Дьявол всегда смотрит прямо

      С Катериной они разговаривают довольно долго. Дима большую часть времени старается только слушать и задавать уточняющие вопросы, и по ходу диалога у него невольно появляется довольная усмешка на губах. У него детский восторг разгорается в груди, такой яркий и чистый, что едва ли дышать не становится сложнее — и это при том, что кислород-то ему по своей сути и не нужен. Матвеев любит, когда в его театральных постановках, где люди не знают о том, что они актёры, появляются новые действующие лица или старые и второстепенные герои пытаются выбраться на первый план. Они как та самая переменная в матрице, которая не может быть найдена, но которая влияет на конечный результат.       Перед тем, как уйти, Катерина на несколько мгновений задерживается у входа, вслушиваясь в живое сердцебиение девушки, которая спокойно спит.       — Если ты ещё раз предашь моё доверие, я тебя не прощу, Дим, — говорит подруга тихим голосом.       Если вспомнить, сколько раз он слышал эту фразу, то давно должен бы быть уже мёртв. В плане, в окончательном варианте.       — Я не буду тебе давать таких обещаний, — качает головой Матвеев, едва ли сохраняя серьёзный настрой.       — А я и не прошу, — хмыкает Катерина и открывает дверь, — просто предупреждаю.       — Я не люблю, когда мне ставят рамки, — Дима приваливается к стене, — ты же меня знаешь.       — В том и дело, мне кажется, что давно уже нет, — с каким-то странным надломом говорит вампирша, а потом выходит из квартиры, не давая возможности проанализировать свои слова и ответить.       Дима хмурится. И… что это значит? У Катерины кризис среднего вампирского возраста? Она разочаровалась в двухсотлетних отношениях с ним и теперь думает, как начать жизнь с чистого листа без вампира-паразита в ней? Может, сводить её к вампиро-френдли психологу? Хотя, точно! Она же с таким сейчас в конфликте. Какая печаль.       Матвеев решает, что это не его первостепенная проблема, и пытается отстраниться от мыслей о подруге, но у него не получается этого до самого вечера. Каждый раз он возвращается к их диалогу и думает не о словах Катерины об Александре или том, что произошло вчера, а о состоянии подруги, которое она всеми силами старалась скрыть. Её искреннее переживание о нём, когда она увидела зеркало, и взгляды, которые она на него кидала после. В какой-то момент они перестали быть тревожными и стали… настороженными? Её какие-то странные метания от ироничных комментариев до внезапно оборванных фраз. А потом эти слова перед уходом. Это напрягает. Катерина — это тот… человек, которому Дима доверял всегда, ради которого до сих пор готов уничтожить весь мир, а потом испить кровь каждого, кто посмеет посягать на благополучие его подруги. Она всегда возвращалась к нему, всегда прощала и шла на любые жертвы. Катерина — правая рука Матвеева. Он не готов расстаться с ней или усомниться в эффективности её функционирования — ведь это значит отсечь часть себя. Вот только всё дело в том, что Дима левша, как бы ни старался измениться. Он может полагаться только на ведущую руку, на ту, что идёт из его сердца, — это и есть он сам. Он всегда будет уверен только в том, что сам делает, и доверять может в полной мере только себе. Катерина — его камень преткновения, его слабость, и он это знает. И порой это пугает, ведь он не может наверняка знать, что может произойти с ней. Или что может сделать сама Катерина, хотя он уверен в ней больше, чем во всех других в мире. Но есть тенденция в его жизни, когда самые дорогие люди уходят и порой никогда не возвращаются.       От таких мыслей у Димы портится настроение, и он приходит к выводу, что пора бы навестить Олега.       Матвеев вводит Лину в более глубокую фазу сна, чтобы быть уверенным в том, что она не сможет его отвлечь. Вампир обещает себе, что поговорит с ней чуть позже. Кажется, ведьмочка хотела покопаться у него в голове — это звучит вполне себе увлекательно.       Дима спускается в подвальное помещение и ещё на подходе к нужной двери ощущает, как наэлектризован воздух. Это несколько удивляет — неужели праведный Олег всё же запачкал свои руки в попытках затронуть чёрную магию? Матвеев, конечно же, надеялся на это, но не так скоро. Хотя, если бы Шепс старался достаточно сильно, он бы уже смог выйти. Ему недостаточно мотивации? Неужели смерть брата не является поводом, чтобы отказаться от надуманной морали?       Дима открывает дверь, довольно ощущая, как резонирует зачарованная сталь с его рукой.       — Здравствуй, Олег, — чуть улыбается Матвеев, запирая комнату.       Шепс сидит на кровати, притянув к себе колено, его голова откинута на стену. Он переводит взгляд на Диму, и свободно свисающая с ноги ладонь сжимается в кулак, но тут же расслабляется. Шепс не говорит ни слова, лишь смотрит демонстративно спокойным взглядом, но как же красиво дрожат его зрачки, выдавая душевное беспокойство.       — Тебе бы побриться, — хмыкает Дима, подходя ближе, — и в душ. Воняешь.       — Спасибо за очевидное наблюдение, — криво усмехается Олег, а потом садится ровно, спуская ноги с кровати, прищуривается, — а что, я тебе таким не нравлюсь?       Матвеев вскидывает бровь. Азарт прокатывается под кожей мелкими вспышками. Интересно.       — Не дождёшься, — Дима касается пальцем чужого подбородка и видит, как Шепс буквально перебарывает в себе желание отстраниться, но упрямо не отводит взгляд, и вампира ведёт от пронзительности в нём, — мой интерес не пропадёт от такой мелочи.       — Как благородно, — фыркает Олег.       Матвеев делает шаг ещё ближе, оказываясь между чужих разведённых ног, касается колючей щеки всей ладонью. Серые глаза темнеют медленно, точно тучи стягиваются на чистое небо.       — Я не так плох, как ты думаешь, — тянет Дима.       — Ты хуже, — цедит Шепс, а потом резким движением опрокидывает Матвеева на кровать.       Олег прижимает руки ему над головой, запястья жжёт чёрной энергией, что поднять их сразу не получается. Шепс сидит на нём, склоняется низко-низко, горячая от магии ладонь давит на грудь, и даже дышать немного тяжело. Дима торопливо облизывает губы, усмехается.       — И что ты собираешься делать? — лениво интересуется он, — убьёшь меня прямо сейчас?       — А если да? — Олег вдавливает руку сильнее, что начинает пахнуть палёной одеждой, — ты не будешь сопротивляться?       — Я пока не чувствую должного… — Дима вскидывает бёдра, — давления.       Шепс рычит, его взгляд бушует в секунду проснувшимся ураганом, синий перекрывает серебристость серого. Запястья ноют от того, как медленно плавится кожа. Жарко. Хочется ещё.       — Я бы попросил себя придушить, — с насмешкой рассуждает Дима, — проще будет отжечь мне голову, чем бить прямым ударом в сердце.       Ярость на чужом лице буквально пьянит. Хочется упиваться ею, как самой сладкой кровью, вдыхать порционно, чтобы не сойти с ума от концентрации эмоций. Олег такой красивый сейчас в своём желании показать что-то не столько вампиру, сколько самому себе.       — Я не могу тебя убить, — шепчет Олег, мечется взглядом по лицу, — это было бы слишком просто.       И он отпускает Диму, одним движением поднимаясь с него. Матвеев фыркает, а потом не сдерживается и начинает смеяться. Его… умиляет это странное поведение человека. Он явно пытается найти для себя какую-то тактику поведения, и Дима даже подозревает какую. Решил ослабить внимание своей мнимой покорностью? Или ощутил тот самый интерес, который Матвеев даже сам в себе пока сдерживает? Интересно, как далеко он готов зайти?       — И что ты хотел этим добиться? — спрашивает Дима, успокоившись.       Он свободно разваливается на кровати, закидывая руки под голову, морщится от боли в запястьях.       — Не знаю, — огрызается Олег, а потом уже спокойнее: — не знаю…       — Не расстраивайся, — фыркает Дима, прикрывая глаза, — мне понравилось.       — Безмерно рад, — цедит Шепс, — ты так и будешь просто лежать?       Матвеев лениво приоткрывает один глаз, щурится. Олег смотрит на него слишком внимательно, у него на лице ходят желваки, недовольство так и ощущается в воздухе.       — Что-то имеешь против?       — Ты сам сказал, что мне надо побриться и в душ, — заявляет Шепс.       Дима от удивления распахивает глаза. Невиданная наглость. Но как же ему это нравится.       — Ну, пойдём, — фыркает вампир и легко поднимается на ноги, разглаживает на себе одежду, хмыкая на прожжённую дыру на груди от чужой ладони.       Он смотрит на свои запястья, на которых полосами алеет ожог. Регенерация работает медленно, внутренняя магия не может сразу справиться с чужим воздействием. Диму трогает беспокойство — непривычно, что есть что-то, с чем он ещё в своей жизни не встречался. Матвеев кидает взгляд на Олега, тот явно доволен тем, что сделал. Дима давит в себе довольную улыбку — его человек хочет поиграть с дьяволом? Что ж… разве кто-то будет против?       Дима даёт Олегу отмашку рукой, намекая следовать за собой. Они поднимаются в квартиру. Матвеев знает, что Шепс не сделает попытки, чтобы сбежать. Как минимум, это не в его интересах, а ещё они оба знают, что у Олега и не получится. Не сейчас уж точно.       — Что с ней? — спрашивает из-за спины Шепс, и Дима оборачивается.       Маг смотрит на Лину обеспокоенным взглядом. Видно, как он растерян, даже испуган, и Матвеева это несколько веселит. Неужели думает, что Дима настолько псих, что оставил бы труп прямо в квартире? Ещё и в таком странном положении?       — Не видишь, человек спит, — фыркает вампир, — отдыхает.       — Это ты с ней сделал? — болезненно хмурится Олег.       — Ты видишь здесь ещё кого-то? — Дима усмехается, но потом решает немного сжалиться, — не беспокойся, часов тридцать, и она полностью восстановится.       Матвеев открывает дверь в ванную и останавливается прямо в проходе.       — Составить компанию? — издевается он.       — Сам справлюсь, — Олег поджимает губы и подходит ближе, но Дима даже не трогается с места, с интересом наблюдает, что Шепс сделает.       Тот ждёт пару секунд, а потом всё же просачивается мимо Матвеева, недовольно сверкая пасмурным небом в глазах.       Дима с весельем закатывает глаза, но оставляет Олега одного. Он приваливается к стене рядом с задумчивой улыбкой на губах. Ему так до безумия интересно, попробует ли Шепс на него напасать. Вне его камеры он может использовать магию, может попытаться застать врасплох, если очень постарается. Диме нравится ходить по этому тонкому льду чужой осознанности и отчаяния. Олег импульсивный, взрывной, как молодой вулкан, его тяжело полностью взять под контроль, но от этого ведь так увлекательно наблюдать за чужими попытками что-то изменить в своём скованном положении. А ещё Олег очень и очень гордый. Наверное, это его основная ошибка. Нет, Дима уважает людей, которые знаю себе цену и ведут себя с достоинством. И именно за их падением можно смотреть годами.       В душевой включается вода, и Матвеев слышит, с каким облегчением стучит человеческое сердце. Простые радости жизни кажутся удивительными тем, кто был их лишён. Можно ведь сказать, что Дима учит Олега ценить малое? Вампир фыркает. Через унижение идёт путь к достоинству.       Когда судьба в лице злого рока ломает тебя изнутри — это очень больно. Приходится осознать, что весь мир против тебя, признать эту грязную истину, что никто не будет к тебе настолько же благосклонен, как и ты к кому-то. Каждое существо эгоистично, стремиться самоутвердиться за счёт чужой слабости и питается осколками когда-то живых эмоций. Всё просто: пока ты не будешь готов поставить себя выше остальных, тебя не будут признавать даже черви.       Олег думает, что сможет выйти из их игры победителем, но и не догадывается, что чтобы сделать это, нужно будет полностью убить и вытравить старого себя из собственной груди, встать на колени перед бесами своей души и завязать глаза своей нравственности.       Остаётся лишь один вопрос: как скоро это произойдёт. Матвеев готов помочь преодолеть этот тернистый путь как можно скорее.       Дима слышит, как выключается вода в душе, и не может не поддаться соблазну, уверенно открывает дверь в ванную. Его обдаёт влажным паром с запахом геля для душа и ощутимой ноткой разгорячённого тела. Матвеев шумно вдыхает, сбитый ощущениями, и прикусывает губу. У него мёртвое сердце оживает в груди с новой силой, разгоняя кровь.       Олег стоит перед ним полностью голый, смуглая кожа влажно блестит, что хочется собрать эти блики языком. Такой не по-человечески красивый. С этим невозможно поспорить, даже не хочется врать себе — Диме нравится то, что он перед собой видит. Олег похож на тех людей, которые сошли с картин великих художников. Ему было бы к лицу бессмертие. Шепс скинул в весе за несколько дней, но не потерял мышечной массы, лишь стал чуть более рельефным без нужного объёма воды в организме.       Дима любовно обводит взглядом каждое сцепление мышц под кожей, цепляется за тонкие редкие полосы шрамов на бронзовом полотне, следует по изгибу позвоночника от затылка до самого копчика, останавливаясь на подтянутых ягодицах.       Олег оборачивает голову, смотрит загнанно из-под мокрых ресниц, всё его тело напрягается, и Матвеева плавит от восторга.       — В помощи не нуждаюсь, — хрипло выдыхает Шепс, стараясь сохранить сталь в голосе, но неуверенность вместе с терпким страхом перед неизвестностью выдают его состояние полностью.       — Я и не предлагаю, — уклончиво отвечает Дима, а потом лениво снимает с себя футболку, отбрасывая её в сторону.       — Что ты делаешь? — напряжённо спрашивает Олег.       Вампир ухмыляется, разминает плечи.       — Всего лишь хочу сменить одежду, — Матвеев подходит ближе, останавливаясь в шаге от Шепса, — ты мне её испортил. Посмотри, ещё и на груди след оставил.       Взгляд Олега тут же опускается с глаз Димы ниже и замирает на отпечатке ладони, который едва ли на тон посветлел.       — Видишь, что ты сделал? — мягко рокочет Матвеев, а потом поднимает руки, демонстрируя запястья, — ещё и здесь…       Вампира смешит собственный тон, но он сдерживается. Он давно уже привык к боли, но видеть, как чужой взгляд становится чуть более виноватым — отдельное наслаждение. Шепс странный в своих эмоциях. Он испытывает угрызения совести даже по отношению к врагу.       — Ждёшь извинений? — хмыкает Олег.       Дима чувствует его нервозность. Это льстит. Человек — это всё же в первую очередь животное. А они прекрасно осязают опасность. В таком уязвимом положении даже хочется отдать Шепсу должное за его мнимую уверенность. Сейчас у него два варианта: или напасть, или задобрить хищника, который загнал его в клетку. Дима уже знает, что Олег выберет второе. Нужно лишь подтолкнуть…       — Нет, — качает головой Матвеев, — всего лишь хочу, чтобы ты посмотрел, — он осторожно кладёт ладонь на чужое плечо, улавливая тонкую дрожь от этого касания, ведёт по руке до предплечья и тянет на себя, — и убедился в их реальности. Твоя же заслуга.       Он заставляет Олега немного развернуться на себя, а потом направляет его руку к ожогу на своей груди. Шепс дотрагивается неуверенно, не сводит взгляда со сцепленных пальцев.       Дима шумно вздыхает.       — Чувствуешь отголоски своей силы? — интересуется он, с любопытством всматриваясь в чужие глаза, где голубая туманность идёт рябью, — приятно было ощущать даже такую крошечную власть в собственных руках? А ты ведь так боялся поддаться тьме, которая живёт внутри и ждёт, пока ты её приручишь.       — Нет, — Шепс отдёргивает руку и сталкивается взглядом с Димой.       Но Матвеев перехватывает его запястье, дёргает на себя, что между ними остаётся всего лишь несколько сантиметров.       — Не бойся своих желаний, — доверительно шепчет Матвеев и тонет в чужом урагане, — лишь поддайся, и я тебе помогу.       Взгляд Олега несколько секунд мечется по лицу Димы, спотыкается о глаза, нос, тормозит на губах, слетает на израненную кожу груди, а потом снова взлетает, останавливаясь на чёрных зрачках.       Шторм просыпается.       — Всё ложь, что тьма тянется к свету, — Матвеев делает последний крошечный шаг ближе, и едва не стонет от того, как его собственная прохладная кожа соприкасается с разгорячённым телом мага, — любая тьма ищет ту, что темнее.       И взрываются последние стены — Олег подаётся вперёд, с отчаянным тихим рыком врезаясь в губы Димы поцелуем.       Вот он — момент — когда Матвеев плещется в своей власти. Он выиграл этот маленький поединок, как бы Шепс не думал об обратном. Вампир рывком притягивает Шепса к себе, буквально вдавливая пальцы в кожу, а свободной рукой зарывается в мокрые спутанные волосы. Он позволяет Олегу вцепиться в себя, позволяет тому вгрызаться в свои губы. У него фейерверки в груди. Этот мальчик действительно думает, что так сможет добиться чего-то? Несколько неосторожно брошенных фраз, тонких грязных намёков, и чужая гордость идёт трещинами. Изящно.       Но Дима подумает об этом чуть позже. Сейчас же он позволяет себе ощутить жар молодого тела перед собой, проводит ладонью от середины спины до лопаток, а потом спускается ниже до выемки на пояснице. Чувствует дрожь, такую приятную и живую. И, конечно же, далёкую от возбуждения. Пока ещё далёкую. Как бы этого не хотелось, Олег не сможет так быстро переступить через себя, он ещё не готов.       Дима отступает к стене, врезаясь спиной в раковину, но едва ли это замечает. Его интересуют только чужие губы, мягкие, горячие, жадные и злые. Шепс, кажется, выплёскивает в этот животный поцелуй всю свою ненависть, и от этого ведёт не по-детски.       Матвеев скользит языком, ловит слабый электрический импульс, и этого ему вполне достаточно. Он резко отстраняется от Олега и единым движением меняет их местами, вжимая того грудью в холодную кафельную стену, которая с громким треском расходится трещинами от силы магического удара. Шепс стонет от боли, а Дима до крови прикусывает припухшую губу, прижимаясь к Олегу со спины, фиксируя его запястья на пояснице.       — Хорошая попытка, — шепчет Матвеев в чужой влажный загривок, с удовольствием вслушивается в музыку испуганного сердца, — признаюсь, ты меня удивил. Единственное… медленно, Олеж, очень медленно. Нужно было бить сильнее.       Шепс молчит, дышит тяжело и прерывисто. У него холодный пот выступает на ещё не высохшей коже.       — Ты меня немного не понял, — продолжает Дима, а потом лениво целует в плечо, — вчера я имел в виду стать моим сознательно, следовать за мной, научиться разделять мои мысли. А твоё тело я могу получить и без твоего согласия, хотя, признаюсь, с обоюдным желанием потом будет интереснее. Но мне приятно, что ты решил начать с конца.       И тут Шепс оживает. Он дёргается, униженно рычит, у него магия электризуется под кожей, хочет выплеснуться, вспыхивает огоньками в воздухе. Но он слишком слаб и слишком потерян, чтобы воспользоваться ей ещё раз.       — Отпусти меня, ублюдок, — Олег цедит слова, вырывается.       — Минуту назад ты хотел, чтобы я был ближе, — насмешливо шепчет Дима, — но не расстраивайся, я подожду.       А потом он резко отпускает Олега, с сожалением отказываясь от контакта с желанным телом. Шепс падает на колени, едва удерживая себя в вертикальном положении, упираясь в стену, — ему отрекошетило практически полной силой своего же удара.       — Я буду ждать тебя за дверью, — холодно говорит Дима, сверху вниз смотря на раздавленного ситуацией Олега, сочувственно вздыхает: — и давай на сегодня уже без сюрпризов.       — Ненавижу, — тихо произносит Олег и вскидывает взгляд.       Матвеева обдаёт силой ненависти в серо-голубых глазах, в котором чёрные блики мешаются с болотными топями. Это утягивает. Влюбляет. Подсаживает на себя хуже любого человеческого наркотика.       — Пока мне этого вполне достаточно, — хмыкает Дима и выходит за дверь.