Карта на удачу

Первое, что замечаю, проснувшись – ужасное неудобство. Я прикован к железному стулу в комнате с красным освещением. Обручи на руках и ногах сидят так плотно, что те затекают. И вырваться не удаётся, как ни стараюсь. Сильно жгёт внутреннюю сторону нижней губы, будто ужален осой. Язык нащупывает крошечную незаживающую точку прокола. Глазная повязка снята. Что, чёрт возьми, произошло? Где Хиде? Нас похитили?.. Кроме стула, в интерьере красной комнаты – стойка с внушительным набором острых, блестящих инструментов. Ножи разных форм и размеров, иглы, пилы, крюки, секаторы. Лоток с наполненными чем-то шприцами. Рядом со стойкой – большой пластиковый таз. Ощущение, что всё происходит не со мной. Какой-то кошмар, от которого не могу проснуться. Я ведь только что смеялся и танцевал, ехал в лимузине. Представлял, как пообщаюсь со звёздами. Как покажу учителю запись... Пульс начинает отбивать чечётку, как на беговой дорожке. Ускоряется при виде Джессики и Мири Линдау, вошедших в комнату. Обе одеты в свободную, заляпанную какими-то тёмными брызгами одежду. Обе - довольно ухмыляются. Обе - совсем не похожи на звёзд. У Мири в руках небольшой секатор. Хочу позвать их по именам, спросить, не сон ли это. Но лишь беззвучно шевелю губами под обрушившейся реальностью. Меня поймали люди. Они видели какуган. Они меня чем-то укололи. Кто они такие?.. - Всё ещё не верится, Мир, - Джессика проводит кончиком языка по верхней губе. Я знаю её взгляд... - Одноглазый фрик попался. Скажите, что я – просто жертва розыгрыша... Что сплю, просто уснул в лимузине, я ведь устаю под вечер... - Так это же круто. Распробуем? – подмигивает сестра, помахивая секатором у меня перед лицом. Затем заходит за спину. - Что?!.. - выпучив глаза, пытаюсь освободиться, выпустить кагуне. Не получается. Спина будто онемела. - Что вы собра...Аааааагх!!! Пронзившая руку боль настолько ошеломительна, что из глаз брызжут слёзы, а хребет выгибается дугой. Уши закладывает от вопля. Джессика передаёт Мири мой указательный палец. Когда лезвие секатора сжимается на среднем, немилосердный мир на секунду растворяется, плывёт... Какое-то время спустя, он вползает обратно - медленно, мучительно, неохотно. Простонав, поднимаю замутнённый взгляд на своих палачей. Слышу хруст мелких суставов и пористых костей в их голосистых ртах. Чую противную вонь соевого соуса. Люди... Они... едят мои пальцы? - Слушай, а правда неплохо. Говорят же, что у япошек самая вкусная еда. Надо почаще проводить турне! - Как насчёт бёдер? Или печени? - Может, зажарим хоть половину? Да и кровь надо спустить – жиденько как-то. Боль начинает утихать. Регенерация не даст мне умереть слишком быстро. За стеной, в соседней комнате, звенят истошные крики "модника", отвратительный хруст и мужской гогот. - З-зачем... Зачем вы это делаете?.. – хрипит мой дрожащий голос. – Вы же люди... Ко мне оборачиваются как к подлетевшей мошке. Красные, пухлые губы Мири приближаются к лицу, чтобы дохнуть запахом соевого соуса и моей крови. - Верно, сучонок. Мы – люди, - рот скалится в белозубой ухмылке. – Мы покажем твоё настоящее место в пищевой цепи. - Думал, мы - просто мясцо, трясущее булками на сцене? Спустись на землю, гулёныш. Среди нас - ребята из CCG, - Джессика подхватывает каплю крови на нижней губе и размазывает по моей переносице. Теперь я могу различить настоящий запах этих женщин - приятный, но странный, не совсем человеческий. Словно экзотическая специя в блюде. – Они тоже любят поесть и поразвлечься - вы ведь стольких друзей и родных у них оттяпали. Как думаешь, кто подкинул усыпляющий газ, RC-депрессант и модификацию для сканера? Так вот почему меня остановили на входе. Боже, мне конец... Не съедят эти извраты – поймают "голуби". А мастер никогда не узнает, в каком аду я, идиот, оказался... - Вы – психи... - шепчу я в ужасе. – Хиде... - Твой друг очнётся в лимузине с сильнейшим похмельем и поедет домой, как и другие фанаты-ширмы, - безразлично пожимает она плечами. - Всё рассчитано только на поимку гулей. Мы же не каннибалы. - Я – наполовину человек... Наманикюренный палец Мири тянется, чтобы больно ткнуть меня в глаз. - Ты себя в зеркало-то видел, животное? Психи здесь, похоже - не мы. Во зрачках Джессики полыхают красные блики, когда она достаёт толстую, полую иглу с резиновой трубкой. - Будете знать, как жрать наших детей. Игла с лёгкостью прокалывает кожу на сгибе локтя. Как?.. Что же за яд в моём теле? Я ведь нож сломал, когда бил со всей силы... Где-то плачет девушка, срываясь на визг. - Я... Лично я вам ничего не сделал!.. Я даже не убивал, никого, никогда! Почему?!.. – мой голос вторит звукам снаружи, прыгая по комнате эхом. Вновь дёргаюсь, напрягаю с таким трудом наращённые мышцы, но получается только сдавить кожу на запястьях и лодыжках. Кровь ручейком стекает в таз позади. Моё тело – словно перевёрнутые песочные часы. Мири звонко смеётся. В замызганном комбинезоне, в красном свете ламп она больше не красива. Скалящаяся мегера, злодейка со страниц романа Такацуки Сен. Только вот роман можно закрыть в любую минуту. - Бедняжечка! – издевается она, склонившись надо мной. – Никого не убивал, надо же! – острие секатора вдруг резко и глубоко вонзается мне в бедро, заставив вскрикнуть от взрыва боли. Она давит сильней, тянет на себя. Перед взором пляшут искры. – Тогда чьё мясо ты жрал, урод? А? Чьё?! Коичи захлёбывается и кашляет. Ясу молчит. Я кричу, чувствуя, как лезвие скребёт по кости. - Show must go on, лучший отдых после сцены! – хохочет моя мучительница. - Играешься как дитё, Мирка, - закатывает глаза её сестра. Скучающе наблюдает, сложив руки на груди. – Смотри сколько грязи развела. Мири вынимает секатор и облизывает, перемазавшись в моей крови. Рваная, прочерченная до самого колена рана пульсирует раскалённой лавой. Я запрокидываю голову, ловя ртом затхлый, душный воздух. Холодный пот стекает по лбу, щиплет глаза. - А я люблю играться! - весело скалится певичка, тряхнув на Джессику алыми брызгами. - Овца! Секатор небрежно летит на одну из полок стойки. Извраты уходят, чтобы налить себе мартини, а я остаюсь наедине с утекающими песчинками времени. Тёмная жидкость струится из бедра, из руки, такая же красная, как и всё вокруг. Я беспросветный идиот... Как можно думать, что отребье допустят до роскоши? Как можно было поверить в удачу? Нет у меня её, нет, нет! Я осматриваюсь, верчу головой, перебираю блуждающие мысли в последних попытках найти выход. Быстро понимаю их тщетность. Я – далеко не первый, кто был прикован ко стулу и умирал в этой комнате. "Sparky Candies" - далеко не единственные, кто ей пользовался. Так много запахов... Поневоле вспоминаю сладкий запах маленькой девочки в парке. Она подбежала за мячиком, отскочившим в мою сторону. Я был так голоден, что смотрел на неё как на кусок ветчины. Даже не сразу это осознал. В спортзале легко абстрагироваться от запахов и аппетитных видов здоровых тел, забывшись в музыке и движении. Но стоит расслабиться, выйти на улицу, как понимаю... Я мог бы загрызть кого угодно. Может, и правы Линдау в чём-то? Лучше никогда не узнать, каково на вкус убийство... Какое-то время спустя рядом раздаются голоса. Я тону в усталости, боли, желании спать. Сердце бьётся всё чаще, не справляясь со сниженным давлением. - Почему он ещё жив? Другие дохли быстрей. - Скууучно это, Джесс. Давай уже разделывать. - Опять насвинячим, как Сута и Майро. Мужики – свиньи! – Джессика вливает в себя вонючий мартини и аккуратно ставит бокал на одну из полок. Бренчит железом, выбирая ножи. Силы тают вместе с кровью, и веки норовят закрыться, спеленать усталый разум чернотой. Кто-то из сестёр подходит и хватает меня за волосы. Шею холодит приставленное лезвие. Простите, мастер Казуо. Вы были правы. Теперь моя карта - "Смерть"... Туман ускользающих, неописуемо горьких мыслей вдруг развеивается выбитой дверью и чем-то тяжёлым, ударившим по кроссовкам. На меня удивлённо смотрит голова Мири, срезанная с тела. - И вот это я добавлял в плейлист, - слышится неподалеку знакомый голос. - Учитель! Слёзы облегчения сбегают по щекам при виде фигуры в чёрной мантии, с маской волка на лице. Одно из четырёх щупалец стряхивает нанизанный на острие труп. Другое – делает решето из лежащей на полу Джессики. Третье – прикрывает спину от выстрела дробовика, и сносит стрелку голову. Четвёртое - выдергивает иглу из моей руки. И всё это – одновременно. - Так и знал, что в беду попадёшь, Канеки. - Простииите... - рвутся из меня исступлённые всхлипы. Он шлёт к праотцам ещё нескольких извратов и расстёгивает обручи, помогая мне встать. На рассечённую ногу наступать больно. Горизонт плывёт, как море под бризом. Я мог бы лечь и уснуть прямо на кровавом полу, рядом с телами певичек. - Многое повидал я за свои сорок два, - цыкает он, осмотрев покалеченную руку. Острая боль перешла в лёгкую, ноющую. – Но чтоб люди гулями наедались? - Они говорили о "голу..." – моё невнятное бормотание прерывает выбежавшая на площадку двоица – мускулистые мужчины с диковинным оружием в руках. Угрюмые типы, которых я принял за охранников. Оба по глаза вымазаны в крови. Одного заметно шатает – видимо, пьян. – Вот о них. Наставник скрежещет лезвиями друг о друга, будто желая наточить. Разминает плечи. А затем вдруг хватает меня за воротник и отвешивает звонкую пощёчину. Не сильно, но обидно. И немного приводит в чувство. - Алкаш - на тебе. Что?.. Это же следователь CCG... Меня самого развозит, как пьянь!.. Я не могу выпустить когти! Я всего лишь бездарный ученик, которого едва не съели! Снова!! Но Казуо не даёт мне и рта раскрыть, отвернувшись и ринувшись в атаку с быстротой паучьего броска. Оружие пьянчуги раскрывается, формируя большой тёмно-красный клинок. Второй мужчина встряхивает устройство, и по полу на несколько метров бьёт зазубренный блестящий хлыст. В памяти всплывает название. "Куинке"... Мне говорили, что они делаются из кагуне мёртвых гулей. Они живые, пахнут гулями. Такое чувство, будто нас хотят убить конечностями дальней родни. Как... на войне. Как кинжалы из вражеских костей. Они и из нас двоих вырежут трофеи. Чувства ужаса и отвращения побуждают действовать. Двигаться. Учитель и трезвый следователь уже начали смертельный танец. - Я изз тебя гуляш блин сделаю, шкет! – мямлит алконавт европейской внешности, замахиваясь клинком. Я учился обороняться против ножа, но не меча. Зато знаю, что пытаться перехватить руку мечника – смертельно опасный номер, хорошо работающий только в кино. Просто получу дыру в животе, как Нишики, или стану двумя половинками. Клинок свистит по диагонали, едва не задев меня, отпрыгнувшего назад. Нужно выпустить кагуне, чтобы драться на равных... Но как?.. - Что, Волк, проблем захотелось? – шипит неподалёку второй "голубь". – Слишком долго босс прикрывал твой людоедский зад. Время дохнуть, как бешеной шавке! - Проблемы тут только у вас, ублюдки, - рыкает учитель, чиркая лезвиями о бетон. Этот следователь знает мастера Казуо? Что же за дела он проворачивал под носом у CCG?.. Я делаю разворот, ускользнув от вертикального взмаха клинка. Куинке свистит в опасной близости от плеча. Удары медленнее, чем у ножа или катаны – сказываются вес и размер. Один удобный момент, и, быть может, смогу-таки перехватить его... - Да сстой ты спокойно бллин! Дальнейшее уклонение выходит неудачным – больная нога подворачивается и, поскользнувшись на чьих-то кишках, я неловко шлёпаюсь на спину. К счастью, от следующего удара спасает перекат право. Оружие разносит бетон пола на глубокие трещины и полетевшее во все стороны крошево с мелкими искрами. Может, повезёт, и он просто на нижний этаж провалится? Но, по-видимому, ниже падать некуда. Вдрызг пьяный, но весьма умелый следователь продолжает попытки нарубить меня на суши. - Хватит валяться, Канеки! Используй коготь! – ругается учитель где-то в другом конце помещения. За этим следует болезненное "голубиное": "Аагх! Вот же драный пёс!" - Я пытаюсь!! – звучит мой отчаянный писк. Боль бесплодными волнами накатывает на хребет – со спущенной кровью, яд, как ни странно, ослабел, но при этом здорово ослабел и я сам. "Голубь" в очередной раз заносит над головой клинок. Также заносит и его самого – покачнувшись, он неуклюже заваливается назад, едва не упав. Этого хватает, чтобы я успел вскочить на ноги и увернуться от обрушившегося с удвоенной силой лезвия. Отпрыгиваю, жалея, что не смог бы сделать выученное сальто – скорее всего, упаду. Краем глаза вижу как наставник хватается за правый бок, охнув и отшатнувшись. Двое щупалец обрублены. Я концентрируюсь на боли в спине, на прошедших уроках. А выходят сплошь мысли о еде. Только сейчас замечаю как вкусно вокруг пахнет. Чувствую, как сжимается внутри ненасытный желудок Ризе. Мой ненасытный желудок. Слышу женский шёпот где-то на краю сознания. Это... реальность? Вымазанный в крови человек похож на тарелку вечернего мяса. Я сейчас уже должен есть мясо. Я устал, тренировался изо всех сил, кардио, силовые, бой, кагуне, как выжатый лимон. Тело гуля выносливо, но я Устал Устал Устал Хочу есть Казуо даст мне мяса. В груди клокочет низкий, утробный рык. Боль усиливается. Человек замахивается. Они ударили учителя Они съели мои пальцы Они сделают трофеи Они будут нас травить Мама приготовила мне мяса. Рык переходит в протяжный вой, когда кагуне пробивает кожу. Я направляю лезвия вперёд, в тарелку с мясом. Куинке скользит по одному из щупалец, разрезая надвое, разбрызгивая кровь, но остальные находят свою цель. Погружаются в мягкое, горячее, пульсирующее. - Майро! – шокированно вскрикивает напарник мяса. Клинок звенит, упав на пол. А я уже не могу остановиться. Бью снова и снова, колю, кромсаю, наскакивая сверху, вопя во всё горло, пока тело подо мной не начинает походить на фарш. – Чёрт!!!.. Я разделываю следователя. Впиваюсь искалеченными руками в куски. Помогаю изрезанным щупальцам. Красное, ароматное мясо для меня. Мамина готовка. Я такой голодный, я помогу сделать котлеты. Только фарш не должен ожить, мама, подожди, подожди... Не знаю сколько проходит времени, когда меня тянут за рукав: - Они наверняка вызвали ещё "голубей", кто в курсе их делишек. Уходим, быстро. Я застываю. Облизываю губы. Вкусно... Проморгавшись и обернувшись на звук, вижу вблизи красные радужки в прорезях серой маски волка. Окровавленный труп следователя неподалёку. Трупы повсюду, и я... - Я убил человека! – просипев и выпучив глаза, прижимаю ладони ко рту. Всё в крови, я в крови, сижу прямо в мясокостной груде. Кажется, съел из неё лицо. Я убийца. - Замаливать грешки будешь потом, Канеки. Если сейчас же не возьмёшь себя в руки, нам конец – я не смогу один драться с толпой CCG! Его резкий, громовой голос возвращает мне некое подобие вменяемости. Я убийца. Они съели мои пальцы. Я съел чьё-то лицо. Нужно уходить. - Я... Там... были парень с девушкой... - потряся головой, я встаю на ноги. Раны зажили - боли нет ни в руке, ни в бедре. Шатаясь, заглядываю в другие комнаты. Но нахожу лишь изуродованные тела. Не думаю, что можно отрегенерировать выпавшие внутренности, вскрытую грудную клетку и расколотый череп. - Идём, - хватает меня под локоть учитель. Передаёт маску лиса. Помещения на пути – огромны и заброшены. Огрызок луны следит за нами сквозь сотни разбитых окон. Один кроссовок хлюпает от крови, и мерзкий звук покусывает уши эхом. Выбегаем на воздух, миновав несколько грязных залов и коридоров, проскочив мимо тел вооружённых людей – Казуо сворачивал им шеи и довольно аккуратно бил когтем ниже затылка. Похоже, он проник сюда незаметно. И, похоже, ему всё это далеко не впервой. Теперь я могу рассмотреть место, куда был привезён – обшарпанный гниющий завод посреди заросшего сорняками поля. В темноте он похож на лавкрафтианское чудище с кучей раскрытых окон-пастей. Где-то вдалеке завывают сирены. - Звездец, - хмуро бурчит мастер. – Беги так быстро, как сможешь, парень. Следи за дыханием. И мы бежим. Несёмся по полю, словно дикие звери – от охотничьего ружья. Колючая трава достаёт до кончиков ушей на маске Казуо. Растревоженные светлячки взмывают в небо зеленоватыми искрами. Затем мчимся по густому лесу, стараясь не запинаться о корни. Каденс по-спринтерски зашкаливает. Уже почти выбившись из сил, задыхаясь как утопленник, я замечаю у трассы чей-то цветастый мотоцикл. Учитель запрыгивает на него, не глядя. Заводит мотор, подождав, когда я пристроюсь позади. - Мы крадём мотоцикл?.. – устало спрашиваю я, прильнув к его крепкой спине. - Я уже его спёр. Тебя вывезли за город, в Тибу. Как бы я до сюда добрался? - Вы кого-то убили, да? – вопрос выходит будничным, будто я интересуюсь графиком тренингов. - По морде дал, - отзывается он с лёгкой ноткой оскорблённости. - Парнишка не виноват ни в чём. На мгновение прикрываю глаза, неслышно вздохнув. Не чувствую... ничего. Как пустой сосуд. Покормите да кладите хоть в гроб. Плавная трассовая дорога укачивает, и я прилагаю немало усилий, чтобы не задремать. В этом вскоре помогает открывшийся дальний вид на чёрную гладь воды и ночной Токио. Море блеска, необъятный рой мерцающих огоньков. Также бодрости добавляет выпавший из кармана смартфон – гаджет разлетается вдребезги, попав под заднее колесо. Я уже ничему не удивляюсь за сегодня. Встречный ветер превращает сырость одежды во льдистый холод, и я зябко дрожу, радуясь, что гули хотя бы не могут простыть. До города едем не меньше часа. Внимания к себе привлекаем не много – на чёрном кровь не видна, а на красном - схожа с грязью. Да и народ мегаполиса к каким только чудикам ни привык. Что им двоица в масках? Мотоцикл бросаем где-то во дворах девятнадцатого района, чтобы пройти пешком несколько улиц. Эмоции постепенно возвращаются, заставив задуматься о произошедшем. Внутри - зёрнышко мрака, укоренившееся, неумолимое. О смерти певиц и следователей затрубят все СМИ, подливая масла в огонь общей ненависти. Даже не взглянут на творимый ими кошмар. Толпа человек убита гулями. И я... один из убийц. Казуо зачем-то останавливается в одном из переулков. Обернувшись и шагнув ко мне, снимает с лица маску, заглядывает в глаза. Хмурится – похоже, не нравится увиденное. Я ожидаю новой пощёчины, но, вместо этого, получаю мягкое прикосновение к лопаткам. - Иди-ка сюда. Всё хорошо. Притянув к себе, он по-отечески крепко обнимает меня, растирает замёрзшую спину. Позволяет сначала бессильно всхлипнуть, а затем и неистово разрыдаться у себя на груди. - Тише. Помнишь, что я говорил? "Дерьмо случается," – он пытается стряхнуть кровавые сгустки с моих волос. Вся одежда липнет к коже от крови и пота. Мантия Казуо – ей под стать. - Главное - живой. Нос закладывает, и горло сжимается в икоте. Но становится немного легче. Зёрнышко тьмы говорит о девушке с пепельными волосами и хорошо одетом парне. Говорит, что извраты получили по заслугам. Что нужно предупредить Антейку. Я узнаю голос Ризе. По району пробираемся осторожно, ведь Токио никогда не спит. Неприятности, к счастью, минуют стороной. Зайдя в квартиру, я по привычке складываю руки, но мастер одёргивает коротким: "Ты чего, ночь уже. Отдыхай." На месте срезанных пальцев наросли маленькие бугорки. Они слегка зудят. - Почему вы начали искать меня, учитель? – срывается с губ вопрос. - У меня чутьё на проблемы, Канеки, - мрачно дребезжит его голос. – Засуетился и без твоей смсочки. Приехал, чтобы последить издалека. Столько сил и времени в тебя вложил – думаешь, позволю сдохнуть? Наверное, меня должна обеспокоить слежка со стороны наставника. И не покидает чувство, что он чего-то не договаривает... Но отвечаю улыбкой. Я же и сам хорош - подслушал его разговор, как шпион. Казуо скидывает мокрую от крови одежду прямо в коридоре. Открывает вид мускулистого, атлетичного торса. А ещё широких, ветвистых, алых дорожек, прочертивших себе путь от поясницы до правой ступни. Рваный разрез глубок и не спешит заживать. Поражённо ахнув, бросаюсь в ванную за аптечкой. Учитель поначалу отмахивается, прикрывая жуткую рану ладонью и называя "царапиной". Но мне удаётся убедить его хотя бы использовать вату с бинтом. И вот это мы получаем за простой поход на концерт? За желание развеяться и побыть с людьми? Я - Грегор, расплатившийся за выход из комнаты? Как ни прискорбно, а встречаться с Хиде теперь придётся только во спокойной обстановке. Больше никакого сумасбродства. Но как уберечь от сумасбродства моего наставника?.. - Насчёт "голубей" - не боись, - он делает перевязку руками. А это значит, что болит у него не только поясница... - Меня там кое-кто крышует. Начнут рыть под тебя - замолвлю словечко. - Мастер Казуо... мне нужно поговорить с вами об этом, - помолчав, в надежде начинаю я. – Прошу, скажите... Чем вы на самом деле заняты по вечерам? Я хочу знать... Я должен знать... Какое-то время он смотрит в пол, зажав в ладони отрезок бинта. Колеблется, по-видимому, подбирает слова. И, увы, вновь решает уклониться: - Ты лишь должен знать, что дело это благое для всего города. Я не брался за него, пока не появился ты. И я бы никогда не допустил, чтобы страдали невинные. Он сказал... "пока не появился ты"? Он ввязался в какой-то криминал ради меня? Чтобы я был сыт?.. - Скажите хотя бы чьи тела у нас в холодильнике... - шепчу я, не веря своим ушам. - Преступников и опасных сумасшедших, - он завязывает узелок. Красно-чёрный взгляд падает на часы. – Мне пора, Канеки. - Но вы ранены! – пытаюсь я его удержать. - Заживёт, - бросает он, махнув рукой. Под белизной бинтов медленно расползается алое пятно. Коридорный пол весь в кровавых каплях. - Ложись спать, тебе сегодня и без того туго пришлось. Я скоро вернусь. Переодевшись, Казуо пулей вылетает из квартиры в ночную мглу. Я решаю проверить его комнату в поисках хоть какой-то подсказки на кого он может работать. Нахожу лишь оружие в шифоньере – пистолет, снайперскую винтовку, острые ножи. Бинокли, прицелы, наборы глушителей и патронов. И как он умудряется вести двойную жизнь при наших графиках? Помню, мама умерла от переутомления, когда мне было десять. Она так много работала, разрываясь между помощью нищей тёте и моим содержанием... Безрассудно добрая - всё для мира, ничего для себя. Она говорила: "Лучше брать всю боль на себя, чем причинять её другим." Живя у тёти, я понял, что та вовсе не бедствовала. Просто пользовалась. И у могилы мамы я спрашивал... "Если ты учила брать всю боль на себя... Почему причинила её мне?" Не знаю, что терзает меня больше - знание об аморальной работе учителя... Или то, что он рискует жизнью, вытаскивая меня из переделок и взращивая во мне самостоятельность. Боже милостивый, я не хочу снова остаться один... И я не знаю, что делать. Так привычно было бы спрятаться во словах любимых писателей и представить, что всё хорошо. Так легко. Грегор ведь не умрёт, если не выйдет из комнаты. Лёжа в своей постели, разглядываю темноту потолка, яркие линии света от фар проезжающих по улице машин. Сон не приходит, несмотря на усталость. Перед глазами всё красное, как на том заводе. На ладонях - ощущение сырости, грязи, хотя я мыл их до покраснения. Когда Казуо тихо проскальзывает в квартиру и что-то складывает в холодильник, я чую запах мяса. Сердце тревожно колотится. А живот предательски бурчит.