Короткие повести в старой таверне

Маленький, совсем слабый и беззащитный дождик капал на зонтик, скатываясь кристальными бусинками вниз. Высокие ботинки аккуратно шагают по чистым озерам-лужам, поднимая в небо яркие брызги. Уверенным шагом Обсидиан идёт туда, куда зовёт душа и куда хочет сердце. Мелодия дождя играет в ушах, раскатываясь по голове оглушающей симфонией природы. Мутный хрусталь облаков просвечивается солнечными лучами, на лазурном небе весело играет радуга, на конце которой блестит легендарное золото. И эта яркая дорожка ведёт к чьему-то дому. Уже ставшему роднее своего, дому. Такая привычная потертая краска, узнаваемые чужие окна, куда так отчаянно смотрел Обсидиан, надеясь увидеть хоть проблеск знакомого силуэта. Однако пустой взгляд этого мрачного здания пожирает тонкую тень то ли призрака прошлого, то ли того, кого каждый день так ждёт Обсидиан. Мороз игриво кусает за пальцы, словно пытается обратить на себя внимание, совсем как слишком активный пёсик, которому вечно мало своего хозяина. С характерным щелчком зонтик складывается, подставляя темную макушку под холодные капли дождя, что солёными слезами скатываются по розоватым щекам. Нет, Обсидиан не плачет, слишком давно уже разучился. И ведь оплакивать нечего. А может и некого. Злобный ветер воет в ушах, цепляется за тонкую ткань, прокрадывается поближе к сердцу. Так странно, солнце светит, дождик льёт, ветер дует. Все продолжает жить, будто ничего особенного никогда и не случалось. А в Обсидиане тогда словно что-то лопнуло. Громко и очень больно. Потертая подошва ботинок вновь возвращается к своему натоптанному месту. Под тонкую куртку заползает неприятное ощущение пустоты и томленного ожидание. Темнота окон этих оживленных домов прожигает, словно они все смотрят на парня, смеются над ним и его глупостью. Но эти смазанные лица из глаз дома ничего не значат для Обсидиана. Это лишь картонные модели людей, они не похожи на живых. Каждый их день похож на предыдущий, а каждый следующий уже заранее прошёл и не оставил ничего в душе, только опустошение и горесть однообразия. Эти фальшивые улыбки никогда не ощущали себя настоящими людьми, они никогда не чувствовали реальности происходящего, они жили одним лишь ужасным кошмаром. И что-то такое колючее, до ожогов горячее и обжигающее, до боли впивающееся глубоко под кожу заставляло Обсидиана чувствовать себя человеком. Это была скорбь. По кому? По своему картонному прошлому. Когда они впервые встретились Обсидиан подумал что вот она, настоящая жизнь, реальные чувства, ощущения живости. Но это лишь обман, эти картонки тоже думали, что любовь - это то что спасёт их черствые души от смертельной скуки. Никакой окрыляющей вдохновленности и никакого счастья. Все то было лишь обманом, пылью в глаза. А они, как и сам Обсидиан тогда, думали, что это волшебная пыльца фей, что помогает от всего-всего. Нет, парень проверил, обычная пыль. И глаза болели так же сильно. И именно эта боль отличала его от других. Он знал, что ничего уже не будет, ему предназначено умереть когда-нибудь и ничего с этим не поделать. Если бы кто-то спросил, какого цвета были его глаза, Обсидиан ответил бы алые. Налитые свежей кровью глаза раннего зарева. Или пустые, как сама бездна чёрные, отливающие дорогим металлом. Или обсидианом. Но ведь... глаза Диамкея были светлыми, словно серебряная гладь молодого озера. И именно поэтому их цвет так менялся в сознании Обсидиана. Такие живые и яркие эти воды принимали любые оттенки, но только не серый. Парень больше всего не любил, когда эти глаза называли серыми. Серыми были эти опустошенные дома, серым было это туманно-облачное небо, серыми были все другие люди, но не его глаза. Чьи-угодно, но не его. Прохожий опалил Обсидиана своим табачным дымом, опутывая его в вязкие нити сигарет. Тлеющий огонёк сиял слабым теплом, согревая разве что ладони незнакомца, что мерными быстрыми шагами уже скрылся за ближайшим поворотом. Ещё один случайный взгляд болотных глаз оставлял свой грязный след на бледной щеке парня. Казалось, что он тонет в этих жалостливых взглядах, во всех этих соболезнованиях или сожалениях. Но кому и правда было не все равно? -Жалко парня, каждый день тут стоит. Говорят лучший друг погиб, - хриплый, прокуренный голос - сосед Диамкея, что жил в квартире слева. Хороший человек, всегда был готов предложить свою помощь, пусть и был слаб к алкоголю и сигаретам. -Такой хороший мальчик, верным был другом. И в дождь, и в снег, и в ветер стоит тут и ждёт чего-то, - тихий голосок бабули, что жила этажом выше. Часто звала парней на чай, а те помогали ей с ремонтом летом. -Дядь, а вам не холодно? - тонким, высоким и нескладным голосом спрашивает мальчик лет восьми. Его детский зонтик утыкается в правый бок Обсидиана, ведь ребёнок не достаёт до макушки парня даже на цыпочках. -Нет, спасибо, - устало улыбается он в ответ, опуская взгляд тяжёлых карих глаз на маленькую голову. Неуверенными шагами мальчик отходит назад, а после убегает к своей маме. Им всем жаль парня, что потерял лучшего друга в такой сложный период. Вот только, всего лишь друга? А как же эти сотни бессонных ночей, что были полны лишь тишины и глубины чужих пугливых касаний? Как же те яркие улыбки, что были без остатка посвящены другому? Как же те долгие признания в любви, прерываемые постоянными несерьезными шутками, что выражали всю искренность их чувств? Всего лишь друг, пусть и лучший. За руку ухватывается холодная ладонь с аккуратными ногтями и парой-тройкой пластырей. В нос бьёт знакомый лёгкий запах лесных ягод, от чьего аромата голову ведет. В ушах раздаётся чужой переливистый смех, что звучал сотней колокольчиков на ветру. В глазах мелькнула знакомая светлая макушка с растрепанными и отросшими прядками пепельных волос. А яркие глаза цвета... алого заката сверкали ярче уличных фонарей. В знакомой улыбке узнаются два небольших клычка, что так забавно смотрелись, когда он так широко улыбался. Белый зонтик звонко упал в кристально чистую лужу. Руки забило крупной дрожью. А по щекам уже давно прекратившимся дождём полились слезы. Почему Диамкей так рано покинул Обсидиана?