Среди змей и в стае волков

      Арлекино изучает, жаждет увидеть представление, которое может ей показать пойманный в сети фатуи феникс. Глаза юноши горят огнём непокоренным, убийственным. И сам он как пламя в этом костюме то ли украденном, то ли сшитом так искусно, что хочется узнать, чьи руки достойны стать её работником закулисья. И волосы его словно перья взлохмаченные подчеркнуты контурами маски птичьей.       Только недавно он сражался с рядовыми солдатами, только недавно взмывал в небо, цепями орудуя мастерски. Железные крылья, надо признать, ему не шли так, как ей. Арлекино появляется в коридоре внезапно, перехватывает контроль над предательски холодным, скользким от крови её детей металлом и заковывает его же цепями птицу.       Меж тем парень рвётся из оков, пытается выпорхнуть. Но силы фениксу пока ещё не хватает. Молодой, хрупкий, но уже готовый убивать. Ей бы таких бойцов. Особенно после случившегося в доме.       Тишина почти что жуткая, липкая. Но Арлекино хватает эмоций от созданного в какой-то мере ими же феникса. Юноша взрывается, мечется, бьётся несуществующими, но связанными крыльями о пол и стены.       Арлекино подходит к сцене, где в подвешенном состоянии за птицей скрывается пламя. Острыми ногтями она обводит клюв, переходит на перья и тянется за нитями, что спрятаны за собранным в хвост волосами прекрасного цвета. Губы юноши поджимаются, тело собирается в пружину: только тронь и напряжение спадёт, клюнет так, что отцапает руку. Арлекино аккуратно продолжает свой ход. Кажется, вот-вот подденет и окончательно сломает попавшую к ней птицу, разрушит последнюю преграду на пути к её смерти. Но нет. Передумывает в последний момент, отходит назад так, чтобы была возможность убрать ладонь от несомненно мощного клюва и не попасть ни единой частью тела к нему в пасть.       Она ведёт ладонью ниже, спускаясь по почти открытой шее, и с интересом впитывает эту ненависть. Жилка бьётся быстро, Арлекино чувствует на кончиках пальцев жизнь парня. Недавний подросток. Ей стоит только надавить, и недолгий век пташки оборвется. А в глазах феникса ни капли страха. Только жгучая ненависть и желание уничтожить.       Прекрасно. Грациозно. Смело.       Рука останавливается над сердцем. И слышен бешеный его стук. Хочется вырезать, сжать, создать на этой сцене, где кроме них двоих только спрятавшийся, почти сломанный пёс и яркий прожектор, точно очерчивающий их поле, лучшее представление. В этот момент Арлекино даже понимает Дотторе, желая испить кровь пойманного феникса. Правда ли, что она подобна гранату или винограду, растущим в тёплых краях?       Она чувствует голос парня на другом уровне. Почти что ментальном. Он не готов говорить, желает держаться молчаливо до самого конца. Арлекино не прерывает созданную не ею битву взглядов. Её тьма с росчерками яркими киновари против вырвавшегося из камина пламени, сжигающего любую доступную вещь. Она упивается страстным желанием впиться ей в шею, разорвать в клочья и всячески уничтожить.       Только из факта, что Арлекино — Фатуи. Только из факта, что она — Предвестник.       Феникс ещё раз рвётся вперёд, скаля зубы и показывая удивительно острые для человека клыки. Ладонь опускается ниже, очерчивая столь похожий на её рисунок одежд, и поднимается наверх, касаясь глаза порчи.        Было бы неплохо, будь он засланной к ним из Натлана пташкой. Однако нет, не похож. Столь яркий оттенок ни с чем не спутать. Кровь их рода струится по всему континенту и впитывается с вином. Меж тем феникс пытается вырваться ещё раз.       Где-то под сценой воет уставший, исцарапанный пёс, отвлекая от занятного зрелища, раздражая и нашептывая о забытом обещании.       Арлекино не снимает ничего с юноши, отпускает птицу на волю, зная, что он имел право врываться в их обитель, понимая, что в её обитель — театр — он ступать не должен был никогда. Она отпускает его только на этот раз и даже оставляет подарок. Пламя собственное тянется к фениксу, теряется среди силы ветров и вплетается в глаз порчи, усиливая когда-то украденную вещь. Быть может, когда-то он станет ещё одним актёром в её театре.