"Скворцы отличаются от других птиц. Они вместе строят гнездо, они вместе защищают это гнездо. Они просто не предназначены для того, чтобы существовать в этом мире в одиночестве".
Скворец (2021), сценарий Мэтта Харриса
Он в кромешной темноте. Судорожные вздохи огнем отдаются в легких; панические попытки вдохнуть кислород превращаются в измученные затяжки спертым воздухом. Он смутно осознает другое ощущение, похожее на иней, покрывающий его вены. Все мышцы тела нестерпимо ноют, конечности словно налиты свинцом. Комната наполнена его беззвучными криками. Вкус и запах чего-то металлического; к этому моменту он уже не понимает, что это его собственная кровь, которая мерно вытекает из его раны на шее и стекает с его туловища на деревянные половицы. Даже когда его пальцы в последний раз слабо хватаются за разорванную кожу возле воротника. Его одолевает жажда жить и ужасное осознание, что это желание тщетно. Затем, как будто вызванное этой мыслью, его окутывает нежное тепло. Он чувствует, что совершает ошибку, но все равно приветствует его. Возможно, сейчас самое время поспать, – думает он. В конце концов, он и правда страшно устал, кажется, он чувствует эту дикую усталость уже целую вечность. Может не случится ничего страшного, если он просто прикроет глаза, позволит себе, хотя бы раз, немного подремать. Никто не будет возражать. Заметит ли кто-нибудь вообще? Он тонет, а потом наступает пустота.***
Гермиона надкусывает кончик сахарного пера, наслаждаясь приторно-сладким вкусом, который тут же уносит ее в воспоминания о первой поездке на Хогвартс-экспрессе, когда она впервые попробовала сахарные перья. Она не относилась к тому типу детей, которые жить не могут без сладкого, возможно, так повлиял тот факт, что ее родители работали стоматологами, но в отчаянном желании впитать каждую крупицу этого нового мира, частью которого она внезапно стала, во время своей первой поездки в Хогвартс Гермиона купила себе сахарное перо. Оно с едва слышным шипением растаяло на ее языке, оставляя послевкусие сахарной ваты и вишневых леденцов. Грейнджер чувствовала какую-то неправильность, зная, что ее родители точно бы не одобрили такое, особенно перед обедом, но с того момента сахарные перья стали ее любимым лакомством; маленьким презентом, который она позволяла себе за высший балл, полученный за эссе, над которым она очень долго работала. Она с улыбкой вспоминает пьянящее предвкушение той первой поездки, когда она увидела и испытала все то, о чем читала в Истории Хогвартса и что все еще продолжало казаться ей сюжетом сказки. Теперь, спустя семь лет, она гонится за утешительной ностальгией по сахарным перьям, потому что поездка на поезде кажется ей абсолютно неправильной. Она улыбается наивности одиннадцатилетней Гермионы. Хогвартс оказался не тем, чем он должен был быть. Уже пишется обновленная версия Истории Хогвартса, и на ее страницах появится ее имя. Одиннадцатилетняя Гермиона была бы в восторге от такой перспективы; восемнадцатилетняя Гермиона лишь хотела бы, чтобы этому были другие причины. Нынешняя поездка ощущается одновременно знакомой и тревожной. Она сидит одна; только она, сахарное перо и ее воспоминания. Джинни и Луна играют во взрывающиеся карты с другими семикурсниками. Они смеются и шутят почти – почти – как будто все нормально. Гермиона просто не может этого вынести, поэтому тихо удаляется в другое купе. Она доходит до кончика сахарного пера и хрустит им между зубами. Все чаще ей кажется, что одиночество подходит ей больше. Она, конечно, предпринимает несколько слабых попыток убедить Рона и Гарри вернуться вместе с ней в школу, заранее зная, что не сможет соревноваться с Авроратом. Что касается Гарри, Грейнджер рада, что он нашел цель, что-то, что будет занимать его разум, что-то, что заставит его почувствовать, что он отдает долг всем тем, кто отдал за него свою жизнь. "Связать разорванные концы". Так назвал это Гарри, улыбаясь после встречи с Кингсли, где ему предложили работу – "разобраться с незавершенными делами". А у Гермионы есть свои незавершенные дела. Она прислоняется головой к стеклу, чувствуя тряску поезда, мчащегося через бесконечные зеленые поля, и наблюдая, как заходящее солнце заставляет небо покрываться темными чернилами. Пейзаж постепенно становится все более суровым и диким, и девушка приходит к выводу, что они пересекают границу Шотландии. Она закрывает глаза и, все еще чувствуя вкус сахарного пера на языке, отдается воспоминаниям о первом знакомстве с замком. Ей всегда казалось, что он обладает своим разумом, – он обнимает теплом, когда входишь в его двери, сразу давая чувство близости, которое в отсутствие родителей, означает безопасность. Но это было раньше. Во время битвы замок гудел от гнева, почти шипящей ярости. Гермионе интересно, какие ощущения появятся у нее на этот раз, когда она войдет в зал, где видела мертвые тела друзей. Да, можно сделать вид, что все нормально, но рациональный, рассудительный мозг Гермионы в конце концов обязательно ее предаст. Потому что она знает правду – ничто уже никогда не будет прежним.***
Церемония распределения и пир в честь начала учебного года проходят относительно спокойно. Большой зал похож на пещеру, пустые места за столами напоминают о тех, кого больше нет. Гермиона обнаруживает похожие напоминания и в других частях замка; простенький ремонт сделал его пригодным для проживания учеников, но дыры, заделанные новым кирпичом, свежевыкрашенные двери и почерневшие, покрытые копотью усики растений, торчащие из выбитых оконных рам и ползущие вверх по стенам, рассказывают очевидные истории о том, что повидал Хогвартс в последний год. Самым большим шоком, однако, становятся фестралы. Гермиона полагает, что ей следовало быть к этому готовой, но мысль о фестралах почему-то ни разу не приходила ей в голову. — Они красивые или отвратительные? – спрашивает Джинни, неуверенно протягивая руку, но не решаясь погладить это странное животное. Гермиона не знает. У нее фестралы тоже вызывают одновременно восхищение и омерзение. Ей невыносимо смотреть на них и думать о том, почему она их теперь видит. Она лишь качает головой, проходя мимо Джинни и быстро запрыгивая в карету. После речи Макгонагалл о важности единства, прощения и памяти Грейнджер не терпится уйти в комнату, которую она делит с Джинни и смутно знакомой Гермионе семикурсницей Талией Мюррей. Когда вид из окна перекрывается пеленой дождя, девушка садится на подоконник и окидывает взглядом раскинувшуюся территорию Хогвартса. Она пытается почитать "Я захватываю замок" – книгу, которая всегда приносит ей утешение, – но не может сосредоточиться; ее разум поглощен призраками. Крукшанкс удобно устраивается у нее на коленях, и Гермиона рассеянно гладит его, благодарная за его успокоительное тепло. Вздох Джинни, которая только что вышла из ванной в пижаме и с косметичкой в руке, прерывает все размышления. — Ты в порядке? – спрашивает Джинни, обеспокоенно глядя на подругу. – Ты весь день молчишь. — Тебе не кажется все это неправильным, Джин? Девушка минуту молчит, пряча косметичку в чемодан и взбивая подушку. — Все не кажется прежним, если ты об этом, – она откидывает оделяло и забирается в кровать. — Я не знаю, чего я ожидала, точно не того, что все будет прежним, но… я не ожидала, что все будет ощущаться так… неестественно. — Возможно, когда мы вернемся к урокам, появится рутина, все начнет казаться более… нормальным, что ли. — Наверное, ты права, – произносит Гермиона, не соглашаясь, но притворяясь жизнерадостной. Она переносит Крукшанкса на свою кровать, где он аккуратно сворачивается в изножье, а сама укладывается под одеяло. – Нам просто нужно пережить следующий год.***
— У нас будут совместные Зелья и Травология, – отмечает Джинни в первый день занятий, когда они просматривают выданное им расписание, попутно поедая завтрак. – Это классно! — Угу, – вяло соглашается Гермиона. В следующее мгновение в зал влетают совы, и на стол перед Джинни падает письмо. — Это от Гарри, – поясняет она, разрывая конверт. Она с загадочной улыбкой быстро проглядывает текст. – От Рона ничего нет? – спрашивает девушка подругу. — Эм, нет, – отвечает Гермиона. Она и не ожидала ничего. — Иногда он кажется мне полностью безнадежным, – ворчит Джинни. – Я напишу ему и дам ему мысленного пинка. — Все в порядке, забудь. Мне пора на Трансфигурацию. Увидимся на обеде. Грейнджер закидывает сумку на плечо и, опустив голову, быстро направляется на свое первое занятие.***
В редкие моменты просветления он слышит обрывки разговоров, происходящих явно где-то далеко. Они звучат так, словно доносятся эхом из длинного туннеля, и он не узнает голоса. Хотя иногда ему кажется, что узнает. "...значительное повреждение тканей пищевода… трудно сказать, насколько пострадала гортань, пока он находится без сознания… когнитивные функции кажутся нормальными, но яд дает невероятную нагрузку на сердце… что бы вы порекомендовали в этой ситуации?" Он слышит лишь цепочку слов и фраз, лишенных всякого смысла, и, хотя он смутно осознает, что эти голоса говорят о нем, он не может понять, почему. Он всего лишь спит, он всего лишь ненадолго прикрыл глаза.***
Опустошенность – вот то слово, которое приходит на ум Гермионе, когда она пытается определить, что она чувствует. Усталость, беспокойство, неудовлетворенность. Все это подходит, но не идеально. Она ищет нужное слово, потому что считает, что как только найдет его, сможет преодолеть свои чувства. Гермионе важно все раскладывать по полочкам. — Мисс Грейнджер, на пару слов, пожалуйста, – обращается к ней профессор Макгонагалл однажды в начале октября, отводя ее в пустой кабинет. Сентябрь пролетает незаметно, хотя кажется, что он тянется жутко долго. Объем работы, который им выдают в свете подготовки к ТРИТОНам, радует Гермиону, так как позволяет отвлечься от постоянного чувства неправильности происходящего, но страстное желание наконец покончить с Хогвартсом заставляет время течь безумно медленно. Макгонагалл облокачивается на стол и обеспокоенно смотрит на Грейнджер, прежде чем начать разговор. — Мне следует извиниться, – говорит она в конце концов. – Я собиралась поговорить с вами намного раньше. Как вы? Гермиона на минуту задумывается. — В порядке, – в конечном итоге отвечает она, хотя, скорее всего, это неправда. Макгонагалл бросает на девушку скептический взгляд. — Профессор Флитвик сказал, что вы довольно рассеянны. Полагаю, этого следовало ожидать. — Простите. — Не говорите глупостей! Нам столько пришлось осознать и принять. И со стольким еще предстоит смириться… и вам, пожалуй, даже больше, чем другим… Тон женщины приглашает Гермиону подробнее поделиться с ней своими переживаниями, но девушке до сих пор сложно объяснить свои чувства даже самой себе, так что она уж точно не готова озвучивать их вслух. — Спасибо, профессор, – бормочет она, надеясь, что это не звучит неблагодарно. Макгонагалл коротко кивает. — Пожалуйста, пообещайте мне, что обратитесь к кому-нибудь, если у вас возникнут хоть какие-то… проблемы. Мой кабинет всегда открыт для вас, но я понимаю, что возможно вы предпочтете поговорить с кем-то другим. А пока я бы хотела предложить вам кое-что более приземленное. Вы мне писали летом, что собираетесь поступать на программу обучения целителей в больнице Святого Мунго. Планы не поменялись? — Нет, профессор. — Прекрасно… достойно восхищения. Поступить на эту программу, конечно, невероятно сложно – хотя я не думаю, что у вас возникнут трудности с получением необходимых баллов, – но и продержаться там, когда вас примут, тоже будет весьма непросто – все-таки шесть лет интенсивной теоретической и практической подготовки, – она делает паузу, ободряюще улыбаясь Гермионе. – Я обдумала вашу просьбу помогать мадам Помфри во время учебного года. — О, да? Я просто подумала, что наличие опыта поможет мне выделиться при подаче заявления, – объясняет Гермиона. — Думаю, есть и другие причины, по которым вы сможете выделиться. — Это меня и беспокоит, – замечает Грейнджер, прикусывая нижнюю губу. – Меня не устроит получение места в программе так сказать "по блату". Если я не заслужу его, это бессмысленно. — Понимаю, – соглашается женщина. – Тогда вам стоит пойти поговорить с мадам Помфри. — Спасибо, профессор. — И когда соберетесь составлять заявление, писать сопроводительное письмо, собирать рекомендации и так далее, я буду рада помочь. — Спасибо, профессор. Макгонагалл усмехается. — Можете перестать благодарить меня, мисс Грейнджер. В конце концов, вероятно это я должна благодарить вас. Слабость, сонливость, ступор.***
Следующим вечером Гермиона направляется в больничное крыло и уже собирается толкнуть стеклянные двери, когда из них выскакивают две фигуры в салатовых мантиях, по которым она сразу узнает целителей из Мунго. Увлеченные разговором, они торопливо сворачивают в коридор, где находится кабинет Макгонагалл. Грейнджер провожает их взглядом, мимолетно задаваясь вопросом, в каком состоянии должен был находиться студент, если квалификации мадам Помфри не хватило. Когда целители скрываются в темноте замка, Гермиона поворачивается обратно к дверям и заходит в комнату, освещенную теплым светом нескольких ламп. Сначала больничное крыло кажется ей совершенно пустым, тем не менее у нее возникает четкое ощущение, что она здесь не одна. Она медленно проходит между рядов заправленных коек, нарушая тишину стуком своих шагов. Небольшой кабинет мадам Помфри располагается в самом конце помещения и выделяется огромным стеклянным окном, которое дает прекрасный обзор на пациентов, но сейчас света в окне нет, что наталкивает девушку на вывод, что и колдомедика там тоже нет. Только когда Гермиона поворачивается, чтобы уйти, она замечает за каменной колонной кровать, частично скрытую занавеской. Оттуда отчетливо доносятся характерные звуки какого-то медицинского аппарата. Ей и правда приходит в голову мысль, что именно там она сможет найти Помфри, ухаживающую за каким-то пациентом, но не эта мысль ведет ее ноги вперед. Какой-то странный инстинкт подсказывает ей, что – или точнее кто – находится за занавеской. Подойдя поближе, Грейнджер протягивает руку и ощущает между пальцами плотную, грубую ткань. Она колеблется еще секунду, бросая последний взгляд на двери, и отдергивает занавеску быстрее, чем успевает себя остановить. Это он. В этом нет абсолютно никакого смысла. И не в последнюю очередь потому, что ты видела, как он умер, – кричит ее мозг. Действительно, в последний раз она видела Северуса Снейпа в те отчаянные мгновения несколько месяцев назад, когда он лежал на полу Визжащей хижины, а его воспоминания мерно перетекали в маленький флакон. Когда они с Гарри и Роном выходили, она еще раз посмотрела на него, на него и на темную, почти черную в лунном свете, лужу крови, растекающуюся по половицам. Он умер. Вместе со всеми Гермиона узнала о том, что Снейп был двойным агентом, и о причинах его перехода на другую сторону. А потом – уже после битвы – она слышала, что, когда они (кем бы эти "они" ни были) отправились за телом Снейпа, они обнаружили у него едва заметный пульс. Судя по всему, он все-таки не умер. Что за этим последовало она понятия не имела, поскольку было множество других вещей, требующих ее внимания. А теперь он, похожий на привидение, лежит на больничной койке. Его грудь прикрыта белой простыней, но девушка замечает прикрывающие рану бинты, сквозь которые сочатся бледно-желтые выделения. Он хрипло дышит, как будто каждый вдох дается ему с трудом. Из похожего на насос аппарата рядом с кроватью раздаются непрерывные пыхтящие звуки. От него тянется несколько трубок, но главная подсоединена к маске на лице Снейпа, и из нее струится серебристый туман. Сейчас лицо мужчины спокойно и лишено вечной нахмуренности, так что Гермиона впервые задумывается, насколько он на самом деле молод. Она внезапно осознает, что ему еще нет и сорока. Канюля в его левой руке привлекает внимание Грейнджер, во-первых, к выцветшей метке на предплечье, а во-вторых, к капельнице, через которую течет кровевосполняющее зелье. — Здравствуйте, профессор Снейп, – шепчет она. – Так значит это правда, вы живы? — Я могу чем-то помочь вам? – внезапно раздается у нее за спиной голос мадам Помфри. — Я… Я прошу прощения… Я не ожидала, – запинается Гермиона, отшатываясь от койки Снейпа и нечаянно задевая бедром тележку с медицинскими принадлежностями так, что ее содержимое рассыпается по каменному полу. – Ай! Дерьмо, простите! – бормочет девушка, наклоняясь, чтобы поднять упавшие бинты, баночки с мазями и – к счастью, не разбитые – флаконы с зельями. — Пять баллов с Гриффиндора за ваш язык, мисс Грейнджер, – произносит Помфри, бросая на Гермиону неодобрительный взгляд и проходя мимо нее к пациенту. – Что вы здесь делаете? – спрашивает она, измеряя Снейпу температуру и вытирая его липкий лоб прохладной влажной тканью. — Я… – начинает Гермиона, но останавливается, с удивлением и тревогой наблюдая за мягким обращением Помфри со Снейпом. Хотя ее действия ловкие и профессиональные, одновременно с этим присутствует нежность, которая заставляет Гермиону понять, что Снейп для нее не просто пациент; мадам Помфри ухаживает за другом. На ее ласковом лице проступает волнение. Грейнджер наблюдает, как она откидывает простынь, укрывающую грудь мужчины, и, нахмурившись, проводит пальцем по тому месту, где сквозь бинты сочится рана. — Не лучше, – шепчет женщина, качая головой, и поднимает взгляд на Гермиону. – Итак? — Профессор Снейп… – наконец выдавливает Грейнджер, – почему он здесь? Мадам Помфри сурово смотрит на девушку. — А почему ему здесь не быть? Если для вас это не очевидно, мисс Грейнджер, он в тяжелом состоянии, а это больница. Гермиона вздыхает и берет себя в руки. — Конечно. Простите. Я имела в виду… Я не знала, где он оказался в итоге. Я думала в больнице Святого Мунго? Помфри со вздохом переводит взгляд на Снейпа. — Ему лучше здесь, – тихо произносит она. — Могу я спросить, как он? – отваживается узнать Гермиона. Женщина грустно качает головой. — Стабильно. По крайней мере, сейчас. Предыдущие месяцы были трудными, – наступает тишина, прерываемая лишь постоянными звуками аппарата. Гермиона и Помфри, нахмурившись (хотя, вероятно, по разным причинам), смотрят на Снейпа. – В любом случае, – через секунду продолжает колдомедик, поднимая взгляд на Гермиону и смягчив тон голоса, – Северус не будет вашей заботой, если вы соберетесь помогать мне в этом году. Я так понимаю, вы за этим пришли? Девушка тоже отрывает взгляд от Снейпа. — О, да, – отвечает она, приходя в себя. — Профессор Макгонагалл сказала мне о вашем желании обучаться у меня, – продолжает мадам Помфри. – Хотя это довольно широкий термин для того, что я могу вам предложить. — О, мне нужен лишь опыт для программы обучения целителей. Я понимаю, что мало чем смогу помочь практически, но я очень хочу посмотреть, как все работает, и я могу убирать, проводить инвентаризацию, все, что вам нужно! Помфри окидывает ее долгим взглядом. — Обычно я не беру учеников, — говорит она. – Я могу быть довольно непреклонной во многих вещах, вы увидите, что у меня достаточно высокие стандарты. Но я понимаю, что вы очень способная волшебница, и я готова сделать для вас исключение по этой, и только по этой, причине. Жду вас в субботу утром.***
Рон пишет ей спустя пару недель, ближе к середине октября. С их последней встречи, когда они орали друг на друга как ненормальные, прошло шесть недель. Гермиона не знает, как эта ссора повлияла на статус их отношений, но время вдали от него дало ей все осмыслить, и теперь она подозревает, что на самом деле она уже не уверена в своем отношении к парню. Она в одиночестве сидит в гостиной, довольно поздно завершив смену в больничном крыле, и читает его письмо в тусклом свете свечи. Дорогая Гермиона, Как ты? Как Хогвартс? Подготовка в школе авроров довольно интересная, правда много ранних подъемов, а ты знаешь, что это дело терпеть не могу! Нам удалось пообщаться со старыми Пожирателями. Меня так бесит, когда они пытаются выкрутиться или делают вид, что ничего не помнят. Жизнь в Лондоне, как оказалось, ужасно дорогая! По выходным вы гуляем по Косому переулку, и к нам там относятся прямо как к VIP-персонам, потому что мы, ну, Гарри Поттер и Рон Уизли. Не могу сказать, что мне это не нравится, но, когда я на следующий день приезжаю в Нору, мама быстро возвращает меня с небес на землю. Мы с Гарри будем свободны в выходные перед Рождеством. Думаю, Гарри напишет об этом и Джинни, но мы будем очень рады вас увидеть. Надеюсь, ты не сильно усердствуешь (хотя, полагаю, я зря трачу слова или, точнее, чернила!) Скоро увидимся. С любовью, Рон Никакого извинения, – замечает Гермиона. Но опять же, может, это она должна извиниться? Никаких подсказок относительно того, каким он считает статус их отношений в письме тоже нет. Текст довольно короткий, но почерк очень аккуратный, значит он писал его явно не впопыхах. Возможно, он, как и она, не знает, что еще сказать. Помимо всего прочего, она чувствует его беспокойство. Описание аврорской подготовки едва ли можно назвать восторженным. Это заставляет ее нахмуриться; она правда хочет, чтобы он был счастлив Она достает чистый лист пергамента. Перо на мгновение зависает в воздухе, пока она тщательно обдумывает, что она собирается написать и как. Дорогой Рон, Хогвартс не такой, как прежде… Она останавливается, снова макая перо в чернила. Она могла бы оставить предложение, как есть, но не хочет провоцировать беспокойство или вопросы. …без тебя… Но этот вариант тоже не кажется правильным. Он может прочитать в нем то, чего там нет; Гермиона не хочет создавать у него впечатление, что она каким-либо образом зависит от него в плане комфорта. Она опять подносит перо к пергаменту. … и Гарри. Так лучше. Менее лично, но все же дружелюбно. Во-первых, здесь стало тише! Нет никаких загадок относительно нового профессора ЗОТИ; никто не пытается кого-то отравить или проклясть, и нет ощущения, что Пожиратели смерти могут в любой момент проникнуть в замок! Но, конечно, некоторые вещи никогда не меняются. Соперничество по квиддичу такое же страстное, как и всегда (Гриффиндор проиграл первый матч против Равенкло, и с тех пор Джинни заставляет их тренироваться почти каждый вечер), Пивз остается ночным кошмаром, а каменные кексы Хагрида такие же несъедобные, как и всегда. ТРИТОНы, естественно, требуют много работы, но это последний шаг к финалу. Профессор Макгонагалл и мадам Помфри организовали мне стажировку в больничном крыле в качестве подготовки к моему обучению на целителя. Пока у меня было всего несколько смен, я лишь следила за действиями мадам Помфри, на самом деле, но я узнала много нового, и мне правда это нравится. Она задается вопросом, стоит ли упоминать Снейпа, но решает этого не делать. Ей и сказать-то особо нечего, кроме самого факта, что он здесь, в больничном крыле, потому что Помфри прятала его за занавеской всякий раз, когда Гермиона заходила в помещение. Она слышала пыхтение аппарата возле его койки, но это был единственный признак его присутствия. Я… С радостью? Нет. Не очень. …не против встретиться в Хогсмиде в декабре. Будет приятно увидеть вас обоих и на какое-то время выбраться из замка. Надеюсь, ты хотя бы иногда отдыхаешь. Не могу представить, как это выматывает, эмоционально и физически, делать то, что вы делаете каждый день. Она несколько раз перечитывает свое письмо, а потом еще и письмо Рона. Они не выглядят как письма… партнеров, любовников, парня и девушки? Кем бы они ни были. Это больше напоминает переписку новых знакомых. С наилучшими пожеланиями, Гермиона***
Гермиона работает в больничном крыле по средам (во время свободного периода во второй половине дня) и по субботам. У нее появилось немного больше обязанностей – ничего сложного, лишь нанесение мазей, накладывание повязок и тому подобное, – и девушка обнаружила, что довольно хорошо ладит с пациентами. — Ты уже третий раз за неделю попадаешь сюда из-за травмы на зельеварении, Бернард. Нужно быть осторожнее, – мягко увещевает Гермиона первокурсника, заправляя конец бинта, который наложила на его обожженную руку. – Никаких серьезных последствий не будет… на этот раз, – предупреждает она с улыбкой. – А теперь бегом на занятия! Мальчишка широко улыбается, спрыгивает с койки и уносится к двери. Мадам Помфри может быть на удивление очень критичной по отношению к работе Гермионы и достаточно скупой на похвалу, но она хороший учитель. Она показывает Гермионе кладовку, учит заправлять больничные койки и рассказывает о заклинаниях для стерилизации инструментов. Со временем Грейнджер привыкает к звукам больничного крыла, скрипу матрасов, шуму водопровода, который поддерживает высокую температуру, звону пузырьков с лекарствами. Постоянному пыхтению аппарата за занавеской. Именно по этой причине новые звуки кажутся такими странными: низкий стон и лязг металла. Сначала они единичны, и Гермиона не придает им значения, затем в следующее мгновение они повторяются еще громче. Что-то падает на пол, и внезапно появляется другой шум: слабое, хриплое дыхание, которое даже звучит болезненно. Девушка прыжком добирается до постели Снейпа, быстро отдергивая занавеску и обнаруживая его тело, застывшее и вместе с тем дергающееся. Пружины матраса и металлический каркас койки громко скрипят, когда он трясется, нелепо дергая конечностями. Он напоминает Гермионе паука, на которого лже-Грюм наложил Круциатус на их четвертом курсе. Кислородная маска сорвана с лица и валяется на полу, а кровь, вытекая из носа и все еще закрытых глаз, стекает по подбородку на простыни. На бинтах, наложенных на грудь, расплываются алые пятна, быстро пропитывающие повязку. Так много крови; он же умрет от потери крови, – моментально проносится у Гермионы в голове. Это очевидно даже на начальном этапе ее обучения. Она понимает, что ей нужно делать. Казалось бы, она должна застыть на месте, но она кидается действовать. Она зовет Помфри, которая занимается документами у себя в кабинете, и бросается к Снейпу. Койки в больничном крыле регулируются, так что она поднимает его в сидячее положение, чтобы кровь из носа не попала в горло, и он не подавился. Гермиона быстро убирает окровавленные бинты с шеи и в первый раз видит состояние раны, она видит обнаженные мышцы, сухожилия и разорванные ткани, которые прежде были скрыты повязкой. Она делает глубокий вдох, пытаясь успокоить свой желудок. Единственное, что есть под рукой, – это простыни, так что девушка быстро сворачивает их и прижимает к ране. В это мгновение подбегает мадам Помфри и регулирует скорость подачи кровевосполняющего зелья, чтобы оно капало быстрее. — Прекрасно, продолжайте зажимать рану, – спокойно инструктирует она Гермиону, которая тут же подчиняется. Затем Помфри окунает вату в мазь, которую берет с тележки рядом, и набивает ею внушительный нос Снейпа; Грейнджер в шоке наблюдает, как в его носу помещается гораздо больше ваты, чем можно себе представить. Колдомедик достает палочку и бормочет тихое Апапнео, чтобы прочистить горло мужчины. Он хрипло кашляет, и сгустки свернувшейся крови разлетаются по всей комнате. После этого Снейп затихает; он все еще немного кривится и, хотя его глаза по-прежнему закрыты, на его лице появляется страдальческое выражение, он скрипит зубами, но конвульсий больше нет. Помфри берет кусок бинта и смачивает его в мази. — Когда я скажу, уберете простыни. Я приложу к ране мазь и наложу повязку, чтобы удержать ее на месте. Готовы? Поехали. Гермиона убирает простыни и кидает их на пол. Из раны на шее тут же бьет кровь, но мадам Помфри быстро прижимает бинт с мазью и делает перевязку, обматывая бинтами его грудь, плечо, спину и шею. Медленно она возвращает койку в горизонтальное положение. Только сейчас Гермиона вспоминает, как дышать.***
— Это все яд, – объясняет Помфри через время, когда они вместе с Гермионой и профессором Макгонагалл смотрят на спящего Снейпа. – Он не дает крови сворачиваться. Когда давление поднимается, Северус начинает истекать кровью, а потом его тело впадает в шок и сотрясается от конвульсий. — Помню, что, когда Артура Уизли укусила Нагини, – дрожащим голосом произносит Гермиона, – целители пробовали, все что могли. — Печальная ирония состоит в том, что Северус единственный волшебник, способный сварить лечебное зелье, чтобы залечить свои раны, но он лежит на больничной койке. В любом случае, комбинация мази на основе бадьяна и кровевосполняющего зелья поддерживает его в относительно стабильном состоянии, пока целители работают над противоядием. — Так поэтому они иногда заходят сюда? — Да. Они заглядывают пару раз в месяц, чтобы посмотреть на него и скормить последнюю смесь, ни одна из которых еще не имела успеха, – поясняет Макгонагалл. — Он бы возненавидел это унижение, – вздыхает Помфри. – Как я бы хотела помочь ему сама, но… – она замолкает, что не оставляет Гермионе никаких сомнений в серьезности ситуации. Она все еще не привыкла к теплоте и беспокойству, с которыми профессора говорят о Снейпе, хотя она потихоньку начинает видеть в этом смысл. — Кажется, он успокоился, Поппи, – ободряющим тоном говорит Макгонагалл коллеге, кладя руку ей на плечо. – Уже поздно. Думаю, нам всем стоит выпить по чашечке чая. Расслабиться перед сном. — Да, конечно, – соглашается мадам Помфри. — Здесь нужно немного прибрать, – Гермиона обводит рукой окровавленные простыни и брошенные на пол бинты. – Я не против остаться еще ненадолго и все сделать. — Уверены? — Конечно. Благодарно улыбнувшись Макгонагалл уводит Помфри к дверям. — Мисс Грейнджер? – окликает колдомедик, поворачиваясь к ней. – Вы хорошо поработали сегодня. Гермиона выдавливает из себя слабую улыбку. — Спасибо, – выдыхает она. Она и правда чувствует некоторую гордость за свою быструю реакцию, но неуверенность в том, чему она стала свидетелем, перевешивает. Макгонагалл и Помфри наконец уходят, закрывая за собой двери. Грейнджер заклинанием очищает простыни и аккуратно складывает их, прежде чем убрать их к другому чистому постельному белью в шкаф. Она взмахивает палочкой, и все использованные бинты, шприцы, баночки от мази и другие вещи, которые они использовали для спасения Снейпа, исчезают. Когда девушка заканчивает, она осознает, насколько сильно она вымоталась эмоционально, но при этом не может заставить себя уйти. Сейчас мужчина выглядит почти так же, как и обычно; возможно, он просто спит, мечтая о чем-то приятном. Она надеется, что так и есть. — Вы здорово нас напугали сегодня, профессор, – говорит она ему. Ей немного неловко разговаривать с ним вот так, и, хотя она знает, что хочет сказать, она изо всех сил пытается избежать клише. Гермиона уверена, что это совершенно не произвело бы на него впечатления, если бы он вообще мог сейчас что-то воспринимать. Она хмурится в попытке подобрать слова, а потом просто прибегает к тому, в чем разбирается лучше всего: к хорошей книге. Порывшись в своей сумке, Грейнджер вытаскивает "Я захватываю замок" и сахарное перо, сразу разрывая обертку и засовывая конфету в рот. — Я всегда обнаруживаю, что после тяжелого дня, хорошая книга может изменить все к лучшему. Хотите, чтобы я почитала вам вслух, профессор? Итак… Когда ее глаза начинают слипаться, Гермиона осознает, что уже жутко поздно, так что она дочитывает главу, до которой дошла, и закрывает книгу, бросая взгляд на Снейпа. Он не двигается, если не считать того, что его грудь мерно поднимается и опускается под простынями. Если он и слышал ее чтение, то никак не подал виду.***
После той ночи занятия лишь отвлекают от работы в больничном крыле; все, что мешает ей находиться там, Гермиона расценивает как неудобство. Когда она не там, она не может думать ни о чем другом, и она знает, что ее привлекает не только обретенная страсть к целительству. Это все он. Она начинает проводить с ним все больше времени. Помфри разрешает ей теперь участвовать в его лечении: менять повязки и накладывать мазь на раны. Но даже эти простые действия девушка выполняет под бдительным контролем колдомедика. К ее большому огорчению, во время визитов целителей ее к Снейпу не пускают, но она улавливает обрывки их разговора сквозь занавеску, когда стоит рядом и складывает простыни: "...неприемлемый уровень кровопотери… количество тромбоцитов все еще ниже желаемого... серьезная травма кровеносных сосудов, вызванная ядом… приносим извинения, Поппи, что наши усилия снова оказались безуспешными..." Но Помфри не знает, что, когда она ложится спать, Гермиона остается с ним. Она переживает, что у него случится еще один приступ, когда ее не будет рядом, как будто одного ее присутствия достаточно, чтобы предотвратить его. Она садится возле его койки и делает домашнее задание, рассказывая ему, что не знает, почему Слагхорн согласился остаться и преподавать зельеварение, если очевидно, что ему это вообще не интересно (По крайней мере, у вас я смогла хоть чему-то научиться, – говорит она ему, – даже учитывая, что вы были тем еще мерзавцем), и жалуясь на объем работы, который им приходится выполнять (Вы бы уж точно были согласны с новым режимом). Возможно, морщинки между его бровями немного разглаживаются, но она не уверена. В начале каждого визита Гермиона спрашивает Снейпа, как он поживает, а он молчит. Он совершенно не меняется, за исключением заросшего щетиной подбородка, который в разной степени нуждается в бритье, что, несомненно, является обязанностью мадам Помфри. Девушка наклоняется ближе и говорит ему, что сегодня он, кажется, выглядит несколько бодрее, что его раны подсыхают и нет никаких признаков инфекции. — Это хорошие новости, профессор. Может, это означает, что вы скоро вернетесь к нам, – подбадривает она его. Есть и другие темы, над которыми Гермиона размышляет, сидя возле его постели. Учитывая его молчание, Снейп оказывается просто идеальным доверенным лицом. Он в некотором роде становится хранителем ее тайн. Девушка обнаруживает, что ему она может рассказать о том, что чувствует. — "Опустошенность" больше не подходит, – заявляет она, перебирая в уме другие слова. Он молчит. – Думаю, я люблю его, я просто не влюблена в него, – объясняет она. Он молчит. И, конечно же, Грейнджер продолжает читать ему вслух. К середине декабря они заканчивают "Я захватываю замок" и уже почти дочитывают "Джейн Эйр". — Что бы вы хотели почитать дальше? – спрашивает она Снейпа. Он молчит.***
Со временем – кто знает сколько уже прошло – в его сознание проникают другие вещи. Периодически он слышит низкий мелодичный звук. Сначала он кажется лишь легким гулом, но потом становится четче. Это один и тот же голос, который словно танцует и спотыкается о слова, которые произносит. Он пытается сосредоточиться на истории, которую он рассказывает, потому что это точно какая-то история, даже если он не может разобрать слова. Это ощущается в тоне, в жаре ее голоса. Ее голоса. В голову приходит мысль, что голос принадлежит именно женщине, но это не имеет особого значения. Он жаждет этого нежного ритма, успокаивающего шелеста, который то усиливается, то затихает, пока он сам медленно приближается к поверхности.***
С огромной неохотой Гермиона отменяет свою смену в больничном крыле в следующие выходные, чтобы сходить в Хогсмид с Джинни, Гарри и Роном. Они встречаются незадолго до обеда; Джинни практически прыгает в объятия Гарри, в то время как Гермиона и Рон лишь неловко обнимаются. Причиной такого не очень удачного воссоединения становятся месяцы, которые они провели, не поддерживая постоянной связи (с октября писем больше не было ни с одной, ни с другой стороны). Она знает, что должна рассказать ему правду, и сегодняшняя встреча дает ей прекрасную возможность для этого; она должна сказать ему так же, как сказала Снейпу. Просто признаться. Но есть что-то в том, как он спрашивает ее: "Ты в порядке?" и в его осторожной оптимистичной улыбке, что заставляет ее колебаться. — Да, все хорошо, – девушка пытается сказать это ободряюще, но, судя по его нахмуренным бровям, ей это не удается. – А ты? — Все в порядке, да, – отвечает он так же неубедительно. У них все-таки получается неплохо провести этот день, и некоторые моменты кажутся почти нормальными; моменты, когда они смеются, Рон ведь и правда знает, как ее рассмешить, особенно когда они сплетничают и болтают обо всем и ни о чем, как подобает подросткам. Они бродят по магазинам, и Рон, несмотря на ее возражения, все равно покупает ей большую упаковку сахарных перьев в "Сладком королевстве", зная, что это ее любимое лакомство. Время от времени они с нежностью касаются друг друга, его рука возле ее локтя, ее рука на его плече. Она отвечает, потому что хочет наладить между ними отношения, но все это ощущается фальшивым. Не помогает и то, что Гарри с Джинни, кажется, не могут оторваться друг от друга ни на секунду. Ближе к вечеру Рон жалуется на голод, и они всеми вместе заходят в "Три метлы", где заказывают дымящиеся мясные пироги и сливочное пиво. Они усаживаются за столиком в углу, поближе к горящему камину, который спасает их от пробирающего до костей зимнего холода. Гарри потчует их историями из аврорской практики: выслеживание бывших Пожирателей смерти, которые прячутся "как крысы в норах", великие битвы в Лютном переулке во время их рейдов в поисках темных артефактов, и его разочарование тем, что Малфои, вероятно, признают вину и заключат сделку, избежав Азкабана в обмен на информацию о других Пожирателях. Гермиона замечает, что Рон как-то странно молчалив во время этих рассказов. — Ну, хватит уже о нас. Гермиона, как тебе "восьмой курс"? Джинни хоть что-то писала, а ты вообще ни слова, – произносит Гарри, когда приносят их заказ. — Ой, простите. Я была очень занята. ТРИТОНы предполагают жуткий объем работы. — Тебе же нравятся жуткие объемы работы, – ухмыляется Рон. Она выдавливает улыбку. — Так и есть. А еще я немного помогаю в больничном крыле. Это на самом деле— — Ах, да. Рон говорил, – перебивает ее Гарри, поднимая внезапно заинтересованный взгляд. – Должно быть, ты тогда видела Снейпа? — Видела, да, – неуверенно отвечает Грейнджер, приходя в легкое замешательство. — Ты не говорила, – вопросительно произносит Джинни. — Я и не собиралась, – Гермиона пожимает плечами. Она хотела произнести это беспечно, но подозревает, что прозвучало это скорее, как оправдание. – А откуда ты знаешь, что он там, Гарри? — Это же моя работа – знать такого рода вещи, отслеживать старых последователей Волдеморта, отлавливать их, – он делает паузу, откусывая кусок пирога и небрежно махая рукой. – Хоть Снейп и наименьшая из наших забот, особенно учитывая, что он без сознания, Шеклболт все равно злится из-за всего этого. — Чего этого? – спрашивает Гермиона. — Макгонагалл защищает его. Она объявила, что предоставляет ему Схоластическое убежище, или что-то вроде этого. Это означает, что пока он в Хогвартсе, он под защитой, фактически неприкасаемый. Даже для министерства, – объясняет Гарри, собирая остатки соуса ломтиком картошки. – В идеале мы бы поместили его под охрану в больницу Святого Мунго. В таком случае, как только он бы пришел в сознание, его бы арестовали, а после выписки доставили бы на допрос. — Допрос? – спрашивает Гермиона, напрочь забыв о еде. — Да, – протягивает Гарри, как будто это самая очевидная вещь в мире. – Какой бы ни была его мотивация, он все равно убил Дамблдора, ну, и есть еще парочка моментов, которые не сходятся. — Но ты же знаешь, что произошло на самом деле… – слабо протестует Грейнджер, – ты говорил… его воспоминания…? — Зачем ты его защищаешь? – спрашивает Рон с набитым ртом. – Он все равно мерзкий ублюдок, даже если и был на нашей стороне. — Это слишком упрощенный взгляд на вещи, – произносит Гермиона, сдерживая рвущиеся наружу слова о том, что она от него другого и не ожидала. Рон лишь пожимает плечами. — Я знаю, Гермиона, – продолжает Гарри так, будто его никто и не прерывал, – и я намерен помочь всем, чем смогу. Уверен, мы сможем договориться о какой-нибудь сделке с признанием вины, может быть, даже об оправдании за участие в некоторых действиях Пожирателей смерти. Но существует определенный процесс, и Снейп не стоит выше закона. — Нет. Конечно, нет, – бормочет Гермиона, не совсем понимая, почему она так разочарована. – Но получается, что он будет в безопасности, если останется в школе? — Пока Шеклболт не найдет какую-нибудь лазейку, которая позволит нам арестовать его там, да. — И ты думаешь, он найдет? Гарри пожимает плечами. — Он кажется решительным, но это такой старый и сложный закон, Схоластическое убежище, так что кто знает… Эй, я могу его увидеть? — Нет, – быстро отвечает Грейнджер, чувствуя внезапное и необъяснимое желание его защитить. А еще она не может вот так вот предать доверие Макгонагалл. – Он не экспонат, чтобы на него пялиться! — Я не собираюсь "пялиться" на него. Просто было бы неплохо доложить о его состоянии. Он же все еще без сознания, да? — Да, – произносит Гермиона тоном, не оставляющим сомнений, хотя в ее голове проносятся образы того, как Снейп все больше хмурится и как подергиваются уголки его рта, когда она с ним разговаривает. – Я не имею права пускать тебя в больничное крыло. — М-м, – протягивает Гарри, – в любом случае, когда они без сознания, с ними и вполовину не так весело. Как говорится, удовольствие – в погоне. — Гарри… – с легким упреком говорит Грейнджер. На него это абсолютно не похоже. Он настолько злится, что буквально плюется. Но опять же, сейчас все лишь почти нормально. По-новому нормально. Гарри не должен быть таким, каким был раньше. Никто из них не остался прежним.***
Когда на закате они выходят из "Трех метел", небо приобретает оттенки фуксии и календулы, словно кто-то смешал мелки. Несмотря на то, что день оказывается тихий и приятный, сейчас, когда они, тесно прижавшись друг к другу, идут по извилистым мощеным улочкам деревни, становится довольно холодно. Джинни шепчет что-то Гарри на ухо, и он поворачивается к Рону и Гермионе. — Эй, ребята… э-э… – запинается он, рассеянно улыбаясь Джинни, которая практически висит у него на руке. – Мы с Джинни прогуляемся к реке. Встретимся дома, Рон. — Э-э, – Рон неуверенно смотрит на Гермиону. Она тут же отводит взгляд. – Да, увидимся позже тогда. Пока, Джин. — Пока. Гарри и Джинни уходят, все еще хихикая и прижимаясь друг к другу. Гермиона и Рон остаются наедине. Он слегка улыбается ей. Грейнджер берет его за руку, надеясь, что это вызовет в ней какой-то отклик. Его ладонь липкая на ощупь и такая громоздкая, что совершенно не помещается в ее аккуратной ладошке. Они бесцельно шагают вперед, и парень делает глубокий вдох, явно намереваясь озвучить то, что оставалось невысказанным в течение всего дня, если не последних трех месяцев. — Послушай, Гермиона, мне очень жаль, что мы поругались перед твоим отъездом. Мне стоило извиниться в письме, но… ну, ты же знаешь, какой я. — Кажется, что это было так давно, – отвечает Грейнджер. – Я едва помню, почему мы вообще поругались. Он смотрит на нее так, словно совершенно точно помнит, почему они поругались. Он помнит, как он хотел от нее хотя бы небольшого знака ее привязанности к нему, и как она не могла ему этого дать. — Да, – говорит он. И целует ее. Поцелуй длится недолго и не кажется неприятным, но Гермиона чувствует, что где-то на границе сознания будто загорается лампочка. Они в дружеском молчании выходят из деревни и направляются к Визжащей хижине. Гермиона высвобождает свою руку и прячет ее в карман, обвиняя во всем холод. — Я... э-э… не уверен, что быть аврором это мое, – начинает Рон спустя какое-то время. Девушка поднимает на него взгляд. — Почему? — Я не особо хорош в этом. — Я уверена, что это не так. — Нет, вот у Гарри все хорошо получается. У него настоящая страсть и склонность к этому делу, – объясняет парень. Не похоже, будто он завидует умениям Гарри, разве что немножко его искренней увлеченности. — По словам Гарри, это какая-то игра. Мне не нравится то, как он говорит об этом, об "удовольствии", – отвечает Гермиона. – "Око за око, и вот весь мир ослеп" подходит лучше, чем "удовольствие – в погоне". Рон пожимает плечами. — Ну, ты же понимаешь, почему, учитывая все обстоятельства? Но дело не только в том, что я не чувствую такой же потребности в… мести, или чем-то таком. Меня это просто не интересует. Я хочу спокойной жизни... Он делает паузу, и Гермиона чувствует, что он хочет что-то добавить, но не решается: спокойной жизни с тобой. Она представляет себя в окружении оравы рыжеволосых детей, но этот образ такой расплывчатый, что пропадает, как только она пытается на нем сосредоточиться. — А чем ты хотел бы заниматься? – спрашивает Гермиона. — Ну, Джордж предложил мне работать вместе с ним в магазине, и я думаю, что смог бы с этим справиться, но, конечно, тут есть и свои трудности. Я не Фред. — Нет, – смеется она. – Но ты Рон, и этого достаточно! Более, чем достаточно! – Гермиона видит, как краснеют кончики его ушей и ей приятно, что хотя бы тут она может сказать правду. – Тебе нужно найти дело, которое будет делать тебя счастливым, а не которое от тебя якобы ожидается. Ты должен это самому себе после всего, чем пожертвовал. Когда они подходят к хижине, он останавливается и поворачивается к ней. — Ты права, конечно. Ты всегда права, – со смешком говорит он. Затем улыбка пропадает, и на ее место приходит серьезность. – Ты делаешь меня счастливым. Гермиона улыбается, чувствуя какую-то непонятную грусть, и кивает. Только она собирается что-то сказать, может быть, даже разорвать их отношения, как Рон снова ее целует. — Ты счастлива? – спрашивает он, когда наконец отрывается от ее губ. Девушка неопределенно качает головой. — Возможно, почти. С точки зрения работы я правда думаю, что карьера целителя – верный путь. В ней есть цель, определенные вызовы… — Держу пари, что ты гениальна. Эй, в твои обязанности же не входит купание Снейпа, правда? Гермиона искренне смеется над этим предположением. — Определенно нет, – заверяет она Рона. Они снова погружаются в молчание, только на этот раз оно наполнено невысказанными мыслями. Гермиона чувствует это как со стороны Рона, так и внутри себя и задается вопросом, почему они просто не могут быть честны друг с другом. Они всегда могли, когда были лишь друзьями, именно это и приводило чаще всего к их ссорам; "как старые супруги", – обычно говорил Гарри. — Тебе, наверное, пора возвращаться в замок, – наконец произносит он. Внезапно они не могут даже посмотреть друг другу в глаза. — Да, пожалуй. Рон печально смотрит на нее сверху вниз, затем неуверенно протягивает руку, чтобы заправить выбившийся локон ей за ухо и кладет ладонь ей на щеку. Гермиона слегка наклоняется к нему, но эти объятия кажутся натянутыми и жутко неловкими. Она касается своей рукой ладони, обхватывающей ее лицо. Его голова опускается, и их губы снова встречаются. Поцелуй получается нежным, но неуклюжим. Желая, чтобы он закончился, девушка отстраняется. Рон кивает, будто соглашаясь с чем-то, и опускает руки. — До конца семестра осталось не так долго, – произносит он с надеждой. – Увидимся тогда. Ты же приедешь на Рождество к моим родителям, да? — Конечно, – заверяет его Гермиона, на самом деле не испытывая желания ехать в Нору, и он это чувствует. – Я имею в виду… Я надеюсь, что получится. У меня столько работы. Он выглядит разочарованно. — Ладно, что ж, напишешь тогда, как решишь. — Да, – кивает она. – Пока. — Пока, – говорит Рон, с громким треском исчезая в вихре аппарации. Гермиона долго смотрит на то место, где он стоял, думая о том, что должна была ему сказать и коря себя за трусость, которая ее остановила. Она сдавленно стонет и направляется в замок.***
В Хогвартс она возвращается уже затемно, и, хотя она собиралась сразу пойти лечь спать, ноги сами несут ее в больничное крыло. Гермиона осторожно толкает двери, надеясь, что мадам Помфри уже ушла. Зайдя, она с радостью отмечает темное окно ее кабинета. Как обычно, койка Снейпа скрыта занавеской, но девушку это не останавливает, и она тихонько пробирается внутрь. — Выходные в Хогсмиде, – начинает Гермиона. – Я пополнила свои запасы в "Сладком королевстве", – добавляет она, вытаскивая из сумки сахарное перо и усаживаясь в кресло для посетителей. Она практически чувствует исходящее от него презрение, несмотря на то, что он без сознания. Он выглядит все так же. Аппарат, стоящий сбоку от кровати, все еще пыхтит, и грудь Снейпа поднимается и опускается в такт ему. Грейнджер задумчиво посасывает кончик сахарного пера. — Итак, – наконец произносит она, – вы под защитой, да? Вот почему они держат вас здесь… – девушка делает паузу, наклоняясь вперед, чтобы лучше видеть его лицо. Ей кажется, что она видит, как дергается его бровь, но это вполне может быть просто игрой мерцающих фонарей. – Думаю, вам не стоит спешить просыпаться, профессор. Вам безопаснее спать. Я больше не буду вас подгонять. Она на мгновение сжимает его руку, даже не осознавая этого, и садится обратно в кресло. — Мы закончили "Джейн Эйр", – продолжает она, доставая из сумки новый роман. – "Убить пересмешника". Думаю, вы оцените тему неоднозначности морали.***
Джинни забегает в гриффиндорскую гостиную и с размаху плюхается в кресло у камина, стаскивая свои промокшие квиддичные ботинки. Из них струей выливается дождевая вода. — Я знаю, что Макгонагалл говорила в начале года о дружбе, взаимном уважении и других хороших вещах, но это не распространяется на квиддич, – объясняет она своим недовольным товарищам по команде, когда они заходят следом за ней и толпятся у камина, чтобы хоть немного согреться после долгой тренировки под проливным дождем. Кажется, речь капитана их ни капли не вдохновляет. – Квиддич – грязная игра, и мы сделаем все возможное, чтобы победить! – резко заканчивает она. Команда тихо ворчит, переглядываясь, и начинает подниматься наверх, в комнаты, бормоча себе под нос что-то о "плохом настроении" Джинни. Гермиона, которая делала домашнее задание, сидя за столом в углу, провожает их взглядом и подходит к подруге, по-прежнему сидящей возле камина. — Все в порядке, Джин? – мягко интересуется она. Джинни хмурится. — Нет, – отрезает она, – команда играет хреново. В свой первый – и последний – год в качестве капитана Гриффиндора я хотела выиграть, понимаешь? — Ты все еще можешь выиграть. Джинни лишь усмехается. — А еще, – продолжает она, – я злюсь на тебя. — Что? Почему? — Рон сказал, что ты не собираешься приезжать к нам на Рождество, – обвиняющим тоном произносит Джинни, — О, Джин, я не говорила этого. Я сказала, что еще не знаю. Я отстаю от программы, – объясняет Гермиона. Прошло несколько дней с тех пор, как они были в Хогсмиде, и рождественские каникулы уже и правда приближались. — Ты останешься в школе? – шипит Джинни, еще больше раздражаясь. – Я думала, что, по крайней мере, ты поедешь к родителям или что-то в этом духе. — К Венделлу и Монике… – бормочет Грейнджер. — Прости, – произносит Джинни более спокойно, – Я не хотела… — Я знаю. — Если ты отстаешь по учебе, тебе стоит проводить поменьше времени в больничном крыле, – продолжает Джинни, снова расстраиваясь. – Мои ТРИТОНы требуют такого же объема работы, как и твои ТРИТОНы. У меня есть квиддич, как и у тебя есть больничное крыло. И я все равно могу вырваться домой на Рождество, чтобы провести время с друзьями и семьей. Если последний год нас чему-то и научил, так это тому, что важнее этого ничего нет. — Я согласна, просто…, – слабо возражает Гермиона. — Просто в действительности дело не в этом, не так ли? Это лишь отговорки. — Я… — Гермиона, если ты собираешься порвать с Роном – моим братом, – ты, по крайней мере, должна сказать ему об этом, а не водить его за нос. Перестань быть такой эгоисткой, – с этими словами Джинни, бросая на Гермиону недовольный взгляд, подхватывает свое снаряжение для квиддича и бежит в комнату. Грейнджер провожает ее взглядом, не желая вступать в еще одну ссору, которая обязательно начнется, если она последует за ней, поэтому она собирает свои учебники и отправляется в единственное место, где она на самом деле хочет быть.***
— Она абсолютно права, конечно, – рассказывает Гермиона Снейпу десять минут спустя. Она забывает о стуле и вместо этого нарезает круги вокруг его постели. – В том-то и дело. И я знала это. Я говорила вам. Но… тем не менее, я не сказала ему, – она может поклясться, что видит, как Снейп хмурится. Девушка уверена, что он сейчас страстно желает, чтобы она заткнулась и оставила его в покое. Его сто процентов нисколько не интересует ее подростковая драма. – Но опять же… о, Боже, – она падает в кресло, внезапно прозрев. – Ну, конечно, вы знаете об этом все, да? О неразделенной любви, – она окидывает его долгим взглядом, прикусывая губу и прищуривая глаза. – Если бы вы могли, что бы вы сказали? – она ждет, как будто правда надеется на ответ, и вздыхает, когда, как и следовало ожидать, ничего не получает. – Вы бы сказали, что мне нужно все ему рассказать и как можно скорее. Вы бы сказали, что Джинни права, водить его за нос и правда совершенно нечестно, и что он заслуживает возможности двигаться дальше, а не застревать в вечных размышлениях “а что, если”. Вы считаете, что это могло бы даже спасти нашу дружбу, если еще не слишком поздно... Гермиона разворачивает обертку сахарного пера, которое находит на дне сумки, и принимается с яростной задумчивостью грызть его. — Вы правы, профессор.***
Когда она приходит, она приносит с собой определенный запах, который он не может определить, хотя точно знает, что он ему знаком. Он буквально остается на кончике его языка, такой приторно-сладкий вкус. В какой-то момент она начинает касаться его руки, когда приходит и уходит, мягкое пожатие, тепло которого сохраняется еще долго после ее ухода.***
Гермиона не едет на Рождество в Нору, это кажется ей тоже несправедливым, но она договаривается перед Новым годом встретиться с Роном у мадам Паддифут. — Никогда не мог понять, что происходит в твоей голове, – говорит он Грейнджер с грустной улыбкой. – Но, думаю, что догадываюсь, к чему все идет. — Прости меня, Рон. — Эй, за что ты просишь прощения? – спрашивает он, беря ее за руку. Это ощущается уже иначе, действительно успокаивающе, когда он делает это как друг. — Я должна была сказать тебе раньше, но… я не могла признаться самой себе. Я хотела, чтобы все сложилось, и я уж точно не хотела, чтобы это стало концом нашей дружбы. — Никогда! – заверяет ее Рон, тепло улыбаясь, и она ему верит. Гермиона чувствует, как потихоньку начинает расслабляться. – Мы столько всего прошли вместе. Однако я не буду притворяться, что не расстроен, – недовольно добавляет он, – или что мне не хотелось бы, чтобы все сложилось по-другому, но спасибо за то, что честно все рассказала… в конце концов! — Я не заслуживаю тебя. — Конечно, нет, – смеется он, и Гермиона присоединяется. — Джинни очень недовольна мной. Рон смеется еще громче. — Заботливая сестренка! Ты же знаешь ее. Я поговорю с ней. О, кстати, я ушел со школы авроров! В следующем году начну работать с Джорджем в магазине. — Это прекрасные новости, Рон! — Все выше и выше, – ухмыляется парень. Они допивают чай с булочками, и Гермиона, проводив Рона, возвращается в замок. — Я сделала это, – объявляет она Снейпу позже вечером, испытывая огромное облегчение. Он молчит.***
Снова начинается семестр, и, между школьными заданиями и больничным крылом, Гермиона даже не успевает понять, как наступает февраль, время подачи заявок на программу подготовки целителей. Она просит Макгонагалл о встрече, помня о ее предложении помощи, и вскоре ее вызывают в кабинет директора. Макгонагалл сохраняет интерьер очень похожим на то, каким он был во времена Дамблдора, лишь добавляет аромат вереска и несколько клетчатых накидок на спинки мягких кресел, в одном из которых сейчас сидит Гермиона, потягивая чай, пока женщина читает ее заявление. Самоиграющая арфа в углу исполняет что-то заунывное. — Ваша успеваемость практически безупречна… Вы описываете свои релевантные навыки и качества, которые делают вас идеальным кандидатом, очень хорошо. Думаю, вы все указали… и да, вы отметили весь свой практический опыт, включая работу с Северусом— — Вот тут я не очень уверена. Мне стоит об этом писать, профессор? — Вы не называете его имени, так что вы не нарушаете врачебную тайну, и это не секрет, что он находится здесь. Вас могут спросить побольше об этом на собеседовании, – профессор еще мгновение смотрит на заявление. – Вы не написали, что вас вдохновило подать заявку. Это указано в качестве подсказки в секции "Личные данные", – Гермиона прекрасно знает, что пропустила этот момент. Макгонагалл смотрит на нее поверх очков, но, очевидно, понимая, что девушка не собирается ничего объяснять, пытается ее подтолкнуть, – вы же упоминали причину, когда писали мне прошлым летом, спрашивая о возможности работы в больничном крыле? Гермиона вздыхает. — Что ж, ситуация изменилась. Они теперь дома. В Англии, по крайней мере. Так что я знаю, что они в безопасности. — Это, должно быть, облегчение. Девушка кивает. — Если мне обязательно что-то писать, я напишу про последствия финальной битвы. На самом деле я бы предпочла не трогать эту тему, но уж лучше я напишу об этом, чем о моих... – она резко замолкает, заставляя себя поднять взгляд на Макгонагалл. — Пишите правду, – через время советует профессор, – в противном случае они поймут, что вы лжете. Гермиона пишет о финальной битве, о том, как она вдохновилась работой мадам Помфри и других целителей, которые помогали раненым и умирающим. Это не ложь, но и не правда, о которой говорила Макгонагалл. Поздно вечером она идет к Снейпу. Она плачет, рассказывая ему настоящую причину.***
Следующие несколько месяцев проходят в суматохе подготовки к экзаменам. Если перед Рождеством нагрузка была огромной, то теперь ожидания, возлагаемые на последние курсы, стали просто невозможными. Каждая свободная минута проводится студентами за повторением материала или практикой заклинаний. Джинни относится к ней намного теплее с тех пор, как Гермиона разрывает отношения с Роном; Грейнджер чувствует, что проблема была не в том, что она не хотела быть с ним, а скорее в том, что она морочила ему голову, и после долгого обсуждения Гермионе удается убедить в этом Джинни. Они снова встречаются в Хогсмиде с Роном и Гарри, только теперь в начале мая, в день годовщины финальной битвы. Они в молчании бесцельно бродят по улицам, вдыхая ароматный воздух. Они просто чувствуют, что в этот день должны быть вместе. Выпивая сливочное пиво в "Трех метлах" они поднимают тост за погибших. После ужина Макгонагалл проводит вечер памяти, он проходит сдержанно и уважительно, а после него Гермиона навещает Снейпа. У нее есть ощущение, что в этот день она должна быть и с ним тоже. Возможно, он выглядит чуть менее бледным, – думает девушка, – или, может быть, это просто солнечный свет, который с наступлением весны становится все ярче. Попасть в больничное крыло становится для Грейнджер совершенно невозможным делом, разве что во время ее официальных смен. Профессора регулярно проводят обязательные занятия для повторения материала после уроков, а, когда их нет, студенты организуют в библиотеке свои собственные. Пару раз Гермиона пытается улизнуть, доказывая, что ей проще учиться одной, но кто-то обязательно убеждает ее остаться, а она не хочет вызывать лишних подозрений. У нее все еще есть смены по средам и субботам, она все еще ухаживает за ранами Снейпа, но по вечерам приходит крайне редко и уж точно не читает ему, поскольку у нее банально не хватает на это времени. Гермиона получает ответ из Мунго: ей предоставляют предварительное место в программе, но с условием, что она получит как минимум пять Выше ожидаемого. Экзамены у них, конечно, сложные, но она уверена в своих силах. Когда период экзаменов заканчивается, они с Джинни, Луной и Талией проводят последние дни семестра на берегу озера. Есть ощущение, что им стоит насладиться этим временем. Гермиона вспоминает слова Джинни о том, как важно быть рядом с друзьями. Они наблюдают, как студенты помладше читают в тени деревьев, играют в плюй-камни и заходят по колено в воду, чтобы освежиться. Они обсуждают будущее. Гермионе ее будущее больше не кажется таким расплывчатым, последний год, вне сомнения, позволил взглянуть на некоторые вещи иначе, но у нее все еще остается ощущение какого-то сна, словно она просматривает чужие воспоминания через Омут памяти. — Вот и все, – произносит Джинни в последний день семестра, когда солнце садится за озеро. Она кладет голову Гермионе на плечо. — Вот и все, – соглашается Грейнджер.***
Она уже довольно долго не возвращается, и внезапно он понимает, что скучает. С каждым ее визитом, он, кажется, отходит все дальше от края пропасти. В ее отсутствие его съедает апатия.***
Сейчас раннее утро, и сквозь высокие окна больничного крыла начинает проникать теплый солнечный свет, окрашивая кровать Снейпа в золотистые тона. Гермиона стоит возле его постели, наблюдая за ним в последний раз, прежде чем сесть на поезд до Лондона и навсегда покинуть Хогвартс. Она смотрит на его желтоватую кожу, изможденное лицо и худое костлявое тело. Впечатление, что он становится сильнее, возникшее у нее в последние месяцы, кажется теперь иллюзией; сейчас она видит, что он выглядит таким же ослабевшим, как и в начале года. Она думала, что перестала замечать пыхтение его аппарата, но сейчас оно болезненно отдается в ее барабанных перепонках, словно напоминание о том, что он существует фактически искусственно, поддерживаемый кислородом, кровевосполняющим зельем и мазями на основе бадьяна. — Спасибо вам за… – Гермиона не знает, что сказать. За то, что он всегда выслушивал ее? Так у него не было особого выбора. – Просто спасибо, – наконец произносит она с легкой улыбкой. – Не думаю, что вы когда-либо узнаете о том, как много ваша компания значила для меня, и… простите, что не смогла вам больше ничем помочь. Она оставляет на его прикроватном столике сахарное перо и уходит.***
Хотя ее голоса больше нет, появляются другие голоса, серьезные и конкретные: "намного лучше… функционирующая гладкая мускулатура… мозг все еще работает... трахея заживает... новейшее противоядие показало положительные результаты у испытуемых..." Позитивные изменения, – полагает он, хотя все еще считает, что они излишне подробно изучают человека, который просто на пять минут прикрыл глаза. У него появляется новое ощущение. Кто-то берет его за руку, но это не похоже на то, как держала ее она. Это прикосновение твердое и явно с определенной целью. За ним следует царапание в области бицепса и внезапно он чувствует, как его с огромной скоростью уносит куда-то вверх. Он готовится к удару, но его не происходит. Его тошнит, а потом и вовсе рвет. Он чувствует жжение рвоты в задней части горла, на самом деле чувствует. Он ничего не видит, а потом видит все.