Адамова голова.

Сегодняшний вечер походил на самый обычный вечер, у которого не должно быть плохого или хорошего конца. Он в принципе не должен был иметь конца, а спонтанно плавно перейти в бурную ночь, когда Том закрыл бы все двери, окна, уши и наслаждался собой и своей милой басс гитарой. Окружающая тишина бы не скреблась кошкой по стенам, наоборот, приятно облегала их тихое свидание, концентрировала внимание на томных звучаниях, выделяя всю прелесть музыкального инструмента в талантливых руках. Том никогда не назвал бы себя талантом. Он честно и прискорбно садился за гитару по вечерам, совершенно не стремясь к идеалу воображения или образа, который так навязчиво создает публика. У Тома нет публики и воображения, у него есть работающие пальцы и прекрасный слух. Он отлично слышит, когда открывается пятая банка колы Эдда за соседней стеной, когда работает смыв или когда Торд снова бурчит под нос на норвежском. Но самым обидным в этой встрече звуковых гамм была, пожалуй, одна проблема. Он никогда не слышал себя. Нет, нет. Не в том смысле, что гитарист затыкался в себе и тихим терпилой внимал окружение. Совсем наоборот – он стойко уважал свое мнение, даже оказавшись неправым. Смысл в том, что он никогда не видел в себе той талантливой ноты, описать которую слишком трудно. Я попробую. Когда вы смотрите на человека, искрящегося от удовольствия в своем деле, вы, конечно же, думаете о времени и упорстве с которыми он шел к этому. Вы думаете каким потом и кровью были облачена его спина, когда результат, не оправдавший ожиданий, выходит слишком странным, слишком тусклым и слишком простым. Думаете, сколько времени он проработал не только физически, но и в своих темных мыслях, думая, как идеализировать свой процесс, как улучшить. Но жизнь жестокий противник. А ещё рандомный, потому что не имея таланта, все старания выглядят мышью в банке молока. Какой, выбирать уж вам. И Том имел все это. Кроме, ах, как очевидно, таланта. Он с силой закрывает дверь, чтобы каждый житель знал, что сейчас святой момент соединения. Он аккуратно садится на стул, не издав громкого вздоха, тянется к гитаре и останавливается, стоило только почувствовать холодное дерево. Тело пробили мелкие мурашки. Он останавливается на полпути, когда в голову приходит очередное гадкое воспоминание. Но Том быстро отмахивается от грешных мыслей и берет инструмент в руки. Для разогрева можно было сыграть Нирвану, что-то из популярного и простого. Комбик издает характерный звук подключения, парень проводит большим пальцем по струнам и, удостоверившись, что инструмент настроен, принимается за игру. Пальцы ловко перебирают третью и четвертую струну, плавно переходят на быстрый лад – ко второй и третей. Левой рукой он, не смотря на гриф, по очереди зажимает пятую, палец скользит к шестой, второй палец зажимает седьмой другой струны, плавный переход снова к пятой, шестой, седьмой, пятый, пятый, седьмой, шестой, черт, не тот темп, пятый, пятый, седьмой, шестой, мимо, пятый, шестой.. Молчание. Из угла комнаты раздается скреб: Ринго точит когти о дешёвые обои Тома. Парень вскакивает на ноги и прогоняет бедную кошку из комнаты, после, возвращается к гитаре. Он нежно берет все еще слишком холодный инструмент в руки, немного перекладывает повыше и поднимает ногу под грифом на носочек – привычка. Парень закрывает на секунду глаза, складывая ноты в голове и с жаром принимается отыгрывать новую песню, предварительно включив мелодию на телефоне, так удобнее и приятнее. Начинаешь чувствовать себя гением сцены, а не простым человечком в мелкой комнате. Первая струна открытая, двенадцать звучаний, слайд ко второму ладу, теперь двенадцать этих. Музыка начинает ускорять темп и теперь Том приходит к аж двенадцатому ладу. Руки путаются в звучание, песня начинает играть слишком быстро, он теряет темп, а после и атмосферу уверенности. Том выключает телефон и безнадежно вздыхает, опуская гитару на колени. Его поглощает внутренняя обида; ты не смог сыграть и простецких нот, идиот. На что он надеялся, когда готовился к игре весь день, (спал и говорил всем вести себя тихо к вечеру, возможно пропустил одну банку пива за ужином, на всякий). Дверь тихонько открывается и в комнату свободно проходит очередное несчастье – Торд. Он медленно идёт к кровати и садится на самый край, опуская любопытный взгляд глаз на гитару. После вчерашнего срыва ему стало намного легче. Эмоциональный фонд опустился до типично спокойного уровня, а колкость языка получила новые возможности издеваться над Томом, кличя того ночной бабочкой, под непонимающий взгляд друзей. В целом, Торд был очень доволен собой. – Что случилось, бражник? Старческий тремор мешает играть?– Том совсем не понял, зачем Торд приперся, – Что случилось с тобой, где чистейший Smoke on the water? Beat the bastards? – Торд не унимается, склоняясь к и без того опечаленому Тому. – Съебись, а? – он устало вздыхает и, встав, кладет гитару на ее личное запатентованное место, после идёт к кровати и садится рядом с Тордом, потому что усталость и разочарование бьёт под колени. Рогатый с удивлением осматривает Тома вдоль и поперек, разыскивая симпомы алкогольного опьянения или хотя бы успокоительных таблеток. Увы, Риджуэлл просто устал. Торд сидит, оперевшись на руки за спиной, рассматривает профиль соседа: у него очень твердые и гладкие губы, красивый нос, фу. Тот же делает вид, словно ему плевать – язвить про зоопарк стало неактуально в близких кругах. С каких пор Торд вообще туда входит. – Тебе нужно вдохновение? – выставляет свои догадки Рогатый, когда тишина между ними начинала извергать электрический разряд. – Нет. – Тебе нужна Муза. – вдохновение с Музой близко шагают, но по сути своей разные понятия, думает Торд. – Нет. – настаивает на своём. – Тогда тебе нужно разобраться со своими мыслями, – Торд сдаётся и падает на мягкую постель недруга. – Умри. – Том повторяет его движение. Ему начиналось казаться, что Торд пришел сюда не издеваться. А, нет, забудьте. – Но ведь что-то блокирует тебя? Если мы выясним причину, я снова смогу блевать под твои высеры. – он говорит это с ухмылкой на лице, подложив руки под голову. Атмосфера в комнате Риджуэлла так и манила зевнуть, окутавшись широким одеялом. – Я чувствую, что должен помочь тебе за вчерашнее. Они так и не обговорили эту ситуацию. Рано утром ребята уехали в торговый центр, а там и зомби апокалипсис наступил, как оно бывает обычно. Пересечься тет-а-тет стало невозможным, да и им это не особо нужно было. Конечно, неловкая атмосфера портила все подколы, но они настойчиво делали вид, что ничего не произошло. – Будь добр, убейся. Это лучший из возможных вариантов, который вижу. – Ты видишь?! – театрально удивился Торд. Боже, браво, с такой мимикой в Голливуд, – Стой, правда, как ты видишь этими.. – Глазами вижу, Торд. – Том фыркнул и закрыл глаза. Если игнорировать объект, его, стало быть, и не существует.. Они молчат так какое-то время. Тишина в толстых стенах приносит удивительный покой, Торд на секунду задумался, не в морге ли он. За дверьми слышался чужой шорох – Эдд снова ходит к холодильнику. Не в морге! Убаюкивающее молчание понемногу раздражает, но Торд не хочет быть выгнаным сейчас. К тому же, кровать Тома является второй по мягкости из предметов во всем доме, нужно воспользоваться моментом и отдохнуть в действительно приятном месте, пока работа не увлечет в бездонный мир холодного пола и твердых стен. Ещё было бы прекрасно заказать легкую мелодию у гитариста и закурить, но Том слишком дееспособен. Торд поворачивается к нему, чтобы предложить сыграть за условные деньги, но замечает, как чужая грудь равномерно поднимается вверх и вниз, как когда люди приходят к собственному дзену. Рогатый окликивает соседа, но тот продолжает тяжело молчать. Тогда Торд переворачивается на живот и подползает к жертве чуть ближе. Он принимается рассматривать глупого Тома, как патологонат оживший труп. – Тебе просто нужно отдохнуть, Том – нежно ухмыляется он. У парня очень грубые пальцы, сложенные в замок на груди. На самых подушечках виднеются очертания мазолей – давно не брал гитару в руки. Выше костлявых кистей, вены которых заметно надуваются при физической работе, вздымаются худые запястья. Торд убежден, что может схватить их между большим и указательным пальцем. Лицо Риджуэлла достаточно спокойно. Вместо обычной довольной улыбки, он немного хмурит брови, видимо, не совсем провалился в сон. Торду до безумия хочется, чтобы тот заговорил. Чтобы гитарист сказал какую-то гадость, выругался самым страшным матом, а Торд накрыл бы его губы своими, затыкая. Он обязательно скажет что-то на подобии "Тебе стоит промыть рот" или еще поинтереснее, потому что такие колкости нужно придумывать на десять лет вперед. Но Том молчит. Норвежец снова перекатывается, теперь на бок. Он подтягивает ноги, потому что кровать рассчитана на одного и от того узкая, вытягивает одеяло, которое очень удобно лежало в смятку где-то под ними и укрывает обоих. Спустя каких-то пять минут немного думает, а потом решает попрактиковаться. Торд медленно привстает на руки, наклоняется над Томом и целует его в край губ, куда смог только дотянуться в такой позе. Он смотрит на него еще немного, а потом укладывается комком под теплым боком, совсем забыв о работе. Том слегка краснеет, думая, что это не очень проработанный сон.