Посиделки у солдатского костра

Пламя гудело, ревело, пожирая остатки богатых некогда земель. Обиженно шипело, когда его гасили, закидывая сырой от крови и слез землёй. Всадники на вывернах, устроившие хаос, разрушившие стоящую многие века крепость, наконец, покинули эти земли, оставляя за собой лишь пламя, боль и кровь. Юноша без сил опустился на чудом уцелевший плоский камень. Его лицо и одежда были так перемазанны кровью, грязью и жирным, чёрным пеплом, что сложно было даже разглядеть его черты лица. Лишь покрасневшие от дыма глаза слезились, а в чёрных зрачках, обрамленных каре-алой радужкой, отражалось горячее, безжалостное пламя. — Эй, парень! — к нему неспеша подошёл мужчина постарше. Такой же перемазанный грязью и кровью. — Ты как? — Живой, — прохрипел тот, и закашлялся. — Увы… — Ты это… Брехню не неси, — грубовато произнёс он. — Живы и хорошо. Курить будешь? Юноша только медленно моргнул, глядя на грубо скатанную, мятую сигарету, и криво ухмыльнулся: — А, давай! — но, неловко прикурив о какую-то ещё тлеющую ветку, сделав первую затяжку, закашлялся. — Блядь! Мужчина покосился на него с сочувствие: — Ты…это… курил до этого хоть раз? На что юноша лишь хмыкнул: — Повода не было…а сейчас он есть. — Херовый повод… Ну, хоть голова на плечах осталась. Ответом ему было молчание. Лишь в каре-алых глазах плясали огненные искры. — Дядя, дядя! — маленькая девочка подергала высокого мужчину за край свитера. — Всё хорошо? Тот медленно моргнул, с трудом отводя взгляд от едва слышно гудящей газовой конфорки. — Всё хорошо, дорогая, — с трудом улыбнулся тот, осторожно пригладив пушистые волосы. — Мира… — Дядя Ким! — рассмеялась та. — Но меня зовут Миëн! — Конечно, как я мог запамятовать мою «чудесную красоту». Детский смех настоящий и из прошлого слился воедино…