Kintsugi (Broken But Not Unfixable)/Кинцуги (Сломан, но подлежит восстановлению)

Изуку мог сказать, что сегодня будет хороший день. Он не был уверен, почему. Возможно, это были намеки на приближающуюся весну, которые проявились в появлении новых цветов и потеплении температуры. Может быть, потому, что он был благословлен бездомной кошкой, которая позволила ему погладить себя по животу. Как бы то ни было, сегодня обещал быть хороший день, и Изуку не хотел тратить его впустую. Поскольку Сотриголова (ему все еще было не совсем удобно называть этого человека его гражданским именем) дважды в неделю давал ему полный пакет еды, Изуку не нужно было тратить почти столько же денег на продукты. Ему все еще было неудобно брать еду, но он уже давно отказался от попыток убедить героя в том, что подарки не нужны. Изуку чувствовал себя виноватым, но он не мог отрицать, что иметь при себе лишние деньги было приятно. Так что да, сегодня был хороший день, и у Изуку появилось немного дополнительных денег на расходы, которые он хотел потратить на новый элемент поддержки, над которым он работал. Последние несколько недель он провел, экспериментируя с изготовлением своих собственных светошумовых гранат, и хотя технически они работали, они были не так надежны, как ему хотелось бы. Большая часть материалов, которые он использовал для своих вспомогательных предметов, поступала со склада металлолома, и материалы для прототипа светошумовой гранаты не были исключением. К счастью, там был магазин поддержанных запчастей, в котором было как раз то, что ему было нужно для совершенствования своего проекта. Одетый в свой обычный наряд из темных джинсов, толстовки с капюшоном и маски для лица — и с прототипом вспомогательного предмета в кармане вместе со своим посохом бо — Изуку начал свое путешествие по более красивым районам Мусутафу. Время близилось к закату, когда Изуку сел в поезд. Как и в большинстве вагонов поезда, там было многолюдно, поэтому он опустил голову и прислушался, не назовут ли его остановку. Прошло больше двух лет с тех пор, как его нога ступала в лучшие районы Мусутафу. Они с матерью раньше жили в красивом жилом комплексе с видом на город, и он не осознавал, как сильно скучал по нему, пока не увидел из окна поезда размытые очертания знакомых зданий, проплывающих мимо. Небо было окрашено в оранжевые и розовые тона, когда он прибыл к месту назначения. Вечерний воздух был приятно свеж, а улицы относительно пусты. Магазин поддержанных запчастей находился недалеко от станции, всего в двух милях ходьбы, если Изуку срежет путь по подземному переходу у парка. Вероятно, на этом маршруте также было бы меньше людей, что всегда было плюсом. Не то чтобы Изуку ненавидел людей, он просто не привык находиться в окружении стольких людей. Он также хотел насладиться тишиной этой части Мусутафу. Там, где он жил, в районе красных фонарей, всегда был какой-то шум: крики людей, плач младенцев, лай собак. Но здесь, где герои в центре внимания патрулировали улицы, а яркие уличные фонари освещали каждый угол, Изуку мог потерять бдительность. Здесь он был не линчевателем, а просто еще одним гражданским лицом, наслаждающимся вечером. Так что, конечно, вселенной пришлось показать Изуку средний палец, фактически посадив злодея к себе на колени в его выходной. Изуку шел по подземному переходу, засунув руки в карманы и блуждая мыслями, когда крышка люка позади него открылась с громким ‘лязгом’. Он развернулся как раз вовремя, чтобы столкнуться лицом к лицу с… гигантским комком слизи? “Должно быть, это мой счастливый день! Из тебя получится идеальный мясной костюм, в котором можно спрятаться, малыш,” влажно прорычал слизняк. Не слизь, а слякоть. Это был человек с причудой слизняка. Его слабыми местами являются такие твердые предметы, как глаза и рот, подсказал мозг Изуку. Изуку, не колеблясь, вытащил свой посох бо и вытянул его, крепко сжимая и принимая боевую стойку, которой научил его Сотриголова. Он не мог подпустить слизь слишком близко, поэтому ему нужно было сражаться на расстоянии. Он также рисковал потерять свой посох, если тот попадет в зеленую жижу. Даже если бы он мог расправиться со злодеем, у него не было возможности сдержать его. Лучшим вариантом для него было ударить слизистого злодея в глаз, чтобы выиграть себе достаточно времени, чтобы позвонить в полицию. У меня есть один шанс. Мне нужно, чтобы это считалось! Гора грязи бросилась на Изуку со скрежещущим смехом. “ Не волнуйся, больно будет всего минуту. Ты будешь моим героем!” весело воскликнул злодей. Изуку прикусил язык и остался стоять на своем. Как раз в тот момент, когда злодей собирался дотянуться до него липкими усиками, Изуку поднял свой посох бо, как копье, и вонзил его конец в левый глаз человека из грязи. Злодей попятился назад и начал слепо метаться вокруг, ревя в агонии. “Ты маленький засранец! Я убью тебя…” ”ТЕХАССКИЙ РАЗГРОМ!» Сильный порыв ветра пронесся по подземному переходу подобно миниатюрному торнадо. Изуку инстинктивно закрыл глаза и прикрыл лицо руками от порыва ветра. Только когда ветер утих, Изуку опустил руки и снова открыл глаза. То, что когда-то было одной большой кучей слизи, теперь превратилось во множество куч слизи поменьше, пачкающих цемент, и у входа в подземный переход, высокий и гордый, стоял Всемогущий. Гребаный герой номер один. Всемогущий. “С вами все в порядке, молодой человек?” спросил герой. Его глубокий и сильный голос громким эхом отразился от бетонных стен. Изуку был поражен увиденным. Конечно, так оно и было. Это была Всемогущая Сила. Несмотря на то, что он уже не был таким большим фанатом, как раньше, Всемогущий по-прежнему оставался его любимым героем. Изуку тряхнул головой, чтобы избавиться от ошеломленного восхищения, и заметил, что Всемогущий начал собирать то, что осталось от слизистого злодея, складывая осадок в пустые бутылки из-под содовой. “ Да, сэр! Я в порядке, спасибо вам!” Закрыв бутылки, герой оглянулся на Изуку и одарил его сияющей улыбкой. “ Рад это слышать! Похоже, ты неплохо держался там, малыш. Продолжай в том же духе, и однажды ты станешь прекрасным героем! А теперь мне пора идти. Мне нужно доставить этого парня в полицию…” “Я могу быть героем?” Изуку перебил: “Даже… даже если у меня нет причуды?” Изуку почувствовал себя неловко, оборвав Всемогущего на полуслове, но он должен был знать. Герой номер один только что похвалил его за то, что он выстоял против злодея, и сказал ему, что из него получился бы прекрасный герой, но он должен был знать. Он должен был быть уверен. Всемогущий остановился. Его обычная лучезарная улыбка чуть-чуть потускнела. “ Без всякой причуды? Тяжелое чувство страха начало зарождаться в животе Изуку. Внезапно атмосфера, окружавшая героя, стала тихой и холодной. Если бы это был кто-то другой, он, возможно, и не заметил бы этого, но Изуку, которому пришлось научиться распознавать даже самые незначительные изменения в языке чьего-либо тела, чтобы выжить, определенно заметил. Изуку нервно сглотнул. “Да, с-сэр. Я… беспричудный” практически прошептал он. Ему пришлось сдержаться, чтобы не вздрогнуть, когда он произнес слово «беспричудный», настолько он привык к боли, которая немедленно последовала бы за этим. Но Всемогущий не ударил его, по крайней мере физически. Герой вздохнул, глубоко и почти драматично. “Профессиональные герои каждый день рискуют своими жизнями, чтобы обезопасить граждан от злодеев, а некоторых злодеев просто невозможно победить без силы”, - медленно объяснил Всемогущий. “Поэтому честно? Нет, я не думаю, что можно быть героем без причуды. Не пойми меня неправильно, малыш, ты хорошо справился с этим злодеем, но все это было чистой удачей. Если бы я не появился, ты бы точно умер. Без причуды ты был бы только обузой на поле боя.” Всемогущий отвернулся от Изуку. “Мне очень жаль, молодой человек. Хорошо иметь мечты, но пусть они будут реалистичными”. С этими словами Всемогущий совершил один гигантский прыжок в воздух и исчез. Изуку думал, что сегодня будет хороший день, пока не вспомнил, что кто-то вроде него не заслуживает хороших дней. “Честно? Нет, я не думаю, что ты можешь быть героем…” “Ты глупый, бесполезный, Деку! Ты действительно думаешь, что такой слабый человек, как ты, мог бы стать героем? Ха-ха?!” “Если бы я не появился, ты бы точно умер”. “Мне жаль, Инко, но если мне придется быть отцом такому неискушенному сопляку, как он, я бы предпочел вообще не быть отцом”. “Ты был бы только обузой…” “Эй, Деку, почему бы тебе не сделать нам всем одолжение и не прыгнуть лебедем с крыши здания!” Изуку знал. Он знал, что не все люди созданы равными. Он знал, что его место в мире – на самом дне. Он знал, что только дурак мог думать иначе. Очевидно, Изуку был дураком. Ему никогда не следовало думать, что он может помогать людям, что он может изменить мир к лучшему. Ему никогда не следовало думать, что он будет кем-то иным, кроме как обузой для окружающих его людей. Его отец ушел, потому что он был обузой. Каччан перестал быть его другом, потому что он был обузой. Его мать умерла, потому что он был обузой. Сотриголова тратил впустую свое время, ухаживая за ним, потому что он был бесполезной, жалкой обузой. А теперь… “Ты был бы только обузой…” Всемогущий тоже считал его обузой. Изуку был таким гребаным идиотом, что даже осмеливался думать, что он кто-то другой. Он не заслуживал быть кем-то другим. Он не заслуживал того, чтобы быть живым. Изуку почувствовал, что начинает разваливаться на части, его тщательно выстроенный фасад эмоциональной стабильности ускользал, и пытаться больше держать себя в руках было невозможно. Его конечности казались сделанными из тяжелого свинца, а кости ныли от их веса. С таким же успехом Изуку можно было приковать цепью к якорю и сбросить в океан, потому что он уже чувствовал, что тонет. Он тонул и знал, что больше нет смысла бороться. Он пытался, не так ли? Он пытался выжить в мире, который был полон решимости разорвать его на части физически и ментально просто за то, что он родился. Он старался изо всех сил, но этого было недостаточно. Ничего из того, что он когда-либо делал, было недостаточно. Изуку было недостаточно. Так это было нормально – отпустить? Было ли нормально сдаться сейчас? Было ли ему позволено признать поражение и сдаться теперь, когда он знал, что в этой жизни для него больше ничего нет? Может ли он теперь наконец отдохнуть? Потому что Изуку просто хотел, чтобы все это прекратилось. Он так устал. Он был побежден, сломлен, ему было больно, и он чертовски устал. Он так долго поддерживал себя, не имея ничего, кроме бредовой мечты о том, что однажды станет героем. Мечта, которую Всемогущий взял в свои большие руки и раздавил, как хрупкий фарфор. Он не злился на героя, конечно нет, потому что Всемогущий был прав. Он был прав, и он просто напоминал Изуку правду. Он напоминал ему о его месте в мире, и для Изуку это место просто случайно оказалось на глубине шести футов. Подходящее место для отдыха того, кто был ниже всех остальных. Так что, возможно, именно поэтому Изуку обнаружил, что стоит на краю самого высокого здания, которое он смог найти в районе красных фонарей. Может быть, он хотел почувствовать себя больше самого себя, больше мира, прежде чем его тело вернется на землю, где он, наконец, сможет быть полезен в качестве корма для насекомых или удобрения. «Если только они не кремируют мои останки и не выбросят их в мусорное ведро», - размышлял Изуку с невеселым смешком. Не имело значения, как они нашли его тело или что они сделали с ним после, потому что суть была в том, что его не было бы рядом, и ему было бы все равно. Его больше не было бы рядом, чтобы причинять боль. Он просто хотел, чтобы боль прекратилась. Он хотел, чтобы стеснение в груди и стук в висках прекратились. Он хотел, чтобы все прекратилось! Вдохни. Изуку сделал шаг ближе к краю. Это было заброшенное офисное здание, которое с тех пор стало убежищем для бездомных и крыс в холодные месяцы. Предполагалось, что его снесут после того, как компания обанкротилась, но вместо этого его оставили гнить. Что означало, что вокруг будет не так много людей, которые могли бы стать свидетелями позорного поражения Изуку. Выдохни. Он сделал еще один шаг. Он всего на мгновение задумался над идеей оставить после себя записку, пока не вспомнил, что на самом деле никому не будет дела, если он умрет. Никто не стал бы искать его, кроме Сотриголовы, но как только герой узнает, кто он такой, узнает, что он никто без причуды, тогда Ластик будет рад, что он мертв. В конце концов, его отец узнает, и, возможно, Каччан тоже, и они оба почувствуют облегчение. Никто больше не был бы обременен его существованием. Вдохни. От вида раскинувшихся внизу улиц у него закружилась голова. Обычно высота его не беспокоила, но осознание того, что через несколько мгновений его тело превратится в брызги на цементе, заставило его желудок скрутиться. Это было все равно что взобраться на самую высокую вершину американских горок и посмотреть вниз на вертикальный обрыв. Ожидание действовало на нервы, но конец того стоил. Выдохни. Он сделал последний шаг вперед. Он балансировал на самом краю, как эмоционально, так и физически. Легкий ветерок, который составлял ему компанию в последние минуты жизни, был приятен. Это было похоже на то, как будто мир прощался с ним, потому что никто другой этого не сделал бы. Вдохни. Изуку закрыл глаза и расслабил руки по бокам. Он представил, что ему снова четыре года — до того, как ему поставили диагноз «беспричудный». Он представил, что находится в парке со своей мамой, сидя на вершине самой высокой горки. Это был такой долгий путь вниз, и он был напуган, но его мама была внизу, раскинув руки, чтобы поймать его. Она улыбалась ему, терпеливо ожидая, пока Изуку наберется смелости соскользнуть вниз. “Все в порядке, Изуку, просто отпусти. Я тебя поймаю.” “Хорошо, мамочка! Я встречу тебя внизу!” Ветерок становился все сильнее. Невидимые руки мягко подталкивали его вперед, обещая постоянный отдых. Выдохни. Изуку закрыл глаза, повернулся спиной к городу и позволил себе упасть. ——— Был субботний вечер, и, как и каждый субботний вечер, Шота должен был встретиться с Мотыльком на складе для боевой подготовки. Мотылёк учился невероятно быстро, впитывая любую новую информацию, как губка. Не в первый раз Шота пожелал, чтобы четверть студентов, которым он преподавал, обладали таким же смирением и стремлением учиться. Если бы они это сделали, ему не пришлось бы отчислять так много людей. Шота также был доволен эмоциональным ростом Мотылька. Хотя у ребенка все еще было достаточно проблем, чтобы бросить вызов даже опытному психотерапевту, прогресс все еще был заметен. Теперь Мотылёк был более открытым и экспрессивным с Шотой, мост доверия между ними становился прочнее с каждым днем. Ему не нужно было предупреждать Мотылька всякий раз, когда ему нужно было приблизиться к нему или прикоснуться к нему, хотя Шота по-прежнему заботился о его личном пространстве. В целом, по его мнению, все шло хорошо. Что скоро Мотылёк будет доверять ему настолько, что, наконец, примет надлежащую помощь. Все, чего он хотел, – это видеть ребенка счастливым, здоровым и в безопасности. Видит бог, Мотылёк это заслужил. Он был ребенком, которому мир, очевидно, причинял боль снова и снова, но у него все еще было сердце из чистого золота. Нечто подобное было редкостью, и Шота сделал бы все возможное, чтобы раскрыть этот потенциал. Он знал, что независимо от того, куда Мотылёк пойдет в жизни, он произведет впечатление. Он проложит себе путь в сердца всех окружающих точно так же, как он поступил с Шотой. Но сначала ему нужно было убедиться, что Мотылёк получит надлежащую помощь и поддержку. Итак, он направился к складу, решимость наполняла его шаги, когда он лавировал по крышам. Возможно, именно из-за того, что герой был слегка отвлечен — он прокручивал в голове план вечерней тренировки, - он чуть не пропустил фигуру, стоящую на краю старого офисного здания. Это было здание, за которым он всегда внимательно следил во время патрулирования, потому что это было популярное место для вандализма, скваттеров и попыток самоубийства. Последняя причина, к сожалению, была распространенной. За последние несколько лет он отговорил почти дюжину разных людей от прыжков с этой конкретной крыши. То, что он был героем подполья, делало попытки самоубийства обычным делом, но легче от этого не становилось. Как бы сильно Шота не ненавидел опаздывать на их встречи, Мотыльку придется подождать. Прямо сейчас приоритет отдавался тому, кто подходил ближе к краю. Шота использовал свое оружие захвата, чтобы безопасно и бесшумно приземлиться на противоположном конце крыши от того места, где стоял человек. С такого расстояния он мало что мог разглядеть, но он действительно увидел, что фигура была одета в темную одежду и, к сильному беспокойству Шоты, она была заметно мала. Почти… размером с ребенка. Боже, пожалуйста, пусть это будет не ребенок, безмолвно взмолился Шота. Встревоженный, Шота подкрался ближе. Он был уже на полпути по крыше, когда фигура повернулась к нему лицом. Их глаза были закрыты, а выражение лица – покорным. Шота почувствовал, как его сердце подпрыгнуло к горлу. Потому что человек, стоявший на краю, был ребенком. В частности, это был его ребенок. Это был Мотылёк. Следующие несколько секунд происходили как в замедленной съемке, как будто его поразил кто-то, обладающий причудой манипулировать временем. Мотылёк запрокинул голову к небу, все еще с закрытыми глазами, и начал опрокидываться назад через край. Шота не колебался. Он бросил один конец своего орудия захвата в сторону Мотылька, не позволяя себе дышать, пока не почувствовал, как его шарф зацепился за талию мальчика. Он благодарил каждую звезду над головой за то, что был достаточно близко, что был достаточно быстр. Мотылёк упал всего на фут, когда Шоте удалось подхватить его. Герой быстро потянул Мотылька внутрь и подальше от края, не останавливаясь, не дыша, пока малыш не оказался в безопасности у него на руках. Шота немного отстранился от Мотылька, держа руки на плечах мальчика, чтобы осмотреть его на предмет каких-либо травм. Мотылёк выглядел в основном нормально, если не считать больших покрасневших глаз, мокрых от слез, которые каскадом катились по лицу мальчика. Мотылька трясло так сильно, что Шота чувствовал вибрацию в своих собственных костях. Колени Мотылька внезапно подогнулись, и Шота поспешил подхватить его. Герой медленно опустил их обоих на землю, его руки крепко лежали на худеньких плечах мальчика. Он чувствовал, что его разум плывет. Его сердце колотилось так быстро, что он думал, что его ребра могут треснуть от напряжения. Шота сталкивался со многими попытками самоубийства. Он остановил многих, но и некоторых подвел. Он всегда ненавидел это, ненавидел чувство беспомощности, зная, что физически не может бороться с монстрами, которые зреют в головах других людей. Но никогда еще Шота не чувствовал себя таким маленьким, таким испуганным. Потому что это был ребенок, самый молодой прыгун, которого он спас до сих пор, и, что более важно, это был Мотылёк. Это был его ребенок. Тот самый мальчик, который любил мармеладных червей и яблочный сок, который любил поговорить о причудах и предметах поддержки, который любил кошек почти так же сильно, как Шота. Мотылёк был всего лишь ребенком. Он был всего лишь младенцем. И все же мир был так недобр, так жесток к этому мальчику, что он чувствовал, что его единственный выход – покинуть его. Шота судорожно втянул в себя воздух. “ О чем, черт возьми, ты думал?” Он не мог унять дрожь в голосе и не мог контролировать дрожь в конечностях, из-за которой мышцы казались онемевшими и бесполезными. До сих пор Мотылёк хранил гробовое молчание. Его слезы были беззвучны, и даже дыхание было тихим. Но, как будто Шота прорвал плотину, крики Мотылька внезапно стали неистовыми. Сдавленные рыдания сотрясали его маленькое тельце, а руки слабо вцепились в перед комбинезона Шоты. Вопли мальчика было больно слушать, настолько они были подавленными и навязчивыми. Боль, вложенная в каждую слезинку, была почти невыносимой Герой, недолго думая, подхватил мальчика на руки и посадил к себе на колени, крепко прижимая Мотылька к груди, как будто боялся, что ребенок внезапно исчезнет. Или, что еще хуже, попытается прыгнуть снова. Поэтому Шота использовал свое собственное тело, чтобы защитить агонизирующего ребенка, как будто он мог защитить Мотылька от всех ужасов в мире, просто присутствуя рядом. Ни один из них не произнес ни слова. Ни один из них не мог этого сделать. Мотылёк едва мог отдышаться из-за сотрясающих его рыданий, а Шота был слишком занят попытками замедлить свое сердце, пока оно не выбило дробь в его легких. Он закрыл глаза и позволил себе сосредоточиться на маленьком тельце, которое держал в своих объятиях. Он считал каждый прерывистый вздох, вырывавшийся из груди Мотылька, и почувствовал облегчение, почувствовав, как маленькие пальчики вцепились в его рубашку, словно якорь. Он не мог унять боль, которая пришла вместе с осознанием того, насколько Мотылёк крошечный и слишком, слишком легкий. Положив руку на спину Мотылька, он легко мог ощутить каждую ямочку на его позвоночнике. Он не был уверен, как долго они просидели там, на крыше здания. Этого было достаточно, чтобы ноги Шоты слегка онемели, а крики Мотылька затихли. Единственными звуками теперь были биение сердца Шоты, периодическое поскуливание Мотылька и шелест ветра, окутывавшего их обоих. Мотылёк шмыгнул носом и потер глаза тыльной стороной свободной руки. Другой рукой он все еще крепко держался за костюм героя Шоты. “Я… мне жаль. Мне жаль, мне жаль, мне жаль”. Его голос звучал так надтреснуто, словно покрытый паутиной трещин осколок стекла. Шота заставил его замолчать, рисуя круги на спине мальчика. “Все в порядке. Ты в порядке.” “Пожалуйста, не надо меня ненавидеть,” заскулил Мотылёк невероятно тихим голосом. Он уже был молод, но, Боже, держа его вот так и слыша, как он звучит таким побежденным, Мотылёк казался намного моложе. “Я не испытываю к тебе ненависти. Я обещаю, что не испытываю к тебе ненависти. Теперь с тобой все в порядке,” заверил его Шота. Они провели так еще несколько минут, Мотылёк умолял о прощении, а Шота шептал в ответ слова утешения. Наконец, когда ему показалось, что Мотылёк достаточно успокоился, Шота задал вопрос, на который, честно говоря, не был уверен, что хочет получить ответ. “что случилось?” Мотылёк просто закрыл глаза и покачал головой. “ Пожалуйста, детка. Я не смогу тебе помочь, если не буду знать, в чем дело. Произошло ли сегодня что-то такое, что заставило тебя почувствовать, что тебе нужно…” Герой умолк. Он не мог заставить себя сказать: «Что заставило тебя почувствовать, что тебе нужно покончить с собой?” Но Мотылёк, казалось, все равно понял. Мальчик еще крепче вцепился в рубашку Шоты. Его глаза были крепко зажмурены, как будто он пытался сдержать еще больше слез. Это была тщетная попытка, жемчужные бусинки горя все еще набухали в уголках его ресниц. “Я… Он… он сказал мне… - у Мотылька болезненно перехватило дыхание, когда он попытался произнести эти слова. – Он сказал мне, что я не могу…” Мальчик издал отчаянный стон и потянулся, чтобы прижать ладони к глазам. “ Не смог чего?” подсказал Шота, одной рукой все еще крепко держа Мотылька, в то время как другой продолжал успокаивающе водить кругами между выступающими лопатками Мотылька. “Я спросил его. Я спросил его, могу ли я… могу ли я стать героем, - Мотылёк покачал головой, словно пытаясь развеять тот ужасный образ, который засел у него в голове. – Он сказал мне, что я не могу. Он сказал, что я был бы всего лишь обузой.” “Малыш…” “Он был прав! Я просто обуза! Все всегда уходят от меня, потому что я просто бесполезная трата пространства! Все, что я делаю, - это создаю проблемы для всех остальных и…” “Мотылёк,” сурово прервал его Шота. Он больше не позволял парню ругать себя. Это было слишком больно слушать. “Я не знаю, кто сказал тебе такую вопиющую ложь, но он ошибается. Ты хороший парень с большим сердцем. Ты не обуза ни для кого, кто имеет значение. Ты мне не в тягость.” Мотылёк открыл глаза и посмотрел на Шоту с недоверием, но героя это не остановило. Он заставил бы этого ребенка понять, что он достоин того, чтобы о нем заботились, что он достоин того, чтобы его любили и поддерживали. Никто, особенно чертов ребенок, никогда не должен чувствовать, что его жизнь стоит меньше, чем у других. “И хотя я не оправдываю то, что ты подвергаешь себя опасности как мститель, я могу гарантировать, что для людей, которых ты спас, ты уже герой, малыш”. Шота немного подвинулся, чтобы лучше видеть глаза Мотылька. Ему нужно было, чтобы этот мальчик знал, что по крайней мере один человек на его стороне. “ Если ты хочешь быть героем, Мотылёк, то ты можешь им стать. Тебя ничто не останавливает. Я своими глазами видел, какой у тебя потенциал, и, малыш, ты им переполнен”. Это было либо неправильно сказано, либо это было именно то, что Мотылёк хотел услышать, потому что мальчик разразился очередным приступом рыданий. Шота сделал мысленную пометку убедиться, что Мотылёк после этого выпил много воды, уверенный, что ребенок был обезвожен из-за постоянного плача. В конце концов, Мотылек снова успокоился и шепотом сказал: “Герой”. “хм?” “ Герой. Герой сказал… сказал мне, что…” Голос Мотылька был достаточно громким, чтобы его не заглушил ветер. Сначала Шота не понял, но затем тошнотворное осознание вонзилось в него злыми зазубренными когтями. “ Герой…говорил тебе, что ты обуза? Что ты не смог бы стать героем?” Мотылёк кивнул, положив голову на грудь Шоты. Парень явно был измотан. Так вот, Шота – логичный человек. Будучи сам сторонником героизма, а также учителем подающих надежды героев, он знал, что говорить каждому ребенку, что они могут стать героями, было не только неразумно, но и опасно. Но сейчас все было по-другому. Он знает Мотылька. Мотылёк – не какой-нибудь эгоцентричный сопляк с комплексом героя или ленивый ребенок, который не желает прилагать усилий для достижения своих целей. Нет, Мотылёк был до краев полон решимости. Он самоотвержен до предела и постоянно превосходит ожидания Шоты. Мотылёк был ребенком, который видел худшее в мире, но вышел с другой стороны, все еще видя лучшее в людях. Значит, герой из всех людей должен посмотреть на этого сияющего ребенка и не только сказать ему, что он не может быть героем, но и что он еще и обуза? Шота ничего так не хотел, как того, чтобы упомянутый герой встретил конец его кулака. Шота глубоко вздохнул, сдерживая свой гнев. “Какой герой сказал тебе это?” “ Нет! ” Мотылёк вздрогнул, его глаза расширились от страха. Господи, неужели герой и ему угрожал? “Мотылёк…” “ Я не могу! Я не буду! ” Мотылек быстро замотал головой. “ Ты все равно мне не поверишь, ” тихо добавил мальчик. “Ты можешь сказать мне. Я обещаю, что у тебя не будет неприятностей, ” сказал он, пытаясь вытянуть ответ из дрожащего ребенка. “ Пожалуйста. Пожалуйста, просто брось это. Не сейчас. Я… я не могу.” Шота глубоко вздохнул. Как бы сильно ему ни хотелось узнать, какой “герой” причинил боль его ребенку, он не хотел слишком давить на Мотылька. Он и так уже достаточно пережил за сегодняшний вечер, и в любом случае выглядел полусонным в объятиях Шоты. Ему просто нужно набраться терпения. В конце концов, он узнает, кто это был, но прямо сейчас благополучие Мотылька было важнее всего, и Шота отчаянно хотел спустить мальчика с крыши. “Ладно, все в порядке. Ты не обязан говорить мне прямо сейчас. Но нам действительно нужно спуститься вниз, да? На улице все еще немного холодно, не лучшие условия для сна на крыше, ” мягко заявил Шота, медленно приспосабливая себя и Мотылька так, чтобы они могли стоять. Это заняло минуту, но в конце концов он поднял Мотылька на ноги и, прижав к себе мальчика, повел его к выходу с крыши и вниз по лестнице. Продвигались они медленно, Мотылёк время от времени чуть не спотыкался, но в конце концов они выбрались из здания на твердую землю. Шота демонстративно проигнорировал навязчивое чувство, возникшее у него, когда он посмотрел на то место на тротуаре, где оказалось бы тело Мотылька, если бы его попытка увенчалась успехом. Он стратегически вывел Мотылька из здания и направился к ближайшему полицейскому участку. Он знал, что парень расстроится. Он знал, что Мотылёк, возможно, запаникует из-за того, куда они направляются, но Шота больше не мог ждать. Он не мог рисковать тем, что Мотылёк снова попытается причинить себе вред. Он просто должен был убедиться, что Мотылёк понял, что у него нет неприятностей, что Шота не собирается его бросать. Герой потратил слишком много времени и слишком глубоко заботился о нем, чтобы отдать Мотылька и позволить судьбе решить будущее мальчика. Слова Мотылька эхом отдавались в его голове. “Все всегда уходят от меня, потому что я просто бесполезная трата пространства!” Что бы ни случилось дальше, он поклялся быть рядом с Мотыльком на каждом шагу. Он не только должен был бы присутствовать на судебном процессе по делу ребенка, если бы дело дошло до этого, учитывая, что он был героем, назначенным для дела Мотылька, но и хотел убедиться, что у Мотылька была какая-то надежная система поддержки. Независимо от того, были ли это жестокие родители или проблемы с приемной семьей, Шота был постоянной частью жизни Мотылька. Шота прочистил горло. “ Малыш. Я знаю, что ты не будешь в восторге от этого решения, но я не могу просто отпустить тебя после твоей попытки. Я собираюсь отвести тебя к одному из моих друзей в полицейский участок, хорошо? Он хороший человек и может тебе помочь.” ——— Изуку резко остановился. Его голова все еще была полна помех от последних нескольких часов, а тело все еще не перестало трястись. Если быть честным, то на самом деле он не присутствовал мысленно с тех пор, как заговорил со Всемогущим. Он трещал по швам, и когда из ниоткуда появился Ластик и остановили его от прыжка, Изуку не смог удержаться и развалился на части в объятиях героя. Он не мог вспомнить, когда в последний раз его обнимали или он чувствовал себя таким защищенным. Его мозг кричал ему, чтобы он просто доверился этому человеку, позволил Сотриголове найти все его кусочки и склеить их обратно, потому что Изуку так устал пытаться не дать себе сломаться. Но потом- “ Малыш. Я знаю, что ты не будешь в восторге от этого решения, но я не могу просто отпустить тебя после твоей попытки. Я собираюсь отвести тебя к одному из моих друзей в полицейский участок, хорошо? Он хороший человек, и он может помочь тебе, ” мягко сказал Сотриголова. Нет. Нет, нет, нет, нет. Нет. Изуку почувствовал себя так, словно кто-то только что вылил на него ведро ледяной воды. Его дыхание неудержимо участилось, и страх разлился по венам. “Нет”, Изуку уставился на героя широко раскрытыми глазами и дрожащим голосом. «Нет. Нет, ты обещал.” Он ничего не мог поделать с тем, что его слова больше походили на хныканье. Потому что Сотриголова обещал. Он пообещал, что не выдаст его полиции. Он пообещал, что не заставит Изуку делать то, чего он не хочет. Он обещал. Ластик выглядел слегка нерешительным, как будто боролся с чем-то сам с собой. “Мотылёк”. Герой медленно поднял руки, показывая, что не представляет угрозы. Это не помогло. По коже Изуку побежали мурашки, а ноги зачесались от желания убежать быстро и далеко. “Мне жаль, малыш, но я не могу в здравом уме отпустить тебя. Не после того, что только что произошло.” Обычное стоическое выражение лица Ластика стало почти страдальческим при его следующих словах. “Я не могу позволить тебе снова попытаться навредить себе”. “Нет!” – почти закричал Мотылёк и сделал шаг назад. Сотриголова подстроился под его шаг, чтобы сохранить между ними как можно большее расстояние. Изуку больше не чувствовал ни своих губ, ни кончиков пальцев. Его голова была словно набита ватой, а легкие – словно набиты шипами. “Тебе нужна помощь, малыш. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе ” взмолился Ластик. Мотылёк видел искренность в его глазах, и ему так сильно захотелось довериться ему. Ластик был его любимым героем теперь, когда Всемогущий разрушил его мечты, - и он был всего лишь милым, терпеливым и добрым к Изуку. Но… Но если бы Сотриголова узнал, кто он такой, если бы он узнал, что у Изуку нет причуды, тогда герой никогда больше не смотрел бы на него так, как раньше. Он увидит, что Изуку не стоит его времени. Он бросил бы его точно так же, как это сделали все остальные. А если вмешается полиция? Изуку либо отправили бы в Америку, чтобы он жил со своим отцом, либо отправили бы в сиротский приют или приемную семью, где шансы на выживание у ребенка без причуды были менее 30%. Как бы ему ни хотелось доверять Ластику, он просто не мог. Он не мог рисковать этим, и сердце Изуку сжалось от реальности его нынешней ситуации. Потому что теперь, в любом случае, он должен был потерять первого человека, который когда-либо был добр к нему. Либо Ластик узнает правду об Изуку и бросит его, либо Изуку сбежит и первым бросит Ластика. Он сделал свой выбор. “Мне так жаль,” воскликнул Изуку, захлебываясь собственными словами. “Пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Мне очень жаль.” Он быстро сунул руку в карман и вытащил оттуда цилиндрический предмет. На первый взгляд, его можно было принять за складной посох бо, когда он не был удлинен. Ластик посмотрел на него одновременно с беспокойством и легким замешательством. Вероятно, это была самая сильная эмоция, которую он когда-либо видел на лице героя. “Мотылёк, что ты…” Изуку выдернул чеку на прототипе светошумовой гранаты и подбросил ее в воздух. Он не стал дожидаться, пока она сработает, прежде чем закрыть глаза, повернуться на каблуках и вслепую бежать. Он знал, что у Сотриголовы чувствительные глаза, так что светошумовая граната будет особенно эффективной. От этого у Изуку скрутило живот от чувства вины, но он не переставал бежать. Он подождал еще несколько секунд, прежде чем счел, что это достаточно безопасно, чтобы снова открыть глаза. Изуку проигнорировал панику в голосе Сотриголовы, призывая его остановиться. Изуку не остановился. Он продолжал бежать. Он ни разу не оглянулся назад. Он не смог бы, даже если бы захотел, его глаза были слишком затуманены слезами. К тому времени, когда Изуку вернулся в свою квартиру, ему казалось, что мир вот-вот рухнет под ним. Он без колебаний упал лицом вниз на свой футон, не потрудившись снять обувь. Он не мог сказать, была ли глубокая боль в груди вызвана бегом или пустотой, образовавшейся в его сердце из-за предательства Сотриголовы. Что бы это ни было, это причиняло боль. Это была та же самая, знакомая острая боль, словно наждачная бумага терлась о его сердце, которую он почувствовал, когда ушел его отец. Когда Каччан ударил его в первый раз. Когда он получил известие о смерти своей мамы. Это была глухая пустота, которая поселилась в его костях и царапала легкие. Это заставило его почувствовать, что его грудная клетка вот-вот провалится внутрь. Потому что он снова был здесь, один, но на этот раз он был тем, кто ушел. От этого не становилось менее больно. Изуку хотелось плакать. Ему хотелось кричать, он хотел биться головой о стену, он хотел взять нож и резать свою плоть, пока не наткнется на кость. Он чувствовал все и ничего одновременно, и от этого у него раскалывалась голова. В уголках его зрения начала сгущаться темнота. Он не мог удержаться от того, чтобы не закрыть глаза. Он был таким чертовски уставшим. Даже дышать было утомительно. Он мог только надеяться, что мир был достаточно милосерден, чтобы утянуть его под воду и позволить ему проспать вечность. Изуку был рад чернильной тьме, которая вывела его из сознания.