Бог

— Пошли, — произносит Китай в приказном тоне. — Собрание уже идёт, и мы, вероятно, единственные, кто не пришёл.        На землю падает очередной окурок, коих тут было не меньше четырёх. На азиата смотрят два уставших глаза, в которых не представлялось возможности прочитать хоть что-то. Ещё некогда, буквально пару лет назад, живая и яркая девушка, превратилась в свою серую тень, оставляя от прошлой себя лишь внешность. И то, лишь местами. — Так иди, я не держу тебя, — Анна фыркает, перекидывая ногу на ногу, зажигая ещё одну сигарету, делая очередную затяжку. — В героя поиграть решил? Я как раз подхожу под термин «дама в беде», да-а? — в голосе слышится отвращение, а во взгляде видна усмешка. Этой желчи у неё не отнять.        Ван тяжело вздыхает, опускаясь на ступеньку около России, внимательно изучая профиль славянки. Смешно и страшно, что стало с той, которую когда-то величественно называли «старшой сестрой» многие страны. Вечно ухоженная, не позволяющая себе выйти в свет как попало, сейчас сидит в изношенной, почти до дыр, шинели, а лицо оставляло желать лучшего. Синяки под глазами, да и не только там. Яо знал прекрасно, что шарф на шее теперь скрывал не только огромный шрам, но и парочку синяков. Видел случайно, когда девушка переодевалась из пиджака в шинель.         Она перестала доверять другим в принципе. Если в советские годы она ещё могла попробовать довериться кому-то, то сейчас славянка бросила те попытки, ограничивая себя небольшим кругом общения. Благо, в этот «кружок по интересам» входил и Китай. — Я не хочу идти без тебя, Ань. Это уже негласная традиция, ты же знаешь, — мужчина осторожно вытягивает у русской сигарету с зажигалкой, решив снять лёгкое раздражение.        Вновь сигарета падает на землю, а Брагинская топчет ее подошвой, решая не притрагиваться к новой. Она лишь тихо вздыхает, внимательно рассматривая асфальт. Молчание, к удивлению, было достаточно комфортным. Не присутствовало напряжения, лишь молчаливое спокойствие. — Он меня под Америку положить хочет, — неожиданно говорит девушка, словно так, между прочим. — Все твердил мне, как красиво я буду выглядеть в платье невесты, и как буду счастлива с Джонсом, — она сплёвывает на асфальт, переводя руки за спину, упирая их на ступеньки, перенося вес тела на ладони.         Ван молчал. Он не то что не знал, что ему сказать, скорее знал, что Брагинская продолжит. И не ошибся. — Он во мне инструмент видит. Причём, опошленный инструмент, — она устремляет взгляд в небо, немного помолчав. — И Олега мне все в пример тычет. Олег то! Олег сё! А что мне, блять, до Олега? — с отвращением шипит русская. — Если эта шкура решила за копейки себя этому американцу продать, то причём здесь я? Мол, — Анна прокашлялась, пародируя голос, — пример с братца бери. А мне мерзко. И стыдно. Пред всем народом за него стыдно! Куда же нужно было совесть засунуть, чтобы с сияющими глазками лечь под того, с кем столь долгий срок стоял по разные стороны?        Россия закашлялась, прикрыв рот рукой, убранной со ступеньки. Китай осторожно двигается ближе, приобнимая девушку одной рукой. Ему сложно было что-то сказать, ибо под ситуацию подобрать культурные слова было сложно. Ему было безумно жаль ту, с которой когда-то сочетался узами брака, но сделать ничего не мог, кроме как поддержать морально. — Мне как-то Фред сказал, — шёпотом говорит девушка, и азиат чувствует, как ее пробирает дрожь, и она все сильнее жмётся к нему, — что гордость моя скоро сломается. Что я сама под него лягу, увидя в нем мужчину. Мол, всем девушкам только одно и надо. А сломанным тем более, — русская поворачивает голову к китайцу, смотря на него заплаканными глазами. А голос даже ведь не дрогнул! — Он ещё к стене меня тогда прижал. Под шинель залезть пытался. Если бы не Керей, что неожиданно зашёл - я даже не знаю, что могло бы быть дальше, — она закусила губу, на секунду замолчав. — А я не хочу…я не хочу сломаться и гордость свою продать за гроши. Я не хочу стать страной третьего мира, и быть просто подстилкой для какого-то сосунка.        Под конец голос дрогнул, и славянка вцепилась в чужой пиджак, тихо заплакав. Яо закусил губу, осторожно подтягивая любимую ближе, почти сажая на свои колени. А та и не сопротивлялась. Конечно, разница в росте была ощутима, но это не особо мешало Китаю в тот момент. Осторожно поглаживая пепельно-белые волосы, он нашептывал ей что-то успокаивающее на ушко, уверяя, что все обязательно будет хорошо, и она справится. Он верил в неё, как и всегда верил. Он знал ее слишком долго, чтобы сомневаться в ее силах. Ведь, жизнь всегда ломала сильных, зная, что те обязательно справятся.          А если кто-то попытается помешать его девушке встать на ноги, подключиться сам Ван. Он этой русской девушке, своей персональной богине, был готов весь мир положить к ногам, стоит ей только попросить. Но та же гордая, никогда не попросит хоть что-то, даже на смертном одре. Несмотря на все политические разногласия, сам он бы в жизни не отвернулся от неё. Она не отвернулась, так почему он должен поступать по-свински? — Анют, — тихо говорит Китай, приподнимая голову девушки за подбородок, нежно ей улыбаясь, — давай пропустим это собрание? Тебе нужно успокоиться, а я знаю прекрасные места неподалёку. — Какие? — по-детски склонив голову спрашивает девушку, полулёжа на чужой груди.  — Согласна таки, — со смешком говорит Ван, обнимая девушку. — Ресторан, театр, парк. Отель, если захочешь интересно закончить прогулку. — Давай сразу в отель, — неуверенно говорит Анна, осторожно отстраняясь от мужчины, разминаясь. — Я хочу снять напряжение, а ты единственный, под кого я позволю себе лечь.  — Я польщен, — почти мурлыкая произносит Яо, осторожно поднимаясь со ступенек, отряхивая свои штаны от пыли, заодно стряхивая ее с чужой шинели. — Польщен он! Веди давай, иначе сейчас кто-то из европейцев выйдет покурить, и нас потащат на собрание.          Улица заливалась смехом: мужским и женским. Несмотря на столь мрачный разговор минутами ранее, сейчас эти двоя шли с яркими улыбками, словно были веселы с самого начала.         И, кто бы что не говорил, а Анне с Яо было спокойно. Вот вроде, обычный мужчина, пусть и отличающийся нежностью и красотой, но было в нем что-то ещё…что-то божественное, к чему девушка тянулась чуть ли не с семнадцатого века. Брагинская больше не верит в единого Бога. Слишком часто он оставлял ее в трудный момент. Как она однажды сказала: «Как забавно, что Отец наш Всевышний наказывает не грешников, а тех, кто исправно следовал его заповедям». Так, быть может, она нашла своего «Бога» в самом Китае? В том, кто несмотря ни на что был рядом? Кто знает, может, так и было.        Ван давно не верил в Бога. Много раз он покидал его, словно никогда и не было. Но, как бы то странно не было, новое Божество он нашёл в русской девчонке. Анна больше не верит в Бога, но внутри неё все ещё есть тот «божественный свет».         Наверное, это просто зависимость. Приятная, от которой не хочется отказаться. Они оба зависимы, и оба никогда не избавятся от этой зависимости. Ведь им двоим это было удобно, а ломать удобство никто не хотел. Особенно, когда со страхом смотришь в новый день, не зная, что ждёт впереди.   Зависимость - это страшно. Но для них она стала слаще любого дорогого вина.