Неужели он нашел в ней Бога?
Он так чувствовал свою свободу...
Рядом с Богом тогда все можно, когда Бог твой - ложный!
Анну все видели по-разному. Одни, после девяностых, не видели в ней весомых угроз, ведь свято верили, что былое величие Советского Союза и Российской Империи давно покинуло Брагинскую, оставив ее в пучине странной смеси собственной и иностранной культуры. Другие понимали, что несмотря на смутное время, женщина не растеряла своей статности и жестокости, которая была скрыта в глубине, под маской невинности и детской наивности. От одного вида этой блондинки, от ее улыбки и странного веселья их бросало в лёгкую дрожь. Третьи видели в ней добрую и нежную подругу или сестру, которая всегда подставит крепкое плечо и поможет, если то будет нужно. Некоторые постсоветские страны видели в ней сильную и волевую женщину, которая при желании свернёт даже горы для тех, кто ей дорог. И только он видел в Анне божество. Божество, которое сначала морально спасло его несколько столетий назад, а пару десятков лет назад и физически.****
Когда он увидел ее впервые, он ожидал увидеть запуганную девчонку, которая боязливо бы держалась подле своего посла. По крайней мере, так выглядят молодые страны, только-только отошедшие от долговременной смуты в своей стране. Она была другой. Высокая, энергичная, без капли стеснения и совести, лезла к нему, всё твердя на монгольском, что больно хочет с ним познакомиться поближе и стать друзьями. Мужчину лишь позабавило такое поведение. "Ребенок", — подумалось ему тогда. Анна и впрямь напоминала ребенка. Наивная, добрая, яркая, энергичная и больно навязчивая. Но что-то в ней было ещё. Совсем незаметное на первый взгляд, но яркое, словно солнечный луч. Она была подобна ангелу, такой чистой она ему казалась тогда. А ещё крестик у нее на рубахе. Небольшой такой крестик, но переживала она за него так, словно на шее у нее драгоценное колье. Ему казалось, что он никогда не поймет русскую душу. Никогда не поймет то, как девушка с лёгкостью могла отказаться от чего-то ценного на шее, отдавая предпочтение кресту. Анна казалась ему странной, неправильной от слова совсем. Но такой...живой что ли? То, как в ее глазах, цвета аметиста, горел неподдельный интерес к его персоне, Яо запомнил надолго. Она мало знала азиатских обычаев, она ему по судьбе была чужой, какой же разный менталитет. И чего она желала добиться, не зная и половины? Мужчина не знал, но девчонку запомнил надолго. До их следующей встречи точно.****
Когда она без стука вошла в его дом, словно была здесь хозяйкой, нагло стуча по полу каблуками, китайцу, которого постоянно накачивали опиумом, чтобы он не мог оказывать сопротивления как олицетворение, показалось, что сам Бог решил спуститься к нему. Посмеяться ль, или пожалеть, — он не знал. Он отчётливо слышал, как стуки каблуков ускорялись, их обладатель буквально бежал в сторону комнаты, где находился брюнет. Она была даже выше той, которую он помнил, а каблуки на обуви ещё больше увеличивали ее рост. Растрёпанные волосы, которые раньше, кажется, были собраны в элегантную прическу, которую и подобает носить девушкам ее статуса. Злой взгляд, улыбка, нет, оскал, и тихое шипение: "Чертов британец!". Не было на ней тогда платья. Словно зная, что его придется испачкать, она была одета в военную форму Российской Империи. Так величественно теперь называлась ее страна, которую он помнил ещё с наименования "Русь". Он помнил, как пухлые губы слегка дрожали, пока она суетилась около мужчины, все спрашивая, как он. Китаец все внимательно смотрел в ее холодные, и одновременно теплые, глаза. — Сам Бог решил пожаловать ко мне? — с усмешкой произнес он тогда. — Можешь называть меня Богом, но я не он, и никогда им не буду. Бог один, и он куда сильнее нас, простых стран, — шепчет Анна с лёгкой хрипотцой. — Тогда, — помедлив говорит Яо, — ты будешь моим личным Богом. Единый меня уже покинул. Давным-давно. Анна тогда прикусила губу, решив слегка убраться в помещении, в котором женской руки совершенно не чувствовалось. Он знал, какая Анна Романова на политической арене. Пугающая, жестокая русская девушка, которая была готова порвать любого не согласного с ней. Она больше не была тем ребенком, которого он помнит с начала семнадцатого века. Сейчас она вносила ужас одним лишь своим появлением, нося статус Мировой Империи. Она была божественно прекрасна, как великий Господь, который мог и наказывать, и защищать. Анна тоже была такой. К примеру сейчас, она помогала ему, уже "потерянному", как его называли иные европейцы. Она была милосердной, когда нужно - жестокой. Романова и впрямь могла быть его личным Богом, он видел ее не иначе, как божество, которое спустилось к нему, чтобы указать верный путь. — Анна, — тихо звал он ее. — Что такое, сударь? — мягко спрашивала она, идя со стороны кухни, держа в руке книгу с рецептами. — Ты точно страна? — Конечно, что за вопросы...? — смущённо интересовалась девушка, опуская книгу на тумбу. — Ты сейчас словно Бог. Помогаешь потерявшим путь истинный, караешь грешников... — Это не значит, что я - Бог, сударь, — мягко говорит девушка, опускаясь на пол подле Яо. — Я делаю так, как завещал нам всем Отец наш всевышний. Помогаю тем, кому это нужно, и мешаю плохим творить их зло. Вот и все. — Но не все так делают. — Не все следуют заветам нашего Божьего Отца. Когда-то их настигнет наказание за это. — Уверена, Элос? — со смешком спрашивает Яо. — А если Господь Бог решит оставить это безнаказанным, — девушка поправляет растрёпанные волосы, — я объясню, почему даже странам нужно следовать божьей воле. Теперь то свечение, что подметил Китай при прошлой встрече стало намного ярче. Крестик все ещё висел на ее шее, дополняя образ православной славянки. И пусть в Богов мужчина уже давно потерял веру, этой девушке он верить хотел. Хотел верить в спасение, о котором все твердила империалистка. Он хотел верить, что сможет выбраться из такого унизительного отношения. И пусть впредь Богом ему станет та, о которой он раньше отзывался как о ребенке. Та, которая в себе несёт поистине яркое и божественное свечение. Пусть его Богом теперь будет Анна Романова. Ведь именно этот человек заставляет его верить в надежду. И Ван Яо очень верил, что не зря.****
Следующая их встреча случилась в двадцатом веке. Теперь ее страна называлась ещё более величественно - Союз Советских Социалистических Республик. И фамилию она теперь носила другую - Брагинская. Среди всех республик она была самой первой, основной и главной. А как же иначе? Но название носила сложное... РСФСР, кажется. Это все так странно было для китайца, ведь ещё столетие назад он с лёгкостью мог назвать ее империалисткой, а теперь она даже не вздрогнет, услышав это обращение. Теперь ее звали иначе, но одного "имени" она не имела. Коммунистка, железная леди, красная погибель. Кто как видел, так и звал. Но "Железой" или "Стальной" дамой она все же была. В кратчайшие сроки женщина поднялась так, что ныне имела статус сверхдержавы. Она была сильнейшей, в частности в плане морали, страной из всех, кого он знал. Совмещая лёгкость, элегантность и власть, Анна могла спокойно идти по головам ради цели, но одновременно с этим помогать нуждающимся. Она могла говорить шепотом, пугая этим почти всех присутствующих, ведь ее шепот был страшнее крика. Но одновременно с этим она могла сидеть под дождем без зонта, лишь бы накормить животное, которое шпыняли все кому не лень, а после укутать в своей военной шинели. Одно отличало ее от прошлой версии себя. Глаза. Они больше не горели так ярко, не пылали тем интересом и огнем. Но только святое свечение, которое Китай видел у нее, никак не гасло. Потому однажды мужчина все же спросил: — Ань, ты все ещё веруешь в Бога? Девушка тогда потушила сигарету, кинув окурок на землю, тихо смеясь. Она с интересом смотрела на Китай, отвечая как-то хрипло, словно что-то внутри было сломано: — В Бога? — получив кивок, она устремляла взгляд к небу, опираясь спиной о рядом стоящий столб. — Возможно немного. Если Бог и есть, то это я, милый, — фыркала Анна, вновь смотря на мужчину. — А в Отца Всевышнего верить перестала? — интересовался тогда Яо, подходя ближе. — Я давно уже не верю в него. Он покинул меня, когда я слёзно взывала его помочь мне. Помочь хотя бы спасти род Романовых. Он не услышал мои молитвы. Или игнорировал их. Я раньше верила, что он всегда поможет, если следовать по верному пути, но... — Но? — А есть ли этот верный путь? После восемнадцатого года я уже ни во что кроме себя не верю. Если Бог есть, он носит имя Анна Брагинская. — Теперь ты называешь себя Богом, — лукаво улыбался тогда китаец. — Теперь да, — девушка говорила совсем тихо, надрывным голосом, а потом резко прильнула к чужим губам, ища успокоение в поцелуе. Яо дал ей то то самое успокоение. Он давно не верил в Бога. Она перестала верить в него пару десятилетий назад. Но одно оставалось неизменным - она была его личным Богом, который давал ему ориентир. Ему было совсем неважно, что она лишь страна, такая же, как он, для него она стала истинным божеством, которое спасло его уже дважды.****
Из мыслей его вырвал тихий, заставляющий покрыться мурашками, голос, который словно мурлыкал ему на ухо: — Милый, Джонс снова начинает что-то про Тайвань. Не хочешь его усмирить? Неужели он нашел в ней Бога, до невозможности чувствуя свою свободу? О да! Правду ведь говорят, рядом с Богом тогда все можно, когда Бог твой - ложный. Брагинская словно окутала его цепями, из которых он не мог выбраться. Да и не хотел. Он не верил в Бога уже много столетий, но найдя в Анне святую, Господа Бога в обличии страны, он был готов и убить, и умереть за нее. Яо всегда смеялся, что вера иногда доводит людей до крайних мер, но сейчас, кажется, стал понимать почему. Возможно, он безумец, ему уже абсолютно плевать. Около него сидела до невозможности красивая девушка, железная леди, которая отдавалась только ему. Только ему давала видеть в ней эту Божественную мощь. Только ему она давала возможность трахать ее до сорванного голоса. Только с ним она получала истинное удовольствие. Китай был первым, кто уверовал в нее, как в Бога. Он был первым, кто увидел в ней что-то такое, что отличало ее от других. Он был первым, и никто, никогда не смеет претендовать на его место. Никто не смеет красть его надежду, которая вела его все века по правильному пути. А пока... — Джонс, будь добр, повтори, что ты там говоришь про Тайвань?