Винтажный плейлист, но ты (просто) влюбленный подросток

      В Мюнхене ночи длинные, белые и долгие. В Мюнхене ночь опускается белым, липким, молочным туманом, перьями цепляется за одежду ночного прохожего. В Мюнхене дни либо серые, либо бежевые — одинаково раздражают глаз своим унынием. В Мюнхене всё не то — не те лица на постерах, не те закуски в киосках, не те звуки на улице, не те голоса. Для Михаэля здесь всё не то — потому что в Мюнхене нет Йоичи. Потому что среди миллиона людей здесь не будет никого, кто мог бы стать его заменой.       Ночами Кайзер не спит. Лежит в постели — холодной, колючей, слишком большой для него одного. Сейчас бы Исаги рядом, который пыхтел недовольно и жаловался на узость кровати. Обычно после этой традиционной жалобы он ложился прямо на Михаэля, провоцируя — на поцелуй, на объятие, на шуточную драку, на секс. Йоичи делал с ним всё, что хотел, и Кайзеру это не нравилось — это его с ума сводило до трясущихся рук и сдавленного дыхания. Его всегда не хватало при поцелуях — долгих, разбавленных болью, солью крови и томящего удовольствия. Дыхания рядом с Исаги никогда не хватало, как бы это ни было глупо. Задыхался рядом с ним, целуя, ластясь, принимая ласки и лаская. Просто сидя рядом и чувствуя еле ощутимое тепло его тела.       Их любовь удушает — почему так, Михаэль не знает. Два эгоиста? Или просто зависимость? Противоположности? Или слишком похожи между собой, чтобы терпеть друг друга?       Михаэль не знает. Йоичи не знает. А если не знают они, не знает больше никто.       Белые ночи Мюнхена поразительно одиноки. Тихи. Хрупки. Мрачны, как склеп.       Белые ночи Мюнхена для Михаэля самые мучительные. Пахнет холодом, сыростью, плесенью — и вдруг вокруг возникнут стены мрачного склепа, ещё помнящие глухое позвякивание цепей. Помнящие стоны боли, плач несчастных, взывания ветра, пыль времён. Он ощущает себя в чертовой ловушке — отчего-то ему не дышится полной грудью, даже когда Исаги рядом нет. Не дышится ровно также, как и тогда — когда он был с ним. Тисками сжали сердце эти дни и ночи без него.       Серые дни, белые ночи, мутно-липкие сны. Мокро и мерзко от них. И заснуть практически невозможно. Внутри словно что-то клинит, встают шестерёнки, словно между ними есть какой-то мусор. И имя этому мусору — любовь.       Неправильная, искажённая, изувеченая. Но Михаэль не может без Исаги — и сейчас ему плохо даже больше, чем когда он был рядом. Михаэль готов начать с чистого листа, и даже готов меняться сам и поменять эту любовь, лишь бы снова спать не одному. Спать с не кем-то — а именно с Йоичи.       Кайзер по-настоящему влюблён в себя, футбол и Исаги. Кайзер чувствует по-настоящему, умеет чувствовать, как и все остальные люди на этом свете. И сейчас он чувствует себя уродливым. Неправильным. Запятнанным. Поэтому и любовь сродни своему обладателю. Странная, одним словом, не входящая ни в какие существующие и несуществующие рамки.       Но она у них с Йоичи одна на двоих. Поэтому самая желанная, даже славы желаннее.       И вот он перед ним — его голос, его облик рябит на изнанке век кипучим маревом. Смотреть на него — удовольствие, коснуться — экстаз. У него кожа такая же тёплая и мягкая, как персик. И на вкус сладкая. Когда горячий язык касается бархата шеи, Исаги хихикает и несильно отталкивает Кайзера.       — Ты слишком быстр, — говорит он и, дразнясь, касается губами его уха. — Подожди немного, Михаэль.       Собственное имя, тихо слетевшее с губ Йоичи щекочет в груди, вызывает радость и вожделение. Хочется оказаться побыстрее в спальне, прижаться к нему всем телом и просто спать — без скрытого смысла. Просто заснуть и проснуться с ним в обнимку, вдыхать его запах, ощущать шёлк волос, гладкость кожи и крепкость тела. Хочется вдыхать Йоичи вечно и даже больше — настолько он стал необходим.       Как только Исаги поворачивает свою голову, запрокинув лицо, Кайзер его целует, и плевать, что Исаги просил его не торопится. Фолит вне поля, но ради вкуса его губ можно нарушить не такие правила. Йоичи сначала мычит возмущенно, но затем сдаётся — обнимает, путает пальцы в отросших золотых волосах, сжимает шею и раскрывает рот. Его язык — горячий и мокрый, — борется с Кайзером за первенство, желая доминировать в поцелуе. Их борьба длится недолго — всё же, Михаэль уступает, ведь Исаги сделал шаг навстречу первым.       — Ты приехал ко мне? — спрашивает Кайзер, оторвавшись от его покрасневших губ. Наблюдает, как ниточка слюны соединяет их губы, тянется, но не рвётся — будто бы не просто поцелуй, а вся их связь.       — А к кому ещё, Кайзер? — Исаги ладонью обнимает его за шею, приближает своё лицо — нить слюны рвётся и внутри у Михаэля почему-то всё ухает и проваливается. — Ты как бы нужен мне.              И он просыпается.       Белые ночи Мюнхена колдовские и длинные — источают дым сладкой лжи. Потому что Исаги здесь и не было — всё только во сне.       Просто сон — но Кайзер бы остался жить в нём навечно. Во сне всё по-другому, лучше, чем есть на самом деле. Во сне мы можем быть другими, как и другие — быть нами. Во сне быть самим собой также хорошо, как быть кем-то другим. Во сне можно всё — но сон рано или поздно кончается. Эта ложка дёгтя в океане блаженства всё равно горчит, перебивая вкус сладости сна.       Сон — иллюзия, сон — неправда, ложь, издевательство.       Во сне сбывается то, что не может сбыться наяву.       И Кайзера дробит в мелкую крошку осознание своей безвыходности.       — Как бы нужен тебе, — повторяет Михаэль, стоя на балконе. Свежий ночной воздух приятно остужает горячее тело и воспаленное сознание. Он помогает дышать, хоть до сих пор трудно. Без боли вдохнуть не получается, на самом-то деле, но Кайзер привык настолько, что боль стала его спутником.       Уединение со звёздами прерывает звонок в дверь — Кайзер чуть дёргается от неожиданности и гадает, кто мог прийти к нему в такой час.       Чёрные волосы, синие лазуриты глаз, бледная кожа, его толстовка на теле. Острые колени, небольшая сумка и взгляд голодного зверя, ищущего добычу.       — Исаги? — хрипло спрашивает Михаэль, вспоминая свой сон. Возможно, предзнаменование, а возможно, что сон не кончался совсем.       — Ага, — он улыбается и мнется на пороге, явно смущенный. — Пустишь?       — Конечно, — Михаэль отступает на шаг, впуская бывшего парня в свою холодную квартиру. Дышать становится легче — практически полной грудью. — Какими ветрами?       — Был неподалёку, решил поздороваться, — врёт, но Михаэль рад этой лжи.       — Рад тебя видеть, Йоичи.