Но если ты всё же решишь уйти, то не становись одним из тех алчных ублюдков, которые мелькают своими зазнавшимися рылами по телеку. Никогда не забывай о нас. Сынмин опешил настолько что даже не смог ничего ответить. К какому выводу пришли ребята неизвестно, но похоже не к самому радужному раз в их понимании он должен был уйти. А может и наоборот, это самый лучший исход. Сынмин не знал. — И приходи хоть иногда, — нарочито скучающе протянул Сону, разглядывая свои ухоженные ногти. — Мы Миндже ничего про это не скажем. — На рождество приходи обязательно, — Кай гладит Сынмина по животу и не будь тот так ошеломлён, наверняка бы смутился. Он вдохнул поглубже и в нос тут же ударил запах чего-то притягательно сладкого и одновременно отталкивающего. Сынмин уверен — именно так и пахнут падшие ангелы. — И с первым снегом тоже приходи, мы будем ждать тебя. И летом приходи, я сохраню для тебя твой скейт, ты же наверняка будешь слишком занят учёбой, чтобы кататься. И весной… А лучше вообще никуда от нас не уходи! — Нет, — жёстко оборвал Айен. — Уходи от нас и этого места как можно дальше, забудь сюда дорогу и всех нас тоже забудь. Учись усердно и стань достойным человеком. Ну это вообще уже ни в какие рамки — Да что с вами? — не выдержал Сынмин, вырываясь из цепкой хватки удивлённого Кая. — Никуда я уходить не собрался! — Пока что, — ухмыльнулся Сону. Какое-то время они молчали, прислушиваясь к завывающему ветру снаружи, думая о взрослении и предстоящей зиме. В этом году она будет как никогда холодной и одинокой. Да и предстоящее лето вряд ли будет таким же солнечным и беззаботным как прошлое, когда ничего ещё произойти не успело. Ники на плече Сону, не проявляющий к разговору ни малейшего интереса, медленно и шумно вздохнул, раскрывая покрасневшие глаза. Долго смотрел на биту в руках Айена с выцарапанными на ней инициалами «К.Т.». — Как думаете, — спрашивает внезапно, нарушая тишину. — Ему было больно? Все поняли о ком идёт речь, но Ники всё равно пояснил: — Тэхёну. Когда он… «Умирал» Внутри ребят снова что-то трескается и до боли сжимает лёгкие. Кан Тэхён. Мальчик что не пережил осень, не встретит Рождество и никогда не прокатится на своём скейте знойным летом. — Думаю ему было страшно, — тихо-тихо прошептал Айен. Будто для себя. — Страшно? — хмыкнул Бомгю. — Это же Тэхён. Он ничего не боялся. Снаружи шалаша что-то зашуршало и впустило в себя нечто, перемазанное машинным маслом и подозрительно напоминающее Чанбина. — Фу, воняешь, — скривился Сону. Чанбин на его слова не обратил ни малейшего внимания. — Вам поговорить что-ли больше не о чём? Бомгю холодно скривил губы в усмешке и неторопливо отпил из банки. — У нас тут только две волнующие темы для разговора — личная жизнь Сынмина… Чанбин с Сынмином на пару закатили глаза. Эта тема уж точно всегда была актуальной. Бомгю тем временем продолжил: — И смерть Кан Тэхёна. От громоподобного вздоха Чанбина задрожали даже стены шалаша. Ники болезненно скривился, неосознанно сжимая руки в кулаки. — Думаешь ему правда не было больно и страшно? — Конечно! Мой Тэхён ничего не боялся. Чанбин с мнением Бомгю согласен не был. — Не забывай, что «твой Тэхён» был всего лишь человеком, а знаешь, чего боятся все люди? Смерти. — Глупости, — отмахнулся Бомгю. — Что насчёт тех, кто решает себя убить? Они-то смерти не боятся, судя по статистике. — В жопу эту статистику засунь. Они тоже боятся просто то что ими движет — сильнее этого страха. Их спор закончился ничем, каждый остался при своём мнении и оба в общем-то были правы. Сынмина вдруг посетила странная мысль, что выйти он сейчас и шалаша, как наткнётся на смеющиеся глаза розоволосого Тэхёна в кожаной куртке и с банкой пива в руках. Живой и как всегда непредсказуемо опасный. А рядом с ним синеволосый Ёнджун. Он бы напоил Сынмина до полумёртвого состояния, а сам бы не выпил ни капли. Зрение размылилось. Сынмину страшно хотелось, чтобы всё стало как прежде. — Я любил его, — слишком откровенно и неожиданно. В стиле Бомгю. Он смущённо посмеивается, стирая ладонью одинокую дорожку слёз. — С ума сойти, я любил Кан Тэхёна. Вот глупость. — И не говори, — соглашается Сону по уши влюблённый в холодного Нишимуру Рики, не замечающего никого вокруг. — Ага… — присоединяется Сынмин, а в мыслях у него далеко не Миндже. Кажется, он и правда медленно, но верно сходит с ума. Ближе к вечеру появляется Миндже, и ребята разбредаются кто куда. Шалаш разбирают по частям будто его и не было никогда, происходящее начинает казаться сном. Ники отлипает от Сону, занимая привычное место рядом с лидером. Скорее по привычке, чем от желания. Когда он только пришёл ребята пугали его своей кровожадной жестокостью. Ники был другим, он боялся и крови, и жестокости, но умел быстро бегать и оставаться незаметным. Идеально подходил для шпионажа. Поэтому и прижился. Миндже относился к нему как к младшему брату и во многом на него полагался и помогал. Время шло, банда росла, а вместе с ней и они сами. Ники больше не падал в обморок от вида крови и нередко сам принимал участие в драках. Он докладывал Миндже обо всём, что видел и слышал и осозновал, что однажды будет кормить своим разлагающим трупом слизней. Потому что знает он слишком много. Миндже глубоко затягивается лениво проезжаясь взглядом по лицам своих ребят. На Сынмине задерживается дольше положенного, но без особого интереса. — Малыша Сон-и опять нет? — спрашивает, хотя в ответе не нуждается. Ники выныривает из своих мыслей и удивлённо осматривается. Джисона и правда нет, а он и не заметил. Миндже задумчиво тушит сигарету о мокрый асфальт. Когда начался дождь Ники не заметил. И когда закончился тоже. Он вообще мало что замечает в последние дни и сомневается, что лидеру это нравится. Кажется, его срок всё же подходит к концу. Ники легонько улыбается от этой мысли — Сону не будет рад такому исходу. — Жаль, — вздыхает Миндже, выпячивая нижнюю губу в притворной обиде. — Пропустит такое шоу! — Шоу? Он пытается вспомнить сегодняшнюю дату, но не помнит даже того, когда в последний раз вообще смотрел в календарь. После смерти КанТэ все дни смешались в один непрекращающийся день. Вроде была осень, а может уже зима? Пора отмечать какой-то праздник? Хеллоуин уже прошел, он помнил, как они его праздновали. Ники был в костюме вампира, Сону изображал какого-то короля, однако корона его перекочевала к Сынмину из-за чего позже его и прозвали «Королём Кимом». Миндже это не понравилось, а вот Тэхён был в восторге. Сам он вырядился мафиозником в чёрном смокинге и с крутыми очками. Забавно, что в этом смокинге его и похоронили. Забавно… Тогда они и не задумывались, что жизнь не вечна. А сейчас Ники отчётливо чувствует, как она утекает сквозь его пальцы. Он стал слишком рассеянным, слишком погруженным в себя. Абсолютно бесполезным для банды. Миндже наблюдает за ним и картина видимо настолько безрадостная, что он поджигает ещё одну сигарету. — Так что за шоу? — сдаётся Ники. Миндже вылавливает фигуру Айена, отрабатывающего трюки на скейте. — Увидишь, — и помолчав немного, спрашивает: — Всё ещё боишься крови? И уходит, не дожидаясь ответа, а Ники чувствует, как холодные пальцы Тэхёна сжимает его горло, перекрывая доступ к кислороду. Именно такими они и были — до ужаса холодными. Ники знает, потому что держал его руку до тех пор, пока тот не прекратил хрипеть. В том, что Тэхёну было мучительно больно - сомнений нет. Но, вопреки словам Чанбина, страха в больших стекленеющих глазах не было и следа, одна растерянность. Казалось он совсем не понимал что умирает. Ники смотрел как Тэхён цеплялся за собственное разорванное горло. Вид крови не давал выход расчётливому сознанию. Ему следовало вызвать скорую и он знал об этом, но всё что Ники сделал — это покрепче сжал пальцы того, кто без раздумий мог лишить его жизни. Не предпринимая ни одной попытки ни чтобы спасти, ни чтобы облегчить страдания — он молча наблюдал за последней борьбой своего хёна. Чувство вины преследовало его невозможностью дышать от ощущения пальцев, сжимающих его шею. Сону называл эти приступы панической атакой, а Ники — местью. Тэхёна можно было спасти — так в полиции сказали. Только вот Ники совсем не хотел, чтобы он выжил. — Да, — шепчет он дрожащим голосом в пустоту. — Всё ещё боюсь. И смотрит туда, где минуту назад стоял Айен, но ни его самого, ни Миндже уже не было видно. А на другом конце скейтпарка Сынмин о чём-то яро спорил с Чанбином. — Это Ники, — руки Сынмина неосознанно сжались в кулаки, тело трясло от напряжения. «Ну дела… Совсем уже обезумел.» — Я уверен, что он крыса! Чанбин устало облокачивается о капот своей развалюхи. Чиркает зажигалкой и прикуривает. А ведь он бросал! Всё из-за этих Сынминовых игр в детектива. Конечно будь на месте КанТэ любой другой член банды — Чанбин бы уже впрягся, подключая все свои связи. Но раз жертвой стал именно это розоволосый чёрт, то и париться смысла нет. Но Сынмину как всегда надо вставить свои пять копеек туда, куда не просили. — Ты прав, — соглашается Чанбин. — Только Ники не крыса, а шпион. Наш шпион. Сынмин раскрывает рот, чтобы возразить и вероятно поделиться миллионами теорий, но Чанбин его прерывает. — Мой тебе совет, — он выпускает сигаретный дым, не сводя с друга сурового взгляда. — Не лезь в это дело. Хоть раз послушай меня. И добавляет, разделяя каждое слово, чтобы уж точно дошло: — Оставь. Всё. Как. Есть. Сынмин столбенеет на миг, приходя к каким-то своим выводам. — Ты знаешь, — тихо утверждает и будто сам своим словам не верит. — Ты всё это время знал… Он нервно смеётся, медленно отходя от Чанбина на пару шагов. Ким внимательно смотрит на лицо своего друга, решая что-то для себя. — Кого ты пытаешься выгородить? — Ты уже совсем ебанулся, — выносит вердикт Чанбин. Он уже не пытается понять Сынмина. На него столько навалилось, но слабину дать он не может. Только не сейчас, когда до развязки осталось так мало. А Сынмин, будь он неладен, только больше проблем создаёт. — Ты точно знаешь кто убил Тэхёна и судя по тому, как яро ты это скрываешь, значит это дело рук кого-то из наших, — напирает тот, но вдруг резко замолкает. Осматривает друга с головы до ног и выдыхает неверующе: — Или ты и есть убийца! — Ну вот, — держит лицо Чанбин. — Говорю же, совсем ёбу дал. — Ничего я не дал… Но Чанбин будто не слыша, под локоть ведёт его к выходу из скейтпарка. — Тебе надо отдохнуть, выспаться хорошенько и прекратить заниматься всякой хуебетиной. — Но я… Но ты… — Сынмин яро сопротивлялся. — Да не крыса я! И Тэхёна не убивал, — Чанбин остановился у ворот, выставляя друга прочь. — А теперь пиздуй! Слова эти Сынмина не успокоили, однако он сделал вид что поверил. Но уходить не собирался. Да ему и не куда. Домой не хотелось, в универ тем более. Оставался Хёнджин, но идти к нему было бы глупо. Скейтпарк всё, что есть у Сынмина. Ложный рай, в котором он сгнивает, но продолжает возвращаться. Ёнджун так сказал и не согласиться с ним очень сложно. *** Кай молча наблюдает за тем как Чанбин уводит Сынмина и, с колотящим сердцем сдерживает себя, чтобы не пуститься следом. Возвращается Чанбин быстро, ловит его взгляд и неторопливо подходит. — Не смотри так. Ты же помнишь наше обещание? Кай опускает глаза. Помнит и это разрывает на части. — Я никому не расскажу. Хранить тайны он умеет. Буквально. Хоронит их внутри себя, не замечая, как они гниют там, заставляя гнить и всю его сущность. Кай уже не уверен в том хороший ли он человек. Ангелом он уже давно себя не ощущает. Разве что падшим. — Куда, чёрт возьми делся Айен? — удовлетворённо кивнув, спрашивает Чанбин. — Мы должны уже уезжать, но он не отвечает на мои звонки. — Да хрен его знает, — вклинивается Бомгю. Когда он подошёл никто не заметил. Он стал слишком тихим после смерти Тэхёна. Корни непривычно светлых волос начали отрастать, уже к весне вернётся прежняя длина и цвет. Бомгю снова станет привычным Бомгю, но уже не таким каким он был раньше. — Только что тут был, битой своей мне чуть в глаз не зарядил, а потом пропал куда-то. И Миндже тоже не видать. Чанбин не замечает его долгого взгляда и акцента на последней фразе. Зато замечает Кай, он уже давно понял, что Бомгю не такой дурак каким хочет казаться. Те, кто много знают обычно долго не живут. Поэтому Кай молчит и Чанбин раздражённо уезжает на своей машине. Чужие тайны съедают изнутри и рот лишний раз раскрывать страшно. Вдруг проговорится. Бомгю понимающе хлопает его по спине на прощание и тоже уходит. Скоро у него дополнительные занятия. Удивительно, но после смерти Тэхёна он загорелся идеей подняться с колен и всерьёз занялся учёбой. Кай гордиться, но про то что Бомгю хочет покинуть банду никому не говорит. Как и о многом другом. Например, о том случае, когда они вместе с Айеном и Хёнджином собрались в доме Бомгю. Смех парней мешал Айену спать и тот психанул, собрался в скейтпарк прихватив с собой Кая. Зачем — непонятно. К шуму тот привык, и он ему совсем не мешал. — Подожди, — растерянно останавливается Айен уже на улице. — Я биту забыл. И возвращается в дом, оставив сонного Кая наедине с прохладным предрассветным ветром. Небо совсем уже посветлело пока он ждал Айена, но появляться тот не спешил. Когда терпение уже лопалось (а оно у Кая железное!) входная дверь наконец распахнулось. И то с какой силой она хлопнула, было очевидно, как зол парень. — Всё хорошо? — участливо спросил Кай, замечая крупную дрожь Айена и его дикий взгляд. Увешанные кольцами пальцы сжимают биту до побелевших костяшек. И дураку ясно — ничего не хорошо. — Сынмин любит Хёнджина? — звучит неожиданный вопрос, а Кай слишком сонный, чтобы сразу его переварить. — Я случайно подслушал как Бомгю сказал Хёнджину, что Сынмин его… Любит. Это действительно может быть правдой? — А ты не заметил? Кай вовсе не пытался никак задеть и причинить боль. Он даже и не осознавал, как ранили его слова, пока бита Айена с громким стуком не проехалась по чужому окну. Кай вздрогнул полностью просыпаясь. Окно не разбилось, но будь это так Бомгю вряд ли бы обиделся. Он свой дом ненавидел. Айен своего поступка не объяснил и Кай не спешил делать выводы. Понять его он всё равно никогда не сможет. Да Айен и сам себя понять не может. Ему семнадцать, и он чувствует себя невероятно грязным. Он презирает Хван Хёнджина. Презирает Ким Сынмина. Презирает их любовь и само понятие любви в принципе. «Может оно и к лучшему» — проносится в его голове, когда он замечает химию между этими двумя. Ноги на автомате несли его к Чанбину, всё чего хотел Ян Чонин это немного тепла и тяжёлых наркотиков. Наркотиков Чанбин предоставить ему не мог, а вот своё крепкое плечо готов был с готовностью подставить. Ян Чонин совсем себя не понимает. Он позволяет Миндже себя увести и первым впивается в чужие губы, заталкивает тошноту куда подальше, когда ему отвечают. Чонин обычно отключает голову, когда его снимают за определенную плату, но на этот раз заставляет себя прочувствовать всё. Миндже целует настойчиво, охотно. От этого только противней. Скольким людям он так легко отвечал? Скольких приглашал в постель? Сколько же раз он изменял Сынмину? Ян углубляет поцелуй и косится в сторону. Ждёт. Он знает, что Сынмин никогда его не полюбит и это хорошо. Нельзя любить того, кто любить не умеет вовсе. Никто не заслуживает такого больного психа, такого завистливого и грязного. Сынмин достоин намного лучшего. И этот лучший хорошо учится, имеет цель в жизнь, носит укороченные топы и никогда не скажет, что ему скучно с Кимом. «Ян Чонин грёбанный педик.» Зубы закусывают чужую губу и Миндже сдержанно стонет. Достаточно ли Сынмин умён, чтобы бросить этого уёбка после поцелуя с другим или стоит зайти дальше? Айен ведёт ногтями к пряжке ремня. «Ян Чонин спит со взрослыми мужчинами за деньги.» Когда Ян сбежал из дома ему ничего не оставалось кроме как продавать своё тело и Миндже знал об этом. Более того он искал «клиентов» из других банд к которым хотел подмаслиться и подкладывал под них Айена. — Никаких проблем? — всегда спрашивал он после. — Никаких, — шипя отвечал младший, потому что выхода у него не было. На нормальную работу, да даже подработку его не брали из-за возраста, а жить на что-то надо. Ян Чонин ненавидел Миндже до скрежета в зубах. Чужие пальцы с разноцветным лаком на ногтях сжимают крашенные пряди волос и хочется врезать. Тяжёлый взгляд сдержать не удаётся, но Миндже расценивает это по-своему. — Всегда хотел попробовать тебя на вкус, — тянет он в своей раздражающе ленивой манере. — Лисёнок. И в этот момент Айен ловит полный непонимания взгляд человека, которому делать больно совсем не желал. Сынмин смотрел на них с приоткрытым от удивления ртом, не в силах вымолвить ни слова. Айен зашёл слишком далеко в попытке освободить свою первую любовь от зависимых отношений и чем же он лучше Миндже если тоже сделал ему больно? — Что… Что тут происходит? Больно. Как же больно. Миндже пытается отстраниться, но Айен держит сильно. — Минни, ты не вовремя, — мурлычет он с широкой улыбкой, стараясь не выдавать дрожь в голосе. Что-то внутри ломается, пробиваясь о грудную клетку и Айен не думает, что когда-то сможет это починить. Не сейчас, когда у Сынмина слёзы в глазах. Первые на его памяти, а ведь ребята из банды даже злобно шутили, называя Кима бездушным роботом. Айен хочет убить каждого из них, но убивает только себя, увлекая Миндже в ещё один поцелуй. Тот не сопротивляется. Какой же ты уёбок, Миндже. — Так что за представление? — спрашивает Ники, когда Миндже тяжело приваливается к их излюбленной стене с граффити. — Кажется его придётся перенести на другой день, — лениво отзывается тот, потирая свои губы в лёгкой усмешке. Кай ловит этот жест, замечает дёрганные движения Айена и его покрасневшие глаза. То как убегал из скейтпарка Сынмин он тоже видел. Пазл сам собирается в картину и в копилке Кая ещё один секрет. Стемнело. Он не сдвинулся за всё это время ни на сантиметр. Словно статуя. Да Кай и сам не воспринимает себя больше как живого человека. Украшение, часть декора этого вшивого скейтпарка. Вот кто такой Хюнин Кай. Бомгю, вернувшийся с дополнительных стукается с ним кулаками в приветствии и садится рядом. Они делят молчание на двоих, борясь с вырывающими секретами. — От любви много проблем, — не удерживается Кай. — Не так уж и много, просто люди любят всё усложнять, — тянет Бомгю задумчиво и отпивает из банки. Содержимое только Богу известно и это явно не ячменный чай. — Я скучаю по Ёнджуну. Бомгю ничего не отвечает, но Кай знает, что в голове у того проносятся воспоминания. Он тоже скучает и намного сильнее чем Кай. Всё-таки вычёркивать людей из своей жизни совсем не просто. Особенно, когда в голове всё ещё отчётливо слышится их звонкий смех и обрывки шуток. — Предатель, — отзывается Бомгю спустя долгое время, но кому предназначено обвинение не понятно. Кай принимает их на свой счёт и оказывается прав. — Ты же знаешь, что тогда произошло, — продолжает Бомгю, сжав кулаки. Контролировать свой взрывной характер он пока не научился. — Ты же прекрасно знаешь кто причастен к смерти Тэхёна. *** — Айен сделал что?! — в один голос восклицают Чанбин с Джисоном, тараща глаза. — Да ну нахуй! — Чанбин. — Он не мог! — Джисон. Сынмин шмыгает носом, залпом опрокидывая в себя стопку коньяка с колой. После увиденного он сразу помчался к Чанбину, но рассказывать обо всём не было смысла. Сону каким-то способом, известный только самому заядлому сплетнику, узнал о случившимся довольно быстро и уже успел всем растрезвонить. — Даже не смей прощать его! Чанбин знает мягкое сердце друга слишком хорошо, но с наставлением опаздывает. Сынмин уже простил обоих. И Миндже, что даже внимания на него не обратил, не отрываясь от чужих, не сынминовых губ. И Айена, хулиганистого мальчишку с битой в руках и лисьим прищуром. — Пиздец просто, — увесисто комментирует Джисон с пустым взглядом. Что он забыл у Чанбина остаётся вопросом, но Сынмин порядком устал пытаться во всём разобраться. — Айен всегда относился ко мне предвзято. Оказалось, не без причины. — Думаешь он ревновал Миндже? Сынмин кивает, опустошая ещё одну стопку. Чанбин понимающе придерживается от чтения нотаций о вреде алкоголя. — А я думал, что он в тебя влюблён, — дует губы Джисон. — В меня? — удивляется Сынмин, гадая сколько же безумных мыслей вертится в голове парня. — Айен? — В него?! — присоединяется Бин и от его тона становится обидно. Не так уж Сынмин и плох собой. Почему бы и не влюбиться в такого? — Да ты не обижайся, — смягчается Чанбин по-доброму хлопнув по плечу, едва не столкнув его тем самым со стула. — Наш Йенни просто не из тех, кто влюбляется в… Он замолкает в попытке придумать что-то подходящее, неопределённо очертив силуэт Сынмина рукой. — Так всё! — вмешивается Джисон, скорчившись от этих жалких потуг не обидеть друга. — И так всё ясно. — Сорян, — ещё раз извиняется Чанбин. — Я не обижаюсь, — обиженно бурчит Сынмин, вертя наполовину опустевшую бутылку в руках. Голова уже начала ощутимо кружиться. Неудивительно, Сынмин практически весь день ничего не ел. — Я поговорю с Миндже, — доносится до него голос Чанбина. — Лучше тебе какое-то время не возвращаться в скейтпарк. Он продолжает раздавать указания, но Сынмин уже не слушает. Ему в скейтпарк и так не особо хочется. Что ему за радость видеть ликующие лица остальных ребят, которые только и ждали их разрыв с Миндже? Чего хочет Сынмин он и сам не знает, но ноги несут его по привычному маршруту к дому Хвана. Почему-то услышать его голос кажется таким важным сейчас. Как и желание обнять. — Не отталкивай меня, Джинни, — кричит он под его окнами. — Я был так не прав, и я так сильно по тебе скучаю. Ответом ему был потушенный в комнате свет. *** — Вот и вся история, — охрипшим от длительного пересказа голосом подводит итог Сынмин и засыпает. Бан Чан его не будит.