об искусстве сидеть на двух стульях сразу
15 сентября 2023 г. в 19:50
— Майлз у себя — проходи, — мама Бродяги взмахивает рукой в сторону его комнаты, одарив Майлза мягкой улыбкой, и прокручивается на пятках, разворачиваясь и возвращаясь в гостиную, где шумит телевизор — очередная мыльная опера, где герои жарко тараторят на испанском, а сюжеты так похожи друг на друга, что можно вклиниться с любой серии — и всё сразу понятно.
Её доверие, когда запросто впускает Майлза в квартиру и не щебечет вокруг, как с гостями, в бесконечном предложении переобуться в тапочки или заварить чай, а позволяет сделать всё самому, до сих пор непривычно и почти пугает, заставляя замереть в прихожей, закрывая дверь и ёкая сердцем в такт её щелчку, а потом всё равно на цыпочках проходить мимо гостиной, скосив взгляд на затылок мамы Бродяги и замирая сердцем в ожидании, что в любое мгновение окликнет и отчётливо обозначит, что он здесь — гость на птичьих правах, однако ничего подобного не происходит, и Майлз беспрепятственно оказывается перед дверью комнаты Бродяги, привычно пропрыгав глазами по плакатам, вывешенным на ней. Среди них — пара рисунков Майлза, и при виде этого сердце сжимается, а губы сами собой растягиваются в улыбке, потому что до сих пор непривычно осознавать, что Бродяге не всё равно на его увлечения, и что он их ценит настолько, чтобы подобрать вырванный из скетчбука лист и расправить его, повесив между плакатом незнакомой Майлзу музыкальной группы и постером такого же незнакомого фильма.
В комнате полумрак, и ни единого лучика солнца не проникает из-за опущенных шторок — только от компьютера льётся свет, то вспыхивая ослепительной белоснежностью, то сменяясь разноцветным мельканием, и отчётливо видно, как Бродяга, сгорбленно и сидящий за ним, хмурится и поджимает губы, то и дело цыкая и сдавленно ругаясь — пальцы одной руки быстро скачут по клавиатуре, ритмично клацая ею, а вторая шуршит торопливо передвигаемой мышкой — её щелчки звонче и своей частотой сливаются в птичье щебетание.
Сперва Бродяга бросает быстрый косой взгляд в сторону Майлза, когда тот заходит, роняя широкую полосу света в комнату, а затем приспускает один из наушников и, придерживая его в готовности в любой момент вернуть на место и не отрывая взгляда от компьютера, бросает:
— Я пока ещё в коопе — помогаем новичку нафармить артефакты, — с этим словами он резко отпускает наушники — следом вся дуга сползает, шлёпаясь ему на шею — и судорожно хватается снова за клавиатуру, рассыпаясь в сдавленных ругательствах вперемешку на английском и испанском, а клацанье и щелчки звучат ещё чаще и громче, чем было до этого, так что кажется, что клавиатура и мышка в любое мгновение пойдут дымом или попросту с треском сломаются.
Майлз угукает, закрывая за собой дверь, и всё также на носочках перемещается к кровати, медленно, чтобы не скрипнула, опускаясь на неё — несмотря на тот факт, что квартира Бродяги повторяет его, за исключением мелочей, находиться здесь каждый всё равно, что попадать в гости в абсолютно чужой дом, где страшно лишний раз издать звук и привлечь к себе внимание, а каждый предмет напоминает музейный экспонат, до которых не только дотрагиваться, но и дышать в их сторону страшно.
Бродяга кидает на него ещё один взгляд, после смотрит на компьютер и снова на него, судорожно оскальзывая языком губы, прежде чем пробормотать:
— Ты немного рано. Мы с ребятами договорились ещё на два захода.
— Ага, — повторяет Майлз и, оперевшись на руки, откидывается, скользя взглядом по комнате, словно видит впервые, хотя бывал здесь уже множество раз, да и полумрак, скрадывающий детали, делает её такой похожей на его, что отпадают любые вопросы к самому себе, как умудрился перепутать, попав сюда действительно впервые.
В отличие от него, Бродяга до крайности скрупулёзный, никогда не опаздывая и не появляясь слишком рано — издержки деятельности, о которой Майлз предпочитает знать как можно меньше, чтобы не испытывать угрызений супергеройской совести, — так что то, что они оказываются в этой ситуации, лежит ответственностью только на плечах Майлза, который появился и правда раньше обговорённого даже при условии, что часовые пояса между их вселенными совпадают.
Бродяга передёргивает плечами, точно пытается стряхнуть с себя скапливающуюся в воздухе неловкость, и пробегается пальцами по клавиатуре, отписываясь в окошке чата в нижнем углу экрана, после чего комната вновь тонет в цветастых вспышках, когда картинка приходит в движение, а воздух наполняется клацаньем и щёлканьем — старательно напрягшись, что голова начинает фантомно звенеть, будто в любую секунду может взорваться, Майлзу удаётся различить, как шумит у Бродяги в наушниках: гремят взрывы, отрывочно звучат голоса и что-то шипит, но рассмотреть не удаётся. Пару раз тот чертыхается, замысловато переплетая английский и испанский, и ударяет ладонью по столу в опасной близости от клавиатуры и мышки, что попал бы по ним — и разлетелись бы пластиковые осколки, так что Майлз на мгновение задерживает дыхание, цепенея всем телом, а потом шумно выдыхает и оседает на кровать, распластываясь по ней с раскинутыми в разные стороны руками, так что теперь цветные вспышки с экрана компьютера видны на потолке и выглядят гораздо мягче, пастельно, хотя в глазах всё равно рябит, и лениво проплывает мысль, что стоит закрыть глаза — и Майлз без труда уснёт, давно научившись делать это в любой удобный момент, раз уж его супергеройский статус не подразумевает никакой стабильности в режиме сна, как и режима сна как такового.
Пару раз он вздыхает — с абсолютной невольностью, они сами по себе вырываются из груди, и Майлз не задумывается о них как о чём-то значимом, пока Бродяга не подаёт голос:
— Вот же, — с глухим звуком откинувшись на спинку кресла и стукнувшись затылком о изголовье, цыкает он, а затем отталкивается ногами от пола — с шорохом кресло отъезжает от стола и чуть поворачивается, а Бродяга в упор смотрит на вопросительно приподнявшегося Майлза и похлопывает ладонью себя по бёдрам. — Иди сюда.
Тот недоумённо моргает, проследив взглядом за его движением, и остаётся на месте, хотя сердцебиение сбивается и ускоряется, что в ушах начинает шуметь, так что следующие слова Бродяги доносятся как издалека, пробиваясь сквозь непрерывное шуршание кровотока и тудумканье сердцебиения:
— Будешь мяться — акция закончится, — выгибает он бровь и повторно похлопывает себя по бёдрам — на этот раз медленнее, как гипнотизируя, и оно срабатывает, потому что Майлз и правда заворожённо следит за его руками, а сердце гулко ударяется в такт хлопкам.
Тело приходит в движение словно бы само по себе, отталкиваясь от постели, и то, как ступни касаются пола, когда Майлз подходит к нему, не ощущается, будто он всего лишь наблюдает со стороны за собой же, а не присутствует в моменте. Сердце скатывается, как по изогнутой горке, в живот и трепыхается там, заставляя помимо воли втягивать его, сдерживая прорыв вздрогнуть. Приблизившись, Майлз замирает напротив Бродяги и громко выдыхает, проведя ладонью по волосам — из горла вырывается рваный смешок, и улыбка, чуть подрагивая, замирает на губах, когда он спрашивает:
— И, эм, что дальше? Мне сесть к тебе на колени?
— Такой догадливый — ну точно поступишь в Принстон, — распахнув глаза в нарочитом удивлении, выдыхает Бродяга, а потом тянется и подхватывает Майлза под бёдра, дёрнув на себя, так что тому, в голос охнув, не остаётся ничего другого, кроме как послушно качнуться вперёд, руками уперевшись Бродяге в плечи, а коленями неуклюже ткнувшись в кресло по обе стороны от его ног.
На этом для отпираний не остаётся пространства — в прямом смысле, — и Майлз, кашлянув, опускается на бёдра Бродяги, держа спину прямой до натянутости, что вскоре начинают ныть и подрагивать мышцы, и спустя пару секунд — кресло уже разворачивается обратно к компьютеру — он сдаётся и расслабляется, оседая всем весом на Бродягу и обнимая его за шею, а подбородок устроив у него на плече.
— Мне нужно минут десять, чтобы закончить, и потом займусь тобой, — бормочет тот, не отрывая сосредоточенного взгляда от экрана, и теперь клацанье клавиатуры и щёлканье мышки звучат совсем близко, точно раздаются прямиком у Майлза в ушах, а не рядом, и в совокупности с теплом тела Бродяги и его размеренными вздохами почти убаюкивают.
— Мною не нужно заниматься, — глухо бубнит Майлз, зарываясь носом ему в основание шеи и жмурясь, пока щёки обжигает жаром, потому что слова Бродяги выходят слишком двусмысленными, а когда звучат у самого уха, что кожей чувствуется вибрация голоса и колыхания воздуха, то и подавно — мысли неподконтрольно сбиваются и сосредотачиваются в тех местах, где их тела соприкасаются, так что Майлз им сам не замечает, как начинает думать о том, какая раскалённая у Бродяги кожа и твёрдые, точно из чугуна отлитые, мышцы, что ощутимо даже через одежду.
Так успевает сложиться, что самого секса у них значительно меньше, чем таких поддразниваний, и Майлз старается повторять себе это, напоминая, что Бродяга ни за что не прервёт игру, пока не исчерпает всё отведённое на неё время, однако получается не особо успешно, когда ухо щекотно задевает смешок:
— Разве? — Бродяга бегло касается губами его виска и тут же переключается обратно на игру, а рукой в то же время проводит вдоль спины Майлза, щекотно проезжаясь кончиками пальцев по позвонкам — желудок переворачивается, а из горла вырывается сдавленное бульканье, и Бродяга негромко посмеивается, убирая руку, но мельковое прикосновение продолжает гореть на коже, и Майлз миллион раз проклинает его за то, какой он несносный и ничуть не сокрушающийся на этот счёт.
Решение принимается в разы быстрее, чем Майлз успевает его осознать и обдумать — шея Бродяги находится в чрезмерной близости, чтобы не поддаться порыву, и Майлз прихватывает её зубами чуть выше воротника футболки, чтобы не зажевать ткань, и расплывается в ухмылке, когда слышит приглушённое ошарашенное «ох», а мышка с резким шорохом уезжает в сторону, после чего в наушниках у Бродяги раздаётся поверженная мелодия. Одна его ладонь припечатывается ко спине Майлза, прижимая его теснее к себе, а вторая пробегается по клавиатуре — скорее всего, набирая сообщение в чат, который наверняка засыпало возмущениями. Через мгновение уже зубы Бродяги смыкаются на шее у Майлза — в чувствительном месте немного ниже уха, чтобы тут же пройтись по нему языком, зализывая, и прошептать, горячо задевая дыханием кожу:
— Всего пара минут, ладно? — ладонь сползает ниже по спине, подцепливая кончиками пальцев край футболки и щекотно задевая обнажённую поясницу, и Майлз сдавленно мычит, пробираемый мурашками до самых костей, и ёрзает на бёдрах у Бродяги, так что на миг тот утыкается ему лбом в плечо и резко выдыхает, чтобы потом фыркнуть и покачать головой, выпрямляясь в попытке вернуться к игре: — А я-то думал, что ты гораздо терпеливее.
Проведя языком по губам, Майлз усмехается и кивает, в то время как жар с лица перетекает на шею и грудь, чтобы стремительно добраться до низа живота и поясницы, в буквальности пульсируя под кончиками пальцев Бродяги, пока тот не отрывает руку, заскакивая в очередной бой — или что там у него — в игре. У Бродяги нет проблем с тем, чтобы подстраиваться под обстоятельства и менять планы — его деятельность не допускает отсутствия этого умения, но Майлз не с первого раза это осознал, потратив уйму времени и нервов на то, чтобы теряться и злиться, пока, наконец, не дошло, что нарочитое игнорирование вперемешку с поддразниваниями от Бродяги — его изощрённый язык любви, для которого нужно время, чтобы привыкнуть, однако выучить не составляет никакого труда, как только Майлз улавливает суть.
— Ага, — кивает он, оттягивая пальцами край футболки Бродяги, и даже в тусклом освещении компьютера замечает, как у того встопорщиваются волоски по телу, а затем раздаётся одобрительное хмыканье. — Стараюсь быть терпеливым.