˙·٠•●●•٠·˙
Неоновый синий застилает глаза. Заставляет жмуриться от своей яркости. Он как будто проникает внутрь, оседает на легких и позади глазных яблок, да так, что тянет блевать. Он еще не выпил, но уже готов вывернуться наизнанку. Громкая музыка давит на барабанные перепонки. Когда первоначальные ступор и отвращение сходят на нет, Минхо промаргивается и вглядывается в помещение, что неожиданно оказалось не таким уж и вырвиглазным, а даже наоборот. Он видит свечи, горящие все тем же синим и левитирующие в воздухе, диваны, сдвинутые с их привычного места к стенам, огромные картины с животными, заклинаниями, известными (кому-то, но не ему точно) личностями, а на куполообразном потолке, расписанном настолько искусно, что дыхание спирает, разверзлось небо с его многотысячными веснушками-звездами и темно-пурпурными разводами синяков. Его фиолетовые волосы подсвечиваются в неоново-синем освещении. Минхо прослеживает глазами летящую по воздуху серебристую нить, тонкую, как волос, но издающую столько света, что он заливает лицо и заставляет опустить голову. Он вдруг узнает песню, играющую сейчас словно из ниоткуда и отовсюду сразу, и сердцебиение, участившееся в его груди, приходит в норму, когда он привыкает к обстановке. Его вообще не должно было быть здесь. Это вроде как запрещено правилами. Но правил не существует, по крайней мере не тогда, когда ваша команда по квидиччу выигрывает решающий матч впервые за несколько лет. Сам Минхо квидиччем не особо интересовался и ходил на него только из-за своего друга Чана, играющего на позиции вратаря и одновременно являющегося капитаном команды, а еще и местным старостой в придачу. Так что неудивительно, что, когда его команда победила и в гостиной Когтеврана было устроено празднование по этому поводу, Чан потащил Минхо на вечеринку. Его, как слизеринца, в числе многих других желающих только что тайком провели в гостиную, где истинные когтевранцы уже начали веселье. На удивление Минхо комната выглядела поистине волшебно и по-своему очаровательно, а громкие биты лишь подначивали дрожащее сердце. Пахло старыми книгами, коих здесь было видимо-невидимо, огненным виски и звездами, если это имеет смысл. В середине комнаты уже танцевали или пытались танцевать, подстраиваясь под ритм, а по бокам, на мягких голубых пуфах, устроились под свисающими с окон голубыми тканями те студенты, которые пришли не себя показать, а на других посмотреть. Минхо кривит нос, когда мимо него проходит какой-то высокий парень с чем-то дымящимся в руке, и чувствует прикосновение к правому плечу. Слизеринец узнает большую тяжелую ладонь Чана, облаченного, как и он сам, в простую одежду вместо привычных мантии и остроконечной шляпы. Он толкает Минхо вглубь к танцующим телам, проворно улыбаясь. — Не стой столбом, чувствуй себя как дома и ни о чем не думай, — чанов голос звучит как наказ, но Минхо не любит быть смирным. Не любит, когда играют не по его правилам. Однако сильные руки, толкающие в спину, не оставляют выбора, и сопротивляющееся тело втягивают в безумный водоворот танцующих волшебников. Как только Минхо оказывается под созвездием Ориона, голова начинает плыть. Что-то мягкое касается его обоняния и явно как-то влияет на его способность воспринимать реальность. Перед глазами все начинает размываться, а потом резко проясняется, и все его тело охватывает небывалая легкость. Он широко улыбается и смотрит искрящимися глазами прямо на Чана, что смеется и наклоняется к его уху, чтобы тот услышал слова сквозь громкую музыку: — Я немного поколдовал. Так, легкие чары для расслабления. Минхо глупо моргает, стараясь сконцентрироваться на словах старшего, но его сознание ускользает. Он хватается за плечо Чана, чтобы не упасть. — Какие-то нихуя не легкие эти чары, — говорит Минхо немного неудовлетворенно. — Принести тебе воды? — В жопу себе ее засунь, — скалится и демонстративно отстраняется, показывая, что может позаботиться о себе сам. Чан смеется и поднимает две руки вверх в пораженном жесте. — Оставайся пока здесь. Я поищу Сынмина и остальных. Они должны были протащить кого-то из своих. Хочу убедиться, что все прошло гладко, — хрипит он, проводя своей рукой по чужой для привлечения внимания. Расфокусированный взгляд Минхо на секунду твердеет, но вновь плывет, стоит лишь Чану отойти подальше и раствориться в этой толпе. Минхо ведет. Он клянется, что видит блики в виде звездочек, пока смотрит по сторонам. Будь проклят этот Чан. Музыка захватывает его и несет, и он чувствует странное единение с этой комнатой и людьми, танцующими рядом. Песня сменяется на мягкую и энергичную, ту самую, которую Минхо обожает и слушает только наедине с собой, и он охает, когда знакомый мотив проникает внутрь черепной коробки. Здесь, среди огромной толпы, песня раскрывается по-другому, звенящими искрами разливаясь в воздухе и оседая на коже нотами. Минхо подпевает вслух и подстраивается под ритм, отпуская себя и свою голову. Наконец-то. Ладно, может, Чан и не такой уж плохой. Последние недели (последние годы, если быть честным) были слишком напряженными для молодого семикурсника, уже начавшего подготовку к своим выпускным экзаменам. Ему было тяжело определиться с тем, кем он видел себя после выпуска из школы. Нет, скорее, его желания не совпадали с требованиями родителей, что видели в своем сыне работника министерства магии, как завещали им их родители. А им – их родители. Сам же Минхо не хотел быть ни работником-клерком, ни мракоборцем. Его всегда тянуло к природе и к изучению природных циклов и объектов, к погружению в мир цветов и растений. Он хотел законспектировать, зарисовать каждый чертов цветок на этой планете, пока ему в голову вдалбливали идеи о большой зарплате участника международного совета по выработке торговых стандартов. Сова с письмом-кричалкой прилетала стабильно каждые две недели, заставляя Минхо рвать на себе волосы от гнева и обиды на абсолютное непонимание и неприятие. Так что последние несколько недель, несмотря на то, что учебный год начался только недавно, он проводил в кабинетах учителей и обговаривал с ними возможные сценарии его будущего, которые могли бы устроить и его самого, и его родителей. Получалось скверно. Минхо, ощущая на плечах весь груз взвалившейся на него ответственности, чувствовал себя загнанным в клетку. Он буквально не мог вздохнуть свободно. Задыхался от острой нехватки воздуха, как будто был погружен под толщу воды. И весь свой страх он копил в себе, скрываясь за маской безразличия. Страх быть непонятым, быть разочарованием для родителей. Страх в итоге потерять всякий шанс на нормальную достойную жизнь в попытке отстоять собственные интересы. Минхо хочется страшно много и многое страшно. Но сейчас, в данный момент и в данную секунду, ему дышится так хорошо, как никогда. Он танцует, откинув голову и вглядываясь в небеса сверху, будто они способны даровать ему крылья. Минхо хочется взлететь, он чувствует, что способен на это. Что может парить над землей. Он бы улетел и навсегда слился с пышными облаками серебристо-синего небесного моря. Энергетика незнакомых ему людей, не осуждающих, а лишь подпевающих глубоким песням, заряжает его, и он даже жалеет, что когда-то отговаривал Чана от идеи взять его с собой. Снова уловив на потолке мимолетно пролетающую серебряную нить, Минхо с улыбкой оглядывается, чтобы понять, видит ли ее кто-нибудь еще, и позвать Чана, как вдруг замечает друга, разговаривающего с человеком хорошо ему знакомым. Эту хрупкую, но отлично сложенную фигуру он узнает из тысячи, потому что прокручивал ее в голове, кажется, уже миллион раз. Сладкая нега рассеивается, пелена перед глазами отступает, резко сменяясь на контрастный синий цвет комнаты, и без расслабляющих сознание чар липкий страх чего-то беспрепятственно распространяется по органам. Опять. Минхо видит, как Чан показывает рукой в его сторону, и разворачивается на пятках, уходя из центра комнаты к столикам в задней ее части. Просто решил, что пора передохнуть. Он наливает себе воды из заколдованного кувшина и присасывается к краю кубка с жадностью. В голове не по-детски громыхает. — Что, от краша своего прячешься? — внезапно раздается слева, и Минхо чуть не подпрыгивает от неожиданности, когда видит перед собой еще одного когтевранца, близкого друга Чана, Сынмина, что младше их на курс. С его дурацкими лохматыми волосами и очками в круглой оправе. — Блять! Заткнись нахуй, — резко отвечает слизеринец, а Сынмин в ответ кривит губы в ухмылке. Минхо всегда был острым на язык, и все его друзья давно привыкли к подобным колкостям, и уж особенно Сынмин. У них с Минхо была странная связь – близкая, но чрезвычайно выебистая. — Так я и думал. Теперь понятно, чего ты так вырядился, — добавляет Сынмин немного тише, что заставляет Минхо напрячь слух, и окидывает старшего взглядом, полным напускного пренебрежения. Минхо непонимающе выгибает бровь и оглядывает себя в отражении окна, напротив которого и стоял стол с волшебными закусками и напитками. На нем были обычные рваные магловские джинсы вместе с атласной рубашкой бордового цвета, не застегнутой на верхнюю пуговицу и оголяющей шею и ключицы. Да, Минхо признает, что выглядит хорошо (зря что ли он сорок минут провозился с волшебным гелем для волос), но ему явно не нравится то, как Сынмин сделал ему «комплимент». — Это не твое дело. Думаешь, весь такой из себя умный, если очки круглые нацепил? Может, тебе еще и по лбу врезать, чтобы... — Минхо замахивается рукой, пытаясь припугнуть младшего, но тот лишь ухмыляется и смотрит куда-то за спину старшего. Минхо непонимающе поворачивается и сухо сглатывает. — Привет, цветочный мальчик. Джисон стоит перед ним собственной персоной, засунув руки в карманы черных джинсов и тепло смотря на своего собеседника. На нем кепка козырьком назад, темно-изумрудная майка без рукавов и серебряная цепочка на шее, а в глазах все то же неизменное озорство, с которым он подходит к каждому делу. Сынмин прыскает от слов Джисона, и Минхо кидает ему самый убивающий взгляд на свете, как бы мысленно говоря: «Убирайся». Сынмину дважды повторять не нужно, неспроста же его шляпа распределила на Когтевран, так что он подмигивает Джисону и уходит в глубь толпы, оставляя Минхо один на один с его страхом и... влюбленностью? Впервые он увидел Джисона в компании его друзей, убегающего от привидения, которого они до этого взбесили и раззадорили. Они пронеслись мимо Минхо быстро, но он успел разглядеть счастливое лицо Джисона, неподдельную радость на его лице и красивую улыбку. И абсолютное отсутствие всякого страха. Он выглядел так беззаботно и по-наивному легко, что сгорбившийся от тяжеленных учебников Минхо лишь раздраженно повел плечом, стараясь игнорировать возникшую заинтересованность в задорном мальчишке. Тогда он подумал, что Хан наверняка та еще заноза в заднице. Во второй раз их встреча происходит так же скомканно, как и в первый. Никого не трогая и идя в библиотеку, чтобы вновь провести над нелюбимыми предметами несколько часов, Минхо вдруг слышит крики, смех и громкие звуки взрыва, разносящиеся по всему коридору. Спустя секунду он видит саму причину переполоха: Джисон выныривает из коричневого тумана, застилающего вход в библиотеку, и заливисто смеется, срываясь на бег, когда слышит ругань библиотекаря в свой адрес. В своем возбужденном состоянии Хан не замечает, как случайно врезается в старшекурсника и сшибает его с ног. — Ой-ой, ты в порядке? — все с тем же искренне веселым выражением лица спрашивает он у Минхо, лежащего на полу перед ним, опирающегося на руки позади. Джисон наклоняется к нему и берет лицо старшего в свои ладони, поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы убедиться, что Минхо ничего не повредил. Фиолетовые волосы парня лезут ему прямо в глаза. — Сколько пальцев показываю? Минхо краснеет от подобного контакта и теряет дар речи, хотя обычной его реакцией был бы крик и маты в сторону наглеца. Что-то в детской искренности и волнах тепла, шедших от тела Хана, заставляет его забыть все возможные на свете слова и лишь хлопать глазами, пока Джисон поднимает его с пола и отряхивает мантию. — В-все нормально... — мямлит Минхо, пока Джисон находится к нему запредельно близко и даже не думает покинуть его личное пространство. — Точно? Не хочешь пойти в больничное крыло? Уверен, мадам Кан быстренько тебя подлатает, — говорит Джисон и наконец останавливает свои беспокойные руки на чужих плечах. Минхо поднимает голову и сразу жалеет об этом, потому что лицо Джисона оказывается прямо перед ним. Все такое же радостное, потому что спесь учиненной проделки еще не успела сойти полностью, хотя толика беспокойства в его голос все же просочилась. — Все нормально, — более твердо отвечает Минхо, не зная что еще сказать и опуская глаза на свою школьную сумку. В процессе падения она порвалась по швам, и сейчас все учебники валялись на полу рядом с испорченной вещью. Джисон переводит свой внимательный взгляд на пол, туда, куда смотрит Минхо, и ахает, сразу же поднимая сумку и вертя ее в руках. — Я такой идиот, — ругает сам себя Джисон, выуживает из кармана мантии палочку и наставляет на сумку. — Репаро! Из волшебной палочки исходит свет, и Минхо наблюдает, как порванные швы затягиваются, пуговицы встают на место, а дырки зашиваются. Видимо, помимо ужасного нарушителя школьных правил Джисон еще и отличный волшебник. Он глупо моргает, когда Хан протягивает ему вещь, и тихо произносит: — Мог бы и новую наколдовать. Джисон неловко посмеивается и вновь опускается на корточки, принимаясь подбирать валяющиеся книги. Вдруг его взгляд цепляется за раскрывшуюся от падения тетрадь, полную аккуратных, но не слишком умелых рисунков различных волшебных растений, среди которых преобладали красивые цветы. Каждый рисунок был подписан тонким почерком. — Ты увлекаешься цветами? — с любопытством спрашивает Джисон. — Да, эм... Я с детства их люблю. Мама даже говорила, что я садовый гном, а не волшебник, — хмыкает Минхо и тут же мысленно ударяет себя ладонью по лбу. Зачем он только это сказал?! — Оу, это мило. Только ты ни капельки на гнома не похож. — Хан тупит взгляд и потирает шею рукой, в которой держит палочку, — Ой, вот, держи! — пихает тетрадь в руки Минхо, а сам взмахивает палочкой еще раз и произносит: «Орхидеус». В его руках тут же появляется красивая фиолетовая орхидея, и он протягивает ее Минхо. — Зачем это? — произносит Минхо, с удивлением смотря на, вероятно, самую красивую орхидею, которую он когда-либо видел в своей жизни. — В качестве извинения. Она такая же красивая, как и твои волосы. Минхо поднимает глаза на Джисона и, принимая подарок, случайно соприкасается пальцами с пальцами Джисона, держащими стебель. Орхидея и правда очень подходит к цвету его волос. Краска заливает обычно строгое лицо слизеринца, и он смущенно прокручивает цветок в руках. Джисон глупо улыбается, смотря на яркую макушку. — Что ж, тогда я побежал, если ты уверен, что все в порядке. Пока, цветочный мальчик, — хихикает Джисон и взъерошивает чужие волосы, прежде чем улизнуть с места преступления и оставить Минхо в растрепанных чувствах. И, конечно, он не признается своему соседу по комнате Юнги, от кого цветок, когда приносит растение в комнату и заколдовывает его от увядания. До этой нелепой встречи Минхо никогда не обращал внимание на младшего. У него и так было забот невпроворот, он еле успевал с друзьями пропускать стаканчик сливочного пива в Хогсмиде или совершать прогулки по окрестностям, так что какое ему было дело до парня, младше его курсом и приносящего вместе с собой сущий хаос? Минхо предпочитал более спокойную компанию. Тем не менее, цветок все так же стоял на его прикроватной тумбе, а он сам, даже не осознавая этого, каждый раз искал Джисона глазами в толпе. То в большом зале пытался его высмотреть, то на матче по квидиччу увидеть среди болельщиков. От Чана Минхо выяснил, что дотоле безымянного нарушителя спокойствия (и сердечного равновесия) зовут Хан Джисон, и он из Гриффиндора, а еще он близкий товарищ Чанбина, по совместительству друга детства Чана и также гриффиндорца. Их уроки не пересекались, но иногда Минхо видел курс Джисона во время своих уроков ухода за магическими существами. В один из таких уроков слизеринец, как обычно, с неохотой и тоской выполнял указания профессора, предпочитая вместо этого погрузиться в свой углубленный курс «Ботаники» Гошека. Ему это было куда интереснее, чем изучать, какой формы и цвета нарост на спине расторыпника. Сконцентрироваться на чтении сложно, особенно когда откуда-то сбоку кричат и бегают младшекурсники, а прямо перед носом одногруппники кидают друг в друга грязью вместо наблюдения за магическими существами. Словом, ужасный урок. Хотя бы погода радует: солнце заливает зеленую полянку рядом с замком. Он красиво сияет мощными каменными пиками, прорезающими лазурное небо. Ветер гоняет облака, заставляет их путаться в пиках башен и отражаться в высоких окнах блеклыми разводами. Пахнет навозом и приближающейся поздней осенью. Минхо решает отойти в сторонку и пройтись по самой опушке чернеющего запретного леса. Он уже взрослый, что ему будет? К тому же в его планах нет цели уходить далеко. Но с каждым шагом, приближающем Минхо к рослым деревьям и иглистым кустарникам, внутри все больше поселяется странная тревога, связанная с кромешной тьмой, пропитавшей кроны сосен и елей. Слизеринец идет медленно и с опаской. Однако стоит ему повернуть по дорожке немножко вправо, как рот его раскрывается в изумлении: чуть поодаль, но прямо перед взором Минхо открываются потрясающей красоты кусты моли – волшебного растения с чёрным стеблем и белыми цветками. Минхо и не знал, что такие растут рядом с Хогвартсом, и парень, совершенно завороженный, подходит к ним ближе. Он не может игнорировать внутренний порыв приблизиться, посмотреть, пощупать. Стебельки цветов достаточно короткие, чтобы заставить Минхо присесть рядом на корточки в попытке разглядеть красивые белоснежные лепестки получше. Неописуемо. Роса, осевшая на лепестках, скатывается по ним книзу, собираясь в большую каплю и падая на землю с характерным звуком. Этот вид что-то делает с внутренностями Минхо, он словно взывает к самому его естеству. Минхо может поклясться, что слышит легкий неразборчивый шепот, исходящий от каждого цветочка, и видит тихое свечение черных стеблей. Он настолько увлекается, что не замечает, как к нему подходят сбоку и садятся совсем близко. — Привет. Ты Минхо, да? Минхо вздрагивает от неожиданности чужого присутствия и внезапности вопроса. Он бы обязательно потерял равновесие и упал, если бы находящийся рядом человек вовремя не схватил его за руку и не предотвратил столкновение с мокрой землей. Этим человеком оказывается Хан Джисон. — О-о... Ты меня напугал, черт, — выдыхает Минхо и хватается за сердце, пытаясь перевести дыхание и хлопая круглыми глазами. — Пора бы мне прекращать вот так с тобой сталкиваться, — неловко смеется Джисон и трет шею, немного краснея. — Это уж точно. Эм, а откуда ты знаешь...? — начинает Минхо, но слегка сбивается к концу предложения, когда наконец смотрит на Джисона и теряется. Красивый. — Чан-хен. Он частенько нас с Чанбин-хеном прикрывает и вытаскивает из передряг, — Джисон хихикает и, кажется, начинает чувствовать себя увереннее. — Вообще-то я тоже для тебя хен, — бормочет Минхо, опустив голову и стараясь не смотреть на парня рядом. — Прости, Минхо-хен. Я Джисон! — слишком эмоционально вскрикивает Джисон и протягивает правую ладонь вперед. Минхо колеблется пару секунд и протягивает свою, чтобы пожать чужую руку в самом смущающем рукопожатии в мире, потому что вместо силы, которую стоило бы приложить, он концентрируется на контакте кожи к коже. Минхо хмыкает, делая вид, что ему все равно, хотя внутри у него все горит. Джисон улыбается широко и выпаливает: — У нас с вами занятия по уходу за магическими существами проходят в одно время и совсем близко, поэтому я вас и заметил. А потом увидел, что ты куда-то ушел, и решил пойти за тобой. Что ты делаешь? — Джисон по какой-то причине немного воодушевлен и возбужден и глядит на Минхо неуместно заинтересованно. — Я смотрел на цветы. — О, так ты и вправду цветочный мальчик! — изумляется Джисон, и Минхо краснеет. Опять это дурацкое прозвище, заставившее его сердце подпрыгнуть. — И что это за цветы такие? — Это цветы моли. Знаешь, волшебное растение. Его обычно используют как средство для нейтрализации магических воздействий. — Типа противоядие? — Джисон заинтересованно смотрит на цветки и касается одного из них совсем невесомо. Минхо удовлетворенно выдыхает, когда видит аккуратность в каждом движении Джисона. Словно он боится навредить тому, что так любит Минхо. — Можно и так сказать, да. Из него варят рябиновый отвар, он помогает залечивать раны и восстанавливать силы, — Минхо смолкает, раздумывает пару мгновений, и добавляет: — а еще, если ты будешь достаточно внимателен, то сможешь услышать, как цветы переговариваются. Мне кажется, каждый цветок умеет разговаривать. — Разговаривать? Цветы умеют разговаривать? — неверяще восклицает Джисон, цыкая, но смотря с любопытством. — Да. Они любят болтать между собой. Хотя это зависит от цветка, конечно. Слушай, — тихо произносит Минхо и подносит палец к своим губам в жесте, требующем тишины. Джисон тут же замолкает и пытается прислушаться. Он наклоняется ближе к растениям, и Минхо неосознанно повторяет за ним. Они снова оказываются так близко, что Минхо неловко улыбается, когда лицо Джисона озаряется, и он громким шепотом произносит: — Я слышу, хен! Они такие болтушки! На пару секунд Минхо позволяет себе остановиться и побыть к Джисону вот так близко, порассматривать гладкость его кожи и искрящиеся глаза. Он чувствует некий трепет внутри и напряженную атмосферу снаружи, когда переводит свой взгляд ниже на чужие губы и тут же поднимает его обратно, зардевшись и возвращаясь в исходное положение. — Да, эм, — Минхо откашливается, и Джисон также выпрямляется. Что-то в его настроении изменилось, сменилось с игривого на более серьезное. — Почему ты тут один? — Я... Я терпеть не могу уроки по УЗМС, — Минхо видит непонимание в глазах Джисона и тут же поправляет себя, — то есть, я не люблю их у профессора Шин. Мне нравятся волшебные животные и все такое, но все, что мы делаем, это изучаем соплохвостов, болотных крыс или сраных дромарогов. Эти твари мне кучу царапин понаоставляли. Джисон улыбается, словно все понимает, и наклоняет голову вправо. Он смотрит так заговорчески, будто собирается открыть какую-то всемирную тайну. — Хен, я могу тебе кое-что показать? Только не говори никому, — Джисон дожидается нервного кивка от Минхо и распахивает свою черную мантию с гербом Гриффиндора, и Минхо видит небольшое круглое создание, будто бы полностью состоящее из мягкого меха фиолетового цвета. — Это клубкопух, я его забрал себе с сегодняшнего урока. Он казался таким одиноким. Просто сидел в сторонке, пока все остальные играли, я просто не мог оставить его там. Глаза Джисона наполняются полнейшим умилением, когда он протягивает клубкопуха Минхо, и тот осторожно принимает его обеими руками. Мех, как и казался, очень приятный и пушистый, похожий на волокна облака. Маленькое тельце подрагивает, пока маленькие черные глазки-пуговички смотрят в упор, едва-едва виднеясь из длины меха. — А еще он напомнил мне тебя. Такой же фиолетовый и мягкий, — шепчет Джисон, и Минхо поднимает голову к нему в немом удивлении. — Он... Чудесный, — тихо-тихо произносит он и поглаживает нежную шерстку своими пальцами, зарываясь в приятный мех. Минхо думается, что он слышит тихое: «Как и ты», раздающееся на грани слышимости со стороны Джисона. Однако это прозвучало настолько приглушенно, что Минхо не решается переспросить, боясь разрушить установившуюся доверительную атмосферу. Мягкий комочек счастья в его руках будто чувствует себя в безопасности, потому что он слегка шевелится и больше не трясется, а вытягивает длинный язычок и мажет по ладони слизеринца. Минхо улыбается и чешет клубкопуха так аккуратно, как только может. — Кажется, ты ему понравился, — усмехается Джисон, и Минхо видит в его глазах настоящие звезды, когда гриффиндорец наклоняется к нему. Его губы растянуты в небольшой улыбке-сердечке, на щечках еле заметен румянец. Сердце Минхо пропускает удар. Они так близко, что он может почувствовать его дыхание. — М-мне пора идти. Наверное, урок уже кончился, — Минхо резко вскакивает на ноги, пытаясь прогнать наваждение, и Джисон встает за ним следом. Слизеринец в последний раз любуется клубкопухом и протягивает его Джисону. — Он очень милый, но тебе все же лучше вернуть его обратно. Джисон принимает создание на руки и запихивает во внутренний карман мантии. По нему видно, что он пытается придумать что угодно, чтобы задержать старшего рядом с собой хотя бы еще на немного. — Я не хочу его возвращать. Я буду заботиться о нем, хен! Я очень ответственный, когда дело касается тех, кого я люблю. — Тогда тебе стоит дать ему имя. Джисон хлопает глазами и пищит про себя, когда видит румянец на щеках старшего. — Я хотел назвать его Лино. Знаешь, ему бы подошло что-то такое мягкое, как он сам. — Хорошая идея. А сейчас мне и правда пора, — Минхо скомкано улыбается и проходит мимо Джисона, оставляя парня позади. — Пока, цветочный мальчик, — доносится до него вполне громко, и Минхо прибавляет шагу из-за смущения. Черт, почему каждая встреча с младшим приводит его в такое нарушение психологического баланса? Слизеринец чувствует себя так неловко, пока идет с опушки леса обратно к своим одногруппникам, потому что все, что он видит перед своими глазами, – это радостное лицо гриффиндорца. Минхо поспешно возвращается в свою комнату, не обращая никакого внимания на своего соседа Юнги, зовущего его по имени, и бросается под одеяло. «Черт, черт, черт», — крутится у него в голове. Почему его сердце так быстро бьется из-за какого-то жалкого гриффиндорца, да еще и младше него? Разве их факультеты не должны враждовать? Почему он не чувствует к нему никакой злости или неприязни и может думать лишь о его розовых губах и искрящихся глазах? «Глупый, глупый, глупый я, как же это тупо». А на смену этим чувствам неизбежно приходит страх. Минхо запихивает его себе в глотку, проглатывая раз за разом. Он сильный. Проходит несколько дней, прежде чем Минхо снова видит Джисона в коридоре на третьем этаже. Тот активно машет ему, тоже заметив старшего, но Минхо лишь скованно поднимает руку в знак приветствия и смывается, пока Джисон не успел подойти поближе. Теперь все их взаимодействия ограничиваются внезапной встречей глазами через столы факультетов в большом зале, скромными улыбками Минхо и теплым взглядом Джисона всегда, когда они находятся ближе, чем в пяти метрах. Несмотря на все свое желание свести общение к минимуму, Минхо не может не восхищаться Джисоном, постоянно вспоминая его при виде подаренной им орхидеи, не может отвести от него взгляд на тренировке по квидиччу, где он носится по полю вместе с друзьями, с которыми пришел поддержать свою команду, и не может не вздрагивать каждый раз, когда Джисон мягко касается его талии, если ему нужно обойти Минхо по пути в кафетерий или на улицу. Он не настаивает на разговорах, и Минхо за это благодарен. Однажды Минхо видит на своей кровати небольшую коробочку, не понимая, что это и откуда оно взялось. Тогда Юнги говорит ему, что какой-то гриффиндорец слезно умолял его передать эту вещь и уверял, что заклятий на нее не наложил. — Я проверил, все чисто, — бормочет Юнги, стараясь казаться безразличным, но на самом деле обладая самым заботливым и волнующимся сердцем. Наверное, поэтому они с Минхо так хорошо сошлись характерами. Когда Минхо открывает крышку, прямо на его руку выпрыгивает тот самый фиолетовый клубкопух, которого показывал Джисон на поляне перед запретным лесом. Внутри коробки слизеринец находит записку: «я знаю, что ты меня избегаешь, но Лино очень хотел к тебе. позаботься о нем, пожалуйста. цветочному мальчику». Минхо покрывается румянцем и стонет от этого прозвища и участившегося сердцебиения. Всего двумя словами Джисон может заставить серьезного слизеринца потерять лицо. Минхо смотрит на фиолетовое чудо и читает: «Р.S. он любит есть козявки», как раз в тот момент, когда Лино засовывает необычайно длинный язык в его ноздрю.˙·٠•●●•٠·˙
И сейчас они... Здесь. На вечеринке в гостиной Когтеврана среди кучи незнакомцев, где их обоих не должно быть. Иногда судьба творит сумасшедшие вещи. — П-привет, — выдыхает Минхо и разглядывает Джисона как в первый раз. Что-то внутри у него переворачивается, когда он видит Джисона не в мантии гриффиндорца, а в обычной одежде. Оголенные руки хорошо подсвечиваются голубым неоном, и Минхо залипает на четко очерченные мышцы его бицепсов, которые хочется сжать и пощупать. От Джисона исходят волны тепла и уверенности, и они заставляют слизеринца ощутить жар, прильнувший к его груди. — Рад видеть тебя здесь. Не убегающего от меня, как обычно, — усмехается Джисон и делает шаг навстречу Минхо, но тот отступает назад, пока не упирается поясницей в стоящий рядом стол. — Я не... Я не убегал. Просто занят был, — Минхо старается сделать свой голос твердым и уверенным, но бегающие глаза выдают его с потрохами. Особенно когда Джисон буквально заключает Минхо в клетку, упираясь обеими руками в стол позади него и слегка наклоняясь. — Брось, хен, — хмыкает Джисон и позволяет ухмылке растечься по его красивому лицу. — Ты потрясающе выглядишь, — шепчет он Минхо на ухо, заставляя того прикладывать все силы, чтобы не запаниковать от такой близости. — Ты тоже ничего, — Минхо пытается перевести все в шутку и чувствует легкий запах одеколона. Джисон сужает глаза, смотрит прямо, хитро. — Ты специально надел цвет моего факультета? «Что?», — думает Минхо и округляет глаза. А ведь действительно, он одет в алую рубашку, прекрасно сочетающуюся с гербом Гриффиндора. Он даже не задумывался о том, что делал, когда выудил из своего гардероба именно этот элемент одежды. Затем он концентрируется на Джисоне рядом с ним и выдыхает: — А сам-то? Ты что, не знал, что изумрудный – это цвет Слизерина? Джисон усмехается, окидывая взглядом свою изумрудную майку и вновь возвращая внимание Минхо. Такой красивый. Джисон вдруг приближается запредельно близко и поднимает опущенную голову Минхо за подбородок. — Не хочешь потанцевать? — Я не очень хорош... — Пойдем, хен. Джисон не оставляет времени на возмущения и отговорки и тянет Минхо в синий центр, к танцующим телам, прямо под невероятное космическое небо. Басы музыки здесь раздаются куда громче, чем на периферии, и Минхо не может устоять перед парнем, что начинает покачивать своим телом под ритм песни. Минхо соврал, когда сказал Джисону, что не умеет танцевать. Жалкая попытка сохранить дистанцию между ними. И Джисон понимает это, когда старший расслабляется и движется так плавно, как сам Джисон никогда не умел. Музыка словно проходит сквозь него и ведет его тело, заставляя кровь Джисона воспламеняться от вида крепких бедер и сильной шеи, что покрылась легкой испариной. Джисон старается не отставать и втягивает Минхо в своеобразное соревнование, где никто не хочет уступать. Минхо упивается взглядом, которым Джисон смотрит на него, и разворачивается к нему спиной, прислоняясь к крепкой груди в необъяснимом порыве. Потом он всегда сможет списать это на влияние жара, тесноты и тяжелой атмосферы. Минхо вздрагивает, когда Джисон кладет свои ладони на его талию и обжигает кожу сквозь шелковую ткань рубашки, покачиваясь с ним в едином ритме. — А говорил, что не умеешь, — хрипит Джисон на ухо совсем как-то задушенно. Его ладони все еще на чужой талии, не двигаются с нее ни выше, ни ниже. — Заткнись и танцуй, — отвечает Минхо и показывает Джисону, на что способен. Он отстраняется и, развернувшись лицом к Джисону, делает волну телом, затем проводит руками по открытой шее и смотрит томно, просто чтобы увидеть реакцию. Он усмехается, когда замечает приоткрывшийся рот Джисона и полное обожание в его глазах. Он думает, что победил. Ему хочется думать, что наконец-то он оставил Джисона абсолютно безоружным, а не наоборот, как всегда происходило. Но эта мысль быстро покидает его голову, когда Джисон подается вперед и возвращает свои руки на талию, притягивает старшего ближе и продолжает танцевать с ним лицом к лицу так самозабвенно, что у Минхо перехватывает дыхание. Их совместные слитные движения прокладывают путь прямо к его сердцу. Ведь ничего не случится, если он поддастся необъятному желанию и поцелует Джисона? Он так хочет. И это ни к чему не обязывает. Он чувствует себя так свободно. Минхо кладет руки на чужие плечи и смотрит завороженно, получая такой же взгляд в ответ. Они наклоняются ближе друг к другу. Минхо обвивает шею Джисона, а Джисон – его талию. Их лица все ближе и ближе, и Минхо закрывает глаза, предвкушая чужие губы. Бах! — Что здесь происходит?! — слышится громкий крик, кажется, какого-то старосты или профессора, а за ним следует: «Врассыпную!». Волшебное голубое сияние комнаты вдруг утопает во вспышке яркого белого света, и Минхо ничего не успевает понять, как Джисон хватает его за руку и тянет за собой. Вокруг абсолютная неразбериха: безумная толпа вопит и кричит, убегает, грозясь затоптать, так что Минхо сильнее цепляется за ладонь Джисона, прикладывая все свои силы, чтобы держаться за него и ни за что не отпустить. Запах горелого ударяет в нос, уши закладывает, но Минхо концентрируется лишь на ощущении чужой руки. В числе многих других они выбегают из душной комнаты в коридор, прокладывая себе путь так, чтобы избежать того, кто испортил им вечеринку своим внезапным появлением. Минхо слышит, как кто-то вопит: «Стоять всем!», разносятся крики, но Джисон лишь прибавляет шагу, и слизеринец пытается не отставать. Они выбегают в длинные пустынные коридоры, и Минхо кажется, что его громкое сердцебиение отскакивает от стен в этой тишине. Парни сворачивают в какое-то неизвестное им ответвление коридора, оставляя гремящую суматоху позади, и ныряют в углубление в стене, сверху увенчанное аркой, сразу за доспехами рыцаря. Джисон прижимает Минхо к себе в попытке успокоить их обоих, пока они дышат тяжело и часто. Минхо отстраняется от Джисона, чтобы посмотреть на него, и только сейчас замечает, что все это время по воздуху за ними летела серебряная нить. Она словно незаметно вела за собой, указывала им дорогу, а сейчас рассыпалась прямо над их головами драгоценными блестками. Они отражаются в глазах Джисона и оседают на его ресницах, заставляя Минхо ахнуть от красоты. — Что... Что случилось? — еле выговаривает Минхо, все еще не восстановивший дыхание после бега. — Нас кто-то сдал! Вот ведь, говорил я Сынмину не проводить засранца Чанеля! — возмущается Джисон и притягивает Минхо ближе, пока тот не утыкается лицом в его грудь. — Ты в порядке? Минхо утвердительно кивает и приводит мысли в порядок. Он все еще трясется. Джисон мягко гладит его по спине и спустя какое-то время вновь подает голос: — Как думаешь, много наших поймали? — Мне кажется, это было просто, чтобы нас напугать. Иначе они бы не дали убежать так легко, — отвечает Минхо, когда Джисон отпускает его и они снова находятся лицом к лицу. — В любом случае... На чем мы остановились? Гриффиндорец наклоняется к Минхо с намерением поцеловать. Воображаемая шкала тревоги подскакивает до критического значения, лопаясь и трескаясь, и Минхо отскакивает как ошпаренный. Его глаза расширены, а рот приоткрыт. Джисон непонимающе смотрит перед собой и моргает. Его лицо растягивается в сожалении, и он произносит: — Я сделал что-то не так? Минхо прижимается спиной к другой стороне арки и загнанно смотрит на стремительно грустнеющего парня. Его сердце сжимается то ли от тоски, то ли от страха перед неизвестным. Сейчас, когда вокруг нет ни спасительной толпы, ни громкой музыки и головокружительности момента, на которую можно было бы списать его слабость, Минхо просто боится. Что, если Джисон просто играет с ним? Слизеринец и так уже влюблен, и если окажется, что младший решил просто над ним подшутить, ему будет очень больно. Да и какой смысл в этом всем, даже если Джисон искренен. Минхо должен сосредоточиться на ЖАБА, должен думать о будущей карьере, которую ему так усиленно навязывает семья, по-другому нельзя. Он выпускается в этом году, он может потерять все из-за своего неправильного выбора, а у Джисона впереди нет никаких ограничений. По крайней мере, Минхо о них не знает. Весь тот страх, отступивший на несколько сладких мгновений единения с толпой и действия чар, вся та тревога, поселившаяся в его сердце и так старательно им подавляемая и игнорируемая, будто выплескиваются на него с тройной силой. Они топят, душат, связывают по рукам и ногам, стискивают горло. На глаза наворачиваются слезы. Минхо так многое страшно. Джисон, кажется, видит старшего насквозь, потому что медленно подходит ближе и тихо произносит: — Ты боишься? Два слова, заставившие Минхо вздрогнуть и опустить голову. Он старается успокоиться и вести себя так же отстраненно, как он делает это всегда, когда спрашивают о его чувствах, но он не может – Джисон кладет ладонь на его щеку и заставляет посмотреть на себя. — Да. Обсмеют. Выставят дураком. Обесценят. Нагрубят. Всю жизнь он жил в этом страхе, скрываясь за маской того, кому все равно. Чье сердце не разбивали и не разобьют, ведь его и вовсе нет. Мир вонзается осколками в его ладони, пока он пытается собрать разбившуюся надежду. Тихое «да», что выпаливают торопливо и с придыханием, кажется самым громким звуком в этом мире. Так странно, думает Минхо, признаваться в этом кому-то, кроме себя. Он так привык закапывать все глубоко внутри, убегая при любой попытке разговора на эту тему и стараясь выглядеть безразличным, что вот так выпаливать свои чувства кажется ему невероятно интимным и страшным. — Я тоже боюсь. Но ведь смелость – это не отсутствие страха. Это способность принять его. Так мне сказала Распределяющая шляпа, — Джисон переплетает пальцы свободной руки, которой он не держит лицо старшего, с пальцами Минхо. — Позволь мне помочь тебе, хен. Ты не должен быть сильным всегда. Их губы наконец встречаются, и Минхо шумно выдыхает через нос. Джисон ужасно горячий и вкусный, и он держит его так трепетно и нежно, что Минхо сдается. Он позволяет младшему залезть к себе в сердце и поселиться там, вытесняя слишком задержавшийся страх. В объятиях Джисона и с его губами на своих он не боится ничего. Потому что ничего другого не существует. Джисон углубляет поцелуй, активно скользя губами и оставляя поцелуи-чмоки. Он засасывает нижнюю губу в свой рот, прикусывает, оттягивает и отпускает, переключая серию поцелуев на верхнюю. Минхо стонет, снова обвивая шею гриффиндорца, и отвечает с таким рвением, что Джисон ухмыляется в губы напротив. Вдруг Минхо отталкивает Джисона и, пока тот выглядит абсолютно сбитым с толку, срывает с него кепку, бросая ее куда-то под ноги. Он зарывается пятерней в отросшие русые волосы, снова впиваясь в сладкие губы. Теперь ведет он, сильно сжимает пряди на затылке и прижимает чужое лицо так близко, как только может. Громкие звуки поцелуев оглушительны в пустом коридоре, но им все равно, пока Джисон пытается высосать весь страх и неуверенность из слизеринца. Когда Минхо стонет, Джисон проталкивает в его рот свой язык, и они оба выдыхают, стоит их языкам коснуться друг друга. — Ближе, — шепчет Минхо между поцелуями, и Джисон подхватывает его под бедра, вжимая в стену. Минхо сразу же охватывает ногами чужую тонкую талию и откидывает голову, слегка ударяясь о камень, когда Джисон опускается поцелуями на его шею. — Я с тобой, я рядом с тобой, — ласково произносит Хан. Минхо жмурится, отрывает голову Джисона от своей шеи за волосы и вновь льнет к его рту, закатывая глаза под закрытыми веками и плавясь от ощущений. — Не уходи, — просит Минхо, когда Джисон чуть отстраняется, и крепче обхватывает его руками и ногами. — Ни за что, мой цветочный мальчик, — шепчет младший, отныне забывая про всякое уважительное обращение. Он сильнее вжимает слизеринца в холодный камень стен и проникает одной рукой под алую рубашку, трепетно прикасаясь ладонью к оголенной спине. Минхо стонет в рот Джисона и слегка выгибается, как бы призывая его не останавливаться. Джисон медленно поглаживает кожу спины и переходит на мягкий живот, а затем поднимается выше к грудной клетке. Минхо от подобного урчит, как самый настоящий кот, и отрывается от чужого рта. Джисон сразу же возвращается поцелуями на шею, теперь уже двумя руками оглаживая нежную кожу. Удивительно, как широкие ладони могут оставлять ожоги, так хорошо чувствующиеся, но не заметные глазу. Джисон отрывает Минхо от стены, отчего он усиливает хватку на младшем, чтобы не упасть. Аккуратно придерживая слизеринца за бедра, Хан доходит до ближайшей двери в кабинет, кажется, трансфигурации и благодарит Мерлина за то, что та оказывается не заперта. Парни вваливаются в пустое темное помещение, прикрывая за собой дверь, и, хотя они и пытаются не наводить много шума, им удается это крайне скверно. Джисон валит Минхо на широкую парту с глухим стуком, но боли тот не чувствует. Горячая волна возбуждения вместо привычного холодного прилива страха разливается по всему телу, собирается внизу живота и лижет даже Джисона. Потому что тело Минхо горит. Под стать рубашке горят лицо, уши и шея, усеянная любовными укусами, а глаза искрятся самым настоящим пожаром. Джисон ухмыляется и подкидывает в огонь дров, когда проводит руками по всему телу под собой, и слегка отстраняется. В кабинете темно и пахнет каким-то зельем. Минхо протягивает руки к отстранившемуся парню, однако тот взмахивает двумя пальцами в быстром жесте, не произнося ни слова, и внезапно вокруг них появляются маленькие желтые светлячки, зависая в воздухе и освещая комнату. Минхо выдыхает от красоты блестящих искр в мягком мерцании прямо рядом с ними и удивленно смотрит на Джисона. — Хочу тебя видеть, — выпаливает Джисон и наклоняется ниже, целуя Минхо в челюсть и местечко под ней. — И попрактиковаться в невербальных заклинаниях, похоже, — смеется Минхо, искорки переливаются в его голосе. И как у этого парня получается все делать так непринужденно и разряжать атмосферу одним своим присутствием? Однако приятное тягучее напряжение возвращается, стоит только Джисону накрыть губами ключицы, что так призывно выглядывали из-под свободного воротника рубашки. Он втягивает нежную кожу и слегка прикусывает зубами, стараясь не оставлять следов, а затем принимается длинными пальцами расстегивать оставшиеся застегнутыми пуговицы. Минхо ахает, когда Джисон полностью справляется с задачей и распахивает полы рубашки в стороны. Обжигающие поцелуи-укусы обрушиваются на грудь, ребра и межгрудную ложбинку, а руки беспрестанно сжимают бока. Минхо становится дурно, и он откидывает голову на парту с глухим стоном, цепляясь за безрукавку на Джисоне. — Минхо, ты потрясающий, — шепчет Джисон, слегка приподнимая Минхо и стягивая с него рубашку окончательно, при этом ловко целуя его в оголившееся плечо. — И потрясающе сильный. Я знаю, как тяжело бывает тащить это все на себе в одиночку, и восхищаюсь тобой. — Сонни... — Минхо, у которого свело низ живота от поцелуя прямо над линией джинсов, пытается Джисона прервать, но попытка остается безуспешной (как и попытка держаться от младшего подальше): — Нет, послушай! Может, тебе и кажется, что страх берет над тобой верх, но это не так. Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу решимость в твоих глазах, на самом их дне. Ты сильный, тебе лишь только нужно вынырнуть на поверхность и начать дышать. Искры в воздухе отражаются в глазах Джисона, и Минхо не может ему не верить. При одном взгляде на него то безумно штормящее море внутри него утихает, оставляет после себя умиротворяющий штиль. Это ли не знак? Минхо хочет ему верить, хочет его, целиком и полностью. Себе. Минхо хочется так много. — Тогда помоги мне всплыть. Джисон радостно улыбается и целует податливые губы. Минхо всхлипывает, и для Джисона это служит спусковым крючком. Медленно спускаясь рукой к ширинке джинсов старшего, он вжикает молнией и вынимает пуговицу из петлицы. Он с настороженностью смотрит на Минхо, пытаясь уловить признаки дискомфорта, но ничего не замечает, поэтому берется обеими руками за край штанов и приспускает их вместе с боксерами. Краска бросается в лицо Минхо, попадая красными брызгами даже на ушки, и он отворачивается не в силах взглянуть вниз. Однако несколько мгновений ничего не происходит, и это все же заставляет его вернуться в исходное положение, чтобы понять в чем дело. — Ты прекрасен, — еле выдавливает Джисон. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что он видит, и прийти в себя. Красивое подтянутое тело, что распласталось на деревянной парте, подсвечивается летающими в воздухе светлячками. Каждый изгиб, каждый плавный переход привлекает внимание, впалый животик с аккуратным пупком заставляет желать покрыть его сотней поцелуев. Член уже стоит, на головке собралась капля предэякулята, норовя сорваться вниз. И самая вишенка на торте - смущенное, но сладкое лицо с покрасневшими щечками и стеклянными глазами. Джисону хочется облизать его с головы до пят, но конечности будто сковало от такого невероятного зрелища, доступного только ему одному. — Джисонни... Это так неловко, — одними губами произносит Минхо и прячет лицо в ладонях. Джисон тут же хватается за его руки своими и целует запястье в успокаивающей манере. — Просто позволь мне... Немножко понаслаждаться, — Джисон отпускает чужие руки и проводит широкими горячими ладонями от груди до самого паха. На молочной коже остаются красные дорожки от силы нажатия, и по ним душа Хана находит путь к душе Минхо. Он наконец кладет одну руку на колом стоящий член под судорожный выдох сверху. Минхо все же смотрит вниз, туда, где красивые длинные пальцы оборачиваются вокруг его длины, и мелко-мелко дрожит. Джисон наклоняется ниже, ровняясь лицом с головкой, но, прежде чем лизнуть, поднимает глаза и спрашивает: — Можно? Минхо считает удары собственного сердца. Один, два, три. — Можно. Оно замирает на трех. Ровно в тот момент, когда язык ложится на уретру и слегка толкается в нее. Смакует призрачный солоноватый вкус. Дразнит и ласкает. Минхо высоко выстанывает и откидывает голову обратно на парту, слегка ударяясь о твердую поверхность. Джисон обводит языком розовую головку и дует на нее, отчего волна мурашек пробегается по коже старшего. Затем он опускает голову ниже, все так же продолжая работать языком, и Минхо кажется, что еще чуть-чуть и его поразит разряд молнии. Пальцы на ногах поджимаются, потому что Джисон вынимает член изо рта и, посмотрев на зардевшееся лицо Минхо, проводит плоским языком по всей длине. Он и сам прикрывает глаза, наслаждаясь вкусом и такой желанной близостью. Он выпивает сладкие стоны Минхо один за другим, которые он не может сдержать, обводит языком каждую венку и мажет по яичкам. Минхо держится за его плечи, раскрыв рот в немом крике. — Джисон, Джисон! Я... Джисон словно и не слышит. Отстраняется с ниточкой слюны, целует в самое основание, дотрагиваясь губами до лобка, и вновь берет в рот. Он слишком сосредоточен на методичном посасывании, на ощущении чужого возбуждения в своем рту. Минхо же стонет от этого влажного жара. Джисон в очередной раз насаживается ртом на член и старательно втягивает щеки. Минхо ведет. Ведет от громких пошлых причмокиваний, от слюны, стекающей по его члену до самых яичек. Ему становится дурно от летающих в воздухе светлячков, потому что вместо них за закрытыми глазами он видит самые настоящие звезды. Когда Джисон добавляет к своему рту еще и руку, надрачивая там, где не дотягивается, Минхо не выдерживает, чувствуя, что сейчас просто взорвется: — Джисон, подожди, секунду, пожалуйста... — и давит руками на плечи, со слезами удовольствия на глазах прося дать ему хотя бы небольшую передышку, потому что горячий узел внизу живота вот-вот готов развязаться. Гриффиндорец на удивление послушно отодвигается и дышит чуть ли не так же загнанно, как и слизеринец под ним. Он утыкается носом в его шею, слушая, как Минхо пытается перевести дыхание, крепко зажмурившись. — Вкусный, сладкий, милый, — Джисон лепечет вереницу бессвязных похвал в место соединения плеча и шеи. Слова проникают под кожу, там, где горячие влажные губы оставляют ожоги от прикосновений. Он ощущает чужие руки, охватывающие его широкую спину. Они лежат, обнявшись, пока дыхание Минхо не выравнивается до относительно стабильного, пока он мало-мальски не приходит в себя и вновь может чувствовать что-то помимо невыносимо сладкого напряжения. — Как ты себя чувствуешь? — интересуется Джисон, поднявшись и полностью выпрямившись. Его глаза сияют в слабом освещении. — Словно парю, — отвечает Минхо и также приподнимается, усаживаясь на край парты, поближе к Джисону. Его глаза падают вниз, и он натыкается взглядом на очевидное возбуждение Джисона. Джисон же ничего не говорит, только поглаживая бедра старшего, но тот понимает все без слов. Он цепляет изумрудную безрукавку за подол и тянет вверх, а младший послушно помогает ее снять. Минхо гулко выдыхает, оглядывая плотные мышцы груди и ярко выраженные бицепсы, а затем громко сглатывает. — Вау, — срывается с его губ одновременно со смешком со стороны Джисона. Он притягивает его к себе за шлевки джинсов, заставляя встать меж своих разведенных ног, и тянется руками к чужим. Минхо упоенно сжимает в ладонях твердые бицепсы, ведет вверх, ощупывая широкие плечи, и спускается на грудь. Медовая кожа играет бликами под его пальцами, проминается в сладкой притягивающей взгляд манере, и Минхо не может не прижаться открытым ртом к коже чуть выше сердца. Он слегка полизывает, засасывает, играет языком, а затем, отстранившись и увидев стремительно краснеющий засос, целует. Пальцы Джисона на чужих бедрах сжимаются сильнее, когда Минхо прикладывается ко второй половинке груди, вновь любяще оставляя на ней легкий укус. Джисон задушенно стонет и перемещает руки с бедер Минхо на его талию, сжимая. Из-за того, что тот стоит, а Минхо сидит на парте, последний смотрит на него слегка снизу вверх, задрав голову и положив подбородок на голую грудь. Внутренности сводит от его чистого и пронзительного взгляда. Однако совсем скоро желудок скручивает не от невинных глаз, а от ощущений языка на своих сосках. Минхо удивительно нежно, но в то же время настойчиво лижет правую горошину, заточает в плен своих алых губ. Чувствительность волной разливается по всему телу, начинаясь с той точки, где Минхо активно водит языком по кругу, оттягивает губами и широко мажет. Наигравшись, он переходит на второй сосок, а Джисону ничего не остается, кроме как попытаться хоть немного заземлиться, запустив руку в волосы слизеринца, и откинуть свою голову чуть назад, выставляя напоказ кадык в форме сердца. Спустя пару минут настойчивых ласк возбуждение настолько сильно вжимается в ширинку джинсов, что становится больно. Поэтому Джисон тянет руки вниз и звенит пряжкой ремня. Глаза Минхо округляются, пока он наблюдает за тем, как Джисон вынимает ремень из петелек и бросает его на пол. Затем он быстро расправляется с молнией и высвобождает ноющий орган. Минхо почти шокированно пялится на чужие размеры и растерянно хлопает глазами. Джисон улавливает в них промелькнувшее беспокойство и на секунду пугается сам. — Все в порядке? Минхо отвечает не сразу, все еще будучи завороженным налившейся кровью головкой и увитым венами стволом. Казалось бы, все то же самое, что и у него самого, но один только вид этого члена заставляет Минхо внутренне поджаться. — Я... Я не знаю, что делать, — шепчет он. На глазах почти наворачиваются слезы от тихого признания, но Джисон лишь поднимает его голову и ласково целует в самые губы. — Ничего, я покажу, — отвечают ласково. — Ты слишком милый для моего бедного сердца, — выдыхает Джисон и берет руку Минхо в свою, чтобы положить сверху на свою длину. Минхо ахает от ощущения гладкой кожи под своими пальцами. Джисон охватывает его рукой свой член и начинает водить ею вверх и вниз, неторопливо и осторожно. Минхо смущается, рдеет щечками и чувствует влагу естественной смазки. Они с Джисоном размазывают ее по всему стволу, чтобы двигаться было легче, и Джисон тяжело выдыхает. Кажется, Минхо приободрил этот тихий выдох, потому что он начинает действовать увереннее, перебирая пальцами и надавливая сильнее, со вкусом. Совсем скоро Джисон начинает задыхаться и убирает свою руку, предоставляя старшему полную свободу действий. Маленькие пальчики Минхо не совсем умело, но вполне распаляюще движутся по всей длине. Он проводит большим пальцем по уретре и надавливает, выбивая из Джисона тихое: «Блять». Минхо смотрит на него и видит легкую испарину на лбу, а еще полный космос в глазах. Он тянется вверх и вовлекает его в тягучий поцелуй, не останавливая движений своей руки. Вдруг он чувствует пальцы и на своем члене и понимает, что Джисон воспользовался моментом и притянул его к себе, выбирая быстрый темп движений. Оба парня дрочат друг другу, быстро разгоняясь до крышесносных ощущений. Они стонут в губы друг друга, но уже не целуются, а просто тяжело дышат, пытаясь не захлебнуться одним воздухом. Минхо зажмуривается, пошлые, абсолютно грязные звуки наполняют комнату и заодно его голову, и он стонет, прижимаясь грудью к чужой груди. Ему кажется, что они не могут быть еще ближе, но это ровно до того момента, пока Джисон не берет оба члена в руку и не ведет ею вверх, собирая их смазку и превращая ее в месиво их совместного удовольствия. Джисон впутывает пальцы в фиолетовые волосы и тянет на себя. Желтые светлячки сталкиваются друг с другом в воздухе, а они – телами, что извиваются навстречу. Два члена в одной сильной хватке Джисона подрагивают, трутся и нагреваются до невозможных температур. Столкнувшись лбами, они смотрят друг другу в глаза, которые Минхо еле-еле держит открытыми. Он видит в чужих карих омутах собственное размытое отражение и дергается, когда Джисон особенно сильно проходится рукой вверх. Слизеринец стонет, слезы брызгают из уголков глаз. Он в последний раз произносит громкое: «Джисонни!», закусывает нижнюю губу и кончает, создавая между их голыми телами полный беспорядок. Хану хватает еще нескольких резких движений, чтобы упереться лицом в сгиб шеи Минхо и тоже излиться. Минхо хватается за него как за спасательный круг и вжимает в себя. Так вот как оно ощущается, это выныривание на поверхность. Минхо чувствует, как с каждой секундой, проведенной в тесных объятиях Джисона, становится легче дышать. Как будто воздух возращается в наполненные водой легкие и снова позволяет сделать глубокий вдох. Голая кожа обоих покрыта тонкой пленкой пота, рука Джисона, его живот, как и Минхо, испачканы смешавшейся спермой, но Минхо все равно. Он никогда еще не был настолько чистым и свободным, как в данный момент, когда в его руках находится целая вселенная. — Минхо, я теб... — начинает Джисон, но договорить не удается из-за впившегося в его губы поцелуя. — Я тоже. Легкость на душе Минхо остается с ним на протяжении всего того времени, пока Джисон очищает их тела и парту, произнося одно лишь «Экскуро», и надевает на них одежду. Минхо все еще парит, пока они, оглядываясь и держась за руки, выбегают из кабинета и несутся по пустым лестничным пролетам ко входу в подземелье. Минхо думает, что крылья на его спине распустились, когда они стоят возле входа в гостиную Слизерина, а руки Джисона обнимают за лицо, обхватывая щечки и зарываясь пальцами в волосы. — Мне кажется, нам было суждено встретиться в том коридоре. Мне было суждено влюбиться в твои мягкие фиолетовые волосы и цветочную душу, — шепчет Джисон. Правдивость своих слов он подтверждает горячими прикосновениями опухших губ к нежной коже под глазами, к сладким яблочкам щек и лбу. — Тебе нужно идти, уже поздно, — говорит Минхо, но, в противовес собственным словам, накрывает чужие руки у себя на лице своими, впиваясь в них сильнее и прижимаясь лбом ко лбу Джисона. — Я не могу и не хочу. Я просто не могу уйти от моего цветочного мальчика. — Я тоже не хочу, — Минхо слегка поворачивает голову и целует правую ладонь Джисона. Прикрывает глаза. Ему думается, что все это просто сон, потому что только там он чувствовал себя так хорошо. — Но тебе и правда стоит вернуться к себе, если ты не хочешь схлопотать наказание. — Обещай мне, что мы увидимся завтра, — даже как-то боязливо молвит Джисон и слегка отстраняется. — Обещаю. Джисон улыбается и в последний раз оставляет на его губах поцелуй, скрепляя это обещание. Вкладывая в душу Минхо смысл жить дальше и бороться за то, что он так любит. — Минхо! — слышит слизеринец, когда он уже развернулся, а сам Джисон отошел на значительное расстояние. Они смотрят друг на друга, не замечая разделяющих их метров. — Ты дышишь? Минхо улыбается, и мир принимается вращаться быстрее. — Дышу.˙·٠•●●•٠·˙
Несмотря на опасения Джисона о том, что Минхо вновь начнет его избегать, этого не происходит ни на следующий день, ни днем после. Минхо больше не повторит своих ошибок. Не тогда, когда он наконец понял, что именно ему было так необходимо, чтобы толстые цепи ледяного страха превратились в железную крошку, а сам он смог дышать. На его душе наконец расцвели благоухающие цветы.˙·٠•●●•٠·˙
Осенний погожий день накрыл величественный замок. Яркие солнечные лучи лижут землю и кожу, словно прощаются, вот-вот готовые уступить место редким зимним проблескам тепла. Воздух свежий, и в открытые настежь окна залетают успевшие пожелтеть опавшие листья. Джисон улыбается, подставляя счастливое, по-детски счастливое лицо подувшему ветру и ласковому солнышку. Он прокручивает в голове все те сладкие моменты прошедшего лета, проведенного вместе и рядом с Минхо, пока их сердца бились в унисон. Его искренние, лишенные всякого страха глаза будут сопровождать его, Джисон уверен, на протяжении всего оставшегося года обучения в Хогвартсе. Гриффиндорец только что вернулся из совятни, а сейчас уютно устроился на подоконнике одной из высоких башен в тихом уединенном месте. В его руке лежит свежее письмо, пахнущее самыми сладкими цветами, которые он только встречал. В нем синими чернилами по белому пергаменту старательным почерком выведено: «мой Джисони. знаю, я не говорил тебе этого, но когда нас чуть было не поймали на той вечеринке, ты схватил меня за руку и вывел из толпы. я до сих пор помню. огромное спасибо за это. один без тебя я бы не справился. и в этот раз, когда я отправлял родителям письмо о своем решении продолжать изучать травологию, все получилось. может, из-за того, что в тот момент ты снова держал мою руку? я очень благодарен тебе. за все. Сонни, ты как самое теплое одеяло, укрываешь мое сердце от страха и помогаешь дышать. скорее заканчивай учебу, дорогой. я пишу тебе из нашего нового дома, который я нам присмотрел. Лино уже облюбовал один уголок и не хочет оттуда вылезать. он мне всегда напоминает тебя. а тебе – меня. забавно, не находишь? очень жду нашей встречи на каникулах. пиши мне почаще. всегда твой, цветочный мальчик». Джисон снова улыбается. Его сердце сжимается от любви при одной лишь мысли о Минхо. Кто бы только мог подумать, что студент самого бесстрашного факультета научит его, мальчишку с большим, но хрупким сердцем, каково это – жить без страха. Без страха к миру, к людям, к себе.