Под пьяной луной

      Она замерла, не смея пошевелиться. В груди натянулось и лопнуло, растекаясь невообразимой тревогой и ужасом. Эва не сумела обернуться и только ждала, слушая, как медленно он наступал в её сторону. Не поняла как, но будто ощутила его, когда остановился очень близко.       — Показывай.       Его голос сухим был и безжизненным, как пустынный песок.       — Сейчас же.       Эва безмолвно раскрыла сумку с пластиной для маски. Не могла его умолять, не заслужила прощения. Он не сказал ничего, но во взгляде его увидела боль. Достал пластину; пальцы его не дрожали. Сжал и швырнул в сумку обратно, тут же разъярённо бросил:       — Не попадайся мне на глаза.       У неё сердце разорвалось и погибло, хотелось рыдать и кричать, его обвинить. Она не хотела этой любви, она знала, что так всё закончится.       Он ей не дал объясниться, Эва даже не знала, как смогла бы себя перед ним оправдать. Всё было бы проще без чувств: он был бы безликим охотником, она оставалась бы проклятым черномагом. Только не было в её жизни никогда «просто».       Она вернулась в хижину, старалась тихо, чтобы Дию не разбудить, но её не было в постели, а Эва устала ломать голову, где она вечно пропадает.       Не раздеваясь, скинув лишь сумку и мантию, нырнула в постель, сотрясаясь от рыданий. Корила себя и ругала, своими руками убила единственное светлое, что у неё было — чувства Амена.       Она ждала своего приговора, день, два, но он молчал, не поворачивал к ней головы, не смотрел даже. Эва вся извелась, предчувствуя новость о собственной казни. Люди вокруг ей казались слишком поверхностными и беззаботными, они смеялись, шутили, компания её начала расслабляться, ведь их не трогал никто. А Эва не могла обрести покой. Она боялась за свою жизнь, она плакала от потери любимого человека. Ничто и никто не мог её успокоить и усмирить, она с дикой, панической обречённостью приближалась к своей неумолимой участи. А потом смирилась. Уже думала: лучше пусть Амен казнит, чем терпеть его безразличие.       Поникшая, она записывала за Тизианом имена, когда дверь в храм с грохотом отворилась. Эва подскочила на месте и увидела Амена. Вид его был разгневанный и не предвещал ничего хорошего. Она мигом сжалась, уменьшилась, опасаясь его ярости, не знала, зачем он идёт, но отчего-то подумала: вот мой конец. Амен смотрел прямо на неё.       — За мной.       Бросил ей, словно кость собаке, и развернулся. Не терпел возражений, Эве страшно было за ним идти. Реммао поднялся, осторожно спросил:       — Эпистат, извини, сделала она что?       Амен даже не обернулся:       — Прощайся с ней.       Эва вся затряслась. Реммао с ужасом вгляделся в её глаза, Тизиан стоял, ничего не понимая. На негнущихся ногах она поплелась за Аменом, проклиная день, когда ему отдалась. Он не был больше её человеком, а лишь безжалостным, жестоким убийцей. Он собирается её убивать.       Она испугалась. Думала, что готова принять смерть от его руки, но не было в нём ничего от мужчины, которого полюбила. Грубо тащил вперёд, больно сжимая запястье, люди на них оборачивались. И виделся ей единственный выход: бежать.       Эва пыталась вырваться из хватки, дёргала руку, но лишь шипела от досады: такой никогда её не отпустит. Не уследила, куда ногу ставила, и запнулась, едва не впечатавшись в землю лицом, но Амен вовремя потянул на себя, удерживая, и — чудо — отпустил её руку.       Не ожидая удачи такой, Эва рванула от него, что было сил, прыткая и ловкая, не зная, куда убежать собирается, но стремилась подальше от своего проклятия.       Ноги несли её скорее ветра, но Амен, не только большой и сильный, ещё и быстрым был. Он подлетел необузданным вихрем, вцепился капканом ей в руку и за собой поволок. Эва нагнулась — последний рывок — и впилась зубами в его белую кисть, стараясь прокусить до крови. Амен разжал пальцы, отмахиваясь, вне себя от ярости, но Эва уже удрала.       Она бежала, не спотыкаясь, боги её сберегли, она спасена! Но впереди увидела реку. Пытаясь поменять направление, она растерялась и невольно замедлила шаг. Преследуя, не успевая затормозить, Амен врезался в неё и обхватил руками; в воду улетели вдвоём.       Вынырнули, Амен ладони на плечи её уронил.       — Дурная, зачем бежала от меня?       Эва воскликнула:       — Ты убить меня хочешь!       Он нахмурился, будто услышал откровенную ересь.       — Убить? Что в твоей голове?       Она окончательно запуталась.       — Не убьёшь?       Амен вздохнул, мокрые волосы липли ко лбу. Властно поднял её на руки, смотрел прямо перед собой, на Эву не глядел. Она негодовала:       — Прощаться с наставником зачем сказал?       Амен сердился:       — Тебя к себе забираю и возражать не смей. Крови мне прилично испортила своими побегами.       Эва обнаружила в себе смелость пожаловаться:       — Напугал меня.       Амен уже вынес её на берег, но из рук не выпускал, так и нёс вперёд.       — Грозным могу быть, но тебе обещал вред не причинять. Забыла или не поверила?       Она робко призналась:       — Не поверила. Сам же сказал, на глаза тебе не попадаться!       Он тут же бросил на неё строгий взгляд, и Эва язык прикусила. А потом её прорвало, ему выкладывать начала все свои страхи: что не хотела у него прощения вымаливать, не заслужила своим обманом. Она плакала:       — Знала, что у любви нашей нет судьбы, тошно было лгать тебе, заслужила твой гнев! Но призналась бы тебе, что сотворил бы со мной?       Амен не останавливал её слов. Может, признавал так её правоту, может, сам не ведал, как поступил бы с ней тогда. А затем произнёс, без тени сомнения:       — Есть судьба, если ты позволишь. Убежала от меня, черномаг потому что или иная причина?       Эва уткнулась лицом в его крепкую грудь, ногти вдавила в кожу. Искренней была:       — Нет иных. Люблю тебя.       Он принёс её к своему дому.

***

      Амен смотрел, как смуглая кожа её покрывалась мурашками от горячей воды. Ванну согрел ей, сам тоже собирался омыться после холодной реки. Эва прятала затравленный взгляд, будто не верит ему совсем, обмана ждёт или острия кинжала в груди вместо поцелуя.       Её неверие раздражало. Амен хотел, чтобы не было больше между ними тайн.       Дрожащая, она всколыхнула воспоминания, когда узнал, что от него скрывала. Пойманная ночью с пластиной и мантией; он не хотел в это верить, но разум велел раскрыть глаза. С самого начала была подозрительной, ещё в Гермополе гуляла, где не следует. Должен был подготовиться к такому исходу, но сердце всё равно обратилось в камень, заколдованное её предательством. Велел убираться, знал: стоит ей хоть слово сказать, пелена ярости завладеет им.       Хотелось вырвать её лживый язык.       Едва совладал с собой от горечи обиды: он доверился ей. Думал, как с ней поступить, и не находил ответа. Долг вынуждал схватить черномага и предать казни, но непотухшие чувства противились.       Ночами не мог спать, вспоминая о ней. Всего три луны провёл в её объятиях, а она уже для него значила больше, чем любой человек. Амен злился на себя диким зверем, ненавидел, что вспоминал её тело и сладкие, нежные стоны. Вскакивал с постели, пытаясь унять возбуждение, и в гневе нарезал круги по опустевшим без неё покоям.       Это ему ни разу не помогло.       Он в ней нуждался, сердце его было всё же живым и горячим.       В попытках задушить свои чувства — не преуспел. Очевидным казалось: без Эвы не сможет, без любви он стался несчастным, болезненно переносил одиночество без её милого голоса.       Она ведь ему тоже доверилась. Не во всём, но просила её не обидеть, и он ей пообещал. Оберегая себя ли от непоправимого, Эву ли, не позволял себе к ней подходить, всё ещё дрался с самим собой. Но видел, как угасает она с каждым днём.       На исходе второй недели он весь смешался и задвоился. Не мог перестать о ней думать, и жгучая ярость захлестнула его. Оттого, что лгала, оттого, что сбежала, оттого, что любил. Так он ворвался в храм, так потащил её за собой, так сейчас сидел здесь, наблюдая за тем, как омывает она своё тело, и ей помогал.       — Присоединюсь к тебе, не пугайся.       Эва поёжилась, обхватила свои плечи, закрылась. Амен глубоко вздохнул. Всё ещё далеко от него, хотя протяни руку — коснёшься. Присмотрелся… Эва украдкой подглядывала, и внезапно это развеселило и растопило его. Он постарался не улыбаться:       — Я мёрзну.       Эва быстро столкнулась с ним взглядом и опять отвернулась. Амен продолжил:       — Заболею. Лечить будешь?       Она заметно смутилась, тушевалась и размышляла о чём-то. Потом, решившись будто, прильнула к нему наконец и сказала:       — Буду. Всё для тебя сделаю.       Амен тут же мягко обнял её, уточнил:       — Уверена, что всё?       Эва закивала, согласная и послушная. Она подвинулась, и Амен опустился в воду. Вылезли вместе, её замотал в полотенце и понёс на кровать. Его ладонь ей легла на затылок, он пальцы запустил в мокрые волосы. Произнёс поверх головы:       — Ещё боишься меня, вижу это. Как убедить могу, что не причиню вреда?       Эва задумалась будто, потом взгляд подняла. Ослепительно яркий, немеркнущий. И очаровательно прошептала:       — Покажи, как любишь меня.       Амену было, что показать. Эта просьба его распалила, он сдёрнул с неё полотенце и одновременно поцеловал. Руки его в исступлении повторяли пленительные изгибы; она ранила его сердце, а он остался в живых. Не желал ожидать ни секунды, ладонью провёл меж её бёдер и почувствовал горячую влагу. Эва раскинула в стороны ноги, сжала груди свои в изящных руках, смотрела на него своим потрясающим взглядом.       Амен расположился на ней, направил член к её половым губам и толкнулся, не пытаясь себя сдержать. Эхом прошёлся по аскетичным покоям её восхитительный стон. Её голос, её желание, какой была тесной и как хорошо вмещала его. Её тонкие пальцы, ключицы, полностью вся неземная и несравненная. Амен задвигался пылко, самозабвенно: вот как он любит её, неужели не знала?       Эва выгибалась, сжимала его внутри; ему это нравилось до умопомрачения — как извивается она перед ним. Гибкая и выносливая, он не скоро устанет, он её изведёт.       Она подняла свои прекрасные руки и обвила его корпус, Амен задержал взгляд на обнажённой груди. Вбивался в неё и видел, как от этого тело её приходит в движение и дрожит. Хотелось её бесконечно.       Он вышел довольно резко, свёл её ноги и властной рукой развернул на живот. Услышал, как мелодично она простонала, когда вторгся в неё опять. Он не смягчался, но Эва выдерживала его пыл и держала его запястье.       Усердный и страстный, он так сильно вколачивал её в постель, что Эва отползала от него постепенно, но он настигал. Как вышло, он и не понял, поглощённый безудержным вожделением, но Эва уже свисала с низкой кровати. Была вынуждена выставить руки, чтобы лицом не коснуться пола, а Амен всё продолжал. Она даже не возражала, покорная его возбуждению.       Он вышел и рывком её притянул на постель обратно, довольно заметил:       — Всё равно сбежать пытаешься.       Уложил её боком, сверху опасно навис:       — Знает ли беглянка, что больше ей не удастся?       Шептал ей в висок, заводился от её состояния:       — Знает ли осторожная, что никогда её не оставлю?       Целовал её, драгоценную:       — Догадывается ли, какое пламя во мне разожгла?       Невидящим взглядом ловила его, держала лицо руками, дарила чувственные поцелуи. Амен сел у её ног и одну потянул наверх, себе на плечо. Очень открытая, она засмущалась, спрятала в ладонях лицо. Амен ей произнёс:       — Моей любви не стыдись.       Направил член и вошёл глубоко. Эва выгнулась от проникновения, простонала отчаянно, Амен двигаться начал. Он хотел для неё наслаждения.       Одной рукой надёжно придерживал её за бедро, а второй накрыл между ног, не прекращая движения. Долго ласкал, не зная усталости, пока она виновато не простонала:       — Никак…       Амен выдохнул:       — Постарайся для меня.       Но она всхлипнула от волнения или стыда, тогда Амен остановился и плавно опустил её ногу. Не хотел, чтобы мучилась, он мог ей помочь. Лёг на спину и сверху её усадил, она безвольными кистями ударилась в его грудь.       — Двигайся так, на мне.       Она заёрзала на его члене, Амен наблюдал недолго за ней, затем велел:       — Приласкай себя.       И тут же поторопил:       — Смелее.       Она слушалась, но захныкала, запротивилась:       — Не получится, Амен…       — Вспомни, как я с тобой делал.       Он разместил свои пальцы поверх её и надавил, показывая ей, обучая.       — Вот так.       Она двигала пальцами сперва в унисон, затем он руку убрал, больше не помогая, и Эва продолжила под его цепким взглядом сама. Она так тяжело вздыхала, так горячо, Амену нравился её измученный вид, как старалась она для своего удовольствия. Он захотел испытать это вместе с ней. Когда увидел, что касания её стали уверенней, прижал к себе, обвил её хрупкую спину и задвигался, стремительно набирая темп. Она стонала так тихо, будто мурлыкая, пела его имя без остановки, и он особенным себя ощутил, что дарил ей любовь и физическое наслаждение.       Она замерла в его руках, дышать перестала, а затем разлилась благодарным и ласковым стоном; он неистово в неё вбился, чувствуя, как внутри она вся пульсирует, жарко сжимая плоть. Едва дождался, как Эва закончит, тут же снял её резко, накрыл член рукой, но Эва навалилась на него, и Амен достиг наслаждения, сдавленный ею. Падение или полёт — так себя ощущал, когда семя пролилось на собственный торс.       Она расслабилась на нём, стройная и ослабшая, Амен восторгался лёгкостью её веса, нежным запахом её волнистых волос. Он придерживал её за талию, касался бёдер и ягодиц, кожа её была мягкой. Солнечный луч ударил в лицо, Амен нахмурился и разулыбался. Слушал биение её упрямого сердца и думал, что с Эвой он тоже живой.       Не хотел нагружать голову тяжёлыми мыслями, но с Эвой так было: во всём нужно разбираться на месте, или надумает что-то не то. Заговорил:       — Помнишь про обещание, что всё для меня сделаешь?       Она выдохнула:       — Я помню.       Тогда Амен задал главный вопрос:       — По сердцу выбрала себе ремесло или по нужде?       Она прошептала:       — По нужде.       И он тоже пообещал ей:       — Тогда отныне нет тебе нужды этим заниматься.       Эва взглянула на него, будто не верила, но следом заулыбалась, счастливая и сияющая, и начала покрывать беспорядочными поцелуями его лицо. Амен таял в её любви, горел, и всё думал: как, оказывается, это просто — быть в ладу с самим собой.