-
Джеймс поднимает видеокамеру с кровати, куда ее бросил Ларс. Он весь день возился с этой штуковиной, снимая себя и все вокруг, вроде обливания друг друга пивом и плевков с лоджии. А сейчас он не понимает, в чем дело. Он включает камеру, нажимает на какие-то кнопки сбоку. Поднимает камеру, смотрит в видоискатель, но там все черно. Прищуривает левый глаз. По-прежнему темнота. — Что за херь, чувак? Я ничего не вижу. — Крышка объектива надета, идиот. — Ой, — он поворачивает ее, пытается снять и роняет камеру на кровать. Упс. — Джеймс, хватит заниматься хуйней. Это стоило около тысячи баксов, — Ларс тянется к камере. Джеймс протягивает руку, не давая Ларсу забрать ее. К счастью, размах у него больше, чем у него, и этот прием довольно эффективен. Он снимает крышку, снова смотрит в видоискатель и направляет камеру прямо на Ларса. Тот смотрит на него очень недовольно. — Убери эту штуку от моего лица. — Это не то, что ты говорил сегодня ночью, — он смеется, имитируя дрочку. Не обращает внимания на то, что Ларс бьет его, — Я просто хочу посмотреть, как это работает. — Зачем? Хочешь снять видео? — мурлычет Ларс, опускаясь на колени на матрас рядом с ним. Его слова пылкие, знойные, наполнены обещанием того, что они могли бы записать на пленку, — Что-то для долгих, одиноких ночей? Джеймс покачал головой. Он действительно не это имел в виду. Но в голове у него уже пронеслось, как Ларс опускается на него ртом, слюна блестит в свете камеры, когда он пускает слюни, губы красные и припухшие. — Нет, я… — Не стесняйся, — он забирает камеру и направляет ее на лежащего Джеймса, — Давай, покажи мне, что ты сделаешь за доллар, — он улыбается широко и лучезарно. И тут Джеймс прищуривается. Какого черта? Он откидывает камеру со своего пути, хватает Ларса за яблочки щек и приближает к себе. Раздвигает губы большими пальцами и изучает ровную линию белых зубов. — Где твоя щель? — Чего бля? — Ларс вздрагивает, ошеломленный. Руки Джеймса не двигаются, оставаясь плавающими, как буйки, в воздушном океане между ними. Они ничего не держат. — Твоя щель. Щель между зубами. Ее нет. — Я ее убрал, — объясняет он, смотрит на Джеймса, как на инопланетянина. Обработка этой информации происходит с задержкой, Джеймс зависает на пару секунд, — Ты что, издеваешься? Ты не замечал? — Когда? — Джеймс уклоняется от ответа. — Несколько лет назад. Серьезно, ты не заметил? — хмурится Ларс. И Джеймс ненавидит это; он должен был знать, что он изменится? Должен ли он был этого ожидать? Изменились ли в нем другие вещи, и если да, то должен ли он искать и их? — Зачем ты это сделал? — Что за хуйня? Боже. Я просто хотел. И что с того? Джеймс не может поверить, как ему не хватает буквально миллиметра пустого пространства между двумя передними зубами, он чувствует себя глупо, потому что даже не знал, что его теперь нет. Не понимал, что так сильно любил это, пока это у него не отняли.-
Его не волнует, что их обошли Jethro Tull. Они вошли в историю. Они только что выступили на Грэмми, в прямом эфире, по телевидению. И мир не взорвался, и люди не умерли. От одной мысли о том, как Джеймс повернулся к нему, бросившись к его установке во время брейкдауна с двойной бочкой, его член становится твердым, а шею прошибает пот. Он ощущает, как спиртное обжигает желудок, как покалывает руки и лицо. Чем старше он становится, тем хуже переносит алкоголь. Утром он пожалеет об этом, но пока все прекрасно. И сейчас, в триумфальном сиянии успеха, ему нужен кое-кто. Сильно. Лед тает в стакане, когда он наблюдает за Джеймсом, болтающим с людьми, которые за спиной говорят о них гадости, рядом с его столиком. Он поднимает глаза вверх, вверх, вверх по длинным ногам. На задницу, на заправленную черную майку, на ремень. Они в ресторане Chasen's в Беверли-Хиллз, где собираются всевозможные знаменитости. Он сидит за столом Рональда Рейгана с артистами, о встрече с которыми он только мечтал, и все они хотят уделить ему минуту времени. Но ему нужен только Джеймс. Джеймс, который привел с собой свою новую подружку Кристен. Они не так давно вместе, и это довольно серьезный шаг — привести девушку на такое публичное мероприятие. Жена Ларса тоже здесь, но, честно говоря, он не уверен, где она сейчас находится, да ему это и неважно. Пока что он относится к институту брака вполне благодушно. Он накрывает свой бокал салфеткой. Вежливо извиняется, проскальзывает за спину Джеймса, быстро обхватывает его локоть пальцами и дважды сжимает их, проходя мимо него. Джеймс улыбается ему, когда видит желание, легко читаемое на его лице. Он удерживает взгляд мгновение и направляется в ванную. Он ждет там около пяти минут, пересчитывает плитки на стене, рассматривает зеленые полотенца с узорами, искусно сложенные в пирамиду. Боже, какое шикарное место. Он слышал, что Донна Саммер написала одну из своих хитовых песен на туалетной бумаге в здешнем дамском туалете. Может, и ему так же повезет. Может быть, нет. Может быть, он не был достаточно очевиден. Он уже начал жалеть, что у него нет с собой кокаина, чтобы скоротать время и не ждать в пустом туалете, как идиот. Но тут дверь слегка приоткрывается, и Джеймс заглядывает внутрь. Ларс молниеносно спрыгивает с раковины и запирает за ним дверь. Они должны быть быстрыми. При таком количестве народа он удивлен, что туалет пуст. Он засовывает язык в рот Джеймсу и притягивает его к себе за шею. Он вынужден оторваться от его губ, не желая слишком увлекаться. Им нужно торопиться. Он трогает Джеймса за джинсы, жестко, так, как ему это нравится, и греется в теплом дыхании, обдающем его лицо. Рука Джеймса поднимается к его горлу и задерживается, когда он закрывает глаза. Он наклоняется для очередного поцелуя, но Ларс останавливает его. — Я хочу, чтобы ты меня трахнул. — Здесь? Это опасно. Их могут поймать. Но в дымке жары, гордости, адреналина и желания все это кажется таким неважным. Он ни о чем больше не может думать. Ему все равно, чего это будет стоить. Он кивает. Он стягивает с себя джинсы и трусы, поворачивается и упирается в раковину. Он слишком мал ростом, чтобы это было удобно, его бедренные кости болезненно упираются в мрамор, но это неважно. Он здесь не для того, чтобы с ним нежились. Джеймс притягивается к нему как магнит, несмотря на его очевидную нерешительность. — У меня нет… — Я могу это принять. Давай, — Джеймс расстегивает молнию, встает за ним, сплевывает, опускает голову на плечо Ларса и тяжело стонет. Ларс наблюдает за ним через зеркало, — Ты должен вести себя тихо. Джеймс кивает, задыхаясь с приоткрытым ртом. Это не продлится долго. Хорошо. У них нет времени на олимпийский секс-марафон, да и вообще, это не в их стиле. — Скажи мне, когда будешь близко, — футболка Ларса прилипла к нему там, где он начал потеть. Это не очень приятно, но зато возбуждающе. Вскоре он кончает себе в кулак, чтобы сперма не испачкала переднюю часть брюк — все-таки, они в шикарном заведении. Он двигает бедрами назад, стараясь быстрее довести Джеймса до оргазма. Рука Джеймса накрывает его руку, лежащую на стойке, другая крепко обхватывает его талию, удерживая их вместе. — Куда мне кончить, детка? — Внутрь, — почти приказывает он, задыхаясь, — Я хочу чувствовать тебя всю ночь, — это толкает Джеймса через край, он скулит, толкаясь в него едва ли не с остервенением. Когда он полностью выдыхается, он с шипением вытаскивает, засовывает член в джинсы и целует Ларса в макушку. — Все хорошо? Он кивает, вытирает испачканную руку об одно из полотенец. Снова задирает штаны, и мокрота меж бедер, которую он чувствует, не очень приятна и совершенно неприлична. Но ему это нравится. Он поворачивается и снова целует Джеймса. — Мы не можем уйти вместе. Ты пойдешь первым. Джеймс неохотно отрывается от его губ, бросает ему прощальный взгляд и отправляется обратно на вечеринку. Ларс оставляет измазанное в сперме полотенце на стойке, чтобы его нашел кто-то другой.-
Он нетерпеливо ждет, пока возьмут трубку. Он уже почти сдался, как вдруг услышал на другом конце мягкий голос с британским акцентом. Джеймс борется с желанием закатить глаза. — Это Джеймс. Могу я поговорить с Ларсом? — Сейчас три часа ночи. — И? — в трубке раздается шорох, и он думает, что слышит приглушенный голос Ларса на заднем плане. Вероятно, она прикрывает телефон рукой, и из трубки тихо звучит: — Ты можешь его выключить? Она вздыхает, и Джеймс напрягается, пытаясь расслышать хоть что-нибудь сквозь алкогольную дымку. — Джеймс, — полусонно приветствует его Ларс. — Привет, малыш. — Почему ты звонишь так поздно? Все хорошо? — Я просто… ты мне нужен, — Джеймс знает, как жалко он звучит, но все равно продолжает, — Ты можешь приехать? — Не сейчас. Тебе нужно отдохнуть, — голос Ларса усталый, хриплый, но не злой. Джеймсу кажется, что он звучит как-то грустно. Или, может быть, разочарованно. Возможно, и то, и другое. Он слышит, как жена спрашивает его, не случилось ли чего, и отвечает, что все в порядке. Но все определенно не в порядке. Он чувствует себя разорванным, части разбросаны повсюду, и он не знает, как собрать все это обратно в одиночку. — Хорошо, — Джеймс уступает, но не вешает трубку, а продолжает, заведомо зная, что следующие его слова — все равно что выстрел в темноту, — Ты можешь сказать мне, что любишь меня? Я хочу услышать, как ты это говоришь. — Я не могу этого сделать, Джеймс. — Почему? Она рядом? — Я позвоню тебе завтра, хорошо? — Ларс говорит шепотом. — Конечно, — он остается на линии еще долго после того, как Ларс кладет трубку. Кладет телефон на плечо и слушает гудки, пьет, пока не отрубается на диване.-
Джейсон проносится мимо стола с едой и следует за Кирком вглубь площадки, чтобы заняться тем, чем они занимаются, когда не на сцене. Ларс окликает его прежде, чем он успевает полностью скрыться в коридоре. — Мастер Джей! — Йоу, — отвечает Джейсон, засовывая голову обратно в комнату. — Сеанс обнимашек перед концертом в семь, только я и ты, милый, — он показывает на него пальцем, чтобы убедиться, что он тот все понял, — Не опаздывать, блядь! — Я приду, — он смеется, посылая ему звучный, преувеличенный чмок через всю комнату, — Не переживай. Джеймс опускается на диван рядом с ним, тяжелый и близкий, претендуя на место, как старатель на золотую жилу. Ларсу нравится мысль о том, что он — драгоценный металл, ценный и почитаемый. — Ты когда-нибудь скучаешь по этому? — Ларс рассматривает фотографии в старой программе тура, которую один из членов команды выкопал из офисного шкафа заведения. Спасибо, он заберет это домой для своего постоянно пополняющегося архива. — Скучаю по чему? — спрашивает Джеймс, укладывая подбородок на его плечо, чтобы взглянуть на фотографии. — Ну, типо. По тому, как все было, когда мы были молоды? Когда все только начиналось? Ни денег, ни еды. Спали на грязном матрасе. Делились всем. Мир казался таким чертовски огромным. Бесконечным, — Ларс уставился в неподвижную точку на стене, пока его зрение не затуманилось, — Разве ты не скучаешь по этому? Джеймс бесцеремонно опускает руку на его торс. Ларс оглядывается по сторонам. Все заняты. — Нет. Я не скучаю по голоду. Ты все равно лучше выглядишь с мясом на костях, — он щипает жирок на животе Ларса. — Не скучаешь по нам? По тем, кем мы были? Глаза Джеймса при этом становятся мутными. Его тело напрягается. Похоже, Ларс совершил роковую ошибку. — Мы все те же люди. Теперь можно сделать еще хуже. Почему бы, черт возьми, и нет? — Ты мог попытаться меня обмануть. — Я не изменился, — настаивает Джеймс, — Я такой же, каким был всегда, — но Ларс не уверен, что знает, кто этот человек, который пригвоздил его к дивану ледяными голубыми глазами, чертовски холодными и безжалостными, — А ты? Ты все еще мой? И Ларс не может решить, что пугает его больше: Джеймс, ставший тем человеком, которого он не узнает, или Джеймс, который всегда был этим человеком, и он просто был слишком увлечен им, чтобы заметить это. — Я не знаю. Я устал, — Ларс говорит на выдохе, и это звучит ужасно, пассивно. Он закрывает альбом, — Может быть, мы вообще не знаем друг друга.-
Ларс исчезает в ванной вместе с Кирком. Они планировали устроить пранк с мужчинами-стриптизерами в честь последнего выступления Queensryche в этом туре, но затем эти двое скрылись, не попрощавшись, как воры. Джеймс потерял несколько часов своей жизни, ожидая их, гадая, что именно они делают. Как далеко они готовы зайти. Он смирился с этим. Он больше ничего не говорит. Он считает, что если он собирается напиваться до беспамятства каждый вечер, то пусть Ларс употребляет свои наркотики. Если он и дальше будет сопротивляться их зависимости, связи и выходкам, Ларс его бросит. А он и так уже одной ногой за дверью — женат и все такое. Он не может его потерять. Просто не может. И вообще, проще остаться. Проще не замечать всего того дерьма, на которое он не хочет смотреть слишком пристально, не вступать в борьбу. Нет, проще смести все дерьмо под ковер и жить дальше. По крайней мере, тогда ему не придется искать кого-то нового, не придется давать обещания, которые он не сможет выполнить. Не нужно притворяться, что он может измениться. Даже Кристен знает, что он уже не тот. Она просто еще не ушла, потому что не нашла свой следующий талон на еду. Как только она это сделает, она уйдет. Очень жаль, потому что она хорошая женщина. А он просто не может быть хорошим мужчиной.-
Он заново обходит все секции самолета, когда Кирк устает от него. Он его не винит, он доставал его с тех пор, как они поели, а полет очень долгий. Он ничего не может с этим поделать. Он крадется к тому месту, где в прошлый раз оставил Джеймса и Джейсона, дремлющих рядом друг с другом, желая проверить, не проснулся ли Джеймс. Тот закрыл глаза, сцепив руки на животе. Ларс наклоняется и бесшумно, как медленно передвигающийся паук, проводит пальцами по штанине его джинсов. При этом движении глаза Джеймса открываются. Он осторожно берет Ларса за руку и смотрит сначала на него, потом на свое окружение. Затем, затаив дыхание, он говорит шепотом: — Что ты пытаешься сделать? — Все в порядке, он спит, — почти все спят, подумал он, приподнимая голову, чтобы осмотреть храпящий экипаж. Это самая скучная часть полета, полагает он. Джеймс зовет Джейсона, но тот не шевелится, прислонившись головой к закрытому иллюминатору. Ларс присаживается на колено Джеймса, выставляет ноги в проход для равновесия. Это настолько близко, насколько он может быть рядом с ним здесь. Но он тоскует; он хочет всегда носить его с собой, укрывать и прятать в железной деве собственного тела, шипастой и твердой, чтобы Джеймс не мог сделать ни одного движения, не пронзенный мыслью о нем. Навсегда. Джеймс подносит руку Ларса к своему лицу, проводит потрескавшимися губами по костяшкам. — Не могу дождаться завтрашней посадки, — Джеймс говорит тихо, впиваясь в его кожу, затем поправляет себя, — Или сегодняшней, наверное? — разница во временных поясах просто чудовищная. — У меня интервью, — сокрушается он. Сонно трет глаза, — Какое-то телевизионное шоу. — У нас выходной. — А у меня нет, — еще одна пытка, но уже по собственной инициативе. — Потому что ты не хочешь отдыхать. Я тебя не понимаю. Почему ты не можешь хоть раз расслабиться? — Джеймс смеется, и это должно быть легкомысленно, но это задевает его чертовы чувства. Потому что, возможно, в этом и заключается вся их проблема. Каждый год, проведенный вместе, доказывает Ларсу, насколько они разные. Насколько ювенальной была их первоначальная связь — два ребенка, отчаянно нуждающихся в общении. Он считает, что тогда они не могли бы быть более разными, даже если бы попытались. На каждый толчок приходится еще более сильный рывок. На каждое действие — ответная реакция. Он помнит то время, когда они были единым фронтом, тоскует по нему, страстно желает вернуть его. То, что начиналось как «он и Джеймс против всего мира», теперь явно переходит в «он и Джеймс друг против друга». — Я расслаблюсь, когда умру. — Ты всегда был таким? Даже в детстве? — Каким? — он ненавидит этот тон, этот подтекст. — Типо… — Джеймс подыскивает нужные слова. Взвинченный. Беспокойный. Порывистый. Безумный, — Ну, знаешь. Такая рабочая лошадка, — его ладонь опускается на колено Ларса. Ларс пожимает плечами. — Приходилось. Я всегда был самодостаточным. У меня было одинокое детство. Я сам о себе заботился. Это невозможно перерасти. — Я думал, ты любишь своих родителей. — Да. Люблю. Я люблю их. Просто обо мне никогда не заботились. Я никогда не был ребенком. Мне приходилось самому просыпаться, самому готовить еду, самому ходить в школу. Я все делал сам, начиная с детского сада, по сути. Сколько раз Ларс возвращался домой после тенниса, а дом был незаперт, пуст и по всем поверхностям разбросаны остатки вчерашней вечеринки, можно перечислять бесконечно. Его родители были настоящими богемами, оставляли свечи гореть, когда никого не было рядом. Окна были открыты. — И тебя это устраивало? — озадаченно спрашивает Джеймс после некоторого молчания. — Наверное. Типо, я мог делать все, что хотел, пока у меня были свои деньги и способ добраться до места. Мне нравилась эта свобода, но… не знаю. Я не знаю, чем себя занять, если не работаю. — Оу. Я не знал этого. Нахлынувшие воспоминания заставили Ларса почувствовать тоску по дому. Нет, не просто тоску. Ностальгию. Вспомнил дом своего детства, отца, слушающего джазовые пластинки в кабинете. Хиппи входили и выходили из его дома в любое время суток; он путешествовал по всему миру в оцепенении или в восторге и удивлении, он представлял себя Иеном Пейсом, когда он стучал на своих маленьких барабанчиках, доставшихся ему от бабушки. Он скучает по чувству того, что он особенный. Он не испытывает ностальгии по всем разочарованиям детства, не скучает по структуре и рутине того, что от него ожидали, по грузу фамилии — по ответственности, которую на него перекладывали. Не скучает по оскорблениям, дразнилкам, принижению. Хотел бы вычеркнуть эту часть из своей памяти. Когда он встретил Джеймса, одиночество исчезло. Оно исчезло так быстро, что он и не заметил, как однажды проснулся и снова почувствовал его. Он смотрит на руку Джеймса на своей ноге и чувствует себя одиноким. Ларс пожимает плечами. Изо всех сил старается улыбнуться. — Ты никогда не спрашивал.-
Он держит Ларса за руку, когда просыпается. Их ладони прижаты друг к другу и лежат на животе Ларса, который плавно поднимается и опускается вместе с его дыханием. Джеймс несколько раз проворачивает обручальное кольцо, но Ларс не шевелится. Он лежит спиной к Джеймсу, прижавшись к его боку, словно пытаясь сбежать от него, даже находясь в бессознательном состоянии. Шторы задернуты, но он все равно щурится, когда садится — комната кружится. Черт, его тошнит. Он все еще пьян. Как только он отцепился от простыней, рот наполнился слюной. Он бросается к унитазу и успевает как раз вовремя, чтобы голым встать на колени перед унитазом, прежде чем его вырвет. Он отхаркивает желчь до тех пор, пока горло не становится сухим, а затем смывает ее в унитаз. Он шатко встает, хватается за столешницу, чтобы наклониться над раковиной. Он видит, что по его щеке стекает одна слезинка, и утирает ее. Он включает кран и набирает воду в рот. В зеркале он видит, как Ларс перевернулся на живот, совершенно не обращая внимания на то, что весь пищеварительный тракт Джеймса пытается вырваться из его тела. Он выглядит очень молодо, когда на его лице нет морщинок от беспокойства. Джеймс тихонько находит свою одежду и быстро одевается. Натягивает куртку, прихватывает с комода бумажник и ключ от номера. С кровати доносится тихий недовольный стон, и Ларс, нахмурившись, ощупывает простыни. Ищет его. — Джеймс? — Я здесь, — он наклоняется к Ларсу, целуя его в голову, — Все хорошо. Спи. Ларс вздыхает и снова кутается в одеяло. Джеймс уходит.-
— Ты в порядке? — Кирк жестом указывает на разбитую губу Ларса. — В порядке, — не в том месте, не в то время, слишком много выпили, не выспались. Ларс разболтался, Джеймс был в плохом настроении, и так далее, и тому подобное. Оправдания бесконечны, даже если все они правдивы. — Ты бы сказал мне, если бы это было не так? — он набирает мелодию на банджо, которое нашел за кулисами, что не так странно, как-то, что Джейсон каким-то образом нашел мандолину. Он не совсем понимает, откуда все эти чертовы вещи продолжают таинственно появляться. — Кирк. Что за херь? Это ебаная консультационная помощь или еще какая-нибудь хуета? Я же сказал, я в порядке, — он закатывает глаза и продолжает копаться в своем дорожном чемодане. Он не может найти футболку, которую, как он клялся, взял с собой. Похоже, он взял мало одежды. Придется снова брать их мерч. Ничто так не говорит о твоей крутости, как футболка собственной группы. — Ладно, — Кирк лыбится, весь такой приземистый и милый. Почему Ларс не мог влюбиться в него? Он хороший, — Знаешь, у моей мамы тоже был синдром хорошей женушки. — Чего бля? — он вздрагивает. На щеках Кирка появляются ямочки от улыбки, — Что, блядь, это значит? Кирк пожимает плечами и снова начинает наигрывать мелодию. — Просто кое-что тебе для размышления, мой друг. — Иди ты нахуй, — Ларс говорит с любовью, преуменьшая, насколько эти слова — это обвинение — действительно беспокоят его, — Все группы спорят. Ramones? Хагар и Рот, Ричардс и Джаггер, Плант и Пейдж. Мы не первые, кто имеет разногласия. — Нет, чувак, это не просто просто разногласия, — говорит Кирк. Внезапно его интонация становится ужасно мрачной, — Это не то. Это похоже на ту хуйню, которая была у Сида и Нэнси. Ларс смеется одновременно недоверчиво и весело. — Вот что ты обо мне думаешь? Наркоманка-проститутка? — А я и не говорил, что ты Нэнси.-
Джеймс так сильно набухивается, что Ларс опасается, как бы он не умер от печеночной недостаточности, не дожив до двадцати пяти лет. Он появляется в доме Ларса без предупреждения примерно в середине недельного перерыва. Как обычно, он бухой. И в очень странном настроении — безумном, злобном, — что Ларс не уверен, что видел, чтобы он вел себя так раньше. — Где она? — спрашивает Джеймс, бросая куртку на диван, явно и так грубо обращаясь к его жене. Ларс действительно не знает, где она. Они поссорились из-за того, что Ларс делал слишком много рабочих звонков в свободное время. — Ее нет, — беспомощно бормочет Ларс. Честно говоря, это не его собачье дело. Наверное, это достаточно хороший ответ, потому что Джеймс целует его дважды, с такой силой, после которой останутся засосы, и подталкивает к комнате. Его сердце уходит в пятки. Он не хочет этого делать, не сейчас. Не так. Джеймс толкает его к комоду. В зеркале Ларс видит, что постель все еще не заправлена после утренней ссоры с Дебби. Он не может заставить себя взглянуть на собственное отражение, ему становится не по себе. Он не хочет видеть пустоту на своем лице. — Прекрати, — он уворачивается от Джеймса, который впивается носом в его шею и прижимается к его спине. От него исходит лихорадочный жар, непреклонный. Плотный. Удушающий. — Давай, — Джеймс заставляет его вернуться в свои объятия. От него пахнет спиртом, — Я хочу этого, — его рука опускается, чтобы бестактно и больно стиснуть Ларса в джинсах. — А я нет, — на этот раз он говорит жестче, сцепляя руки в замок, чтобы выпрямиться. Но даже при этом он не может сравниться с Джеймсом в полный рост, и его легко одолеть. Он отбрасывает локоть назад, чтобы ударить Джеймса прямо в живот, и этого оказывается достаточно, чтобы он отскочил от Ларса. Но это неверное движение. Он слышит, как Джеймс рычит и заводится, и в ответ бьет Ларса по затылку. Ларс ненавидит, как он слегка отшатывается, как хнычет. Ненавидит свою слабость. Джеймс вцепляется в него ногтями, притягивает к себе и злобно целует, правой рукой сжимая его челюсть в тисках. Рукой, лежащей на его лице, он тянет Ларса к кровати, как собаку на поводке, которая не успевает за ним. Ларс сопротивляется, но Джеймс хватает его за руку и прижимает к кровати лицом вниз. — Остановись, — но он не останавливается. Он наклоняется над спиной Ларса, фактически прижимая его к матрасу, тяжелые локти прижимает его бицепсы. Ларс вздрагивает, — Ты делаешь мне больно. Когда Джеймс целует его рот сбоку — небрежно, как попало, а его рука скользит к горлу, Ларс начинает паниковать. Потому что на секунду ему показалось, что это может наконец-то произойти. Джеймс собирается убить его. Рука плотнее сжимает горло. Трудно сглотнуть, набрать воздух. Ему удается поднять левую руку вверх, так как ее больше не держат, и он царапает руку Джеймса, но безрезультатно. Тот не останавливается. Его голос звучит так, будто он захлебывается, когда он просит еще раз: — Джеймс, остановись, я… Джеймс целует его снова, фактически кусая его за губы. Затем успокаивает его языком, но на долю секунды мешкает и снова чмокает его, слишком нежно, чтобы сравниться с остальным его поведением. — Ты не можешь меня бросить. — Ты делаешь мне больно, — он продолжает пытаться оттолкнуть его, пинается, но Джеймс лишь упирается коленями. — Ты никогда не сможешь меня бросить. Никогда. — Отпусти меня, — он пытается дышать через нос. — Поклянись, что не сделаешь этого. — Ты, блядь, сумасшедший, — Джеймс улыбается, еще раз обхватывает его шею, а затем отпускает и отталкивается от него. Ларс тут же отшатывается, переворачивается на спину, ноги скользят по постельному белью, пытаясь найти опору. Он думает, что ему это удалось, но Джеймс поднимается на колени и снова склоняется над ним, хватает его за волосы на затылке со злобной усмешкой на лице. Глаза у Ларса огромные, круглые от неподдельного страха, — Джеймс… Джеймс пристально смотрит на него с мерзким оскалом, а затем, отпихнув Ларса, выходит из комнаты. Ларс не хочет думать о том, как быстро он закрывает за собой дверь, чтобы спрятаться, пока не понимает, что Джеймс ушел, пока не услышит визг колес его машины вдали.-
Из-за отсутствия сна они отыграли довольно дерьмовое шоу. Ларс знает, что даже дерьмовое шоу по их меркам — это все равно чертовски хорошее шоу по чьим-то еще. Толпа была на взводе, им понравилось. Это самое главное. Но Джеймс в ярости из-за этого. — Ты не понимаешь, — Ларс пытается объяснить свою точку зрения, уже пять минут, но Джеймс стойко не согласен. Он уже готов отказаться от борьбы с ним. Это становится неинтересно, — И ты не хочешь понимать. Ладно. Это только твоя ебаная проблема. — Нет, это ты, блядь, не понимаешь! — кричит Джеймс, — Эта херня не действует на тебя, поэтому ты будешь в порядке. — Что это вообще значит? — Ларс не отступает, не боится его. Если бы он собирался ударить его, он бы уже сделал это, — Я буду в порядке? Что это значит для тебя? Почему ты не можешь сказать ни одной искренней фразы? Я не понимаю. Скажи хоть раз что-нибудь честное. — Серьезно, ребят… — пытается вмешаться Кирк, но Джеймс резко поворачивается к нему. — Заткнись нахер, — Джеймс делает глубокий вдох. Рука превращается в открытую ладонь, которую он выставляет как знак «стоп». Как будто он пытается остановить себя, — Не лезь в это дело. Кирк слегка качает головой и закатывает глаза. Честно говоря, Ларс не знает, почему он вообще иногда беспокоится. Он уже должен понимать, что ему не пробиться сквозь непробиваемую стену, которую Джеймс выстроил, кирпичик за кирпичиком, вокруг них двоих. А Джейсон, как выяснилось, почти подчинился. Он даже не смеет пошевелиться. Джеймс сжимает и разжимает руки на своих бедрах. Ларс видит, что Джеймса трясет от злости. А еще он видит, что есть некая ниточка, и не может не потянуть за нее. — Это так глупо, — он усмехается, пожимая плечами, — Я имею в виду, в тебе нет ничего искреннего. Ларс смотрит в глаза Джеймсу и видит там искреннюю обиду. Теперь он не может взять свои слова обратно, даже если он действительно хотел сказать именно это. Джеймс дважды расчесывает усы, проводит рукой по щеке. Секунду сидит, уставившись в пол. Встает так внезапно, что стул, который он освобождал, падает на спинку. Он подходит к двери гримерной и захлопывает ее за собой с такой силой, что она отскакивает назад, ударяясь о стену. Ларс потирает нос, прерывисто вздыхает. Он проводит руками по всклокоченным волосам, с которых капает пот, и оглядывает комнату, проверяя температуру. — Кто-нибудь еще? Джейсон отрицательно качает головой. Кирк смотрит на него нечитаемым взглядом. — Вы, ребят, в полном дерьме. Я понимаю, что у вас есть проблемы, но… Ладно, неважно. Я просто хотел бы, чтобы вы разобрались с этим. — Это все та же херня о группе, та же самая херня о группе… — Это не о группе. Споры о музыке — это хорошо, они помогают нам делать лучшее, на что мы способны. Но что бы там ни было между тобой и Джеймсом? Это действует на всех остальных. Это надо, блядь, прекратить, чувак. Он смотрит на истершийся пластырь на своих пальцах, разматывает его, бросает на пол. Он снова поднимает взгляд на Кирка и жалеет, что не может сказать ему, что не знает, как это прекратить.-
Джеймс вваливается в дверь номера, держа в одной руке бутылку, и кланяется своей публике. Он хихикает и бросает куртку на цветастое кресло, после натыкаясь на декоративную колонну. — Доктор пришел! — кричит он, наливая себе егермейстер. Нет, доктор сошел с ума. Сейчас около четырех утра. Ларс быстро затыкает его, пока на него не начали поступать жалобы на шум из регистратуры. Сам он, естественно, не спит, ему нужно немного поработать с расписанием, факсами и сообщениями, чтобы успокоиться. К тому же у него в ухе стоит звонкое жужжание, которое он никак не может заглушить. Но то, что он не напивался вслепую с ребятами из Faith No More до рассвета, это точно. Один только ущерб, нанесенный ими заведению, будет стоить тысячи долларов. — Не поздновато ли для вызова на дом? — он снова возвращается к бумагам в своей руке. Расписание на завтра, вернее, на сегодня, с рукописными поправками от руководства тура, нацарапанными сверху. — Для тебя? Никогда, — Джеймс стягивает с себя футболку и бросает ее куда-то на ковер. Снимает ботинки, оставляя их прямо на том месте, где Ларс может споткнуться о них и сломать себе шею. Он ползет от изножья кровати к тому месту, где Ларс прислонился к изголовью, по пути проводя рукой по его ноге. — Благородно, — фыркает Ларс. — Я только за исцеление, детка, — он целует сначала коленную чашечку, потом бедро — там, где его обнажает сбившийся набок халат. Ларс не отрывается от чтения документов. — Перестань, — предупреждает он. Джеймс подползает выше и прижимается к нему, чтобы поцеловать его в челюсть, в губы, прежде чем Ларс поднимает руку и мягко толкает его в грудь. Его плечо встречается с его ухом, и он отшатывается от прикосновения Джеймса, — Ну же, прекрати. — Дай доктору посмотреть, — он опускается над ним на колени и начинает затягивать завязки халата, как бант на подарке. Завтра у Ларса одиночное интервью, а потом почти сразу после него — интервью с Кирком. Когда он должен успеть пообедать? Распахнув халат, Джеймс проводит носом по его торсу, вдыхает, упирается в хлопок трусов, вцепляется указательным пальцем в резинку и тянет. Бок его головы мягкий, как персиковый пух там, где он был выбрит наголо, — Мне кажется, я знаю, что тебе нужно. — Джеймс, я сказал хватит, — он отталкивает его за плечи. Слишком сильно. Он отодвигается назад, как побитая собака, — Я устал. Я занят. Джеймс фыркает, опустив голову. — В последнее время ты часто занят. — Соберись, блядь, и мне не придется делать свою работу, плюс твою. — Моя работа заканчивается, когда я ухожу со сцены, — говорит он с презрением. Ларс уже был раздражен, теперь он злится. — Не заканчивается! — кричит он, потом вспоминает о соседях, пытается успокоиться, не получается, — Это уже не просто группа. Это бизнес, — он швыряет в него бумаги — расписания, предложения, цифры, все, за что он отвечает — и смотрит, как они разлетаются по кровати, — Вбей это в свой толстый гребаный череп, — он толкает Джеймса в голову. Самое ужасное, что он даже не сопротивляется. Он просто позволяет ему, принимает это, вяло. — Ладно. Я понял. — Правда? — Ларс прекрасно понимает, что группа работает в режиме самоуничтожения. Или, по крайней мере, он и Джеймс так работают, — Ты имеешь значение, твои действия имеют значение. То, что ты делаешь, влияет на всю эту хуету. Разве ты этого не понимаешь? Джеймс уставился на покрывало, широко раскрыв глаза и будто бы побледнев. — Ты все? — Ничего не выйдет, если ты не сможешь позаботиться о себе. Ты уже взрослый. Перестань играть в жертву и повзрослей, блядь, — Ларс продолжает, потому что он обязан это сказать. Никто другой этого не скажет, — Ты талантлив, у тебя есть влияние. Но те люди там, снаружи, они не узнают этого, пока ты не возьмешь себя в руки, — Джеймс кивает через мгновение. Молчит как могила. Ларс протирает глаза, вытирает влагу под носом. Он не болеет, это последствия кокаина. Он натягивает халат, чувствуя себя будто голым в неловкости момента. Прочищает горло, — Я хочу побеждать. Я хочу, чтобы ты побеждал. Ты со мной или против меня? — Я с тобой, — Джеймс протягивает руку, чтобы схватиться за него, все, до чего он может дотянуться. Ларс не смотрит на него, никогда не мог выдержать жалкого взгляда того, кто хочет быть любимым. Того, кто нуждается в этом больше всего на свете. — Тогда соответствуй.-
Он выпил несколько бутылок пива, но совсем не опьянел. Он старался не выглядеть подонком, выглядеть презентабельно — волосы вымыты и собраны в хвост, одежда чистая. Он прибрался в квартире. В холодильнике есть еда, на кровати — свежее постельное белье. И самое главное — Ларс уже в пути. Когда тот приезжает, он встречает его поцелуем, который плохо воспринимается. Он пытается стереть его. Они собираются посмотреть воскресный футбол по его телевизору: Рэйдеры играют с Бронкос, и он ставит на игру деньги. В перерыве между таймами Ларс опирается локтем на ручку дивана и выглядит совершенно незаинтересованным. Джеймсу знакомо это чувство. Рэйдеры проигрывают двадцать восемь очков. Ларс надувает маленький пузырь из жвачки, лопает его и продолжает шумно чавкать. Джеймс вспоминает вчерашний концерт, где он забыл выплюнуть жвачку и попытался сделать это во время песни. По итогу она застряла у него в волосах. Он думает о том, как подбежал к Ларсу за ударной установкой и наблюдал за тем, как тот безжалостно колотит по барабанам, как мокрые от пота волосы прилипают к его спине, когда он крутится в такт. Как он вскакивает с табуретки и падает обратно, высовывает язык и задыхается. Сексуально. Ларс снова лопает жвачку. Джеймс хочет попробовать. Он наклоняется, целует его шею в то место рядом с ухом, прикосновения к которому обычно его заводят. Он пробирается к его рту, просовывает язык внутрь. Ларс отстраняется от поцелуя, поворачивается лицом к экрану. Джеймс проводит большим пальцем по нижней губе, втирая слюну. Направляет руку Ларса к своему стояку. — Не сейчас, — Ларс говорит отрывисто, складывая руки на груди. Джеймс проглатывает этот отказ, который ощущается как укус. — Хорошо, — он не хочет показаться назойливым и слишком настойчивым, но прошло уже много времени, и он скучает по нему, скучает по любым прикосновениям к нему. Кристен тоже не хочет с ним спать, — А когда? Ларс вздыхает и поворачивается к нему. Джеймсу кажется, что он смотрит в дуло заряженного пистолета. — Что ты сделал для меня за последнее время? — А есть квота, которую нужно заполнить, или типо того? — он смеется. Снова сглатывает. Ларс явно не в настроении шутить, — Каждый раз, когда я пытаюсь, ты мне отказываешь. Ты делаешь это прямо сейчас. — Потому что я устал от того, что меня используют. Он говорит это с такой убежденностью, как будто Джеймс — чудовище или что-то в этом роде. — Что? — Почему ты всегда должен быть пьяным? Я не понимаю. Ты не можешь спать со мной, пока не сделаешь так, что не сможешь даже вспомнить об этом? Ты знаешь, что я при этом чувствую? Джеймс внезапно чувствует себя трезвым. И растерянным. Он не знает, как объяснить, что дело не в Ларсе. Дело в Джеймсе и в той темной, глубокой, черной дыре внутри, которая засасывает в себя все хорошее, до последней яркой звезды на небе. — Я имею в виду — когда мы вместе, тебе это хоть нравится? — продолжает допытываться Ларс. Лицо Джеймса вспыхивает от смущения. Он едва может выдавить из себя слово. А теперь Ларс хочет снять все слои и рассмотреть с лупой самые уродливые его части, которые найдутся. — Знаешь… — Нет, не знаю. Потому что ты никогда ничего не говоришь. Ты мне ничего не говоришь. Типо, какой вообще смысл во всем этом? Я тебе нравлюсь? Джеймс смотрит на него так, будто он бредит. Вполне возможно, что так оно и есть. Как он может спрашивать об этом после всего пережитого? — Я люблю тебя. — Но я тебе хоть нравлюсь? Джеймс смотрит на него с недоумением. Ему не нравится ожидающий взгляд, и он поспешно опускает глаза в пол. Чувствует, как его рот открывается для слов, которые никак не могут вырваться. Он захлопывает его. Сжимает руку так сильно, что ногти впиваются в ладонь. — Так. Хорошо, — Ларс поднимается на ноги, и Джеймс смотрит, как он пересекает квартиру и идет к двери. Ларс выглядит изможденным. Он прислоняется к стене и быстро натягивает кроссовки. — Куда ты идешь? — Домой. К жене, — добавляет Ларс, проворачивая нож. Джеймс считает, что он делает это специально. Хочет наказать его, — Ты остаешься здесь. — Но я… — Почему бы тебе не позвонить своей девушке? Потрать на это время. Подумай, чего ты на самом деле хочешь, — Джеймс думает о том, что Ларс может стать той самой последней звездочкой, поглощенной его гравитационным притяжением — неотвратимым. Непреодолимым. Если то, что Джеймс знает о черных дырах, правда, то когда весь свет исчезнет, поглотив их, останется только пустота. Но что происходит с пустотой? Когда останется только сингулярность? Она взрывается.-
Он надоел своей девушке, это видно. Она просто стоит там с пустым лицом и ни с кем не разговаривает. Он пытается праздновать, веселиться, развлекаться и благодарить всех этих людей, которые полагаются на него в работе, за хорошо проведенный тур. Но она висит над ним, как дождевая туча. Каждый раз, когда он приводит ее на эти мероприятия, он жалеет об этом. Он не совсем понимает, почему она вообще согласилась с ним встречаться. Она кажется ему постоянно несчастной. Кроме того, она считает, что его прическа выглядит глупо. Она так ему и сказала. Он болтает со всеми, пока она висит на периферии, и тут ему на глаза попадается Ларс, и да, он тоже выглядит несчастным. Он наблюдает за ним с другого конца террасы, пытается отвести глаза, но не может. Перестань пялиться. Соберись. Но это как разбитая и горящая на обочине машина — он жмет на тормоз и глазеет, хотя это запрещено. Ларс и его жена ссорятся, но так тихо, что их не слышно. Но ожесточенность явно присутствует, несмотря на то, что они пытаются сохранить вежливость. Она говорит что-то, что ему не нравится, он отходит от нее на шаг, и она следует за ним. Он кладет руку на ее запястья, как на наручники, и слегка тянет ее, совсем не сильно. Нет, он выглядит так, будто умоляет. Она вырывается из его хватки, несколько раз ударяет кулаками ему в грудь. Джеймс оглядывается по сторонам, чтобы посмотреть, не наблюдает ли кто-нибудь еще за тем, как Ларса бьет женщина, за этим замысловатым танцем гнева и сдержанности. Никто не смотрит. Все сильно пьяны. Он переключает внимание на пиво в своих руках, но тут слышит, как Ларс кричит на нее, и снова поднимает голову на суматоху. Он ненадолго задумывается, не собирается ли Ларс ударить ее в ответ, но не думает, что он сделает это. Но с другой стороны, что он может знать? Ларс может быть очень непредсказуемым, когда злится. Ларс отталкивает ее от себя, проводит рукой по волосам и переводит дыхание. Он закрывает лицо ладонями. Его жена стоит на месте, не шевелясь, в ожидании. Что бы это ни было, это еще не конец. Когда Ларс опускает руки, он беспомощно оглядывается по сторонам. Он ловит взгляд Джеймса. Должен ли он отвернуться? Он слегка выпрямляется. Слишком поздно притворяться, что он не подглядывал за ними. Ларс опускает глаза на свои ботинки, что-то говорит ей, она трогает его за локоть. Он берет ее за руку и уводит оттуда.-
Покаяние через раскаяние. Именно этому учили Джеймса. Сегодня отец связался с ним через их руководство. Он не получал от него никаких известий с тех пор, как тот пытался связаться с ним в последний раз, наверное, около десяти лет назад. Его сестра легко простила его. Джеймс не может. Если бы он встретил Джеймса сегодня, он был бы разочарован. В этом нет ничего плохого; ему бы не понравилось то, что он увидел. Лжец, грешник. Больной. Что-то не так с его мозгом. Он не может противостоять этому миру. Он неудачник, и ему нужно отпущение грехов. Больше ничего не помогает. Значит, это, возможно именно то, что нужно. Он позволяет Ларсу поцеловать его, горячо, мокро и неправильно, на кровати в гостиничном номере, а потом просит: — Ударь меня. — Что? — Ларс на секунду вздрагивает, его нетерпеливые извивания прекращаются. Джеймс пытается быть соблазнительным, пытается сделать все, что, по его мнению, Ларс может от него хотеть. Он скользит языком по его языку и стонет. Но речь идет не о сексе. Речь идет об искуплении. — Ударь меня. Давай, — он звучит странно, пытается исправить это, пытается быть кем-то другим. Он тянет руку Ларса вверх и прижимает ее к своей щеке, — Мне это нужно. Ларс ничего не говорит. Он целует его еще раз, словно запечатывая сургучную печать на конверте, и перемещается, садится ему на живот. Секунду он гладит его щеку — и Джеймсу это не нравится — а потом игриво шлепает его. И это не то. Этого недостаточно. — Еще раз, — еще один шлепок. Он пытается сделать это лучше для Ларса, но не выходит, поэтому скользит рукой между его ног, — Сильнее. Его брови сходятся, и Джеймс не может даже попытаться расшифровать выражение его лица. Он выглядит так, как будто ему очень неловко. А потом он серьезно говорит: — Джеймс, я не хочу этого делать. — Пожалуйста, — умоляет он. Должно быть, это звучит достаточно жалко, чтобы Ларс сжалился над ним, потому что выполняет просьбу. Он снова дает ему пощечину, но бьет сильнее, и на этот раз это обжигает. Жжет. Слезы наворачиваются на глаза. Ему все равно нужно больше, — Сделай так, чтобы было больно. Пожалуйста. Ларс отшатывается в сторону, что выглядит как отвращение. — Какого хрена? Нет, — Джеймс пытается дотронуться до него, протягивает руку, но ему не позволяют. Глаза Ларса быстро бегают по его лицу, — Что это? Ты хочешь, чтобы я тебя наказал? Я не буду этого делать. Может быть, он уже делал это раньше.-
Ларс находится в квартире Джеймса по его просьбе. Правда, он уже жалеет, что пригласил его, потому что к его приходу у него ужасное настроение. Он пытается трахнуть его, но Ларс будто не присутствует — он просто там, под ним, как дохлая рыба, холодный, со стеклянными глазами, бессильно свисающий с крючка. Он отказывается от этой затеи и пытается завязать разговор, который быстро перерастает в спор об отпусках, выходных, обязанностях и обязательствах. Он бросает в адрес Ларса несколько своих излюбленных оскорблений, призванных задеть, и встает, чтобы выпить пива. На самом деле он берет две бутылки, все для себя. Когда он возвращается, Ларс уже одевается, привалившись к обитому дивану. Джеймс действительно знает, как испортить настроение. Ларс выглядит немного потерянным в своих мыслях, и поворачивается к Джеймсу. — Я не думаю, что смогу делать это дальше. — Конечно, чувак. Делай, че хочешь, — Джеймс говорит ровно, хотя его первый инстинкт — швырнуть бутылку в стену, чтобы она разлетелась на кусочки по всему полу. Наступить на осколки, которые он там найдет. — Я не собираюсь слушать эту хуйню, — он быстро шнурует свои найки, — Не от тебя. — Это ты хочешь уйти из-за какой-то тупой хероты, через которую мы проходили уже тысячу раз. — Я не говорю про группу, — он закрывает лицо обеими руками, с трудом переводя дыхание, — Я говорю про нас. С меня хватит. Я думаю… не знаю. Я думаю, тебе нужна помощь. Настоящая, серьезная помощь. Джеймс молча пялится на него пару секунд. — Я в порядке. — Нет. И это не работает. Я не помогаю. Я делаю тебе хуже, — Ларс говорит, тон плоский, отстраненный. И это пугает, потому что Джеймс ничего не чувствует. Никаких эмоций, — После сегодняшнего я не хочу, чтобы ты приходил ко мне. Я не хочу, чтобы ты звонил. Я не хочу тебя видеть, если только это не касается группы. — Что? — Все кончено, Джеймс. Все кончено. — Нет, — его сердце кувырком летит вниз по лестнице, ударяясь о каждую ступеньку. Он отставляет бутылку, пытается ухватиться за футболку Ларса. Это неубедительно, это по-детски. Он не знает, что делать, его еще никогда не бросали. Не так, не таким образом, не тот, кого он любит, — Нет, нет. Пожалуйста. Нет. Ларс вздыхает, пытается отодвинуться, но Джеймс зажимает его в угол. Он опускается на колени перед Ларсом, и его не волнует, насколько жалко он выглядит в таком виде. Он сделает все, что угодно, скажет все, что угодно. Что угодно, лишь бы он остался. — Чего ты хочешь? Я дам тебе это, — он тянется к пуговице на джинсах Ларса и чувствует, как дрожат его руки. Он знает, что глаза у него совершенно дикие, — Все, что хочешь. Просто скажи мне, и я сделаю это. — Хватит, — Ларс говорит так устало. Звучит так истощенно. Он отбрасывает руку Джеймса и качает головой. Единственное, что чувствует Джеймс — это отторжение, пронзающее все тело. — Прости, — его охватывает паника, — Прости, ладно? Это то, что ты хочешь, чтобы я сказал? — он знает, что это слишком скудно и уже слишком поздно. И даже когда это вырывается из его уст, это звучит, как отговорка. Ларс просто стоит и смотрит на него. — Джеймс. — Не делай этого. Я люблю тебя, — он прижимается к нему, упирается лбом в его колени. Его ладони мокрые там, где они сжимают джинсовую ткань, — Я люблю тебя. Разве ты не любишь меня? — Я люблю тебя. Эти слова, предназначенные для него — Джеймс уже не воспринимает их как раньше. — Но ты бросаешь меня. — Нет, я люблю тебя и ухожу от тебя, — говорит Ларс, — Это большая разница. Джеймс считает, что никакой, блядь, разницы вообще нет.