Прометеевский мотив в Легендариуме Толкина?

      Трудно представить себе двух более далеких друг от друга в идейном отношении людей, чем крайне правый консерватор-христианин Толкин и революционно настроенный атеист-антиклерикал Перси Биши Шелли. Вместе с тем, среди ценимых Толкином авторов присутствовали и антипатичные ему идеологически — например, социалист Уильям Моррис[1]. Есть и свидетельства знакомства Толкина с творчеством Шелли: «И вот Толкин, при его обычном холодном почтении к классикам, со спокойной душой игнорирует существование лорда Байрона и всего его круга, включая даже супругов Шелли. Правда, стоит заметить, что скрытую цитату из Перси Шелли видят в изображении низвергнутой гондорской статуи у рубежей Мордора. Во всяком случае, с творчеством Шелли Толкин был знаком настолько, что мог в заметках цитировать его по памяти»[2]. Шелли оказал влияние на творчество Толкина:       «Кроме того, стихотворение, которое Толкин написал 24 сентября 1914 г., «Странствие Эаренделя Вечерней Звезды», как представляется, построено по модели «Аретузы» Перси Биши Шелли (1792–1822)*. Первым заметил сходство Хью Броган <р. 1936, друг Толкина, автор двух эссе о нём, профессор истории — прим. переводчика>, а Джон Гарт прокомментировал, что Толкин, похоже, заимствовал «рифму Шелли и во многом — ритм, а также мифологический подход к природным явлениям и даже некоторые из формулировок … в окончательной версии Толкина формулировки даже ближе» (‘“The Road from Adaptation to Invention»: How Tolkien Came to the Brink of Middle-earth in 1914’, Tolkien Studies 11 (2014), p. 1).       Подходы Толкина и Шелли к творчеству представляются во многом схожими друг с другом: «Вера Толкина в необыкновенную силу фантазии ближе к воззрениям Шелли на поэтическое воображение, сформулированных в «Защите поэзии» [написана в 1821, опубликована в 1840]. Два из аргументов Шелли особенно связаны с толкиновскими: подчёркивание нравственного качества — «Воображение — лучшее орудие нравственного совершенствования» — и признание силы, способной прорваться за пределы внешней оболочки «реальности» — «срывает с действительности давно знакомые, приглядевшиеся покровы, и мы созерцаем ее обнаженную спящую красоту, иначе говоря — ее душу» [p. 9]»[3].       Некоторые особенности образа сверхъестественных существ у Шелли перекликаются с толкиновским образом Валар и майар как существ, заключенных в пределы пространства и времени и зависящих от протекающих в нём процессов: «Не случайно жизнь богов в этой драме не только обусловливает происходящие в природе процессы (что с античной точки зрения вполне соответствует роли богов в мироздании), но и, с другой стороны, протекает исключительно в границах природы и видоизменяется вместе с ней. Иными словами, боги в «Освобожденном Прометее» находятся внутри космоса как одушевляющие его (а может быть, и одушевляемые им) силы, но не пребывают за его границами как формообразующие принципы - платоновские идеи»[4].       Такой персонаж Толкина, как Хурин Стойкий, имеет целый ряд прототипов. Его история отсылает и к искушению Христа дьяволом, предлагающим ему «все царства мира» в обмен на повиновение[5] (сюжет, воплощенный тем же Джоном Мильтоном в «Возвращенном Рае»), и к «Комосу» Джона Мильтона, где главная героиня, Леди (аллегория человеческой души) оказывается заточена чародеем Комосом (аллегорией дьявола) в волшебном кресле. Возможно, отсылает история Хурина и к истории Иова — праведника, которого попущением Бога дьявол подвергал различным мучениям. Однако та пытка, которую Моргот уготовал Хурину, вызывает ассоциации именно с пыткой, на которую Юпитер обрек Прометея в «Освобождённом Прометее» Шелли.       По замечанию Кристофера, «Пытка, придуманная им для Хурина, — «видеть глазами Моргота». Отец пояснил, что это значит: если принудить кого-то посмотреть Морготу в глаза, жертва станет «видеть» (или воспринимать в сознании через разум Моргота) крайне убедительную картину событий, искаженную Морготовой беспредельной злобой» («Дети Хурина»). Этот мотив появляется ещё в «Турамбаре и Фоалокэ» — самой ранней версии истории семьи Хурина: «— Верно, — ответствовал Мэлько в гневе, — уж более не попрошу я тебя о том и даже не стану принуждать, однако на дела мои, что мало придутся тебе по душе, будешь ты взирать, сидя здесь, и не сможешь двинуть ни рукой, ни ногой, дабы помешать им«. Подобно Прометею, прикованному к вершине одной из гор Кавказа, Хурин помещен «в каменное кресло на одной из вершин Тангородрима» («Дети Хурина»).       В пьесе Шелли главная пытка, уготованная Юпитером для Прометея — не физические страдания (как у Эсхила), а открываемое ему служащими Зевсу фуриями зрелище бесчисленных человеческих страданий на протяжении истории людского рода, обращения во зло всех благих человеческих начинаний, религиозных и политических — ср. со словами Моргота, обращенными к Хурину, где он предрекает ужасную судьбу и конечную гибель всему его потомству: «Тень моего замысла лежит на Арде, и все, что только есть в ней, медленно и неуклонно подпадает под мою власть. Все, кто тебе дорог, ощутят тяжкий гнет моей мысли, точно мглистое марево Рока, и ввергнуты будут во тьму отчаяния. Куда бы ни направили они шаг, везде воспрянет зло. Когда бы ни заговорили они, слова их обернутся гибельными советами. Что бы они ни содеяли — все обратится против них же. Не будет для них надежды в смертный час, и в последний миг проклянут они и жизнь, и смерть» («Дети Хурина»). У Шелли Юпитер рассуждает о судьбе, уготованной им людям, в схожем ключе:

Бесчисленность моих проклятий людям

Пристала к ним, заставила взбираться

По скатам жизни, ранящим их ноги,

Как ранит лед лишенного сандалий, —

И все-таки они, превыше бед,

Стремятся ввысь, но час паденья близок.

      Юпитер — виновник бед, обрушившихся на человеческий род:

Юпитер царствовал; угрюмым роем

На род людской с небес низверглись беды;

Свирепый голод, темный ряд забот,

Несчастия, болезни и раздоры,

<…>

И в их сердца пустынные послал он

Кипящие потребности, безумство

Тревоги жгучей, мнимых благ мираж,

Поднявший смуту войн междоусобных

И сделавший приют людей — вертепом.

      Как и Моргот у Толкина, Юпитер у Шелли претендует на статус высшего бога или даже Бога — в действительно им не являясь; Прометей, обращаясь к нему с проклятиями, называет его «fiend» — слово, означающее не только «злодей» или «изверг», но также «бес, демон, дьявол». Интересно, что, подобно Морготу у Толкина, Юпитер у Шелли связан одновременно с огнём и льдом — в связи с ним в тексте дважды употребляется словосочетание «frost and fire». Крайне примечательный разговор о природе Юпитера происходит между его сыном от Фетиды Демогоргоном (которому суждено повергнуть его) и океанидой Азией, возлюбленной Прометея:

Демогоргон

Все духи — если служат злу — рабы.

Таков иль нет Юпитер, — можешь видеть.

Азия

Скажи, кого ты Богом называешь?

Демогоргон

Я говорю, как вы. Юпитер — высший

Из всех существ, которые живут.

      Юпитер у Шелли — величайший из богов (ср. с самохарактеристикой Моргота у Толкина: «Древнейший Король — я: Мелькор, первый и могущественнейший среди Валар» — «Дети Хурина»), но вместе с тем он, всемогущий тиран, всего лишь раб зла, порабощенный собственными порочными страстями. Прометей говорит ему: «А! Сделай все! Тебе запрета нет. // Ты всемогущ, — собой лишь не владеешь». Моргот у Толкина говорит о себе как о творце мира, но Хурин возражает ему: «Ты был до рождения Арды, но и другие тоже; и не ты ее создал». Тот же мотив присутствует и у Шелли. На вопрос Азии о том, кто создал живой мир (living world), мысль, страсть, разум, волю, воображение (thought, passion, reason, will, Imagination), а также чувство любви, Демогоргон отвечает: «Бог» («Всемогущий Бог», «Милосердный Бог» — «God», «Allmighty God», «Merciful God»). На вопрос Азии о том, кто же в таком случае создал ужас, безумие, преступление, (бесплодные) муки совести (ведущие к отчаянию), покинутую надежду, любовь, обращающуюся в ненависть, ад или острый страх ада (terror, madness, crime, remorse; Abandoned hope, and love that turns to hate; Hell, or the sharp fear of Hell) Демогоргон отвечает: «Он царствует» («He reigns»). Прометей, обращаясь к Юпитеру со словами проклятий, обращается к нему не иначе как «ты, кто наполняет своей душой этот мир горя» («Who fillest with thy soul this world of woe»).       Юпитер у Шелли — враг и гонитель человечества, персонифицированного Шелли в образе стрдальца-Прометея. Точно также у Толкина Моргот — враг и гонитель человечества, и история семьи Хурина связана именно с этим мотивом; не случайно о будущем уничтожении Моргота Турином Турамбаром во Втором Пророчестве Мандоса сказано, что «черный меч Турина принесет Морготу смерть и окончательную гибель; и так будут отомщены дети Хурина и все люди». Хурин говорит Морготу: «Ты — не Властелин над людьми, и не станешь им никогда, хотя бы вся Арда и Менель оказались в твоей власти» («Менель» — «Небо», то есть Хурин здесь говорит о том, что Моргот обречен на поражение даже в случае своей победы над Валар[6]). Можно также сравнить слова Хурина («Слеп ты, Моргот Бауглир, и вовеки не прозреть тебе, ибо видишь только тьму. Не понять тебе, что движет сердцами людей, а кабы и понял — так дать это не в твоих силах») со словами Прометея у Шелли о том, что Юпитер не имеет власти (помимо себя самого) над «тем, что я хочу». Подобно Хурину, Прометей у Шелли стоически принимает выпавшие на его долю страдания, говоря Юпитеру, грозящему ему новыми и новыми страданиями: «Пытай на медленном огне // Меня и всех, кто дорог мне» — ср. с пассажем из «Сильмариллиона» про Хурина: «говорится, что Хурин ни разу не попросил Моргота ни о снисхождении, ни о смерти — ни для себя, ни для кого бы то ни было из родни своей».       Прометей у Шелли также предрекает будущее поражение Юпитера, как Хурин предрекает будущее поражение Моргота. В пространной речи, обращенной к Юпитеру, он говорит, в частности, что его вечность станет одеянием отравленной агонии (robe of envenomed agony), а его всемогущество — короной боли (crown of pain — ср. с crown of hate, «короной ненависти», именованием железной короны Моргота в «Лэ о Лэйтиан»), что будет облекать его разрушающийся разум (cling <…> round thy dissolving brain). Придет час, и все увидят, каким Юпитер является на самом деле, внутри (when thou must appear to be // That which thou art internally). После бессчетной лжи и бесплодных преступлений (after many a false and fruitless crime) Юпитера ждёт падение через безграничное пространство и время (fall through boundless space and time) — ср. с мотивом бесплодности злодеяний Мелькора, появляющийся ещё в «Айнулиндалэ»[7].       У Шелли Юпитера низвергает его собственный сын, Демогоргон, рожденный в результате рокового брака с Фетидой, которая должна родить своему мужу сына, который могуществом превзойдёт отца. Данный мотив появляется ещё у Эсхила в «Прометее Прикованном» — хотя у него этот брак оказывается в итоге предотвращен:

Он готовится

К такой женитьбе, что во мрак безвестности

Его с престола сбросит. Тут и сбудется

Проклятье Крона полностью, которое,

С престолом расставаясь, произнес отец.

      У Толкина погибелью Моргота становится человек Турин, никак не связанный с ним родственно, однако, вместе с тем, сформировавшийся как личность именно вследствие того проклятия, которое Моргот наложил на него и на весь его род — ср. со словами эсхиловского Прометея о Зевсе, что «Непобедимо сильного противника, // Врага на диво сам себе готовит он» — здесь полностью воплощается идея Толкина, выраженная Эру ещё до начала мировой истории, что в конечном итоге все козни Моргота обернутся против него самого и послужат его погибели:       «Однако ж устрашился Моргот, как бы Турин не обрел такое могущество, что проклятие, на него наложенное, утратит силу и избежит он участи, ему назначенной» («Дети Хурина»). Принцесса Нарготронда Финдуилас говорит о Турине, которого в Нарготронде называют Аданэделем («Человеком-Эльфом»): «В повести Мира Аданэделю отведено место не из последних; и однажды, в далеком будущем, он померяется силой с самим Морготом» («Дети Хурина»). Этот мотив появляется ещё в «Турамбаре и Фоалокэ»: «но, поистине, Турамбар встанет подле Фионвэ при Великом Разрушении, и Мэлько и его драконы проклянут меч Мормакиль». Там же содержится следующий пассаж: «Очищение Турамбара и Вайнони, что путешествуют в сиянии над миром и идут с воинствами Тулкаса против Мэлько».       Далеко не случайно Турин Турамбар (наряду с одним из героев, на образе которого он основан — Сигурдом-Зигфридом) у Толкина наделяется чертами Христа[8]; он становится символом одновременно падшего и про́клятого, но в то же время, в будущем, спасённого и освобождённого от власти сил зла человечества, которому в будущем предстоит уподобиться Айнур и вместе с ними создать новый мир (Арду Исцеленную) в ходе Второй Музыки: «Поистине, Турамбар последовал за Ниэнори черными путями к дверям Фуи, но та не пожелала отворить им, и Вэфантур тоже. Но ныне молитвы Урина и Мавуин дошли до самого Манвэ, и боги сжалились над их несчастной судьбой, посему эти двое, Турин и Ниэнори, вступили в Фос’Алмир, огненную купель, ту, что Урвэнди и ее девы сотворили века назад до первого восхода Солнца, и так омылись они от всех своих скорбей и позора, зажив среди благословенных подобно сияющим валар, и ныне любовь брата и сестры сделалась прекрасна» («Турамбар и Фоалокэ»).       У Шелли в «Освобожденном Прометее» после низвержения Юпитера Демогоргоном также происходит грандиозное преображение мира в лучшую сторону:

свершилась в мире перемена.

Свет солнца вездесущий, тонкий воздух

Таинственно везде преобразились,

Как будто в них растаял дух любви

И слил их с миром в сладостном объятье...

      И:

Упала маска гнусная; отныне

Повсюду будет вольным человек,

Брат будет равен брату, все преграды

Исчезли меж людьми; племен, народов,

Сословий больше нет; в одно все слились,

И каждый полновластен над собой;

Настала мудрость, кротость, справедливость;

Душа людская страсти не забудет,

Но в ней не будет мрака преступленья…

       На мой взгляд, указанные мною выше множественные параллели могут рассматриваться как довод за то, что на историю семьи Хурина (в том числе — в её эсхатологической перспективе в виде финальной победы Турина над Морготом) оказало влияние произведение Перси Биши Шелли, посвященное Прометею. [1] https://biography.wikireading.ru/215053? [2] https://biography.wikireading.ru/215047 [3] https://dzen.ru/a/YQjt8RB1AmlCSRGA [4] https://cyberleninka.ru/article/n/mif-o-prometee-v-interpretatsii-p-b-shelli? [5] «Тогда Моргот повелел сковать его цепями и подвергнуть изощренной пытке; однако спустя некоторое время явился он к пленнику и предложил ему выбор: свободно идти куда вздумается либо обрести немалую власть, став первым из военачальников Ангбанда — если только согласится он открыть, где крепость Тургона, и все, что знает о замыслах короля» («Дети Хурина»). [6] Ср. с «Преображенными Мифами»: «Древний Король [Манвэ], очевидно, не собирается быть поверженным или уничтоженным, по крайней мере, до некоего абсолютного Рагнарёка«. Здесь Толкин допускает возможность того, что, по крайнй мере, Манвэ погибнет в ходе Дагор Дагорат, как Один — в Рагнарёк. [7] «А ты, Мелькор, увидишь, что невозможно сыграть тему, которая не брала бы начала во мне, и никто не властен менять музыку вопреки мне. Ибо тот, кто попытается сделать это, окажется моим же орудием в созидании сущностей еще более удивительных, о каких он сам и не мыслил» («Сильмариллион»). Тут, очевидно, и Толкин, и Шелли, вдохновлялись «Потерянным Раем» (отсылка к которому у Шелли содержалась в предисловии) Мильтона — словами о Сатане, что: «род людской, Им соблазненный, будет пощажен По милости великой, но втройне Обрушится возмездье на Врага». Прометей Шелли говорит Юпитеру, что ему, проклятому, предстоит увидеть добро (then be thou damned, beholding good). Сатане у Мильтона также предстоит терзаться: «видя, что любое Зло Во благо бесконечное, в Добро Преображается». [8] Подробнее см. статью Морикара — https://ficbook.net/readfic/9799598 .