Среди змей и в стае волков

       Невидимые другим шрамы идут изнутри, плетями обвивают его тело и душу, вгрызаются иглами металлическими в, кажется, огрубевшую кожу шеи. Единственное, что не скрыто — лицо. Оно не покорежено, не изуродовано, но и на нем виднеются почти призрачные следы далёкого прошлого.        Он — выброшенный за ненадобностью и слабостью пёс, связанный клятвой вернуть все и сыграть свою роль в грядущем представлении. Он — потрепанный театром волк. И только молитвами своими сейчас может чувствовать мир хоть как-то. Приятным холодом кожа чувствует благословение. Он натренированный лично матерью, готовый раньше по приказу сорваться и подставить шею, дать уничтожить себя, как одно из странных творений, напичканных заботливой рукой худшими знаниями.        Ризли вздрагивает от фантомного ощущения ошейника, ослабляет и так уже висящий галстук, забывая про по-настоящему его сковывающую ленту, скрывающую старые шрамы от игл, и стучит по деревянному, пахнущему сыростью, как и все здесь, столу. Всполохи энергии крутятся, держат ставшую привычной картину мира и мягко напевают ненавистный цирковой мотив. Лопается тонкое стекло, лужей по бумагам растекаются чернила. Под звонкий смех людей и аплодисменты Ризли следит за расползающейся серо-голубой кляксой по едко-зелёному столу.        Как же он устал от фантомов прошлого, стучащихся слишком часто к нему в дверь остывшими фотографиями с едва видимым следом элемента. Казалось бы, вернулся к тому месту, откуда его однажды выдернули, должен был забыть, как страшный сон. Но доказательства… Они неоспоримы, хоть на лице читаются неярко. Выкрашенные туманом когда-то зелёные глаза не дадут забыть нежной руки матери, чей голос и острые когти на своей спине все ещё чувствуются слишком реально.        Ризли шелестящим движением подхватывает тонкое, только введенное в эти сырые и душные подвалы полотенце. Столь же нещадно он пропитывает его чернилами, сколько же он удостаивался чести быть на приёме их матери. Алые росчерки креста поперёк чёрной бездны в памяти остались навсегда. Все же это было последнее, что он видел в той своей жизни, когда внезапно стал вместо эксперимента для доктора куклой для Арлекино. Можно даже сказать, что продолжил быть экспериментом: обучали его не всегда приятными методами. На губах застывает горькая усмешка, и полотенце уходит куда-то в сторону, маячит чернилами на периферии и запахом вмешивается в сырость тюрьмы. Впрочем, Арлекино есть за что сказать спасибо.        Шелест записей вторит свистящим представлениям. Хочется спрятаться от шума в голове, хочется уйти от знания и забыться. Но он сидит в этой комнате, пытается вчитываться в расплывающиеся строки на листах бумаги и теряется в них. На застывшем лице нет эмоций. Только каменная знойная уверенность, что так у нормальных людей не происходит взросление.        Его выдергивает из этого состояния появившаяся рядом Сигвайн.       — Ризли! — шорох одежд и попытки залезть на слишком высокий для нее стул звучат вместе с голосом и ярким интересом.       Звонкий голос отпугивает тени прошлого, и вот вместо двух алых росчерков бездны перед ним рубинами сияют глаза малышки Сигвайн. Он просто знает, что ее глаза этого цвета, но этого достаточно, чтобы тьма ненадолго отступила и перестала обнимать плечи, достаточно, чтобы смех зрителей исчез. Энергия Сигвайн не такая яркая, как у всего остального, и это хорошо. Мягкая, переливающаяся, можно даже сказать теплая. Ризли и сам не замечает, как тянется к Сигвайн, как вскользь начинает упоминать в разговорах и думать о том, как повеселиться с ней.       В этот раз ему протягивают коктейль, и в мыслях рождается маленькая потеха. Чувствовать воодушевление вперемешку с возмущением — весело. Ризли ощущает этот вкус полностью, когда вместо сладости коктейля отпивает настоянную приятную горечь чая, когда Сигвайн начинает шуточно обижаться и греть в себе новую идею. Может быть, в следующий раз он в благодарность все же попробует ее сладости. Может быть, когда вместе с Сигвайн не появится новое дело о мелких преступлениях и кражах, что происходили в моменты выступлений цирка. А пока достаточно ее присутствия рядом.