Дьявол всегда смотрит прямо

      Дима лениво переворачивает страницу книги, отстранённо вслушиваясь в тихое и спокойное дыхание Лины, как раздаётся вежливый тройной удар в дверь. В первое мгновение даже кажется, что ему это показалось, но потом стук повторяется. Матвеев поднимается с нагретого кресла, любовно заламывая краешек страницы, и с каким-то странным интересом идёт в коридор. Он никого не ждёт, и это по крайней мере странно, что его покой кто-то нарушает. Любопытно.       Перед самой дверью вампир ощущает знакомый для себя запах цветочных духов Катерины. Отогрелась, значит, перезлилась. Дима, на самом деле, делал ставки на то, что ей понадобится больше времени, чтобы унять свои эмоции. Наверное, всё же стоит извиниться. А ещё в который раз уже сказать, что её любимые духи с головой выдают её присутствие, а это не совсем хорошо для таких, как они. Быть незримым, быть тенью и ужасом — это нужно, чтобы иметь власть.       Дима отмыкает дверь.       — Дорогая! — миролюбиво начинает он, — сразу скажу, чт-       — Мудак! — по лицу прилетает хлёсткой пощёчиной, что голова резко откидывается назад со звуком лопнувшего в хрящах воздуха.       — Согласен, — Дима морщится от неприятного ощущения, удар всё же далеко не человеческий, — заслужил.       — Мразь! — рявкает Катерина, и Матвеев не успевает увернуться и от второй пощёчины, хрустит уже где-то в челюсти.       — Спорно, — вампир касается ноющего подбородка, с сомнением потирая кожу, — но принимается.       Катерина выглядит не на шутку разозлённой, точно фурия из легенд, на её лице читается чистый гнев, который делает её милое личико несколько страшным и даже уродливым.       — Лжец! — Дима перехватывает руку девушки и крепко сжимает тонкое запястье, чуть выкручивая его.       — А вот это уже было бы лишнее, — цедит он, ловит вторую руку, когда вампирша замахивается, дёргается в его хватке, — я тебе не врал, не нужно приписывать мне лишних заслуг.       — Ты ещё и шутить думаешь, — шипит Катерина, пытается вывернуться, но Матвеев и не думает её отпускать, пока не успокоится, под её светлыми глазами выступают налитые кровью вены, — ты обещал не убивать её! Обещал!       — Я и не убил, — фыркает Дима.       — Но попытался! — Катерина теряет выдох от возмущения, даже замирает в его руках, поражённая чужим спокойствием и беспечностью.       — Такой цели у меня не было, — не соглашается Матвеев, — так что прекращай разводить драму, все живы… за небольшим исключением, конечно.       Он усмехается довольно, смотрит на подругу, которая если не хочет его убить, то покалечить уж точно. Катерина пронзает его ледяным взглядом, а потом резко дёргается, вырываясь из уже ослабевшей хватки.       — Не нужно со мной играть, Дмитрий, — цедит вампирша, видно, как она пытается совладать со своими эмоциями, которые так и бурлят внутри неё, — я не твоя подопытная мышка.       Катерина разворачивается и быстрым шагом уходит в глубину квартиры. Её цветочные духи следуют за ней шлейфом. И всё-таки они ему нравятся: лаванда и роза с кроткой нотой ладана, что кажется лёгкой насмешкой со стороны девушки.       Дима направляется следом и очевидно для себя находит подругу, сидящую на коленях, перед диваном, на котором лежит Лина. Ведьмочка выглядит уже значительно свежее, чем вчера, мертвецкая бледность сошла с лица, дыхание выровнялось и стало таким же, как у здорового человека.       — Что ты ей дал? — напряжённо интересуется Катерина, кидает острый взгляд из-за плеча, а сама осторожно берёт в руки чужую, разминает тонкие пальцы, — Дима.       — Не своей крови уж точно, — закатывает глаза Матвеев и возвращается к своему креслу, — ещё бы тратить силы ради такой… мелочи.       Звучит, возможно, несколько грубо, но подруга, кажется, успокаивается после этой фразы, полностью теряя к нему своё внимание. Катерина прекрасно знает, что Дима не будет растрачивать свои способности на то, что не считает важным. И ей совсем не обязательно знать, что вчера в нём взыграло что-то человеческое, и он всё же помог Лине. Это было мгновенье слабости — не больше.       — Боишься, что твоя ведьма может обратиться? — насмехается между тем Матвеев, закидывая ногу на ногу, — для чего она тебе так нужна?       И вот эти вопросы в лоб он просто обожает. Оппоненты обычно просто не успевают придумать достойного аргумента, вот только Катерина — не обычный человек.       — А почему тебе важно это знать? — она даже не поворачивается на него, лишь нежным движением заводит Лине выпавшие пряди за ухо.       Диму внутри колет раздражением.       — Потому что твоя болезненная… привязанность, — едва ли не выплёвывает последнее слово он, — может нам помешать.       — Тебе, — Катерина всё же оборачивается, усмехается издевательски, — тебе может это помешать, не мне.       — Чувства делают тебя слабой и уязвимой! — Дима не понимает, как до подруги не может дойти эта простая истина.       Ведь все проблемы этого мира от зависимостей: кто-то пьёт или употребляет, а кто влюбляется, сопереживает, становится готов променять себя на жалкую эмоциональную привязанность. Матвееву это дико. Он ни за что не позволит себе стать рабом чувств.       — А если… — светлый взгляд Катерины тускнеет на секунду, словно ей может быть по-настоящему больно от его слов, а потом решительность заполняет её глаза, — если я скажу, что люблю её?       — Тогда эта любовь тебя в конечном итоге и убьёт, — раздражённо отвечает Дима.       У него вспыхивает спичка злости в груди, которая за секунды разрастается в пожар из непонимания и… страха. Как эта далеко не глупая женщина не понимает, точнее, не помнит, к чему могут привести чувства к людям? К этим двуличным созданиям мира, которые говорят о любви к ближнему, а потом с той же прекрасной улыбкой кидают на горящие угли, половина из них цитирует Библию, но едва ли кто-то из них считает свои грехи. Люди стараются показать себя с лучшей стороны, занимаются благотворительностью и самосовершенствованием, но едва кто-то отходит от общепринятых норм, то его готовы забить камнями на самой мирной улице. Так что каждый человек ничуть не лучше самой грязной сверхъестественной твари, одетой в рясу.       — Лучше так, чем быть убитым собственным эгоцентризмом, — Катерина усмехается едва заметно, но это оказывается видеть неприятнее, чем любое очевидное проявление злости или пренебрежения.       Он хочет ответить ей чем-то не менее ядовитым, как сердцебиение Лины чуть ускоряется, а затем девушка слабо вздыхает. Катерина тут же теряет любой интерес к Матвееву и полностью оборачивается на ведьму, которая медленно открывает глаза, подслеповато щурится и выглядит откровенно потерянной.       — Лина, — тихо шепчет Катерина, — как себя чувствуешь?       Та концентрирует взгляд, осознаёт, кто перед ней сидит, зимняя стужа буквально наплывает на её глаза морозным узором, а потом ведьма отнимает свою руку с беспристрастным выражением лица, даже не дышит и отворачивает голову от Катерины.       — Не трогай меня, — хрипит Лина.       Дима смотрит на это с каким-то садистическим удовольствием. Ему доставляет удовлетворение то, что ведьмочка Катерины совершенно не хочет с ней контактировать. Он не знает, какие именно их связывали отношения, но предполагает, что как минимум дружеские и довольно тёплые. Странно, что подруга ничего о ней не рассказывала, даже как о человеке. Возможно, не хотела раскрывать своих слабостей, что и правильно, но не менее… обидно? Дима слишком мало знает о ней в последнее время.       — Лин, — снова пробует Катерина, и голос у ней осторожный-осторожный, ласковый и просящий.       — Уходи, Кать, — слабым, но не лишённым уверенности голосом говорит ведьма, — не хочу больше… видеть тебя.       И это звучит слишком… лично. Подруга едва заметно вздрагивает, даже чуть отшатывается, что не уходит от взгляда Димы. Он чуть склоняет голову, с интересом прищуриваясь. А, может, их уже связывало что-то большее, чем просто дружба?       — Я… — Катерина сглатывает, — я заберу тебя отсюда.       Матвеев выгибает бровь в немом вопросе. Такое заявление кажется опрометчивым и как минимум глупым. Он не отдаст такого ценного донора просто потому, что Катерине захотелось этого. Удивляет его реакция Лины: она выдавливает из себя слабый смешок, но он вполне искренний, хоть и немного надломленный.       — Не нужно, — Лина находит взглядом Диму, смотрит на него несколько секунд нечитаемым взглядом, хмыкает, — тут мне хотя бы не врут и не обещают, чего никогда не смогут сделать.       Катерина тянется было рукой к девушке, но та резко её обрывает:       — Уходи.       Матвеев молчит, наблюдая за чужой драмой. Ему даже почти стыдно, ведь косвенно — это он причина всего этого. Он мог бы держать себя в руках, быть чуть более… благоразумным хотя бы ради Катерины, но личный интерес такой сильный, что любые препятствия и условия кажутся неважными. Дима голову теряет, когда дело касается дела его жизни, он готов буквально на всё, лишь бы претворять в реальность всё то, что он хочет.       Катерина медленно поднимается на ноги и даже не отряхивает свои белые брючки, хотя к одежде она всегда была внимательна.       — Хорошо, — кивает она, — я уйду, но… ты всегда можешь ко мне обратиться.       Хотя… может быть, это безответные чувства, что тоже не совсем приятно и хорошо, но, с точки зрения Матвеева, проще для разрешения. Лина же не отвечает, лишь прикрывает глаза, и только дрогнувшее сердце её выдаёт. Дима едва сдерживает восхищение ведьмочкой: только-только прийти в себя, а уже держаться так, будто не она недавно была на волоске от смерти. Это достойно уважения.       — Катерин… — зовёт её Дима, но подруга резко вскидывает руку в воздух, прерывая любые слова.       От неё исходит угроза. Матвеев послушно замолкает. В целом, тут действительно можно и промолчать. Вампирша же кажется растерянной ровно несколько секунд, а потом её осанка снова становится идеально прямой.       — Пойдём, — говорит она спокойно, но не оборачивается, — нам нужно поговорить.       — У меня, — легко предлагает Дима, а потом поднимается, — я сейчас, иди.       Он чувствует запах слёз в воздухе. И единственное, что он может сделать, это дать подруге время, чтобы привести себя в порядок. Он знает, насколько она не любит показывать слабость. А ещё он знает, насколько безжалостной она бывает в такие моменты.       — Тебе нужно… что-нибудь? — находит в себе совесть спросить Дима.       — Чтобы ты меня больше не убивал, — скрипучим голосом отвечает Лина, открывая глаза, — по возможности, конечно.       Матвеев не удерживается, у него вырывается тихий смешок. Ведьма же смотрит на него без тени улыбки, вот только губы у неё тянутся в усмешке. Они оба понимают, насколько абсурдно всё это звучит.       — Может быть, чего-нибудь попроще? — интересуется Дима.       — Воды, — просто говорит Лина.       Матвеев меньше, чем за минуту, исполняет просьбу, оказываясь рядом с девушкой со стаканом в руках.       — Давай помогу, — предлагает вампир.       Он не хочет думать, почему просто не поставит воду на столик рядом и не уйдёт.       — Я сама, — ведьмочка пытается приподняться на диване, но, конечно же, у неё не получается, ведь от слабости тонкие руки дрожат не хуже осенних листьев на ветру.       Дима закатывает глаза раздражённо, легко устраивает девушку в полусидячем положении, а потом подставляет стакан ей к губам.       — Ну, — цыкает он, когда Лина просто продолжает смотреть на него.       В голубых глазах мелькает огонёк злости, но девушка всё же делает глоток. Напоив её, Дима снова помогает ей лечь. Он не чувствует вину, нет, и не думает, что чем-то ей обязан, просто… ему ведь не сложно.       — Зови, если что, — предлагает Матвеев, — можешь похрипеть, например, я всё равно услышу.       — Как благородно, — хмыкает Лина, расслабляясь всем телом, — волк натянул овечью шубу. Не жарко?       — Нет, — Дима усмехается, — мне кажется, мне идёт. Скажешь, нет?       — Нет, — девушка слабо фыркает, — из тебя выходит хуёвая такая овца.       Вампир чуть не давится воздухом от смеха. Так его, конечно, ещё не унижали.       — Может, паршивая? — всё же уточняет.       — Нет, — твёрдо говорит Лина и демонстративно закрывает глаза.       Матвеев хмыкает, но оставляет её в покое. У него есть странное ощущение… доверия к этой ведьме. Это иррационально и совершенно точно глупо, но он не может ничего с собой поделать — ему не кажется, что Лина может ему навредить. И не потому, что не может — хотя это тоже, — но и потому, что она не ведёт себя льстиво или же наоборот — со страхом. Она смотрит на него, словно они равны. Да, она знает, кто он и на что способен, но при этом не ставит себя в положение жертвы. Возможно, только возможно, ему стоит быть чуть более… терпимым к ней.       Дима заходит в комнату, которую условно называет своей, ведь в ней хранятся все живые воспоминания о прошлом, все его чёрномагические атрибуты, тут слишком много того, что он может назвать личным.       Катерина сидит на его кровати и встречает его прямым взглядом давно высохших слёз. В руках она держит его ритуальное зеркало. Весь её вид говорит о том, что она забыла уже обо всех обидах, что готова простить ему что угодно, лишь бы знать, что всё в порядке. Вот только это прячется за искусной маской из гнева. И Матвеев не может не отметить, что обожает эту черту в подруге — она пойдёт за ним хоть на эшафот.       — Что это? — напряжённо спрашивает Катерина.       — Не притворяйся дурой, тебе не идёт, — бросает Дима и в два широких шага оказывается перед подругой, — не знаешь, что нельзя трогать чужие игрушки?       — Я спрашиваю, что это такое, Дмитрий? — раздражается вампирша, рывком поднимаясь на ноги, в её глазах можно прочесть переживание и гнев, которые совершенно не вяжутся друг с другом и придают взгляду нотку безумия, — почему оно разбито?       — Потому что зеркала бьются? — усмехается Дима, но тут же хмурится, — отдай.       — Нет, пока ты не объяснишь, что это значит, — отвечает Катерина, делая шаг ещё ближе, обдавая своими духами, — это зеркало не может лопнуть просто так, не делай из меня дуру, сам сказал, мне не идёт. С кем ты связался?       — Ни с кем, — цыкает Матвеев, — всё те же старые добрые черти.       Он не хочет говорить правду. Незачем знать, что происходит за закрытыми дверями в его комнате. Он сам разберётся, почему Хозяин так себя повёл в последний раз, почему кинул ему в лицо своим «тик-так» и исчез.       — Что ты хотел? — напористее спрашивает Катерина, но не получает ответа, — куда ты полез и зачем?       Дима смотрит в чужие глаза, сжимает крепче челюсти, лишь бы не сорваться. Никуда он не лез, что за вопросы такие! Ему не нужно ни перед кем унижаться, чтобы получать желаемое. И в мире нет такой магии или такой сущности, которую он бы не мог усмирить. С чего эта вампирша вообще взяла, что он бы снизошёл до того, чтобы у кого-то что-то просить? Ему этого не нужно, ведь он никогда не просит, он только указывает своим слугам, которые тенями ходят за ним и готовы пятки ему лизать за шанс что-то для него сделать. Кроме одного, который оплёл его тело своими пальцами и держит чёрное сердце в руках, пока оно судорожно плюётся кровью.       — Хорошо, — закатывает глаза девушка, теряя терпение, — спрошу иначе: от тебя требуют что-то, что ты не можешь дать? Чего они хотят?       — Не знаю я! — рыкает Дима, резко отстраняясь, — не знаю! Ничего не хотят, ничего не требуют. Всё нормально!       У него в груди злость густая кипит, ему на месте тяжело стоять. Он со вчерашнего дня пытается держаться, не поддаваться липкому страху, что из прошлого воскрешается. Дима ненавидит чувствовать себя беспомощным и слабым, это уничтожает его изнутри. Но он справится, всегда справлялся.       — Это не шутки, — Катерина останавливает его, крепко хватая за предплечье, — Дима, мёртвые зеркала не бьются!       — А-то я не знаю, — фыркает Матвеев, легко вырывается и обхватывает подругу за плечи, — всё хорошо, правда. Просто… неудачный откат.       Катерина ему не верит, это понятно без чтения мыслей, даже если бы это было возможно. Дима чувствует, как пахнут её эмоции, как к цветочному запаху примешивается кислая нотка страха. Это бесит, это унижает, но он этого не покажет.       — Обещаешь, что скажешь, если это будет серьёзно? — с очевидным скепсисом спрашивает Катерина.       — Конечно, — подмигивает Дима, а потом осторожно забирает зеркало из чужих рук, — расскажешь теперь, что там вчера у тебя было?