Kintsugi (Broken But Not Unfixable)/Кинцуги (Сломан, но подлежит восстановлению)

Шота не был до конца уверен, чего он ожидал от своей первой тренировки с Мотыльком. Он знал, что малыш уже нервничает из—за того, что находится рядом с ним — совсем как осторожный бездомный котенок, - но как Мотылёк отнесется к близости с Шотой в замкнутом пространстве, если Мотылёк вообще появится на складе? К его легкому удивлению, Мотылёк действительно появился, и он прибыл точно в назначенное время. Он мог сказать, что Мотылёк был невероятно встревожен, когда малыш осматривал склад, его руки были сжаты вместе, а поза напряжена. Маленький мститель, несмотря на свою обычную наблюдательность, не сразу заметил присутствие Шоты. Не желая случайно спугнуть парня, Шота намеренно сделал свои шаги намного громче, чем он привык; годы, проведенные в подполье, по умолчанию сделали его скрытным. Как только Мотылёк заметил его, он подметил, что напряженные плечи парня немного расслабились из-за заметного отсутствия оружия захвата Шоты. Герой внутренне поблагодарил свое прошлое «я» за предусмотрительность, с которой он положил свой шарф в спортивную сумку, зная, что он не только помешает сегодняшней тренировке, но и Мотылёк, казалось, всегда смотрел на него с явным опасением. Шота также предпринял несколько других мер, чтобы Мотыльку было максимально комфортно во время их урока, например, приглушил свет на складе, не подходил слишком близко и громко предупреждал Мотылька, прежде чем он прикоснулся к нему. Облегчение было очевидно на лице парня, ну, судя по тому, сколько черт лица мог видеть Шота. После этого тренировка прошла гладко. Мотылёк явно стремился учиться, он быстро усваивал новые концепции и ни разу не пожаловался ни на какие исправления Шоты. Честно говоря, это было больше, чем он мог сказать о большинстве студентов курса героев, которых Шоте приходилось преподавать. Помимо того, что он позаботился о том, чтобы Мотыльку было максимально комфортно, Шота сделал то, чего он почти никогда не делал ни с кем из своих предыдущих учеников. Он старался хвалить Мотылька так часто, как только мог, когда ребенок делал что-то хорошо. Поначалу это было не совсем намеренно, ободряющие комментарии казались естественными, когда они слетали с его губ. Но как только он увидел проблеск решимости в глазах Мотылька, Шота не заставил себя остановиться. Было ясно, что этот мальчик прошел через какой-то ад, и мысль о том, что Мотылёк не знаком с добротой, причиняла боль. В конце их первого сеанса Шота вручил Мотыльку небольшой пакет с едой и очень осторожно подошел к теме очевидного недоедания Мотылька, не указывая на это напрямую. После его объяснений о важности сбалансированного питания для боевой подготовки Мотылька, малыш принял еду, прежде чем они разошлись на вечер. В целом, Шота считал, что это был удачный вечер. Так почему же тогда Мотылёк выглядел еще хуже во время их следующей тренировки? Записка, которую Мотылёк оставил ему в пятницу, была более простой, чем обычно, но этого было недостаточно, чтобы вызвать тревогу. Но здесь, когда мальчик стоял перед ним с тусклыми глазами, напряженными плечами и низко опущенной головой, Шота не мог не попытаться проанализировать любую возможную причину внезапной регрессии Мотылька. Еще одной проблемой, вызывавшей беспокойство, было то, что Мотылёк, казалось, рассеянно придерживал свою левую руку. Был ли он ранен в другой стычке со злодеем? Зная парня, это было очень вероятно. Шота не хотел привлекать слишком много внимания к внезапному падению настроения Мотылька или его возможной травме руки, но он осторожно спросил мальчика, не нужно ли ему пропустить тренировку в течение дня, отметив, что он выглядит немного более уставшим, чем обычно. Мотылёк покачал головой, твердо уверенный, что с ним все в порядке, и Шота не стал настаивать дальше. Как бы сильно герою ни хотелось сунуть мальчику еду и воду и отправить его спать, он не должен был этого делать. Так что, если герой был более снисходителен и терпелив, чем обычно, во время тренировки в тот день, что ж, никто, кроме Шоты, не должен был знать. По мере того как проходили недели, а их система заметок и личные встречи все еще были в силе, Шота начал замечать некоторые многообещающие изменения. Во-первых, Мотыльку становилось значительно комфортнее рядом с Шотой. Не только в том, что Мотылёк, казалось, с меньшей вероятностью выпрыгивал из собственной шкуры, но и в том, что Мотылёк действительно проводил с ним полноценные беседы. Мотылёк иногда рассказывал о своих школьных занятиях или о “крутом” сражении героев, которое он видел, и Шота всегда уделял ему все свое внимание, часто задавая вопросы, чтобы поддержать беседу. В первый раз, когда Мотылёк сделал саркастический комментарий по поводу очевидной зависимости Шоты от кофеина, герой не смог сдержать улыбки. Конечно, Шота зависел от кофе так же, как большинство людей зависело от воды, но это к делу не относится. Он был просто счастлив, что ребенок чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы шутить — быть тем ребенком, которым он должен быть. Шота потратил месяцы, пытаясь завоевать доверие Мотылька, пытаясь заставить ребенка увидеть в Шоте взрослого, который не подведет его. Не было никаких сомнений в том, что Мотылёк попал туда, где он был, из-за неудач взрослых, которые должны были заботиться о нем. Это был долгий процесс, но герой, наконец, смог увидеть результаты, и каждая искра жизни, вспыхнувшая в глазах ребенка, стоила того. Это напомнило Шоте, почему он в первую очередь стал подпольным героем: чтобы помочь тем, кто провалился сквозь трещины общества, жертвам, на которых часто не обращали внимания герои, находящиеся в центре внимания. Так вот, Шота работал над делом Мотылька почти год, но ему еще предстояло рассказать об этом кому-либо, кроме Цукаучи и его команды. Детектив знал основы, доверяя Шоте обратиться за помощью в случае необходимости, но, по сути, Шота и Мотылёк создали свой собственный маленький мир. Это было целенаправленно со стороны Шоты. Чтобы завоевать доверие Мотылька, Шота не хотел выдавать какую-либо информацию о ребенке, в которой он не нуждался. Когда Мотылёк рассказывал ему что-то по секрету, Шота не хотел действовать за его спиной и выдавать свои секреты другим, не то чтобы секретов было много, о которых можно было рассказать. Мотылёк был очень осторожен с информацией, которую он давал Шоте. Как бы то ни было, это была деликатная ситуация, и с ней нужно было обращаться деликатно. Дело в том, что никто, кроме тех, кто непосредственно занимался этим делом, не знал об отношениях Шоты с маленьким мстителем. Поэтому, когда Хизаши спросил, почему Шота начал носить пакеты с конфетами на поясе, ни много ни мало посреди собрания учителей UA, ему пришлось придумать оправдание, почему. Шота не мог прямо сказать, что он всегда держал при себе закуски, чтобы отдать 12-летнему линчевателю, с которым он тайно переписывался, а также лично тренировался, потому что, честно говоря, Шота не был уверен, что кто-нибудь ему поверит. У Шоты была репутация чрезвычайно строгого, неприступного и часто пугающего человека. У героя «Ластика» был самый высокий процент отчислений за всю историю UA, и было хорошо известно, что он не отличался особым терпением, когда дело касалось детей. Итак, идея о том, что недовольный герой подполья держит при себе закуски, чтобы отдать ребенку, к которому он определенно не питал нежности? Абсолютно нелепо. Вместо того, чтобы на самом деле удовлетворить понятное любопытство Хизаши, Шота отмахнулся от него и пробормотал что-то о пристрастии к сладкому. К счастью, его друг счел это достаточно разумным оправданием и не стал настаивать. У Шоты уже были странные привычки в еде, так что это был не слишком странный ответ. Кроме того, все это того стоило, когда он увидел, как Мотылёк загорается при виде маленького пакетика с конфетами или печеньем, который он получил. Сначала Шота просто складывал закуски в пакет с едой, который он всегда давал Мотыльку, но постепенно это стало своего рода традицией – вручать малышу что-нибудь перекусить каждый раз, когда они виделись, будь то во время тренировки или даже если Шота сталкивался с Мотыльком во время патрулирования. Шота быстро узнал, что любимыми конфетами Мотылька были кислые мармеладные червячки, особенно красные и синие, так что Шота мог заказать коробку оптом, а мог и не заказать. Помимо конфет, Шота также узнал, что любимым блюдом Мотылька был Кацудон. Эта информация появилась, когда Шота стратегически составлял мысленный список того, какие продукты нравятся Мотыльку, чтобы герой мог упаковать ему блюда, которые он с большей вероятностью съест. Шота мог бы сказать, что за любимым блюдом Мотылька скрывается какая-то история. Когда мальчик рассказывал ему о том, что не помнит, когда в последний раз по-настоящему ел Кацудон, у него был отсутствующий взгляд, наполненный горько-сладкой нежностью. А если у Мотылька на глазах выступили слезы, когда Шота принес ему упаковку Кацудона после одной из их тренировок? Герой не стал указывать на это. Хотя Шота мог видеть общий прогресс Мотылька, все еще было много плохих дней. Иногда по вечерам Мотылёк встречал его на складе с явной решимостью и желанием учиться. В другие ночи парень выглядел так, словно ничего так сильно не хотел, как слиться с тенями. Он замыкался в себе, и было ясно, что мысленно он здесь не присутствовал. Его взгляд был расфокусирован, и иногда он прикрывал одну или обе свои руки, как будто ему было больно. Если бы Мотылёк был одним из его студентов-героев курса, он бы заставил парня отсидеться. Несфокусированность и медлительность на поле боя могли означать травму или смерть, и Шоте тоже не нравилось поощрять это во время тренировок. Но в очередной раз Шота нарушил свои собственные правила и позаботился о том, чтобы уделять особое внимание Мотыльку в те плохие дни. Не делая это слишком очевидным, герой воспринимал происходящее немного медленнее, говорил чуть мягче и старался сосредоточиться на том, что Мотылёк делал правильно. Это были те плохие дни, когда Мотыльку нужен был кто-то, кто поддержал бы его, даже если ребенок этого не знал, и Шота с радостью исполнил бы эту роль. Именно в один из таких плохих дней Шота заметил еще одну неприятную правду об этом мальчике. Он явно изголодался по прикосновениям. Шота проводил Мотылька через серию контратак. Он мог сказать, что руки Мотылька снова причиняли ему боль, поэтому они сосредоточились на разных видах ударов ногами. Мотылёк был особенно взволнован, узнав, как подставить кому-нибудь подножку, размахивая ногами или пиная по задней поверхности коленей. А потом это случилось. Парню удалось выполнить идеальный скользящий удар топором, и впервые за этот вечер Мотылёк выглядел гордым собой. Возможно, это чувство было заразительным, потому что Шота тоже не мог не почувствовать искру гордости. Недолго думая, Шота протянул руку, чтобы погладить ребенка по голове. Это был первый раз, когда он прикоснулся к Мотыльку без явного предупреждения, и на какую-то долю секунды Шота забеспокоился, что перешел границу дозволенного. Шота потянулся, чтобы отдернуть руку, но, к его удивлению, Мотылёк наклонился навстречу прикосновению, и в уголках глаз парня появились легкие морщинки в знак того, что он улыбается. Шота мог описать чувство, которое он испытал, только как чистое удовлетворение, как когда испуганный бездомный кот позволяет тебе погладить его в первый раз. Шота пробормотал “Хорошая работа, малыш”, прежде чем, наконец, отстранился. Мотылёк, казалось, не был расстроен близостью Шоты или тем фактом, что он прикоснулся к нему без предупреждения, и просто вернулся в боевую стойку, чтобы продолжить тренировку. Когда Шота возвращался домой с вечерней тренировки, он не мог удержаться, чтобы не прокрутить сценарий в своей голове. С одной стороны, он чувствовал, что был сделан важный шаг вперед в завоевании доверия Мотылька. С другой стороны, то, как Мотылек инстинктивно склонялся к позитивному прикосновению, означало для героя только то, что малыш изголодался по прикосновениям. Последствия этого ему не понравились, и Шота снова порассуждал о домашней жизни Мотылька. Ребенком явно пренебрегали, но до какой степени? Были ли у ребенка жестокие опекуны? Были ли повреждения на его руках результатом физического насилия? Были ли у ребенка вообще опекуны? Возможно, Мотылёк был одним из многих детей, потерянных в худших частях системы патронатного воспитания. Возможности были безграничны, и ни одна из них не была хорошей. После той ночи, каждый раз, когда Шота видел Мотылька, он пытался улизнуть на мгновение для краткого физического контакта, хотя бы для того, чтобы прощупать почву и посмотреть, был ли первый инцидент просто случайностью. Но каждый раз, когда герой слегка сжимал малыша за плечо или еще раз гладил по голове, Мотылёк прижимался к нему, словно впитывая тепло. Это было замечательное событие, но в равной степени болезненное. Еще одно дополнение к их еженедельным традициям произошло через несколько недель после инцидента с поглаживанием по голове. Шота был на своем обычном патрулировании, когда решил остановиться передохнуть. На одной из автобусных остановок на окраине района красных фонарей стоял торговый автомат. Так поздно автобусы не ходили, и единственным источником света вокруг было мягкое свечение торгового автомата. Он схватил банку, несомненно, ужасного на вкус кофе со льдом, и сел на скамейку. Это был тихий вечер, что для Шоты означало, что работа продвигалась медленно. Обычно, когда на улице становилось теплее, уровень преступности повышался, но казалось, что каждый злодей соизволил взять отгул на ночь. Герой полагал, что остальная часть его патрулирования пройдет так же без происшествий, пока он не услышал слева от себя тихие шаги. Герой осторожно выпрямился и положил руку на свой шарф для захвата. Он вел себя так, словно все еще небрежно сидел на скамейке запасных, но был готов в любой момент приступить к действиям. Как оказалось, ему не нужно было быть настороже, потому что человеком, который наконец вышел на свет торгового автомата, был Мотылёк. Шота внутренне вздохнул с облегчением, в данный момент ему действительно не хотелось драться, и жестом пригласил парня сесть рядом с ним на скамейку. Мотылёк, не колеблясь, примостился рядом с героем, его маленькие ножки едва доставали до земли. Между ними двумя было тихо, но не неуютно. Удивительно, но первым заговорил Мотылёк. “Кофе вкусный?” Шота фыркнул от удовольствия. “Ни в коем случае. На вкус как бензин.” Мотылёк наклонил голову и издал едва слышный смешок. “Откуда ты знаешь, каков бензин на вкус?” Шота бросил на парня равнодушный взгляд. Самоуверенный маленький засранец. “отлично. Именно таким я представляю себе вкус бензина”. Мотылёк кивнул, принимая его ответ без дальнейших вопросов. Они снова погрузились в молчание. Весна была не за горами, и сверчки заиграли свою обычную симфонию. Жужжание торгового автомата только усиливало приятный фоновый шум. “Не хочешь ли чего-нибудь выпить?” спросил Шота, нарушая тишину. Мотылёк посмотрел на него, затем на напитки, выставленные на подсвеченных сзади полках. Герой мог бы сказать, что Мотылёк изо всех сил пытался сказать «да», возможно, переживая из-за того, что на него потратили деньги. Ребенку потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к подаркам в виде еды после каждой тренировки, поэтому Шота не удивился нерешительности Мотылька. Шота встал и направился к торговому автомату, как будто Мотылёк уже принял его предложение. “ Ты ведь любишь яблочный сок, верно?” спросил Шота, не глядя на парня. Через несколько секунд он услышал тихое: “Да, пожалуйста”. Он схватил бутылку сока, которую бросил в нижнее отделение, и снова сел на скамейку, прежде чем передать Мотыльку охлажденный напиток. Он, конечно, знал, что Мотылёк не стал бы снимать маску, чтобы выпить у него на глазах, поэтому Шота отвернулся и уставился в тени окрестностей. Еще одно чувство достижения зародилось в его груди, когда он услышал отчетливый «щелчок» снимаемой крышки с бутылки. Через несколько минут он услышал, как снова завинчивают крышку. “Спасибо… ” услышал он бормотание Мотылька. “Ты можешь… ты можешь повернуться прямо сейчас”. Шота снова откинулся на спинку скамьи и сделал глоток своего напитка. Он заметил, что Мотылёк выпил половину бутылки, прежде чем поставить ее рядом с собой на скамейку. ”Эм…” Шота повернул голову к Мотыльку, показывая ему, что слушает. Он знал, что малыш нервничает, задавая вопросы, поэтому никогда не настаивал, только давал невербальные указания, что Мотылёк может спросить его о чем-нибудь, если захочет. “Могу я спросить кое-что о… о вашем оружии захвата? Но только если все в порядке. Извините.” Мотылёк сосредоточенно разглядывал руки, лежащие у него на коленях. Он рассеянно теребил оторвавшуюся нитку на подоле своей толстовки. “Конечно. О чем ты думал?” Мальчик слегка ссутулил плечи. “Как это работает?” спросил он. “Это то, что я пытался выяснить, потому что мне нравятся вспомогательные предметы. И мне также просто немного любопытно?” Честно говоря, тема вопроса Мотылька была для Шоты некоторой неожиданностью. Он знал, что парень опасался его шарфа с того самого дня, когда Шота поймал его в нем, а Мотылёк случайно порезался, убегая. С тех пор Шота всегда снимал его перед тренировками, чтобы успокоить мальчика. Однако теперь его захват с оружием удобно прилегал к ключице, знакомый вес успокаивал. Шота задумчиво промурлыкал, прежде чем ответить. “Если быть до конца честным, я понятия не имею”. Мотылёк посмотрела на него в замешательстве. Шота ухмыльнулся и продолжил. “Я не эксперт по вспомогательным предметам. Что я точно знаю, так это то, что мое оружие захвата было изготовлено из какого-то специального металлического сплава и углеродных волокон. Я не уверен в точной науке, стоящей за этим, но моя ДНК была вплетена в волокна, заставляя их реагировать на мои мозговые волны. Что-то вроде дополнительной конечности.” Шота наблюдал, как глаза Мотылька сияли от чистого восхищения, и герою пришлось спрятать нежную улыбку за своим шарфом. Все сомнения, которые были у мальчика по поводу его оружия, казалось, исчезли, когда он начал сыпать вопросами и теориями. “Так вот почему он иногда плавает? Или они плавают только тогда, когда ты используешь свою причуду, потому что я заметил, что твои волосы тоже плавают, когда ваша причуда активна? Как далеко вы можете это контролировать? Например, не могли бы вы держать один конец и полностью контролировать другой? Если бы у вас их было двое, смогли бы вы управлять двумя сразу? Я знаю, что у людей с мутационными причудами, которые дают им дополнительные конечности, также есть участки мозга, которые биологически мутировали, чтобы иметь специфические нейроны, передающие сигналы, позволяющие им управлять своими конечностями! Если ваш шарф поврежден, значит… - Мотылёк внезапно оборвал себя, его глаза расширились в панике. – О. О нет, мне так жаль!” Шота приподнял бровь, слегка сбитый с толку чрезвычайно внезапной сменой настроения. Это было то, к чему он привык с Мотыльком. В один момент ребенок мог быть общительным и сосредоточенным, а в следующий он полностью замыкался в себе. “За что?” – мягко спросил Шота. “ Я… ” Мотылёк снова опустил взгляд на свои руки, но на этот раз он резко потянул себя за пальцы. У Шоты возникло сильное желание протянуть руку и развести его руки в стороны, чтобы ребенок не поранился. Вместо этого он терпеливо ждал, пока Мотылёк продолжит. “Я разрезал ваше оружие захвата. Я разрезал его пополам и я… и я все испортил. Мне очень жаль.” Герой наблюдал, как Мотылёк медленно отодвигается от него на скамейке, его мышцы напряглись, словно он был готов броситься наутек. Испуганный кролик. Шота отогнал эту мысль прочь. “Я ценю твои извинения, но все в порядке. У меня есть более одного оружия захвата, и даже если мне понадобится починить одно из них, мне это ничего не будет стоить. У меня есть друг, который работает в службе поддержки.” Шота объяснил. “Ты не первый, кто разрезал мой шарф, и уж точно не последний”. Мотылёк робко поднял голову, ища что-то на лице героя. “ Мне много раз приходилось стричь его самому. На самом деле я ношу с собой нож, специально сделанный для того, чтобы разрезать мой шарф в экстренной ситуации, например, если он запутается или злодей попытается использовать его против меня”. Шота увидел, как плечи Мотылька опустились от облегчения, и в его глазах снова появилось восхищенное выражение. “Если ты хочешь, - продолжил Шота, - я могу взять его с собой на нашу следующую тренировку, если ты хочешь поближе посмотреть, как я им пользуюсь. Впрочем, это полностью зависит от тебя.” “Х-хорошо!” Шота утвердительно кивнул, прежде чем повернуться и снова посмотреть на мирную темноту, окутавшую улицы. В третий раз за эту ночь Шота и Мотылёк дышали в тишине, наслаждаясь мягким покоем в обществе друг друга. Стало негласной традицией встречаться на этой конкретной автобусной остановке каждый второй вторник вечером. Шота со своей отвратительной банкой кофе со льдом и Мотылёк со своей бутылкой яблочного сока. Иногда они разговаривали, а иногда просто сидели в уютной тишине. Иногда в глазах Мотылька появлялся этот проблеск жизни, а иногда они были красными и опухшими от ранее пролитых слез. Но Шота всегда уделял Мотыльку все свое внимание и молчаливую поддержку. Разговоры с Мотыльком стали частью повседневной жизни Шоты, будь то с помощью заметок, во время их тренировок или сидя на скамейке у торгового автомата. Конечно, у героя все еще была конечная цель завоевать доверие Мотылька, чтобы в конечном итоге узнать больше о личной жизни ребенка и предпринять необходимые шаги, чтобы оказать Мотыльку необходимую помощь. Но иногда Шота не всегда обращал внимание на мост доверия, который строился между ними. Иногда Мотылёк делал что-то, что заставало его врасплох, и напоминало ему о том, насколько он был молод и одинок. Это были моменты, подобные тем, которые одновременно согревали сердце Шоты и сокрушали его реальностью ситуации, в которой оказался мальчик. Шота направился к старой скамейке у магазина Исихары на углу. Каким-то образом, по прошествии нескольких месяцев, камень все еще использовался в качестве пресс-папье, а записи никто не брал и не подделывал. Он не собирался подвергать это сомнению. Его агентство попросило Шоту помочь в рейде в ту среду, поэтому ему нужно было оставить Мотыльку записку, в которой объяснялось, что они не смогут провести свою обычную тренировку. Для героя не было чем-то новым отменять свое общение с Мотыльком из-за работы, и мальчик ни разу не казался расстроенным из-за этого. Однако Шота приносил с собой пакет с едой, чтобы в такие дни прятать под кустом у скамейки, чтобы Мотылёк не оставался без еды. Когда Шота подошел к скамейке, он сразу заметил, что за камнем что-то есть. Оно было примерно того же размера, что и скала, так что не было полностью скрыто, но между скалой и ночной тьмой Шота не мог разглядеть, что это было, пока не подошел ближе. Он отодвинул камень в сторону, и его глаза слегка расширились от того, что он обнаружил. На старой скамейке, к которой была прикреплена зеленая липкая записка, лежало плюшевое чучело кошки. Это был черный кот с золотистыми глазами. Его нос и внутренняя сторона ушей были выложены розовым и белым узором в горошек. Но что действительно привлекло его внимание, так это маленький серый шарфик, явно ручной работы, обернутый вокруг плюшевой шеи. Шота обратил свое внимание на зеленую липкую записку, бумагу того же типа, что всегда использовал Мотылёк, и прочитал: “Я нашёл этого плюшевого кота на рынке, и он напомнил мне о тебе! Я надеюсь, тебе это понравится. – Мотылек” Шота был чрезвычайно благодарен за то, что он был один и что в ту ночь было темнее, чем обычно, потому что ничто не могло остановить улыбку, которая появилась на его лице. Конечно, это был простой плюшевый кот, которого можно было найти в любом магазине игрушек, но тот факт, что Мотылёк увидел его и подумал о Шоте, а затем решил сделать для него маленькое оружие для захвата, вызвал непреодолимое тепло, разлившееся в его груди. За все годы его работы учителем ни один из его учеников никогда не дарил ему подарков, да он и не ожидал ничего подобного. Но Мотылёк, этот робкий, нервный и явно страдающий ребенок, нашел себе спутника в стоическом герое подполья. И, возможно, хотя он и не мог назвать, что это было, Шота тоже нашел что-то в Мотыльке.