-
Ларс слышит низкий гул обратной связи в усилителе, идет за запахом дыма к дивану в комнате отдыха, где Кирк отключился, а между его пальцами горит зажженная сигарета. Столбик пепла падает с нее и приземляется на корпус его гитары. — Кирк, идиот, — выругался Ларс, выхватил сигарету и бросил ее в стакан с каким-то непонятным напитком на журнальном столике. Кирк не двигается с места, даже когда он трясет его за плечо, — Эй, придурок. Подъем. Он оттягивает веко большим пальцем, и даже в полумраке собственной тени Ларс видит, что его зрачок — всего лишь спичечная головка среди коричневой радужной оболочки. Ларс хлопает его по щеке, Кирк стонет и медленно отмахивается от него еще долго после того, как он убирает руку. — Что ты принял? — нет ответа. Рядом с бедром Кирка на диване стоит маленький пузырек с белым порошком, в котором лежит ложка, прикрепленная к крышке. Как будто он просто выскользнул и укатился. Как будто он потерял сознание, не успев спрятать его. Он поднимает стакан и держит его перед открытыми глазами Кирка, — Это что, герыч? Кирк просто улыбается ему, ехидно и самодовольно. И это не то, чего хочет Ларс. Он хватается за переднюю часть рубашки и выкручивает руки, пытаясь сформировать связную мысль. Он слегка встряхивает его, пытаясь выбить что-нибудь. Но там ничего нет. — Как давно ты это делаешь? — спрашивает Ларс, тихо, потому что где-то в студии работает камера, наблюдая. Слушая. Ларс долго ожидает ответа, но Кирк выскальзывает из его рук, с дивана и из-под тяжести гитары. И он уходит.-
— Эй, вялый хер, — Ларс заходит в комнату управления. К счастью, там пусто, только Джеймс возится со своей акустикой, пока все остальные обедают. Он уже поел перед тем, как прийти сюда. — Ты когда-нибудь забудешь об этом? — вздыхает Джеймс. Прошлой ночью в стриптиз-клубе Ларс пытался подрочить ему в кабинке мужского туалета, но он был так пьян, что у него не встал. Он хотел этого, хотел Ларса, но не мог заставить свой мозг сказать своему члену, чтобы тот присоединился к веселью. — Наверное, нет, — смеется Ларс. Он встает позади Джеймса, поворачивает офисное кресло, в котором тот сидит, лицом к нему, ноги Джеймса волочатся по ковру и замедляют процесс. Ларс наклоняется, кладет руки на колени Джеймса. Лицом к лицу, — Хочешь загладить свою вину? Джеймс сглатывает, пальцы путаются в мелодии, которую он наигрывал. Руки Ларса проходятся по его бедрам, ловкие, горячие даже через джинсовую ткань. Он думает об этом — он мог бы сделать это, потянуть его вниз, трахнуть его рот — но здесь есть люди. Их могут поймать. А это довольно опасно. Но он не хочет разочаровывать Ларса, не снова, не после прошлой ночи и таких же долбаных ночей до нее. — Позже. — Обещаешь? Джеймс кивает. Ларс целует его быстро, грязно и небрежно. Он тихонько стонет, смотрит на Джеймса так, будто хочет съесть его живьем. Джеймс думает, что мог бы позволить Ларсу делать с ним все, что угодно — человеческий коврик, все, что он захочет — и Джеймс будет благодарен ему за это. Глаза Ларса метнулись к дверному проему за спиной Джеймса, и он резко отпрянул, встав прямо. Боб и Кирк возвращаются в напряженном настроении, похоже, продолжая горячий спор, который они затеяли из-за гитарного соло перед обедом. Кирк стал очень странным после разрыва с женой, или бывшей женой, или, в общем, с Ребеккой. Он опаздывал, отвлекался, не уделял времени и сил работе над альбомом. Он всех бесит, включая Джеймса, а Ларс его защищает, потому что Ларс всегда так делал. Джеймс считает, что если бы Ларс хоть немного любил свою жену, он бы тоже разлетелся на куски после их развода. Но ему было на нее наплевать, он никогда не вел себя так, будто они были вместе, поэтому все, что Ларс может делать — это горевать о том, что к нему относится косвенно. И это нормально. Но кто-то должен играть гитарные соло.-
Ларс в плохом настроении. Боб просто усадил его и отругал, как директор ученика, по сути, сказав ему, чтобы он шел на прогулку, потому что вокал — это самая важная часть любой песни. А то, что из-за каких-то барабанных партий он теряет сон — это несущественно. Последним гвоздем в крышку гроба стали насмешки Кирка над пропорциями его тела. Так что он в ярости. За ними по студии ходит съемочная группа. Чертова огромная камера и назойливый микрофон, который слишком часто опускается к лицу Ларса. Он идет на кухню и застает Джеймса за приготовлением еды. Он жалуется на свою диету во время тура. Говорит, что ему нужно следить за весом, потому что от всех этих загулов и перекусов у него появляются лишние килограммы. Это заставляет Ларса закатывать глаза, но только пока он не видит. У Джеймса точно нет лишних килограммов. — Привет, — хмыкает Джеймс, не отрываясь от еды. Все, что Ларс собирался сказать, он не говорит, потому что краем глаза замечает микрофон. Он иногда даже забывает, что они снимают документальный фильм об альбоме, пока не случается подобная грубая херота, которая возвращает его в реальность. — Зачем вы это снимаете? Какое отношение это имеет к созданию альбома? — режиссер думает, что он шутит, поэтому начинает его преследовать, — Нет, серьезно. Можно мне побыть одному две секунды? Это разрешено? — он презрительно вскидывает брови, — Вы не против? Съемочная группа выключает камеру и покидает комнату. — Ты можешь быть еще противнее? — Джеймс смеется, выбрасывает нож в раковину и откусывает кусочек от массивного сэндвича, который он соорудил. Выглядит довольно неплохо. Может быть, Ларс так злится, потому что у него низкий уровень сахара в крови. — Извини. — Не извиняйся передо мной, — говорит Джеймс, набивая рот едой, — Эта документалка была твоей идеей, помнишь? — Ага, ладно. Ты прав. Я знаю, — он вздыхает. Прислоняется к стойке и упирается пятками ладоней в глаза, пока не видит, как за закрытыми веками разлетаются галактики. Когда он открывает их снова, долго и упорно моргает, то видит, что Джеймс просто смотрит на него с улыбкой, — Блядь. Я тебе надоел? — Да, — Джеймс снова смеется, обнимает Ларса, притягивает его к себе, надкусывает бутерброд, прежде чем наклониться для поцелуя. Немного горчицы сочится с боковой стороны хлеба, попадает на рот Джеймса, а затем и на губы Ларса. Но он все равно целует его, — Я нарублю тебя на маленькие кусочки. Ларс понимает, что ведет себя невыносимо. Откуда у него друзья? Он агрессивный и, видимо, странный. Так ему сказали сегодня. Его плечи обвисают, когда он впивается ногтем большого пальца в заклепку переднего кармана Джеймса. Джеймс стирает горчицу с Ларса и слизывает ее с собственного пальца. — Ты хочешь заняться со мной сексом сегодня вечером? — Фу, — Джеймс морщится. Отлично, теперь он и вправду отвратителен, — Зачем ты говоришь это вот так? — Как? — Ларс даже не знает, что он сделал не так. Только его существования достаточно, чтобы вывести из себя всех остальных. — Не делай этой херни, — Джеймс откусывает еще кусочек, и лист салата падает на землю, — Иначе у меня не встанет. — А вообще, неважно. И не надо. Если ты собираешься вести себя так незрело, — Ларс отворачивается от него и рвется к двери, но Джеймс настигает его за секунду и целует в плечо до самого уха, несносно чмокая губами. — Ларс, перестань, — он смеется, дыхание щекочет ухо, — Да, я хочу. — Хорошо, отлично, — Ларс достает блокнот, лежащий на стойке, и карандаш, лежащий рядом с ним. На листе уже есть другие записи, которые определенно являются его кокаиновыми бреднями, сделанными в начале недели, и он собирается добавить новую. — Ты добавляешь меня в расписание? — обращается к нему Джеймс. Так и есть. Зачем отрицать это? — У меня есть тридцатиминутное окно с твоим именем, — говорит Ларс. На самом деле это скорее пятнадцать-двадцать минут, но он не хочет оскорблять Джеймса. Ларс благодарен ему за то, что тот вообще хочет с ним спать, — Слушай, ты бы стал мне врать? — Смотря о чем, — Джеймс проглатывает кусок бутерброда. Берет еще один, — О чем нужно соврать? — Ты бы сказал мне, если бы я выглядел как оливка на зубочистке? — Что? — Джеймс чуть не поперхнулся. Он с трудом сдерживает еду и смех во рту, прежде чем спросить, о чем, черт возьми, говорит Ларс, — Кто это сказал? — Кирк. Джеймс делает шаг назад, оглядывает его с ног до головы. Ларс закатывает глаза и пытается отвернуться от оценивающего взгляда, но Джеймс просто держит его за плечо, оставляя на месте. — Ну, теперь, когда ты сказал об этом… — Иди нахуй, — Ларс отбивает его руку и топает в сторону комнаты отдыха. Он собирается убить Кирка. Джеймс начинает смеяться над ним, что только сильнее его раздражает. Он слышит, как тот лжет, чтобы прикрыть свою задницу, говоря, что он просто пошутил. Ларс показывает ему средний палец. Сегодня все против него, — Можешь сам себе сосать.-
Джеймс сидит рядом с Бобом, упершись ногами в коврик из-под педали Кирка, чувствуя, как резина шаркает и проседает под пальцами, пока Ларс говорит что-то про хай-хэт, припев и прочую херь. Джеймс сходит с ума, слушая это все. Ларс требует присутствия Джеймса в студии просто потому, что не может без него барабанить. Он сказал об этом, как о чем-то само собой разумеющемся. Но Джеймсу нужны другие люди в студии, чтобы разбавить монотонность непрекращающихся споров. Каждое решение требует от тридцати минут до часа страстного изложения. Так происходит с каждым альбомом, но на этот раз, по крайней мере, Бобу достается часть ущерба. — Я хочу сказать, что если Джейсон будет играть с… — Ларс продолжает болтать, словно обретя второе дыхание, и Джеймс думает, что может улизнуть за пивом. Как только он встает, Ларс отталкивается ногами от консоли и бросает на него взгляд, — Что ты делаешь? Сядь. — Господи… — бормочет Джеймс, опускаясь на свое место. — А? — лицо Ларса искажается. Джеймс сначала думает, что он прикидывается тупым, но потом замечает, что в его ушах сидят маленькие желтые 3M 390. — Вытащи беруши, — неудивительно, что они все постоянно орут. Они, блядь, друг друга не слышат. — Что? — Твои беруши! — кричит Джеймс, указывая на свои уши, — Вытащи их! — Оу, — у Ларса хватает порядочности выглядеть виноватым. Он вытаскивает их и кладет на консоль, что кажется Джеймсу довольно мерзким, но он ничего не говорит, — Извини. Что ты говорил? — Ничего, — Джеймс снова пытается встать. Пиво зовет его. Есть тысяча других вещей, которые он предпочел бы сделать прямо сейчас, чем слушать, как они повторяют одно и то же дерьмо, и все они начинаются с того, что он напивается. Самое удивительное, что Ларс и Боб говорят об одном и том же, но с совершенно разными подходами. И при этом оба агрессивны, оба упрямы. Его задница едва успевает оторваться от сиденья, как Ларс снова кричит: — Ты, блядь, уже сядешь?-
— Неужели тебе даже не интересно? — Кирк пытается рассуждать, как будто предлагает Ларсу попробовать новый пункт меню в их любимом ресторане. — Люди умирают от этого, — Ларс отвечает категорично. Героин — это грустный, депрессивный наркотик. Он не веселит, в нем нет чувства товарищества. Это не то, чем ты делишься, это не похоже на семью. Это одиночество, это ощущение грязного секрета, это ощущение заигрывания со смертью, это ощущение проигрыша. Кирк закатывает глаза. — Люди умирают и от кокса. К тому же, если ты нюхаешь его, у тебя не возникает зависимости. — Кто, блядь, тебе это сказал? — какого хера? Это полная чушь, — Я уверен, что он действует одинаково, независимо от того, как ты вводишь его в свое тело. — Неважно, — Кирк начинает откручивать крышку, макает маленькую ложечку в белый порошок, — Мы будем это делать или нет? Пройдет минут пять, а потом, клянусь Богом, чувак. Лучшее ощущение в мире. Кажется, эта группа всегда работает под управлением одной единственной функционирующей клетки мозга, и сейчас, очевидно, очередь Джейсона. Между Джеймсом и его выпивкой, Ларсом и его кокаином, а теперь еще и Кирком и его дурью, Джейсон вполне может оказаться единственным, кому удастся выбраться из этой студии живым. Блядь. Они близки к распаду, если будут продолжать в том же духе. — Я не буду, — говорит Ларс. Кирк смотрит на него секунду, так, будто он только что его предал, — И, честно говоря, тебе тоже не стоит. Кирк зачерпывает немного и все равно вдыхает.-
К тому времени, как он добрался до студии, комната отдыха была буквально разгромлена. Разбитые бутылки, перевернутые столы, музыка из колонок. Телевизор включен, на ковре разбросана еда, боксерская груша лежит поверженная на боку. Они должны были работать — и да, он немного опоздал — но теперь, похоже, они все в стельку бухие. Лучше бы им все еще иметь способность играть на своих инструментах, потому что сегодня Ларс записывает партии ударных. Вот почему он так упорно боролся против записи всех вместе, потому что они постоянно подкалывают Ларса и делают этот процесс ужасающим. — А вот и она, мисс Америка! — говорит Джеймс, глупо изображая Берта Паркса. На самом деле, это довольно неплохо, но он никогда не скажет ему об этом. Джеймс стонет, пытаясь подняться с пола, неуклюже и некоординированно. Кирк и Джейсон рядом с ним, лежат грудой конечностей. — Я опоздал на час, а вы разгромили это место? — Ларс старается говорить спокойно, но все равно это звучит обвинительно. — Опоздал на два часа, — Кирк поправляет его, — Нам стало скучно, чувак. Ларс отпихивает с дороги мусор. — Господи, это просто смешно. Кто будет убирать все это дерьмо? — Извини, мам, — Кирк смеется, но все равно начинает собирать бутылки. Ларс вздыхает, переворачивает журнальный столик на четыре ножки и пытается аккуратно сложить на него все журналы и газеты. Черт. У него никогда не будет детей, если он будет заниматься такой ерундой. Кирк толкает его, проходя мимо, и слегка улыбается, и Ларс не может не улыбнуться в ответ. С любовью, несмотря на весь этот бардак. Несмотря на все. Он сам отчасти виноват в этом, в каком-то странном смысле. Если бы он пришел вовремя, он бы сейчас не убирал за ними. — Эй, Джейс, — Джеймс поднимается с пола и ставит боксерскую грушу вертикально, — Сколько нужно разведенных наркоманов, чтобы закончить альбом? Ларс останавливается на месте. Он рассказал Джеймсу о Кирке и героине только потому, что беспокоился за него, потому что Джеймс выпытал у него об этом, потому что он не хочет, чтобы еще один его друг умер. Не для того, чтобы Джеймс мог использовать это против него. Не для этого. — Что ты сказал? — Ларс говорит шепотом, но достаточно громко, потому что Джеймс наклоняется к нему, потный, пьяный и злой, и приближается к его лицу. — Я сказал, сколько никчемных, ебаных… Ларс толкает его в грудь, Джеймс спотыкается, задевает каблуком ботинка воздух и отлетает назад, по пути ударяясь черепом о край бильярдного стола. Джейсон пытается поймать Джеймса, но не успевает. — Прости, я… — несмотря на все свои действия, он не хотел причинять Джеймсу боль. Он не думал, что тот упадет, как перышко. Он не знает, что сказать. В его голове все это звучит как оправдание. Он проводит пальцами по голове Джеймса в поисках шишки или крови, и не находит ни того, ни другого. Джеймс выглядит так, будто хочет избить Ларса до потери сознания. Он мог бы это сделать, если бы они были одни. Но они не одни. Вместо этого он хватает Ларса одной рукой за челюсть, откидывает его голову назад настолько, что ему приходится напрягать зрение, чтобы сохранить зрительный контакт. Рычащая ярость там, внутри Джеймса, закипает, как кастрюля с водой на плите. Кипит, как вода в кастрюле на плите, и грозит перелиться через край и зажечь пламя. Он почти хочет, чтобы Джеймс перелился через край, чтобы Джейсон и Кирк увидели это, чтобы он не был единственным, кто знает — знает, как он горит. Джеймс разгибает пальцы, впивается в его щеки, наклоняется ближе и снова спрашивает: — Сколько их нужно? Когда Джеймс наконец отпускает его, Ларс, как и весь остальной мусор, оказывается на полу и оттуда, с испачканного ковра, смотрит, как Джеймс уходит. Ларс не задерживается, чтобы начать запись своих барабанных партий.-
Джеймс находит Ларса прячущимся под простыней. Он раздевается и проскальзывает под одеяло, и неважно, что Ларс не умеет плести паутину, он ждет, пока Джеймс по доброй воле не заберется в его логово. — Прошла неделя, — он накрывает их обоих одеялом с головой, и они оказываются в безопасности. Сейчас, когда они лицом к лицу, Джеймс осмеливается переплести их пальцы, — Ты собираешься игнорировать меня вечно? Ларс немигающим взглядом смотрит в какую-то точку за плечом Джеймса, как будто он материально больше, или, что еще хуже, его здесь вообще нет. — Извини. — Все в порядке. — Не в порядке, — настаивает Ларс, — Я правда думал… не знаю. Я просто думал, что на этот раз все может быть по-другому. — Я не могу измениться за одну ночь. Я не могу просто проснуться и стать кем-то другим. — Я и не хочу, чтобы ты стал кем-то другим. Я хочу, чтобы ты стал лучше. — Я стараюсь, — в его голосе звучит отчаяние, хотя он говорит шепотом, — Разве ты не видишь, что я стараюсь? — Хочешь, скажу тебе правду? — спрашивает Ларс. Господи, неужели стало хуже? Джеймс не отвечает, но ему и не нужно отвечать, потому что Ларс решает за него, — Я думаю, тебе нравится быть несчастным. Ты жаждешь наказания и не хочешь меняться. Джеймс закрывает глаза и разжимает руку, освобождаясь от хватки Ларса. — Блядь. Ты всегда так делаешь. — Что делаю? — Пинаешь меня, когда я на дне, — теперь, когда он это сказал, он не может взять свои слова обратно. И теперь, когда он это сказал, Ларс не хочет этого отпускать. Вот так все и происходит. — По-твоему это так? — Ничего из того, что я делаю, никогда не будет достаточно хорошо для тебя, — он качает головой. Затем, задыхаясь, он осмеливается пробормотать, — Это изнуряет. — А ты устал? Ты устал от этого, от меня? Хорошо. Теперь ты, наконец, понимаешь, что я чувствую, — Джеймс просто с непониманием пялится на него, — Перестань так на меня смотреть. — Как? — Как будто это я проблема. Как будто это моя вина, — Ларс показывает пальцем на себя, на случай, если его слова не были достаточно ясны. Джеймс вздрагивает, не понимая. Нет, он не это имел в виду. Он не пытается обвинить Ларса. Дело не в этом. — Я не… — Ты делаешь это таким сложным для меня, — шепчет Ларс и переворачивается на спину. Одной рукой он сдергивает с них простыню, разрушая последний оставшийся барьер между ними и реальностью. Он делает вдох и смотрит на Джеймса, — Так трудно любить тебя. Это настолько сокрушительный удар, что Джеймс лежит в забытьи еще долго после того, как Ларс уходит. Он проводит рукой по теплу, оставленному Ларсом на кровати, прослеживает его очертания. Вернется ли он, Джеймс не знает, потому что засыпает, ожидая его.-
Ларс слышит стук в дверь. — Уходите! — стук продолжается, — Я, сука, занят! Оставьте меня в покое! — Открой дверь. Это Джеймс. Он скрежещет зубами, откладывает бумаги. — Что, за автографом пришел? — Джеймс не отвечает, только пожимает плечами, — Нет? Деньги, может быть, наркотики? — он закрывает за ним дверь и продолжает свою тираду, — Тогда, наверное, ты пришел выпить мою кровь. — Ты встал не с той ноги? — спрашивает Джеймс, как будто это не он сегодня затеял все споры в студии, намеренно подвергая сомнению каждое предложение и идею Ларса. Альбом почти готов, его можно отправлять на микширование. И тогда его можно будет выпустить — финишная прямая настолько близка, что Ларс ее видит. — Я больше не хочу играть с тобой в эту игру, — говорит Ларс и подходит к телефону, который начинает звонить. Он поднимает трубку, тут же опускает ее, фактически прекращая звонок, и снимает телефон с крючка. Каждый день в студии был похож на вход в зону боевых действий — а отель должен был означать линию прекращения огня. — Никаких игр, приятель. — Я не хочу тебя видеть. Что из этого непонятно? — Ларс огрызается, затем шумно выдыхает, расстроенный тем, что люди просто не слушают его. — Ага. Ты мне сейчас тоже не слишком нравишься, — Джеймс протягивает ему коричневую папку, пихает ее ему в руки. — Что это? — Подарок. — В честь чего? — спрашивает Ларс, пока Джеймс выжидающе смотрит на него. Он молчит, — Еще один из тех выдуманных американских праздников, о которых я не знаю? — Десять лет прошло. — Что? — резко спрашивает Ларс, не в силах сдержать раздражение в голосе. Он все еще раздражен абсолютной поеботой, которая произошла сегодня в студии. Если они смогут прожить следующие два месяца до начала тура, не свернув друг другу шеи, это будет просто чудо. — Мы вместе уже десять лет, — Джеймс говорит ровно. Как будто ничего особенного в том, что Ларс не помнит, что они провели рядом друг с другом целое десятилетие. Даже не десятилетие группы; десять лет прошло с тех пор, как они познакомились. Десять лет вместе, — Открой. Ларс немного замешкался, открыл папку и достал невероятно редкую афишу Deep Purple семидесятых годов, ту самую, которую он так долго искал, единственную, которой не хватает в его коллекции. — Как ты это нашел? Джеймс пожимает плечами. — Тебе нравится? — Это… я просто… — Ларс с недоумением посмотрел на бумагу в своих руках, затем снова на Джеймса. Никто и никогда не делал для него ничего подобного, — Ты запомнил? Джеймс кивает, все еще пытаясь понять реакцию Ларса на подарок. Он так переполнен благодарностью за дурацкий клочок бумаги, что не знает, что сказать и как поблагодарить. Он засовывает листовку обратно в папку, кладет его на стол и смотрит на него, прислонив к дереву. — Боже, тебе не нравится. Это не та? — Джеймс паникует, а Ларс смеется, и это звучит как-то влажно. Он мог подарить ему что угодно, но подарил то, что Ларс хотел. Очень, очень хотел, неважно, насколько маленькое и незначительное. Он дотрагивается до своих глаз, видит воду на кончике пальца и пристально смотрит на нее. — Нет, я не из-за этого. Я не… — десять лет, и все, что у него есть для Джеймса — это одна-единственная слезинка на подушечке безымянного пальца. Он снова поворачивается к нему, — Спасибо. Я люблю тебя. — Ты расстроен? — Я просто… — Ларс всхлипывает, чувствуя, как дрожат губы, несмотря на его попытки остановить это, — У меня нет ничего для тебя. Джеймс целует его один раз, нежно и медленно. Собирает следующую слезинку, прилипшую к ресницам Ларса, и втирает ее в шрам большим пальцем. У Ларса ничего нет, но все в порядке. Джеймс переживет это.-
Рука Джеймса болтается над полом, когда он спит, раскинувшись на диване, вжавшись лицом в обивку. Предполагалось, что они решат, какой будет обложка альбома, какие примечания и какие фотографии они хотят поместить на нее, но сейчас этого явно не происходит. Он дает ему поспать, потому что Джеймс единственный, кому приходится записываться дважды — один раз для гитарных партий, а второй раз для вокала. Ларс позволяет ему немного вздремнуть, пока Кирк будет выкладываться на полную катушку. Он слышит, как Боб кричит на него через несколько закрытых дверей и стены, которые должны быть звукоизолированы. Ларс ложится рядом с Джеймсом на оставшийся клочок дивана, обхватывает его висящую руку, как спасательный круг, и прижимается ртом к его предплечью. Он берет в руки записки, которые Джеймс, видимо, делал перед тем, как заснуть, и начинает в них рыться. Позади него Джеймс шевелится во сне, притягивая его к себе. Ларс кусает Джеймса за руку, когда Джейсон заходит пообедать. — Вы, ребят, пиздец странные. — Хочешь присоединиться? — шутливо спрашивает Ларс. Он просматривает эти заметки с особой тщательностью, — Всегда есть место для третьего. — Не думаю, что это и правда так, — спокойно говорит Джейсон, роясь в холодильнике. Диван скрипит под тяжестью Джеймса, который переворачивается, утыкается лицом в шею Ларса и тянется вниз, чтобы обхватить промежность Ларса ладонью. Ларс отстраняется так быстро, что едва не падает на пол, лицо его внезапно становится теплым. Джеймс все еще спит, когда он вылезает из объятий, и пересекает комнату к мини-кухне, прежде чем Джейсон успеет заметить, что его лапают. Он не хочет смущать Джеймса. И уж точно он не хочет смущать себя, пока тот лежит в отключке. — Что там с песнями? — Ну, я звучу потрясающе. Очевидно. Но Кирк, бля. Не знаю, как он там. Не уверен, что он создан для игры на гитаре, — Джейсон достает остатки неизвестно чего, нюхает их, хмурится и выбрасывает прямо в мусорное ведро. Они работают по шестнадцать-семнадцать часов в день, пытаясь закончить запись. Неизвестно, сколько времени эта еда пролежала в холодильнике. — Да, Боб ему всыпал по полной. — За этим прикольно наблюдать, — Джейсон смеется, и через секунду становится чуть более серьезным, — Спасибо, что позволили мне быть здесь. — Что ты имеешь в виду? — В прошлый раз вы с Джеймсом меня очень загоняли. Приятно быть включенным в процесс. Быть здесь не один день за все время записи. — Джейсон, ты — часть группы. Мне жаль, что этого не было заметно на последнем альбоме. Это было пиздец странное время, — Ларс смотрит на свои пальцы, ковыряет заусенец, который он грыз всю неделю, вздыхает, — Звучит как оправдание. Я не пытаюсь оправдываться, я просто пытаюсь сказать, что… ну, знаешь. Это был сопутствующий фактор. — Все в порядке. Я понимаю. — Вся эта хуйня после смерти Клиффа. Мне жаль, что все обрушилось на тебя. — Спасибо, чувак.-
— Напомните мне сказать руководству, чтобы оно никогда больше не бронировало мне номер рядом с Джеймсом. Блядь. Я не выспался прошлой ночью, — Кирк громко ворчит, пряча глаза за солнцезащитными очками, когда материализуется за кулисами. Они находятся на том этапе, когда все приезжают на разных машинах, в разное время, из-за различных личных и профессиональных конфликтов в расписании. Джеймс чувствует, как кровь полностью отхлынула от его лица. Он не думал, что они настолько шумные. Но Ларс становится очень громким после шотов текилы, и он отсасывал Джеймсу так, будто это было последнее, что он когда-либо сделает. Можно ли его винить за это? — Настолько плохо, да? — он пытается притвориться что не чувствует неловкости, дружески хлопает Кирка по плечу, когда тот проходит мимо него по дороге к дивану, — Извини. Постараюсь в следующий раз быть потише. — Следующего раза не будет. Ты будешь в другом отеле. Джейсон настраивает свой бас, когда решает вставить свои пять копеек: — Я думал, ты был в баре вчера. — Ну да, — Джеймс тяжело сглатывает. — А Ларс разве не был с тобой? — Окей, да. Он был. И что? — Ты подцепил какую-то цыпочку и бросил его там? — взгляд вопросительный, вполне невинный, но под ним скрывается смелость, вызов, — Это холодно, чувак. Джеймс ничего не говорит в ответ. Ему не нравится, к чему клонит Джейсон, он не знает, что сделать или сказать, чтобы не дать ему раскопать правду, как надежно спрятанную кость на заднем дворе. Кирк и Джейсон начинают болтать о чем-то, на что Джеймс не обращает ни малейшего внимания, он не может. Потому что все, о чем он может думать — это то, что их могут поймать. Банка Coors потеет в его руках. Он даже не пьет пиво, просто смотрит на нее. Он не замечает, как Ларс входит в комнату, пока тот не щелкает пальцами перед его лицом. — Земля вызывает Джеймса, алло? Есть кто дома? — шутит Ларс, устраиваясь поудобнее на диване рядом с ним. Он занимает большую его часть, обычно так и бывает, так что Ларсу приходится сворачиваться рядом с ним, чтобы разместиться удобно, — Как дела, космический курсант? — В наших рядах крыса, — Джеймс бормочет себе под нос, чтобы его слышал только Ларс. Джейсон и Кирк все равно разговаривают, не замечая ни их, ни того, как Джеймс пялится на них. — Джейсон, — Ларс угадывает правильно. Может быть, Ларс тоже что-то заметил, что-то, чем он с ним не поделился. Джеймс кивает и смотрит на него. На ключице у Ларса засос, и он оттягивает воротник рубашки, чтобы прикрыть его, — Что будем делать? — Убьем его? — предлагает Джеймс, пожимая плечами. Ларс окидывает его явно невеселым взглядом, — Я шучу. — Ну, мы, конечно, не можем его уволить. Не можем же мы допустить, чтобы он выкладывал наше грязное белье всем каналам и журналам планеты, — Ларс вздыхает. Он задирает ноги вверх и щелкает пальцами, оставляя руки на носках. Джеймс ненавидит, когда он так делает. Это отвратительно. — Он слишком много знает, — Джеймс отпивает пиво, громко рыгает, и Ларс морщится, отодвигается от него, ругается себе под нос, — Он начинает что-то подозревать. — Да пошел он. Какая разница? Пусть думает, что хочет, — Ларс грызет ноготь. Он делает вид, что ему и правда все равно, но Джеймс видит, что он волнуется.-
По настоянию Ларса они едут на машине из Модены во Флоренцию. Он не попал в Уффици в прошлый раз, когда они были здесь, и ему не терпелось туда пойти. После долгих разговоров он уговаривает их поехать с ним в выходной день. Кирк и Джейсон хотят на экскурсию с гидом, потому Джеймс и Ларс отправляются в одиночку исследовать галерею. Они привлекали бы меньше внимания, если бы Джеймс не был одет как обычно — большой и внушительный, в футболке Motörhead, с длинными волосами, спускающимися по спине. Он, конечно, бросается в глаза, но что поделать? Чем больше он чувствует себя неловко и не в своей тарелке, тем сильнее он отталкивается. Упирается. Он становится таким, когда они едут в новое место. Он обижается на Ларса за то, что тот чувствует себя комфортно. За то, что он более искушенный, более привыкший к светской жизни. Иногда кажется, что он хочет остаться в том убежище, которое построил сам, в той уютной норе, которую он знает и любит. Джеймс наклоняется к нему и шепчет в тишине галереи: — Почему все их члены такие маленькие? Ларс качает головой, поворачивается с того места, где он оценивал скульптуры, более сложные и важные, чем все, что он когда-либо делал за всю свою жизнь, и бросает на него взгляд. — Думаю, в те времена огромный член не был для них главным приоритетом. Типо, знаешь, меньше — это больше? — рассуждает Ларс, полагая, что если бы сегодня больше людей думало так же, то они перестали бы так приставать к нему по поводу его собственных причиндалов. — А может, у них у всех просто микропенисы? — глупо ухмыляется Джеймс, — Никогда не думал об этом, умник? — Джеймс, это так похабно. И вообще, — он оглядывается вокруг, и, когда никто не смотрит, хватает Джеймса за промежность через джинсы, — Маленький член еще никому не вредил. Джеймс обиженно фыркает. — Ага. Ты-то все знаешь об этом.-
Палец Ларса все еще кровоточит настолько, что его нужно перевязывать, спустя долгое время после первоначальной травмы, после того, как его рука была разбита между палкой и рамой малого барабана. После выступления они препирались, пытаясь определить причину. Неправильная реплика, недоразумение. Ларс все еще стоял, когда Джеймс подал ему продолжать, и его указательный палец стал жертвой этой ошибки, кровь сочилась из него до конца сета. Они не разговаривают, пока их грузят в разные машины с чемоданами, и они прибывают в отель нестройной кавалькадой. Они не разговаривают даже тогда, когда расходятся в вестибюле. Они не разговаривают до тех пор, пока Джеймс не стучит в дверь Ларса — после того, как Джеймс звонит их менеджеру и вежливо узнает номер его комнаты — и спрашивает, можно ли ему войти. Он видит мумифицированный палец, обмотанный марлей и пластырем, и чувствует, как у него замирает сердце. Это была его вина, пусть даже неумышленная. Он задается вопросом, наступит ли время, когда он не будет причинять ему боль, так или иначе. Ларсу, которого он так любит. Сидящий сейчас на диване без футболки, в расстегнутых джинсах. С сияющими глазами, длинными волосами и кукольным лицом. Он берет его руку в обе свои, целует сначала ладонь, потом кончики пальцев. Забинтованный палец оставляет напоследок, дольше всего прижимаясь к нему губами. Встречается с его глазами, когда он встает на колени между раздвинутых ног, и он уже бывал там, но никогда вот так. Никогда. Он проводит руками по штанинам светлых джинсов, чувствуя, как напрягаются под его прикосновением мышечные пучки на бедрах. Он ищет свой голос, напоминает себе, что Ларсу нравится, когда он честен, и сейчас все в порядке. Они одни. Он может говорить правду. Ему требуется несколько попыток, чтобы взяться за молнию на джинсах и расстегнуть ширинку, потому что он так сильно дрожит. Он не знает, что делать дальше, и как его примут. Ларс приподнимает бедра и позволяет ему стянуть штаны, пока не остаются только трусы. Джеймс откидывает волосы назад, упирается предплечьями в бедра Ларса и стягивает с него серые трусы, пока не оказывается на уровне его члена. Он прочищает горло, начинает наклоняться, но сомневается в себе. Он ведь должен был использовать руки, верно? Он пытается вспомнить каждый минет, который ему делали, но в голове у него внезапно появляется чистый лист сомнений и стеснения. — Эм, извини, — он нервно смеется, — Извини. Я никогда раньше этого не делал. — Я знаю, — Ларс убирает челку со лба — Джеймс сожалеет о последней стрижке — и распущенные волны падают обратно, поглощая мягкое давление пальцев, скользящих по коже головы, — Не извиняйся. — Ты можешь сказать, что мне делать? — он беспомощно оглядывается по сторонам. Вся сантехника на месте, просто он не знает, как ею пользоваться. Это иронично, потому что с тех пор, как он начал заниматься сексом, он только и ждет, что люди будут мастерски сосать его член. Где девушки учатся этому? Как Ларс научился? Он чувствует себя ужасно глупым, — Я не знаю, что делать. — Просто прикоснись ко мне, — говорит Ларс легко, и Джеймс так и делает. Проводит рукой по члену, оттягивает крайнюю плоть вниз, видит спрятавшуюся там бисеринку влаги, и так продолжается до тех пор, пока он не становится полностью твердым, пока Джеймс не слышит утяжелившееся дыхание сверху. — Что теперь? — спрашивает Джеймс, чувствуя, как его лицо пылает от смущения. Он проводит большим пальцем по головке, и Ларс стонет, — Что тебе нравится? — То же, что и тебе, — выдыхает Ларс. Хорошо. Он лижет осторожно, затем опускается вниз, пока его нос не коснется волос на тазу Ларса. Он пытается задать приличный ритм, что, как ему кажется, не так уж сложно. Он двигается немного по-другому, и Ларс скулит. Отстраняется и поднимает голову, видя, что у того приоткрыт рот от восхищения, и он смотрит на него со звездами в глазах. Должно быть, у него неплохо получается. Но, с другой стороны, минет — всегда хорошо, даже если он такой себе, так же как пицца всегда вкусная. Так что, может быть, у него получается не очень. Он проводит рукой по слюне, оставшейся на его коже, и самодовольно пожимает плечами. — Ну как? — Хорошо, это… — Ларс поднимает голову, откинутую на спинку дивана, и стонет, когда смотрит ему в глаза, подаваясь бедрами вперед в кулак Джеймса, — Идеально. Ты идеален. Джеймс никогда еще не был идеальным. Поэтому он сжимает, сосет и глотает, стоя на коленях, столько, сколько нужно, чтобы оставаться идеальным.-
— Эй, я тебя узнаю. Ты тот парень из… — Да, — Джеймс пытается усмехнуться, — Но только по будням. — Ты не возражаешь? — кассир подталкивает к нему товарный чек и ручку. У него двоится в глазах, поэтому он щурит один глаз и умудряется нацарапать свои инициалы. Парень благодарит его, называет сумму за покупку, шутит про инфляцию. Джеймс не считает деньги, видит в бумажнике полтинник и просто протягивает его парню. Тот начинает старательно искать сдачу, но Джеймсу не хочется ее ждать, и он просто забирает пиво с прилавка. — Просто оставь себе, чувак. — Не могу, в кассе будет излишек. — Нет, просто… Знаешь, положи это себе в карман. Хорошо? — он срывается с места и бежит через пустой участок перед магазином, с трех попыток находит и открывает ручку на двери машины. Дорога темная, черная как смоль. Он видит двойную желтую линию, нарисованную на дороге, но больше ничего. Не с тем, как его глаза словно плавают в черепе. Он еще раз отхлебывает из бутылки, которая стала теплой от его ладони, которой он вцепился в стекло, как в спасательный круг. Он не должен, но он это делает. Между большим и указательным пальцами он зажимает ключ и поворачивает его в замке зажигания. Его грузовик гудит под ним, не переставая. От магазина до дома ехать не так уж далеко, по прямой, и в это время суток дороги практически пусты. Он опускает стекла, чтобы не потерять бдительность, нажимает на рычаг переключения передач и выезжает с парковки, съезжая с бордюра, где проскакивает подъездную дорожку. Он нажимает на газ и с визгом несется по улице, заливая в себя водку. Он уравновешивает открытую емкость на консоли — не пролейте, будьте осторожны — и выравнивает машину по своей полосе. По радио звучит любимая песня. Он давно ее не слышал, поэтому делает погромче. Снова нажимает на газ, чувствует прилив сил, смотрит, как поднимается спидометр. Джеймс убирает руки с руля, сначала совсем чуть-чуть, просто чтобы посмотреть. К черту. Он разводит руки в стороны, левая рука высунута в окно со стороны водителя. Он нажимает на педаль еще немного, но все, что он чувствует — это ветер, резко бьющий в лицо. Этого недостаточно. Он закрывает глаза. Он летит. Жар кислоты и алкоголя в его желудке — ничто, по сравнению с ядерным взрывом адреналина, который колет кожу головы и бьет по позвоночнику. Он дышит, тяжело, слышно, как он дышит сквозь музыку, сквозь ветерок. Ревущий гудок, вспышка света сквозь веки — и он снова на твердой земле. Он съехал на встречную полосу. Машина, несущаяся навстречу, резко тормозит, и Джеймс слышит, как тормоза визжат, как они гудят, снова и снова. Его руки ложатся на руль и рефлекторно поворачивают машину вправо, в соседнюю полосу. Сердце бешено колотится в груди. Он не думает ни о чем другом, ни о ком другом. Только об этом. Только о себе. Он тянется к бутылке, делает глоток, поднимает тост за абсолютное ничто.-
— Это твоя гитара тычет мне в спину или ты просто рад меня видеть? — И то, и другое, — ухмыляется Джеймс. Он обхватывает Ларса сзади и зарывается носом в его волосы. Он слышит, как Кирк и Джейсон болтают с фанатами перед шоу — у них есть по крайней мере несколько минут, прежде чем их начнут искать, — Хочешь улизнуть в комнату для саундчека? Я дам тебе потрогать мой гриф. — Господи, какой ты грубый. Он наверняка грубил репортерам, бравшим у них интервью, знает, что определенно издевался над Джейсоном просто так, а теперь преследует Ларса, как хищное животное. Его психотерапевт посоветовал ему найти позитивную отдушину, к которой он мог бы обратиться, когда ему захочется выпить, и он не уверен, насколько это позитивно, но Ларс, похоже, не возражает против того, чтобы трахаться как кролики при любой возможности. — Найди меня после концерта, — Джеймс прижимает Ларса к выкрашенной в серый цвет стене гримерки. Они там последние, но он все равно шепчет это, когда влезает в пространство Ларса, лапая его через тесный, обтягивающий спандекс. — Если у меня будет время, — легкомысленно говорит Ларс, прижимая руку к груди, чтобы выразить протест против его ухаживаний, не прилагая к этому особых усилий. — Не мойся, — Джеймс не замечает, как Ларс слегка удивляется его просьбе. Он абсолютно точно знает, что он фрик. Но ему не может не нравиться мускусный запах его потуг после шоу, вкус соленого пота на его коже. — Ты больной, — Ларс улыбается, после проводя языком по его губам. — Я серьезно. Не надо, — Джеймс чуть сильнее сжимает хватку на нем, — Так лучше.-
— Что это за херь? — Фотографии для интервью в журнале. Росс притащил кучу старых фоток — иди посмотри на них, — Ларс сидит за обеденным столом за кулисами в Дулуте. Нет, в Миннеаполисе? Ну, они где-то в Миннесоте, и он рассматривает старые контактные листы, обводя кружком наиболее понравившиеся ему снимки, — Вау, мои волосы выглядят великолепно на этой фотке. Господи, не могу поверить, что тебе понадобилось столько времени, чтобы трахнуть меня. Джеймс садится за стол с тарелкой ребрышек, и Ларс окидывает это место тоскливым взглядом. Он бы предложил поделиться, но врач сказал ему, что от красного мяса надо воздерживаться. Что-то насчет высокого уровня холестерина или что-то в этом роде. — Ты так говоришь, будто раздвинул ноги сразу же, как мы встретились. — Вообще-то, почти так и было. Это ты не обращал внимания, — Ларс ухмыляется, но потом становится немного грустным. Его ювелирные украшения и часы шаркают по левому запястью, когда он перелистывает следующую страницу, — Я был просто милашкой. — Да, — Джеймс с нежностью соглашается. Делает глоток своего Coors Light. Светлое пиво, потому что тогда он может выпить несколько бутылок и не так сильно накидаться — ведь это, по сути, вода — на публике. Все, чему на данный момент его научила вся эта заваруха с психотерапией — что именно делает Джеймса зависимым, что люди это прекрасно видят, и как это лучше скрыть, — Ты все еще такой. Ларс смотрит на него так, словно у него на голове вырастает антенна. — Ты никогда раньше не говорил мне ничего подобного. Джеймс краснеет. — Я говорил. — Не говорил, — Ларс смеется, и щеки его от этого становятся мягкими и румяными. Круглыми. Это одна из его любимых черт лица. И еще его маленький вздернутый носик, — Что, все еще боишься, что я украду у тебя деньги за обед и назову тебя педиком? — Нет, просто… — Джеймс пожимает плечами, — Это просто странно, вот и все. Я чувствую себя глупо, говоря такие вещи. — Неудивительно, что ты так популярен среди дам. Ребенок Халфина подбегает к Джеймсу, несколько раз ударяет его, и Джеймс берет его крошечный кулачок в свою ладонь. — Если собираешься кого-то ударить, не прячь большие пальцы, — он расставляет пальчики, такие маленькие и тонкие, в правильное положение, — Попробуй еще раз. Оливер снова бьет его, на этот раз правильно. Джеймс притворяется, что ударил его очень хорошо, притворяется, что это больно. Ребенку еще нет и пяти, но он должен знать такие вещи, должен знать, как позаботиться о себе. На всякий случай. Он забирается на колени Ларса, чтобы приставать к нему дальше, и тот позволяет ему играть со снимками, раскиданными по столу. — Зацени вот это. Ты выглядишь таким злым, — Джеймс вспоминает фотографию, очень придурошную, где его руки скрещены на груди и свет заливает глаза. Ладно, возможно, здесь он действительно выглядит немного по-злодейски. — Я пытался выглядеть круто. — Это все твои брови. Они придают тебе демонический вид, — он закрывает их руками, а потом убирает, как будто это доказывает его правоту. Джеймс делает страшное лицо и рычит на Оливера, а тот отшатывается назад, спрыгивает с ноги Ларса и убегает, — Видишь? Зло. — Отлично, а теперь посмотри, что ты наделал, — Джеймс берет из его рук фото и кладет его на пустой стул рядом с собой. Оливера сейчас утешает мама в углу, куда он убежал, — Он плачет. — Это все ты, — обвиняет Ларс. — Ларс… знаешь… — он оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто больше не слышит самого постыдного, в чем он когда-либо признается в своей жизни. Сейчас или никогда, — Я думаю, что ты очень красивый. Ларс только усмехается. — Ты имеешь в виду мужественно-красивый. — Нет. — Тогда симпатичный. — Нет, — он проводит костяшкой пальца по тыльной стороне запястья Ларса, которое лежит на краю стола, — Я имею в виду красивый.-
Чихание, швырканье. Драматический вздох с дивана, где Ларс укутан в подушках. Он дышит ртом, потому что у него чертовски сильная заложенность носа, и ни одно из лекарств от простуды, которые он принял, не помогает. Он лежит, как мешок с грустью, когда Джеймс подходит к нему с коробкой салфеток. Блядь, он чувствует себя ужасно. Он не хочет играть сегодня, но у него нет выбора. Джеймс садится рядом с ним и гладит его по волосам. — Держись подальше. Я не хочу, чтобы ты заболел, — Ларс заболел — это одно. Джеймс заболеет — это другое. Если он разболеется до такой степени, что потеряет голос, не сможет петь, то Ларс окажется на волосок от гибели. — Наверное, я все равно заболею, — Джеймс улыбается, берет салфетку и вытирает нос Ларса, из которого капает вода. Гадость. Это самая приятная забота, которую Джеймс когда-либо делал для него, — Я уже поцеловал тебя. В этот момент в комнату заглядывают остальные двое, и Джеймс немного отшатывается назад, вероятно, смущенный тем, что его застали за игрой в медсестру. Как будто он не хочет, чтобы кто-то подумал, что он действительно заботится о Ларсе. Но Ларсу так плохо, что у него нет сил чувствовать себя оскорбленным. — Оставляешь это на потом? — Кирк смеется, кивая на свернутый в клубок клочок бумаги, которую Джеймс сжимает в руке. — У тебя в голове какие-то очень странные кинки, чувак, — Джейсон смотрит на него с недоумением. — Похер, я продам это на улице, — Джеймс засовывает салфетку в карман фланелевой рубашки, которая на нем одета, — Я могу получить десять-двадцать баксов за салфетку с соплями Ульриха. — Двадцать баксов? Ни за что, — говорит Джейсон, беря пакет с чипсами и открывая его. — Одна цыпочка сказала, что хочет, чтобы он на нее плюнул, чел, — Джеймс отвечает так, будто представляет доказательства в суде. Это правда. Одна девушка после концерта практически умоляла Ларса публично ее опорочить, — Эта херь пользуется большим спросом. Я контролирую рынок. — Да. Ларс по уши в девках, — Кирк похлопывает его по плечу, проходя мимо дивана, и Ларс благодарен ему за это. Он никогда не считал себя успешным среди женщин, но, когда сильно прижмет, все идет как надо, — Ты получишь двадцать баксов легко. — Кстати, как тебе это удается? — спрашивает Джейсон, словно не в силах поверить, что кто-то может испытывать сексуальное влечение к Ларсу. Это совершенно не тешит его самолюбие. Спасибо, блядь, большое. Ларс пожимает плечами. — Он хорошо владеет языком, — Кирк поддразнивает Ларса, оставляет поцелуй на его виске, который Ларс тут же вытирает, и выходит из комнаты. Джеймс, как ищейка, следит за Джейсоном, который несколько секунд мешкает, прежде чем последовать за Кирком. Когда он убеждается, что они одни, его рука опускается на лоб Ларса, как будто он проверяет температуру. Это так по-доброму и мило, так не похоже на Джеймса. А может быть, это и есть Джеймс, просто он никогда не умел показать этого раньше. Сердце Ларса словно увеличивается вдвое, став слишком большим для его груди. — С тобой все будет хорошо, малыш? Это всего лишь простуда. С ним все будет в порядке. Он отрицательно качает головой, просто чтобы поприкалываться. — Не думаю, что справлюсь. Есть кто-нибудь еще, кто может сегодня играть на барабанах? Джеймс делает вид, что думает. — Я? — Ларс кивает в ответ, — А Джейсон может петь, — Ларс снова кивает, — Окей, отлично. Ты уволен.-
Вполне невинный поцелуй на новогоднем вечере после их концерта в Японии, когда все остальные были пьяны и тоже целовались, зажег в Джеймсе какой-то дикий огонь. В отеле он кидается срывать с Ларса всю его одежду, затем почти всю свою, но Ларс в потасовке спутанных конечностей валит его на кровать. Он пробирается по торсу Джеймса, оставляя за собой след из поцелуев. Он быстро избавляет Джеймса от последнего мешающего куска ткани, ласкает его до тех пор, пока тот не начинает задыхаться. Когда он наклоняется и высовывает язык, собираясь взять его в рот, Джеймс останавливает его. — Подожди, подожди, — Джеймс хватает его за запястье и останавливает, — Ты можешь просто трахнуть меня вместо этого? Я не продержусь долго. — Хорошо, конечно, — Ларс старается думать о том, где Джеймс мог спрятать смазку в своем чемодане. Он так увлекся логикой, планированием, что чуть не споткнулся, возвращаясь к кровати. Он забирается на матрас и надеется, что у него не текут слюни, когда он смотрит на обнаженного Джеймса, — Как ты хочешь меня? — Нет, я имею в виду… — Джеймс на секунду запинается. Вцепляется Ларсу в руки и смотрит ему прямо в глаза, — Я хочу, чтобы ты меня трахнул. Ларс чуть не давится собственным языком. — Что? — Ты сделаешь это? Для меня? — спрашивает Джеймс. Ларс кивает, как в трансе — абсолютно. Конечно, сделает, он был готов к этому с того самого дня, как они встретились. А когда Джеймс говорит таким голосом, низким и нежным, Ларс готов на все. Все, что угодно, ради него. Он готов сдвинуть горы. Он прижимается ртом к губам Джеймса, просто чтобы его почувствовать. — Ты уверен? — ему нужно перепроверить. Дать ему шанс отступить. Пульс бьется в шее, где Ларс держит пальцы, под челюстью. — Я хочу быть ближе к тебе, — Джеймс шепчет ему в губы, позволяя Ларсу проглотить слова. Теперь он может хранить их внутри, с собой, вечно. Никто не отнимет их. Он смазывает пальцы, тянется вниз, не позволяя Джеймсу отвести взгляд, как бы невыносимо ласково, нежно это ни было. Джеймс хмурится, и Ларс понимает, как странно это ощущается вначале. Он старается быть как можно более острожным, одновременно нащупывая то место, которое заставит Джеймса увидеть звезды. Когда он находит ее, Джеймс задыхается, глаза его распахнуты от шока, а ногти впиваются в кожу Ларса. Ларс трется об него с большей силой, другой рукой он ищет его член там, где он прижат к животу. — Блядь, ты мокрый. Это хорошо? — Это так… это… — голос Джеймса срывается, стон вырывается из его приоткрытых губ, брови сведены вместе. Ларс не может удержаться от поцелуя, буквально вылизывает его рот, и добавляет еще один палец, — Ах, Боже… — Тебе это нравится? — спрашивает Ларс, любопытный до чертиков. — Да, да, мне нравится… ох, блядь, — Джеймс судорожно сжимается, когда пальцы двигаются чуть более настойчиво, — Вот так. Малыш, я сейчас… — Еще нет, — Ларс мгновенно вытаскивает пальцы. Он смазывает себя, шипя от прикосновения. Презерватив не нужен, потому что он знает, что никто и никогда не делал этого с Джеймсом, и Ларс ни с кем не делал этого вот так. Он чист. Джеймс переворачивается на живот, сгибает одну ногу, подтягивая ее к себе. Рука Ларса раздвигает его, обнажая каждый сантиметр, и Ларс просто пьянеет от этого. Собирает всю слюну в рот и сплевывает, смотрит, как она скользит по влажной коже. Джеймс дрожит. — Все еще хочешь этого? — спрашивает Ларс, наклоняясь, чтобы провести зубами по веснушчатому плечу. — Пожалуйста, ты мне нужен, — Джеймс говорит так тихо, что он не заметил бы этого, если бы не был так близко. Он захватывает его губы в поцелуе и начинает медленно. Медленно, потому что он никогда раньше не испытывал ничего подобного. — Ну как? — спрашивает Джеймс, и Ларс настолько удивлен, что тот вообще спросил его об этом, что ему требуется секунда, чтобы ответить. В его мозгу происходит короткое замыкание. Он немного отодвигается, прежде чем двинутся обратно, и они оба стонут при этом движении. — Туго, — он хрипит сквозь стиснутые зубы, задавая лихорадочный темп в погоне за ощущениями, — Ты такой тугой. Рука Ларса скользит по его ребрам, они оба потеют от усилий, и он пытается найти место, за которое можно было бы ухватиться. Джеймс приподнимается на локтях и смотрит прямо на него через плечо. Ларс не может удержаться от жесткого толчка, который провоцирует этот взгляд, тяжелый и грязный. — Потяни меня за волосы, пожалуйста, потяни меня… — Джеймс задыхается, и Ларс с радостью подчиняется, наматывает блондинистые пряди на кулак и тянет. Тянет так сильно, что лицо Джеймса оказывается ближе к лицу Ларса. Ларс не может сосредоточиться на поцелуе, когда его мозг сосредоточен на ощущении тесного, влажного и горячего, поэтому они просто облизывают друг друга, языки встречаются, дыхание перехватывает. Джеймс стонет, прижимаясь к нему. — Я так близко, — бормочет он, — А ты? — Ларс замедляется, не желая, чтобы это закончилось так скоро, и просто вжимается в него и остается там. Он тянется к Джеймсу и хватает его за бархатистое, мягкое, скользкое тело, наслаждаясь короткими звуками, которые из него вырываются, — О Боже, пожалуйста… Он звучит так, будто собирается заплакать. Ларс смилостивился над ним и начал с того места, где остановился, глубоко и медленно. — Вот так? — спрашивает он Джеймса, который может только кивать с открытым ртом, — Я хочу, чтобы ты кончил первым. Джеймс поднимает ногу выше, отбивает руку Ларса от своей, которую тот как бы просто держал, и начинает дрочить в такт толчкам Ларса. Ларс хватается одной рукой за изголовье кровати, а другой — за плечо Джеймса, чтобы удержать его в таком положении, почти неосознанно, потерянный в нем. — Можно? — хнычет Джеймс. Нет, спрашивает. Он спрашивает, можно ли ему. И это почти выбивает весь воздух из легких Ларса, он стонет, когда по всему его телу пробегает белый жар. — Блядь, да… — Ларс дает ему разрешение, и Джеймс кончает на кровать, недолго греется в послеоргазменной дымке, задыхается и говорит Ларсу, чтобы тот продолжал, — Джеймс, Джеймс… — Кончи на меня, детка. Пожалуйста. На мое лицо, — вдруг произносит Джеймс, почти умоляя, начинает переворачиваться еще до того, как Ларс полностью вынимает член. Он встает на колени, упирается в грудь Джеймса, — Я хочу быть твоим. Ларс откидывает волосы, прилипшие ко лбу Джеймса. Он кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой. Его глаза — кристально чистые, самые голубые из всех, что он когда-либо видел. Каменная маска черт лица исчезла, мягкая и настоящая часть его обнажилась перед Ларсом. Его щеки раскраснелись, рот приоткрытый и ждущий. Он кончает, проводит по сперме большим пальцем, задыхаясь, размазывает ее по губам Джеймса, как помаду. — Ты такой… Очаровательный, многогранный и опасный. Озеро, дна которого он не видит. Ужасное, тревожное. Разрушительное. Он — все то, чего Ларсу советовали остерегаться, сторониться подальше. Он не запирает двери на ночь, он переходит улицу, не глядя по сторонам, он — словно конфета от незнакомца. Ларс не успевает закончить фразу, потому что Джеймс притягивает его к себе, прижимается к нему в поцелуе, крадет у него все и оставляет его полностью иссушенным.