Касание призрачной бабочки

Ночь. Луна скрыта в объятиях шелковистых туч, и мир погружён в уютную мглу. В такие ночи блуждающие огоньки всегда выводят даже самого невезучего путника к людям, избегая болот. Се Лянь один, вдалеке ото всяких болот. Его окружают искусно расшитые золотом алые и багровые шелка, высокие каменные своды, под которым располагается мебель из тёмного дерева, и тишина. Всё это тонет во мраке — кто-то решил сыграть злую шутку и потушил разом все свечи. Проснувшись и не увидя ничего, дальше собственного носа, почувствовав лишь холодную пустоту на кровати, там, где ещё несколько часов мирно посапывал Сань Лан, Принц не смог более уснуть. Случись такое в другом месте, Се Лянь непременно бы начал беспокоиться. Но он находится в Доме Блаженства, и ночные блуждания вызывают лишь лёгкую улыбку: нежное серебристое мерцание полупрозрачных бабочек во мраке Дома Блаженства окружает со всех сторон. Белый свет их крыльев — обманчивый свет. Лишь иллюзия, на деле не освещающая путь, не позволяющая увидеть что-то дальше собственного носа. Почти как блуждающие огоньки, и лишь одно, пожалуй, отличает их то тех проказников: призрачные бабочки не боятся небожителя, и Принц почти слышит их хрустальный смех, когда они садятся ему на плечи или спину, проскальзывают в спутанные волосы или садятся на самый кончик носа, перебирая на нём лапками, пока Принцу не станет щекотно и он не чихнёт, распугивая весь белоснежный рой, разлетающийся хрустальными искрами. Не проходит и минуты — а верные спутницы Собирателя цветов под кровавым дождём вновь собираются невесомым облаком Принца. Босыми ногами — Наследный принц по привычке своей, вставая с кровати, забыл обуться — Се Лянь ступает аккуратно по тёплым дощатым полам, легко вздрагивает, когда пальцев касаются ковры, то мягкие и шерстяные, из неведомых заморских стран, то жестковатые, приятные паласы, то сделанные будто из скользящих, едва уловимых тканей — ступая по ним, Принц невольно задерживает дыхание, как если бы теперь шёл по тончайшей водной глади, слегка холодящей свод стопы и норовящей вот-вот уйти из-под ног. Шорохи крыльев доносятся отовсюду, и, кажется, он уже окончательно заблудился в этих гигантских роскошных коридорах, теперь недоступных его взгляду — кто-то затушил все свечи, а духовных сил не хватало даже для простейшего заклинания. Да и что-то подсказывало Се Ляню, что не стоит: Сань Лан затеял эту полуночную игру в прятки не чтобы Принц так просто всё разрушил. В чернеющих силуэтах комнаты угадывается спальня. Кажется, он ненарочно сделал круг. — Сань Лан! Где ты? — вновь кричит в пустоту Принц, будто демон вот-вот бросит свою затею. Но тот упрям. Лишь где-то в особенно тёмном углу залы мелькает силуэт, и до слуха доносится невесомый звон украшений. Тут же стихает, поглощённый вязкой, как тёплая нуга, тишиной. Показалось? Но, за неимением иных подсказок, Се Лянь делает несколько торопливых шагов к тени, где ещё недавно глаза уловили мужскую фигуру. Щурится, тщетно пытаясь разглядеть в как нарочно сгустившейся темноте: но чем дольше он смотрит, тем более угол напоминает бездонную яму, пропасть, дыру, на другом конце которой — ничто. В этом ничто либо пустота, либо то, что так долго уже разыскивает в потьмах Се Лянь. Дыхание перехватывает. Сердце замирает в груди. Боится спугнуть своим частым стуком того, кто так умело скрывается в кружеве мглы, — Сань Лан, — едва шевелит губами. Рука тянется вперёд, — А!.. Белая мерцающая стена волной ударяет в лицо, заставляя отшатнуться; запинаясь о собственную ногу, Се Лянь жмурится, готовясь к падению. Мягко. Ноги вновь твёрдо ощущают под собой тёплые доски пола. Принц резко оборачивается: там лишь медленно рассыпающийся словно на мириады звёзд рой бабочек. Кажется, именно они, метнувшись вихрем, подхватили его. И всё же Се Ляня не отпускает ощущение, что чьи-то руки, сильные и горячие, подхватили в тот миг его. — Сань Лан! Но в ответ тишина — лишь бабочки, шелестя полупрозрачными крыльями в темноте, с какой-то трепетной нежностью кружат вокруг. Се Лянь не сразу замечает, что его спутниц стало больше. На плече, легко щекоча ключицы, сидело сразу несколько, одна устроилась на макушке среди спутанных волос, а те, что были смелее, теперь пробирались в свободные рукава нижнего ханьфу, и невесомые, прохладные прикосновения их крыльев к коже заставляли то и дело вздрагивать. И более бабочки не собирались пугаться: на все аккуратные — он никак не хотел ранить столь хрупких существ — попытки выгнать из-под одежд проказниц, последние лишь пробирались дальше, а те, что вылетали из рукавов, тут же пробирались под подолом. Их маленькие лапки щекотали предплечья и голени. Одна бабочка, забравшись под неплотно запахнутый ворот, с интересом ползала по широкой, чувствительной груди. Давно Хуа Чен не оглаживал её так нежно, давно не припадал к ней с сладкими, трепетными поцелуями, и теперь его призрачные бабочки столь невовремя будили воспоминания. Бабочка, остановившаяся было на голени, где-то под коленом, на мгновение вспорхнула. Се Лянь хотел было выдохнуть — но вдруг щекотливая прохлада коснулась внутренней стороны бедра. Теперь их было две. Принц чувствовал, как одна из них пытается пробиться под пояс, к пояснице — его слабому месту. Её трепетания под одеждой, касания крыльев к бедру, и наконец поддавшийся пояс, под которым таки проскользнуло её призрачное тельце… — Прекратите!.. — чувствуя, как горит лицо и сбивается дыхание, молит Се Лянь почти в отчаянии, и голос его вздрагивает. Край крыла едва не задевает сосок. — Что прекратить, гэгэ? Разве они обижают тебя? — низкий и мягкий, улыбающийся голос раздаётся со спины, и чужие пальцы скользят по спине, пробирая до приятной дрожи даже через одежды. Звон украшений отдаётся в ушах мелодией. Хуа Чен притягивает к себе Се Ляня, обвивая сильными руками талию и склоняясь к неприкрытой ничем шее. Его горячее дыхание обжигает кожу: — Давай я накажу их за тебя. — Ты… — говорить трудно. Дыхание сбивается, и от прикосновений становится слишком жарко; низ живота стягивает тугим узлом напряжения. И всё же Принц разворачивается, сталкиваясь с весёлым взглядом красного, яблоко в карамели, глаза. Сводя брови к переносице, показательно недовольно. Бабочки, забравшиеся под ханьфу, замирают. Хуа Чен терпеливо ожидает, чуть склонив невинно голову на бок, пока Се Лянь отдышится. Даже в такой мгле демон различает румянец на обыкновенно бледной, словно нефрит, коже, и лёгкую дымку возбуждения в мягких карих глазах. Мысли, роящиеся в голове праведного небожителя до ужаса неприличны, и, вспыхивая от этого с новой силой, тот резко тянет на себя, вниз, демона, выдыхая тому в губы: — Единственный, кого здесь следует наказать, это ты, Сань Лан. Что это за игры посреди ночи? — Я бесконечно виноват перед гэгэ, — Хуа Чен мягко касается губами уголка рта Се Ляня, кажется, совершенно не раскаиваясь, — Как могу я загладить свою вину? Вместо ответа Се Лянь толкает демона, и тот, не противясь, падает на незастеленную кровать. Комната по-прежнему объята мраком, едва-едва освещенном призрачными бабочками, но Наследный принц прекрасно ориентируется в спальне на ощупь. Он подходит к краю кровати, разглядывает в слабом отблеске золота и крыльев силуэт Хуа Чена, раскинувшегося на сбитых одеялах, прикусывая губу. Внутри всё сгорает от желания. Черты лица демона различить невозможно, и это придаёт уверенности: смущение отходит на второй план, и Се Лянь мягко усаживается на Хуа Чена и склоняется над ним. Копна шелковистых волос отделяет его от призрачных бабочек. Наклоняется так близко, что горячее, сбитое дыхание Хуа Чена оседает жаром на щеках. Се Лянь упирается рукой в широкую грудь, и под его пальцами та быстро вздымается. У демонов не бьётся сердце — но мелкая дрожь пробирает тело Сань Лана, когда тонкие пальцы Принца пробираются под одежды, оглаживая ключицы и спускаясь ниже, на разгорячённую грудь, пока вторая рука вслепую пытается распустить шёлковый, а оттого слишком нежный и скользкий пояс. Но что-то не так. Се Лянь чувствует подвох в покорности Хуа Чена слишком поздно: проворные бабочки уже развязали на нём пояс, и тот, мягко проскользив вниз, более не держал края ханьфу. Хитрая улыбка чувствовалась во вдруг охрипшем голосе демона: — Ты прекрасен, гэгэ. Неужели демон видит в темноте гораздо лучше небожителя, и теперь, в отличие от почти слепого Се Ляня, Хуа Чен может наслаждаться каждым изгибом его тела? Неужели для Хуа Чена не секрет, что в сложившейся ситуации у Принца от смущения, смешанного с предвкушением, горят не только щёки, но и всё лицо, вплоть до кончиков ушей? Шорох одежд заставляет насторожиться и замереть. Рука, большая и горячая, с аристократически длинными пальцами касается торса. Се Лянь вздрагивает, и с губ, вдруг пересохших, срывается тихий, слишком отчётливый в ночной тишине, стон. Кончики пальцев, рисуя замысловатые узоры на тонкой коже, огибают ореол соска и спускаются ниже, к низу живота. Там путь преграждает ткань штанов. — Сань Лан, — Принц накрывает рукой его, останавливая. Медлит в нерешительности, прежде чем нарочно мягко, со сладкой невинной издёвкой проговорить: — Сегодня ты наказан, не забыл? Хуа Чен повинуется, убирая руку. Се Лянь приподнимается, несколько неловко стягивая с себя штаны и отбрасывая их в сторону. Опускается вновь. И чувствует, как в ягодицы упирается чужое возбуждение. Хмыкает, ёрзая будто бы случайно, замечая, как невольно вздрагивает под ним демон, и склоняется к тому, ложась соприкасаясь обнажённой грудью с чужой, тоже освобождённой уже от тряпок, и потому ощущаемой особенно горячей, с мягкой, будто бархатистой кожей, влажной от проступившего пота, с напряжёнными мышцами. Пальцами небожитель мягко и неторопливо пересчитывает чужие рёбра и забирается чуть под спину, заставляя Хуа Чена выгнуться: спина всегда была его слабым местом, и теперь, когда он откидывает с низким стоном голову назад, его шея полностью беззащитна. Это и было его наказанием. Се Лянь нетерпеливо впивается губами в шею, оставляя свою метку. Отстраняясь, он не может разглядеть её, но с особой нежностью проводит по ней, собирая кончиками пальцами свою слюну и чувствуя, как внутри всё вскипает желанием от голоса Сань Лана, дрожащего, почти молящего о продолжении. И Принц не собирается ему отказывать. На шее Непревзойдённого демона появляется ещё пара засосов. Последнему Се Лянь отдаётся слишком сильно: он замечает, что впился зубами лишь когда до слуха доносится тихое шипение демона. — Сань Лан, я… — он тут же подскакивает, — Я… Прос… — Всё в порядке, гэгэ, — тёплая ладонь ложится на щёку, и большим пальцем Хуа Чен успокаивающе оглаживает её, — Мне приятно. Ты такой милый, когда… Договорить ему не дают. Губы накрывают его, утягивая в поцелуй. Се Лянь целует неловко и нервно, и сердце бьётся слишком сильно; мягко отвечая ему, Хуа Чен складывает руки на обнажённые, стройные бока, оглаживает их, спускаясь ниже, на бёдра и затем — на ягодицы, чуть сжимая последние. Небожитель тихо стонет, чуть не отстраняясь, но демон подаётся вперёд напористо, моля не останавливаться. И Се Лянь не останавливается. Поцелуй становится увереннее и нежнее, языки переплетаются, и Хуа Чен чувствует, как тонкая дорожка слюны проступает из уголка губ. Жарко. Остатки одежды, как лишние тряпки, срываются прочь, и Се Лянь не уверен, что не порвал нечаянно верхнее ханьфу демона, когда освобождал руки того, чтобы пройти дорожкой поцелуев от костяшек пальцев до чувствительной ямочки под локтем. Но извиняться за это он будет утром — теперь он едва ли мог думать о чём-то, кроме влажных пальцев, скользящих в нём, заботливо разминая стенки. Се Лянь впивается в чужие плечи пальцами, и наверняка оставляет лёгкие царапины. Но это лишь поддразнивает, и Хуа Чен, едва сдерживаясь, вынимает пальцы и смазанно целует выпирающую косточку ключицы, шепчет хрипло: — Гэгэ… Справишься? Се Лянь кивает, не в силах говорить и не в силах вспомнить, что едва ли Хуа Чен увидел его ответ: комната по-прежнему погружена во мрак, и лишь призрачные бабочки, отдалившись, мерцают вокруг. Принц медленно приподнимается и аккуратно, разводя чуть ноги и чувствуя поддержку рук у себя на бёдрах, опускается. Вздрагивает и выгибается, когда головка проникает внутрь. Глухой стон отдаётся от стен, и руки, горячие и нежные, которым рефлекторно доверяешься. Прикосновения расслабляют, и Хуа Чен, чуть дрожащим от возбуждения голосом, шепчет что-то нежное — Се Лянь не разбирает слов. Удовольствие, искрами расходясь от низа живота, жаром разливается по всему телу, ударяет в голову и пьянит, заставляя потерять контроль и всякую стеснительность и неловкость. Мрак, застилающий зрение, обостряет ощущения и позволяет не отвлекаться на мелочи. Принц выгибается в спине, шумно выдыхая и насаживаясь глубже, почти до конца. Останавливается, привыкая, пока демон приподнимается и, придерживая небожителя за спину, принимается покрывать тело того трепетными поцелуями, почти невесомыми, словно щекотливые касания крыльев бабочек. На глазах проступает влага, и Хуа Чен, мягко, за подбородок притягивая к себе лицо небожителя, целует прикрытые веки, вбирая с мягких, подрагивающих ресниц влагу. — Гэгэ… — дыхание опаляет его, пока руками он направляет чужие руки себе на плечи, позволяя опереться, — Гэгэ… — стоном срывается с губ, когда Се Лянь начинает двигаться, медленно, ещё только привыкая, но быстро набирая темп — его уже самого почти разрывает от жажды. Жажды быть как можно ближе к Хуа Чену. К Сань Лану. Слиться с ним телами, стать на эти мгновения единым целым и никогда не отпускать друг друга. Даже миллиметры лишнего воздуха кажутся лишними, и он наполняет его своим шумным дыханием и стонами, шепчет безотчётно «Сань Лан», сходя с ума от удовольствия и жара, захватывающего тела — оба одновременно. Словно на горячих источниках, воздух накаляется и словно плавится, так, что в нём становится трудно дышать. Спальня наполняется громкими стонами и вздохами, пошлыми шлепками и хлюпаньем, и кровать под ними чуть поскрипывает. Им хорошо. Слишком хорошо. Так хорошо, что вскоре тело Хуа Чена бьёт крупная дрожь, он выгибается, будто в судороге, и медленно, рвано выдыхая. Се Лянь чувствует, как нечто влажное и вязкое наполняет его, жар с новой силой ударяет в голову, и он кончает следом с долгим стоном. Аккуратно поднимаясь и падая рядом, Се Лянь утыкается в бок Хуа Чена. Ничего не говорит. Тело мягкое, сознание окутывает приятная усталость, и говорить совершенно не хочется. Сань Лан понимает его и так. Потому и переворачивается боком, притягивая Принца к груди, зарываясь в мягкие, шелковистые волосы пальцами, целует его в макушку. — Прости, я… Се Лянь мотает головой, мягко улыбаясь. Его тянет в сон, и вскоре дыхание, успокаиваясь, становится глубоким и медленным, а Хуа Чен, укрывая Се Ляня одеялом, прикрывает единственный глаз, тоже погружаясь в царство Морфея. Призрачные бабочки, кружа вокруг, охраняют их сон. В предрассветной тишине слышно лишь его тихое сопение, и первые лучи тусклого солнца Призрачного города, пробираясь в покои Князя демонов, не решаются тревожить их и лишь украдкой освещают лёгкий довольный румянец и мягкую улыбку на бледном лице Собирателя цветов под кровавым дождём, что не выпускает из объятий своего Принца. Помоются они уже днём, когда обеспокоенные и не самые разумные слуги всё-таки решатся потревожить их сон. Но это будет потом.