Ликорис

“Наши действия и поступки определены нашими мыслями. Но всегда ли мы контролируем наше мышление?” –Даниэль Канеман.   “...Я поистине не мог скрыть раздражение к нему, презрительные взгляды и поток мыслей в его адрес. И молчал он по-особенному, не так, как молчалось с другими. Пытаться дождаться хоть одного его вымолвленного слово, одно и то же, что смотреть в мглу бездны, ступать по просторам тьмы пытаясь разглядеть в ней пламени огонь или мириады звезд, которые упадут и в конечном итоге разобьются на космические искры меж собой, как мы с ним. Дожидаться его действий так же, как комет стая, что летят и полыхают огнем ярким, но сжигая свою материю, ради взглядов чуждых...” Мнение Гридлера об Уанслере не несло в себе никакого негативного ключа, даже напротив, как отзывался он. Истина была не доступна, лишь поверхностное мнение, но предчувствие души говорило о многом, о том, что тот явно не договаривал о нем и утаивал. Правда являлась осколком стекла, который некогда являлся частицей целого и абсолютного, за стеклом же находилось неизвестное, неизведанное и загадочное «что-то» для них двоих. Вскоре купол разобьется на маленькие осколки и вопьется острием в два бьющееся средоточия. Это «что-то» расколется на две разные части и больше не будет существовать так, как раньше. Это лишь аллегория к данному, сублимация в чистом виде о которой он пожалеет.     “...И кровь у него черна, как его смоляные волосы, находящиеся в завитках и клубах сизого тумана от сигары, в которых притаились самые жуткие ночные тени. Это уродство и чернь бесновались в омуте глаз его бездонных, в которые можно было  упасть словно в бездну и не выбраться оттуда никогда. Разговоры у нас были немые, но всякое движение и взгляд говорил друг другу о многом, о том, что могли понять лишь мы. Это была игра, заведенная спонтанно и без правил, но одно было, не скрою  - не опешить и не сорваться, не допустить малейшую ошибку по своей неистовой.»   Уанслер говорил белыми стихами о нем, но после безгласно молчал и не объяснялся. Молчал всякий раз о расспросах про Гридлера: мужчину, что смотрел грубо скалясь и будто оправдывая своё имя. Гридлер был лживым, меркантильным, бестактным и самовлюблённым - злом и ничем, кроме зла, все синонимы к этим словам подходили под его описание, под то, что поистине кроется в нем, не показывается на обозрение людское. Был тем, кто чувствовал лишь боль и ненависть, жгучее неиссякаемое желание бить и уничтожать. Идти по головам ради цели и денег, ради своего личного будущего, не задумавшись о душах других. Гридлер был двуличным: в нем крылось много тайн и загадок, что не подвластны разгадке простому человеку, незнакомому с Гридлером по настоящему.  Пожать ему руку и посмотреть тому в черные как звёздчатый сапфир глаза, в которых виднелась мгла, пустота и лес глубокий - чаща, что зазывает и нашептывает, где голые деревья своими темными, обветшалыми ветками так и норовят схватить, что бы утащить вглубь леса. И на все вопросы гложащие - «что со мной будет?» ты можешь только догадываться. «Любовь с первого взгляда». Нет, не в этот раз. «Страх и трепет в районе груди, потные ладони и подрагивающие колени с первого взгляда». Можно было не сразу понять что он за человек, что тот из себя представляет и стоит ли с ним связываться или опасаться, остерегаться так же, как зверя дикого хоть и запертого в прочной клетке, или довериться ему как хранителю божьему?      «Кто знает, что скрывается за железными прутьями, за которыми находится Гридлер и его души изъян, который наблюдает за тобой издали, облизывая пасть и роняя слюни.» - Отзывается Уанслер о нем и больше ничего не говорит. Но в действительности Гридлер был таким, каким он того описывает?     Кто-то молвил о мужчине, что мил и элегантен, разговорчив и у того манеры как у того, кто мог сниться только в грезах царствия Морфея, что приходил только раз и больше вновь никогда не возвращался. Гридлер был действительно человеком, что интеллигентен по своей натуре. Тот всегда умел поддержать разговор и инициативу, но никто не знал, выгоды ради или из искренности души? Никто не мог предугадать его действий, настроя и эмоций, всегда было непонятно и неожиданно, каждый ждал разного.      Истину их души, там, в средоточии друг о друге они скрывали. О разговорах безгласных после, они не молвились и словом, отнюдь не пересекались взглядами и не виделись вовсе. Всякий раз пытались избегать и спрятаться, провалиться под землю, но только лишь не видеть лиц друг друга и у тех это получалось, но хотели они этого? Не из апатичности и ненависти или неприязни, а лишь из неловкости, нерешительности подойти и просто поговорить так, как будто обычные люди. Истинное поведение к друг другу всегда отличалось от поверхностного - то было не для них самих, а для людей. И было в этом что-то необычное.