вся нерастраченная нежность

      В кафе всё такое знакомое, словно Майлз своими руками разрисовывал стены — будь возможность, он бы и правда хотел приложить к этому руку — и двигал с натужным визгом мебель, расставляя у окон длинные диваны и столики, а вдоль стойки — стулья на высоких ножках, которые до того шаткие, что сесть туда он согласен лишь при тотальном отсутствии альтернатив, то есть даже самый дальний угловой столик у самых дверей кухни сойдёт.       Единственное, что здесь новое — это Гвен, которая сидит напротив, с любопытством скользя взглядом вокруг и покачивая головой в такт музыке, и Майлз уверен, что если нырнёт под стол, то увидит, что она и ногой подрагивает под неё, подпружинивая пяткой, что колено едва не стукается снизу о стол.       Видеть её у себя вне очередного сбоя мультивселенной или задания, когда их встреча — это приятный бонус, а не сама цель, вызывает у него странные чувства: в теле собирается радостная воздушность, что трудно усидеть на месте, и вместе с тем грудь сдавливает тревога в ожидании подвоха — его может и вовсе не быть, но Майлз привык, что у них иначе не бывает, и украдкой бросает на Гвен косые взгляды в попытке уловить на лице малейший намёк, что она собирается с духом завести непростой разговор, чтобы сообщить, что у них остался всего час, после чего Земля-1610 вместе со всеми остальными схлопнется, что не останется и пыльных частиц. Однако Гвен выглядит такой расслабленной, что при всём желании зацепиться за слишком яркие морщинки на лбу или до подозрительного задумчивый взгляд не получается, и Майлз с долгим шуршащим выдохом откидывается на спинку дивана — напряжение отпускает постепенно, миллиметр за миллиметром разжимая хваткие челюсти, и на том месте, где стискивали, покалывает и щиплет в фантомной кровоточивости.       — Твой парень опаздывает, — подперев голову рукой и глядя в сторону, как ни к кому конкретно не обращаясь, отмечает Гвен, и то, с какой силой слова «твой парень» обжигают уши Майлза, полностью отвлекает от недовольства в её голосе, потому что слышать подобное в свою сторону — всё ещё в оглушительную новинку, что приходится прилагать усилие, чтобы заново задышать.       Майлз не из тех, кто собирает ворох открыток и подарков на день святого Валентина, и на школьные танцы его зовут далеко не в первую очередь — утешительно то, что и не в последнюю, однако от этого никуда не исчезает ощущение нереалистичности, точно он влез в чужую кожу, а вместе с тем — в чужую жизнь, когда слышит «твой парень» и всякий раз поначалу пропускает мимо ушей, а затем с запозданием вспоминает, что речь идёт о них с Бродягой.       Судорожно проведя языком по губам, Майлз с нервной — и в очередной раз запоздалой — усмешкой пожимает плечами:       — Думаю, он уже скоро бу…       Сердце на секунду замирает, а потом начинает ускоренно биться, когда чья-то рука проскальзывает по его плечу, обхватывая наискось через грудь, а затем к шее прижимаются губы, коротко целуя, и волоски на загривке шевелятся от звука знакомого голоса:       — Привет.       Майлз запрокидывает голову и видит Бродягу, но не успевает и слова произнести, как тот прижимается к его губам своими в таком же коротком поцелуе и отстраняется, глядя на Майлза и только на него, словно вокруг них не существует ни кафе с другими посетителями, ни сидящей прямиком напротив Гвен со скрещёнными на груди руками.       — Как ты умудрился из всего мира — из всех, блин, миров — влюбиться именно в свою точную копию? — выгибает она бровь, обводя Бродягу, который и не думает отпускать Майлза, продолжая обнимать его, наклонившись, и взглядом словно хочет забраться ему под кожу и особенно — под череп, рассматривая всю подноготную до последнего закоулка. — Выглядит жутко самовлюблённо, — хмыкает Гвен и, посмотрев уже на Майлза, что у того начинает зудеть кожа, точно вскоре прожжётся дыра, добавляет, прикрыв рот ладонью, точно это по-настоящему способно сделать её слова неслышными для Бродяги: — И просто жутко.       Тот хмыкает, и не нужно видеть его лицо, чтобы знать — Майлз уже достаточно насмотрелся, чтобы выучить наизусть все выражения, — что выгибает бровь, хмыкнув:       — В чём твоя проблема? Завидуешь?       Гвен издаёт громкий — на них всамделишно, почти сворачивая шеи с неприкрытыми пронзительными взглядами, оборачиваются — смешок и поднимает руки, покачав головой, а губами беззвучно шевелит, но вслух ничего так и не произносит, то ли не сумев подобрать слова, то ли сразу угадывая, что вступать с Бродягой в перепалку — это ловушка без малейшего шанса выбраться, потому что изощрённость, с которой он перекручивает и выворачивает наизнанку чужие слова, возвращая рикошетом и распиная на стене тупика, почти тянет на прирождённый злодейский талант, и Майлзу везёт, что Бродяга проворачивает с ним подобное с единственной целью смутить, до основания уничтожая способность отбиваться и возражать, хотя Майлз и считает себя достаточно остроумным, чтобы суметь подыскать ответ на замечание любой степени едкости и колкости.       Однако с Бродягой и правда не удаётся — может быть, как раз по той причине, что они — это два варианта одного и того же человека, одинаковые и вместе с тем совершенно разные, но определённо способные настолько уловить ход мыслей друг друга, чтобы заранее отбить любой ответ.       — Кажется, я не нравлюсь твоей подружке, — присвистывает Бродяга, выпрямившись, и его рука соскальзывает с груди Майлза — первым порывом хочется вскинуться, перехватывая и удерживая, но затем он обходит диван, опираясь рукой о столик в намерении сесть за него, и Майлз облегчённо выдыхает. На мгновение — всего на мгновение, но всё-таки это случается — ему мерещится, что Бродяга и правда счёл это проблемой, причиной развернуться и уйти, потому что он всегда делает ровно то, что хочет или считает нужным, не сверяясь с другими, и привыкнуть к обратному по отношению к себе трудно, почти невозможно, раз в такие моменты Майлз до сих пор замирает всем собой, что даже сердцебиение как будто бы останавливается, в тревожном ожидании, что его оставят без объяснений и извинений, если найдут это рациональным.— И что мы будем делать с этим?       Майлз едва успевает подвинуться, так что Бродяга, плюхнувшись рядом, пихает его в бок и сразу же опускает ладонь ему на бедро, бегло проводя вниз до колена и обратно — дыхание перехватывает, даже выбивает из груди, и Майлз зависает на несколько секунд, не дыша и только таращась перед собой, на сколотую краску на краю стола, распахнутыми глазами, пока пальцы Бродяги, бесцеременно протиснувшись между его ног, скользят по внутренней стороне бедра, щекотно через ткань вырисовывая на нём витиеватые узоры. Мысли смешиваются и путаются, сплетаясь в тугой клубок, так что Майлзу приходится опустить поверх ладони Бродяги свою, заставляя её остановиться, чтобы суметь поднять голову и, растянув губы в смущённой — взбудораженность от этих вкрадчивых прикосновений и риск быть разоблачёнными в этих откровенных заигрываниях, помноженные на страх, что два важнейших человека в его жизни всё-таки не поладят — улыбке, принимается тараторить:       — Ну, может быть, вы сейчас немного пообщаетесь, получше узнаете друг друга и…       — Это был риторический вопрос, золотце, — последнее слово выходит с нажимом — ровно с той же силой, с какой Бродяга, перебив его, сжимает пальцы на бедре и без труда высвобождает руку, ведя ею дальше, на этот раз — беспощадно до самого паха, так что Майлз, переметнувшись взглядом, не может отвести его от лица Бродяги и заворожённо смотрит на него, до боли закусив губу и едва удержавшись от громкого, переполненного облегчением выдоха, когда тот милостиво спускает ладонь к колену и рассеянно поглаживает уже по нему, отвернувшись к Гвен.       Майлз повторяет за ним и тут же жалеет об этом, потому что выражение её лица — это абсолютное понимание того, что происходит между ними, пускай и скрытое под столом, и его лицо охватывает жар, точно изнутри, с обратной стороны кожи, и правда лижет огонь, что волосы, кажется, начинают тлеть и завиваться. Теперь всё тело — каждая мышца и каждый сустав — цепенеет, а улыбка оттягивает до ноющей боли щёки, однако прекратить Майлз не может, цепляясь за смутную надежду, что сгладит этим шероховатость неловкости, и та разбивается вдребезги в следующую же секунду, когда Гвен фыркает с нескрываемым вызовом:       — Просто я терпеть не могу заносчивых засранцев, — и, прищурившись, упирает взгляд Бродягу, как вознамерившись высверлить в нём дыру, так что даже у Майлза во все стороны по телу рассыпаются мурашки, и хочется забраться под истёртую обивку дивана, укрываясь от него, а Бродяга и бровью не ведёт:       — Надо же, я тоже, — нарочито распахивает глаза и вскидывает брови тот, приложив руку к груди — при виде этого у Гвен и Майлза одновременно вырывается смешок, после чего они смотрят друг на друга, и от блеска в глазах Гвен — знакомое искрящееся озорство без намёка на осуждение или разочарование — у Майлза в буквальности соскальзывает с сердца и лопается в полёте, разлетаясь на мельчайшие брызги, тревожная тяжесть.       Покосившись на Бродягу, он замечает россыпь мягких морщинок в уголках его глаз и расслабленную улыбку на губах — теперь ничуть не наигранную, а ту, с которой он обычно наблюдает за тем, как Майлз суетливо выбирает — вернее, разрывается в невозможности выбрать — пиццу, когда они тусуются у одного из них дома, и на этот раз напряжение покидает уже грудь, позволяя сделать глубокий до потрескивания в разошедшихся рёбрах вдох. Вплоть до этого мгновения Майлз сомневался в том, что Бродяга и Гвен смогут поладить — до сих пор не уверен, на самом деле, когда воздух между ними потрескивает, что, постаравшись, можно рассмотреть на долю секунды вспыхивающие и тут же гаснущие искры.       И всё-таки ему становится гораздо спокойнее в этот момент, и теперь ладонь накрывает руку Бродяги, которая по-прежнему лежит на его колене, только для того, чтобы осторожно вклиниться между его пальцев, сплетаясь с ними, и сжать — от ощущения, что Бродяга, шумно выдохнув, сжимает его руку в ответ, перевернув ладонь, грудь затапливает волна густой и горячей нежности, и только то, как Гвен издаёт неопределённый звук — то ли рвотный, то ли сплёвывающий — заставляет отвлечься и, кашлянув, потянуться-таки за меню, сбивчиво рассказывая им обоим, что лучше заказать.       Костяшки пальцев Бродяги, сцепленных с его пальцами, продолжают при этом касаться бедра Майлза.