Покорённая

      Сегодня Эва впервые увидит своего будущего мужа. Она не волновалась, нет. Она была зла, словно рой озверевших пчёл.       Когда несколько месяцев назад отец поставил её перед фактом, что она будет отдана мужчине, Эва собрала вещи, оседлала коня и сбежала из дома, мрачно обещая самой себе: никогда этому не бывать. У неё не было плана, не было знаний о мире, о том, как живут за пределами её богатого жилища, лишь немного сбережений и образование, полученное в кругу семьи, но она надеялась, этого будет достаточно. Ей так и не довелось узнать, правда ли это, меджаи остановили её коня на выезде из города, с позором проводив бунтарку обратно к отцу.       В знак протеста Эва перестала принимать пищу, но надолго её не хватило. Тогда она прекратила разговаривать с родителями, не только с отцом, но и с матерью. Её одолевала жгучая обида. Она знала, рано или поздно настанет день, когда отец захочет поднять своё положение за её счет, но рассчитывала, что сможет с ним договориться. Не смогла.       Всё, что она знала о своём супруге — тот был военачальником, близким слугой фараона и отсутствовал в столице большую часть года. Она его даже ни разу не видела, отец почти не выпускал её из дома и тем более никогда не брал во дворец. Мать причитала — Эва будет жить, как царица, в доме эпистата, и при том его компания ей не наскучит. Эва противилась — даже так она будет рабыней мужчины, и от его слова будет зависеть её жизнь.       Она отчаянно бунтовала, пыталась сбежать ещё дважды, но ничего не вышло. Она молилась богу-защитнику Птаху, и даже оставила пожертвование в храме в надежде, что это удержит её будущего супруга подальше от столицы. Ничего из этого не помогло. Они ждали в свой дом гостя этим вечером.       Эва не собиралась к нему выходить — пусть знает, что нежеланен, но под строгим, опасным взглядом отца стушевалась. На задворках сознания мелькнула мысль — может и стоит ей согласиться на брак хотя бы ради того, чтобы выйти из-под родительской опеки. Спустилась встретить гостя, и замерла. Эмоции её одолели, жгучая смесь.       Мужчина перед ней был внушителен и ростом, и телом, вид его кричал об опасности. Необычайно выглядел для египтянина — и кожа светлая, и волосы белые, и глаза голубые. Она воскликнуть хотела от неожиданности, но вовремя спохватилась, что невежливо будет спрашивать, отчего он такой. Пользуясь положением дочери хозяина дома, жадно его разглядывала. На лицо суровый и серьёзный, хмурился, руки держал на поясе, а за поясом — кинжал. Он разглядывал её в ответ с не меньшим любопытством, и Эва гордо вздёрнула нос — смотри, говорит, насладись мной, пока можешь.       Их представили друг другу. Амен. Эва мысленно повторила его имя, запоминая, примеряясь — шло оно ему или нет. Незримый, скрытый. Повторила ещё раз, беззвучно шевеля губами, и поймала его плутовской взгляд. Его губы скривились в хитрой усмешке, Эва обнаружила, что краснеет и тут же нахмурилась, противясь этому.       Они так и не поговорили в их первую встречу, Эва едва обмолвилась с ним парой слов. Амен беседовал с её отцом о приданном и выкупе, её злило это ещё сильней. Будто брак — дело решённое. Будто её желание совершенно ничего не значит. Она завидовала подругам с более мягкими отцами, которым позволили отказаться от навязанных женихов, но ей не позволят. Не каждый день удаётся отдать дочь верховному эпистату. Лучше этого было бы только подложить Эву в постель к самому фараону, но даже её отец не был настолько ловок.       Эва ждала, когда сможет переговорить с Аменом наедине, но ни во вторую, ни в третью встречу у неё не вышло. Рядом всегда была её мать либо отец, в крайнем случае целый ворох слуг, собирающих сплетни с тем же проворством, что пыль и грязь. Все вокруг восторгались женихом, восхваляли перед ним невесту, а Эва кривилась, бросая на Амена резкие красноречивые взгляды. Ей всё же удалось оказаться достаточно близко к нему, чтобы шепнуть на ухо свою просьбу, но она не знала, исполнит ли он её.       Узнала на следующий день, когда Амен объявил её отцу о своём желании прогуляться с Эвой. Она замерла на лестнице, как услышала, а затем побежала наверх в свои покои, заранее догадываясь, что не посмеет отец отказать. Нарядилась в лучшее платье; светлое, лёгкое, с открытой спиной и полупрозрачными рукавами; юбка по сторонам с разрезами оголяла при походке её стройные бёдра. Не так часто Эва за порог выходит, сидит обычно дома, будто певчая птица в неволе, пойманная для услады взора и слуха. И вовсе не для Амена она так старалась, а для себя самой. Так она себе говорила.       Эва оказалась права, отвергнуть просьбу отец не посмел, и Амен ждал её. Окинул взглядом, показался ей очень довольным. Она гордо прошла к нему последние несколько шагов, притворившись, что совсем не спешила всё это время поскорей спуститься и покрасоваться платьем.       Амен повел её в царские сады, Эва никогда там не была, но знала, что не всякого туда пускали. Те сады, как и зверинец, позволялось посещать лишь наложницам и жёнам фараона, да редким близким слугам. То, что Амен был вхож в их число, о многом ей говорило. Раздражение на отца, подыскавшего ей хорошую партию, заново вскипело внутри. Не дочь она, а монета, ею проплатили место у царского трона. Стало так тошно, что красота садов вмиг померкла, и Эва опустила взгляд, борясь с нахлынувшими чувствами. Ей думалось, за те месяцы, что ждала Амена, всё выплакала горькими ночами, но ошиблась; рыдания душили, застревали комом в горле.       Амен, ушедший немного вперед, остановился и посмотрел на неё. Эва постаралась взять себя в руки. Незачем перед ним такое устраивать. Неслышно всхлипнув, она насильно улыбнулась и пошла вперед, проигнорировав протянутую ей руку. Амен направился следом, шел близко совсем, их ладони время от времени касались друг друга. Эва испытывала неловкость, а вот от Амена веяло поразительным спокойствием. Шли в полном молчании, Эве это надоело:       — Я не хочу этого брака.       Её голос был резким и слишком высоким, выдавая волнение. Он хмыкнул:       — Думаешь, другой жених тебе больше подойдёт?       Эва остановилась, задыхаясь от возмущения. Конечно, как мог мужчина, хозяин собственной судьбы и тела, понять её, вынужденную слушаться сперва отца, а следом мужа? Амен смотрел на неё очень внимательно, что-то читая в её лице. Эва сжимала ладони, кривила губы, пыхтела, не в силах собраться с мыслями и выразить вслух, что было в её голове. Амену надоело ждать от неё объяснений.       — Чем так плох брак со мной?       Она задумалась. Её возмутил сам факт замужества с мужчиной, которого она совершенно не знала, и даже ни разу не видела, но Амен перед ней сейчас был вполне реальным, живым, осязаемым.       И вдобавок красивым.       Эва ощутила, как краснеет, но тут же пришла в себя. Она была зла, что отец всё решил за неё.       — Я тебя совершенно не знаю.       Амен обезоруживающе улыбнулся, и Эва поймала себя на мысли, что улыбка его была невероятной. Он протянул ей руку, на этот раз она её взяла. Они пошли дальше по саду, Эва наслаждалась прохладой в тени высоких зелёных деревьев. Многие из этих растений росли лишь здесь, она никогда таких не видела. Амен продолжал их неспешную беседу:       — Это поправимо. У нас есть время узнать друг друга.       И Амен решил, что они могут начать прямо сейчас. Он спокойно рассказал о себе, о службе, о том, как добился своего чина в столь молодом возрасте. Эва с тоской рассказала то немногое о себе, что могла поведать: её жизнь за оградой дома была скучна. Она училась грамоте, читала храмовые свитки, от скуки плела корзины и вырезала фигурки животных из костей. Редкие выходы в свет и даже прогулки на базар были для неё настоящим событием, о чём с грустью и сообщила. Амен сжал её руку.       — Зря не хочешь брака со мной, от него одна выгода тебе.       Эва фыркнула, будто пошутил смешно:       — Какая же?       Он принялся задумчиво перечислять:       — Тебя не обижу никогда, взаперти держать не собираюсь. Положение у меня высокое, в доме слуги есть, работать не заставлю, сама для себя жить будешь вволю.       Эва задумалась. Всё, что назвал — хорошо звучало, на словах сладко было, а вот на деле… Взглянула на него лишь глазами, головы не поворачивая. Амен тоже на неё не смотрел, вперед только, и шёл, никуда не торопясь. Он не выглядел зверским. Суровым — да, но не жестоким. Поверить ему очень хотелось. Если избавится от опеки отца, если и впрямь с таким мужем хорошо заживёт, стоит ли так браку противиться?       Амен всё же повернулся к ней, улыбнулся хитро, совершенно по-хулигански, и сказал:       — И в постели со мной тебе хорошо будет.       Эва ахнула и затараторила:       — О чём говоришь?! Разве можно обсуждать такое?       Он рассмеялся; смех его был рокочущим, гортанным.       — Развеселила. Но мне зачем твоя скромность? Женой моей станешь. Ещё скажи, не было у тебя никого.       Эва остановилась, Амен остановился тоже. Его слова заставили её представить Амена в постели, обнажённого мужчину, её супруга. Каким бы он был? Как вёл бы себя, что сделал бы с ней? Сказал, с ним хорошо будет… Эти красочные образы не оставили её равнодушной, между ног стало влажно и жарко. Она воспротивилась, в надежде скрыть своё состояние:       — У меня никого не было.       Он посмотрел на неё с удивлением, ему несвойственным. Эва пояснила:       — Отец строгий. Удивляюсь, как с тобой гулять отпустил.       На его губах заиграла зловещая улыбка.       — Значит, первым тебя попробую?       Эва вновь отвернулась в смущении, ощущая, как кровь приливает к щекам, делая кожу горячей. Тут Амен её за собой утянул в сторону, они оказались у ротонды. Эва не успела ни сказать ничего, ни насладиться великолепным сооружением, он подтолкнул её в нишу в стене. Она спиной почувствовала твердый камень, воскликнула, но Амен ей рот зажал, прошептал:       — Веди себя тихо.       И опустился на колени. Задрав платье, коснулся половых губ. Эва дрожала, была слишком ошеломлена, чтобы воспротивиться, да и не хотелось… Услышала, как он усмехнулся.       — Не смей мне лгать, что не нравлюсь.       Эва зацепилась за его поддразнивание, будто слова его — спасение; держат её в сознании.       — Не лгу.       — Губы лгут, тело — нет.       Он вписался ртом ей между ног, языком провёл быстро и тут же поцеловал, Эва не сдержала отчаянный стон и мигом ладонью накрыла себе рот. Она точно знала, что они не одни в саду, оскверняют любимое место для прогулок жён фараона таким непотребством.       Амен взглянул на неё снизу вверх, губы облизал, Эва тоже застыла и смотрела на него. Его большая ладонь мягко, даже слишком мягко легла ей на бедро. Амен поглаживал её, смотрел в глаза, и почему-то это успокоило Эву. Он был уверен в том, что делает, это передалось ей через прикосновение. Она отлепила руку от своего рта, упёрлась в твёрдый камень за спиной.       Он опять приблизился лицом к половым губам. Начал оставлять медленные, чувственные, влажные поцелуи прямо между складок, не скрывая своего наслаждения. Эва слышала его вожделенные стоны и сама возбуждалась от них сильней. Амен вновь прервался, коснулся её запястья и потянул к себе, Эва не смогла не послушаться. Положил себе на затылок:       — Можешь меня касаться.       Эва дышала тяжело, пальцы будто онемели, но ладони её ласкала мягкость его волос. Амен наслаждался ею, не стыдясь того, что делал. Эва закрыла глаза, сосредоточившись на ощущениях, на движениях его языка. Восхитительно приятно, она никогда такого не знала.       Внезапно все прекратилось. Амен встал, нависая над ней, поправил платье на бёдрах и просиял, глядя в её ошалевшие глаза:       — Попробовал.       Она отвела взгляд. Как хватает совести с таким довольным видом говорить это? Амен наклонился непозволительно близко к её шее, от его горячего дыхания Эва задрожала. Он прошептал:        — Знаешь, какая ты там?       Это какое-то безумие, что он с ней делал, Эва мотнула головой. Амен требовательно развернул её лицо пальцами к себе и впился поцелуем, сразу глубоко проталкивая язык, бесцеремонно. И она почувствовала… ощутила свой вкус на его языке… Он выдохнул:       — Такая. Вкусная.       Эва не нашлась с ответом. Сердце сильно стучало в груди, отражаясь в ушах пульсирующим гулом; между ног было очень мокро после его ласк. Ей невыносимо хотелось продолжения. Амен смотрел так, будто сейчас же вновь на неё набросится, но звонкие голоса, послышавшиеся совсем рядом, заставили их обоих отпрянуть друг от друга. Оглядевшись по сторонам, Амен вновь поправил на ней платье и вытащил обратно на тропу.       Эва подозревала, что немедленно сгорит от смущения, стоит ей хоть ещё раз заглянуть в его глаза, но Амен держался так, будто не было ничего из произошедшего, и это помогло ей расслабиться. Оставшуюся прогулку они снова обменивались разными историями, Амен много рассказал Эве о жизни в других городах, о том, чем отличается быт людей в Верхнем Египте от Нижнего.       Возбуждение совсем схлынуло, Эва почти забыла о его губах на самом интимном месте. На смену пришёл стыд за собственную скучную жизнь, но Амен попросил Эву показать её фигурки и даже пообещал добыть для неё краску. Это восхитило её и растопило сердце, его интерес к ней и такая участливость.       Воспоминания о его жарких ласках пришли гораздо позже, уже ночью, когда Эва лежала в своей постели и мучилась от невыносимой духоты. Ей не понятно было, отчего ночь эта горячей предыдущих, или так только казалось. Кровь под кожей будто кипела; закрыв глаза, Эва вспоминала Амена, стоящего на коленях перед ней, такого сильного и властного, но преклонившегося.       Вспомнила его язык… какие изумительные вещи творил с ней. Сама не ведая, что делает, Эва прикоснулась ладонью между своих ног, там, где днём были его губы. Надавила, затем расслабила. Было приятно. Сильно сжав ладонь между ног, Эва заёрзала и глухо застонала. Её одолел стыд за то, что совершает сама со своим телом, а ещё отчаяние. Ей нравилось то, что она чувствовала, но несравнимо было с тем, как это делал с ней Амен своим языком.       Она продолжала тереться о свою ладонь, пока не стала настолько мокрой, что было уже неприятно. Эва совсем не знала, чем это может закончиться, но сильно устала, и быстро уснула. А снились ей мягкие светлые волосы и как она путается в них пальцами.       Амен стал навещать чаще, и Эва солгала бы, сказав, что ей это было не по душе, но в доме отца они всегда находились под чьим-то пристальным взором, будь то сам отец или же мать. Как обещал, Амен принёс ей краски, а потом потратил своё драгоценное время, созерцая, как она красит белые фигурки слона и льва. Сказал, что его расслабило это зрелище.       Эва сама не заметила, как стала ждать его визитов. Пропустила момент, когда сердце начало без него тосковать. Не обратила внимания, что голова заполнилась мыслями о свадьбе, назначенной на сезон разлива Нила, и так безрадостно стало, что ждать ещё долго.       Будто мало ей было одного лишь вида Амена, он сильней разжигал в ней пламя своими выходками. Позволил себе так много после той прогулки в саду… Но Эва не была против, не возразила ему ни разу.       Он касался её запястий, когда знал, что взоры людей направлены не на них. Гладил кончиками пальцев бёдра, сидя совсем рядом. Пробирался рукой под ткани платья, уличив подходящий момент.       И, великий Ра, как же потрясающе он её целовал в те редкие упоительные моменты, когда они всё же оставались наедине. Она сдавалась его страсти, позабыв причину, по которой должна была сопротивляться.       Ей так хотелось, чтобы он снова к ней притронулся, там, где до него не было мужчин. Эва жаждала их свадьбы скорее. А вот Амен проявлял нетерпение. Он совершил такое бесстыдство однажды…       Отец радовался, что Эва сменила гнев на милость, и ей некогда было с ним спорить, она грезила об Амене и его поцелуях. Её родители пригласили его разделить с ними пищу. Их усадили совсем рядом, будущих супругов, Амен без стеснения обсуждал с её отцом дворцовые порядки, недавние указы фараона, изменившие жизнь аристократии в столице… А левая его рука была под столом, между её ног.       Она придвинулась совсем близко, чтобы никто не увидел его руку меж её бедер, и старательно контролировала дыхание. Хотелось застонать, хотелось расставить ноги шире, хотелось, чтобы они остались одни. Тогда она смогла бы позволить Амену сделать всё то, что мужчина делает с женщиной.       За столом велась увлекательная беседа; Амен без труда общался с её родными, а Эва боялась — если раскроет рот, ничего, кроме стонов, из него не вылетит. Его крепкие пальцы скользили между половых губ, там было так влажно… Она почти ничего не успела съесть до того, как Амен пробрался ей под юбку, а теперь и подавно кусок в горло не лез. Мать заметила, и Эва была вынуждена признаться в отсутствии аппетита, но схватила вино и сделала несколько глотков для вида. Её руки дрожали.       Пальцы Амена проникли в неё. Эва больно закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Это было совершенно новым ощущением, но так нравилось ей. Он проник совсем немного, глубже не вышло. Амен двигал внутри неё пальцами, а пястьем тёр половые губы. Напряжение между ног нарастало, Эве даже показалось — ещё чуть-чуть, и она не сдержится, стоны вырвутся наружу. Тогда Амен вновь оборвал её удовольствие, убирая руку. Ошеломлённая, она бродила взглядом по столу, пока не повернулась к нему лицом и корпусом. Было сложно сосредоточиться, хотелось приказать ему продолжить немедленно.       Но обед был уже закончен, слуги забирали блюда со стола. Отец с матерью поднялись, Амен тоже встал, и лишь Эва не нашла в себе сил подняться. Он подал ей руку, Эва приняла помощь. Ноги её не слушались, но Амен придержал под неодобрительные взгляды её родителей. Он обратился к ней и его голос звучал поразительно искренне.       — Всё хорошо?       Ну что за лживый мерзавец! Будто не знает, что с ней. Эва решила ему подыграть.       — Неважно себя чувствую. Думаю, мне нужно отдохнуть.       Амен согласно кивнул. Затем замер, и Эва увидела, как взгляд его наполняется хитрым блеском, а уголки губ подрагивают от попытки сдержать ухмылку. Он развернулся к её отцу.       — Провожу её в комнату.       Эва задержала дыхание. Мать взволнованно замахала руками:       — Может, стоит на воздух?       Но Эва покачала головой, борясь с нервной дрожью.       — Мне лучше прилечь.       Они поднялись к её спальне, провожаемые настороженным взглядом отца. Как же ей повезло! Она понимала, что отец её не в восторге от молодости и горячности Амена, но не смел ему возразить, помня о положении, что тот занимает. Он проводил её до комнаты, а затем вошёл туда следом за ней и запер дверь. Эва обернулась.       Родители внизу, на первом этаже. Если захотят проведать, поймут, что спальня закрыта. Поймут, что Амен остался здесь с ней. Её будоражила эта мысль. Амен окидывал её взглядом, хищным и опасным. Облизнул губы. Совсем как тогда, в саду, только теперь возвышался над ней всей своей мощью. Эва отступила к кровати.       Он задумчиво протянул:       — Они ждут, когда спущусь.       Эва сглотнула. Он набросился на неё стремительно, словно порывистый ветер, подхватил на руки и тут же опустил на кровать. Впился в губы неистовым поцелуем, и протолкнул язык; Эва больше не могла терпеть. Стонала в его рот, цеплялась за плечи; всем естеством своим стремилась к Амену, нуждалась в нём, как странник среди пустыни в глотке воды.       Он отлепился от неё, и они оба тяжело дышали. Амен раздевал её порывисто, очень спешил. И сам оголял верх. Эва застыла…неужели? Он опустился ниже, располагаясь между её разведённых ног, его лицо прямо напротив её лона. Эва приподнялась, разместила под спиной подушки, и теперь полулежала. Ей хотелось всё видеть. Амен посмотрел на неё:       — Мало времени.       Она согласно кивнула, и воскликнула, когда он опустил голову, чтобы оставить влажный поцелуй на половых губах. Амен простонал, размещая большие ладони на внутренней стороне её бёдер, развёл ноги ещё шире. Вжался лицом, вылизывал её с такой жадностью, какой Эва ещё в нём не видела. Амен — военачальник, эпистат, слуга фараона, грозный и твёрдый, издавал головокружительные звуки, целуя её там, где она и не подозревала, что можно. Она смотрела внимательно, жаждала запомнить каждый миг, полный томительных вздохов, влажных звуков его языка.       Он раздвинул её половые губы, прошёлся снизу вверх и остановился, втянул в рот её нежную плоть, и сразу же втолкнул внутрь палец. Резко двигался в ней, торопился доставить удовольствие. Она накрыла ладонью рот, сдерживая страстные стоны. Амен брал её пальцами, языком, был неистов; Эва терялась под его натиском, что за человек такой невозможный. Его ласки, его горячие вздохи… Он стремительно приближал её, приближал к удовольствию. Эва не знала, насколько отзывчивым может быть её тело, она не ласкала себя до той ночи после их первой прогулки, но и тогда ничего у неё не вышло.       А тут… замерла. Перестала дышать. Напряжение, многократно умноженное, вдруг разлилось, расплескалось внизу, она задрожала и даже заплакала. Остро, сильно, невообразимо. Как много ощущений способна испытать? Она хотела их все.       Амен улыбнулся своей хулиганской, коварной улыбкой, оставил быстрый, поверхностный поцелуй. И поднялся, будто ничего не произошло. Эва осталась лежать в постели, не в силах сделать больше ни единого движения. Амен понятливо мазнул губами её лоб и ушел, отперев двери.       Из распахнутого окна доносились звуки. Она слышала, как мать с отцом вышли во двор провожать Амена, до неё доходил неразборчивый гул. Ярче всех звучал голос Амена — глубокий, уверенный. Эва повернулась на бок, прикрыла нагое тело и не заметила, как провалилась в сон.       С того дня Амен вовсе перестал покидать её мысли, но, будто бы назло, был отослан фараоном из столицы. Он не выглядел расстроенным, когда сообщал ей эту новость, и Эва была сердита. Неужто совсем по ней скучать не будет?       Они были в саду, в её доме, сидели вместе на лавке среди ветвистых кустарников, жара и ветер не беспокоили здесь. Эва старательно отводила взор, Амен же — не сводил. Он улыбался. Приблизился вдруг, схватил лицо и повернул к себе.       — Напрасно горюешь, разлука лишь во благо.       Эва легко вырвалась из его хватки, отметив про себя: держал бы её всерьёз, не смогла бы отстраниться. Ей был невыносим его самоуверенный оскал и полный довольства голос.       — Осознаешь, как нужен тебе.       Она не поняла сперва, что имел он в виду, но затем признала правоту. Амен поселился в её голове, она считала дни до следующей встречи. Не видеть его так долго стало испытанием.       Весть, что он вернулся в столицу, настигла её накануне вечером. Она знала, что он не явится тут же в её дом, а, быть может, не навестит и на следующий день, занятой и ответственный. Нужно было ждать. Эва не хотела.       Она мучилась, переживала. Амен так её будоражил, её будущий муж, она совсем голову потеряла. Вспоминала о его ласках, его горячие поцелуи, невозможно выдерживать такой напор.       Ей было плохо. Не ведала плотской любви, а Амен обрушил на неё шквал своей страсти. Она размышляла. Она к себе прикасалась, сгорая в долгих ночах. Она жаждала познать его, погибала от нетерпения. Что он успел сотворить с ней? Всегда скромная и спокойная, теперь бесновалась. Невыносимо, больно, до свадьбы дожить как?       Она вскочила, ведомая страстным влечением, посреди ночи из окна спустилась на землю, почти обнажённая, и побежала к дому его, мимо которого шли однажды, гуляя по улицам города. В пути ругала себя: куда лезешь, зачем, испортишь всё только! И бежала, бежала, стопы холодные соприкасались с росой.       Влекомая безудержным вожделением, не знала преград, бежала по саду, потом по тропе, споткнулась, едва не упала, продолжила путь. И дорвалась. В его дом без стука вошла, зная, что по ночам здесь оставался один только Амен, не было слуг. Он порывисто обернулся, застыл в удивлении, улыбка, наплывшая на лицо, предупреждала об опасности.       Он сказал ей:       — А столько сопротивлялась.        Подходил медленно, плавно, как хищник. Она задрожала.       — В мыслях твоих, в сердце, в душе. Моя ты навечно.       Эва сделала шаг навстречу.

***

      Это было помешательство, самое настоящее. Думал ли Амен, что какая-то женщина займёт все его мысли? Он видел её однажды, в храме на празднестве и долго пытался узнать среди знати, чья дочь, пока не выяснил. Не повезло с отцом, в золотой клетке держал. То на руку Амену, с таким проще договориться о женитьбе будет.       И оказался прав, хитрец вцепился в него, словно клещ в собаку, но меньше всего Амена интересовали формальности брака. Он любовался Эвой. Изящной, прекрасной, маленькой бунтаркой. Как смотрела на него дико… Сердце захватывала и пленила.       Красотой своей и в первую встречу покорила, а сейчас, спустя время, будто совсем расцвела. Фараон хвастал перед слугами своими жёнами, но ни одна из них не сравнится с Эвой.       Он надеялся, что она не воспротивится браку. Ошибся: шипела на него, как кошка дикая, взгляды бросала, будто кинжалы или проклятия… Пообещал, что найдёт на неё управу, не думал, что так сладко станет её приручать.       Не ожидал, что с такой внешностью осталась невинной, а как узнал, его подменили будто. Ни о чём не мог больше думать, кроме как о теле её и целомудрии. Он попробовал её на вкус сразу же и с тех пор страдал от своего желания ею завладеть. Целиком, полностью, как владеет мужчина женщиной.       Он открывал для неё лучшие грани отношений, дарил удовольствие, дразнил её, но себя — сильнее. Как сложно было удержаться, когда тело её податливое, мягкое, уже было в его руках, но он смог, пересилил. Силой воли вытащил себя из её спальни, где она лежала после своего наслаждения и была готова его принять, как никогда прежде.       Но было нельзя. Тогда. Сейчас же…       Она стояла перед ним, в его доме. В одной ночной рубахе, босиком. Прямо так по улице бежала? Он прошептал едва слышно:       — Безрассудная.       И громче добавил:       — Для чего среди ночи явилась?       Он видел, как тяжело она дышала, как сжала кулаки… Собиралась с силами для ответа, острого, как его хопеш:       — Раз супругом будешь, хочу знать, каково в твоей постели. Покажи, что умеешь.       Говорила такие вещи… И сама пришла к нему, в его руки. Кто осудил бы Амена за его пылкость? Он налетел на неё, подхватывая, Эва оплела его шею, ноги скрестила за спиной. Амен впечатал её в стену, целовал ненасытно, открывая ей свою страсть. Смотри, смотри, что делаешь со мной. Тёрся бёдрами между её ног — моей станешь так скоро.       Она прибыла к нему из ночной тишины и предложила свою невинность. Только для него, никто не брал её. Первый у своей женщины, единственный. Это лишило его рассудка, смело здравый смысл, оставив лишь безжалостное желание ею обладать.       Как Амен дотерпел до спальни, а не взял у порога — лишь богам известно. Он разложил её на постели и не позволил возразить. Забрался следом, возобновляя жаркие поцелуи. Эва извивалась под ним, выгибалась, искала тепло его тела, телесный контакт.       Амен её раздел, отбрасывая в сторону платье, даже не глядя, куда оно улетело, и тут же приник губами к груди, выбивая первый несдержанный стон. Как сильно он её хотел, она и представить не сможет. Дразнил столько раз, ласкал, а сам мучился.       Она развела ноги, он пристроился между ними и тут же ладонью скользнул по половым губам. Пальцы утонули в её влаге — настолько заведена была. Разделся порывисто, больше не мог ждать, не хотел; направив себя рукой, уткнулся членом в её лоно и надавил, но Эва остановила его, положив обе ладони ему на живот. Амен тяжело дышал и не хотел её слушать. Она выглядела такой испуганной… Он всё же прекратил.       Секунда молчания. Амен перевернулся на спину и усадил её сверху:       — Тогда сама.       Он придерживал рукой, наблюдая, как Эва послушно принимает в себя его член. Раскрыв рот, она медленно опускалась; её внутренние мышцы плотно обхватывали плоть, было мокро и горячо. И восхитительно. Они оба застонали, когда оказался в ней целиком. Амен стёр редкие слёзы с её щек, и Эва задвигалась. Неспешно, но рвано, она не соблюдала ритм, но принимала его всего внутри и сладко стонала.       Он знал, как доставить ей удовольствие; пальцами плавно, правильно давил на центр её возбуждения, массировал между половых губ, пока она двигалась сверху, извиваясь. Амен не мог на неё насмотреться, соблазнительная, чудесная, и вся его теперь. Он видел, что она устала, и крепче приласкал пальцами, пока не задрожала на нём, сжала внутри его член, вытянулась нежной струной. Её стон был лучшей наградой ему за старания.       Она расслабилась и упала на его грудь, ноги её совсем не держали. Он гладил её взмокшую спину и шептал:       — Продолжай.       Она жалобно протянула:       — Амен, не могу…       Он приподнял одной рукой её лицо и заставил смотреть на себя.       — Терпи. Тебе удовольствие дал, теперь для себя возьму.       Амен перевернулся вместе с ней, не покидая её тела, и Эва лежала под ним, раскинув руки, уставшая. В ней стало так влажно после её оргазма, что член без труда проникал. Она выгибалась под ним и стремилась уйти, соскользнуть с его плоти, но Амен удерживал её за плечи.       — Непокорная. Не брыкайся.       И Эва жалобно отвечала высоким голосом:       — Измотал… Я не могу…       Он проникал глубоко, вбивался в неё беспощадно и сильно. Эва наконец подчинилась, послушно расслабилась, и тогда Амен перестал её сдавливать, приподнялся на вытянутых руках. Он настиг её и уничтожал своей страстью, дорвался. Она хотела узнать, каково в постели его, и он отвечал ей сполна, сжигал напором её без остатка.       Сдерживался всё это время, но больше не будет, обрушит на Эву свою любовь, покажет, на что способен, и какую жажду она пробуждает в нём. Выпрямившись, он закинул на плечи её ноги, натягивал на свою плоть, придерживая за бёдра. Эва задыхалась от безудержных стонов и криков, запиналась, молила:       — Амен… Сильно! Я не могу!       Он рычал ей в ответ одно:       — Терпи!       Брал без милосердия, мог долго так ею владеть, и собирался… Было сложно прекратить, он и не хотел, жаждал всё время в ней быть. Изводил, издевался, мучил. Она умоляла его остановиться, но снова лгала ему, её тело лучше знало. Эва достигла удовольствия второй раз, но не в силах была ни стонать, ни кричать, только слабо вздыхала и всхлипывала. Амен смотрел внимательно вниз, туда, где она принимала в себя его член. Сходил с ума от того, как растягивал её лоно, от её ослабшего голоса, от её тела, лица, губ, притягательной шеи…       Он снял ноги с плеч, развёл широко, и лёг на неё, удерживая себя на локтях. Не останавливался ни на миг, продолжая в неё вбиваться, полностью вгоняя член, и требовал:       — Этого хотела, когда шла ко мне?       Она простонала тихо очень:       — Да…       И он понял, что пропал. Это конец его существования, без неё он больше не сможет. Она нужна ему такая, покорённая им, дерзкая, своенравная и свободная. Наслаждение догнало его так внезапно от её слов, что едва успел покинуть её тело, кончая на половые губы со сдавленным стоном. От вседозволенности обнаглевший, от того, что Эвой владел, вконец себе всё разрешил, одурел. Захватило его разум от вида, как удовольствие его стекает по её лону, пальцами подцепил собственную сперму и вглубь протолкнул. Его семя должно быть в ней, так он решил.       Она застонала от того, как резко он пальцы впихнул, а потом поняла, что именно сделал, и уставилась на него, изумлённая. Ни капли стыда не испытал за то, что натворил:       — Беременна от меня будешь.       Она захныкала:       — Буду…       Он вновь протолкнул в неё ещё твердый член, глубоко и грубо, и заёрзал. Эва цеплялась за его плечи; слёзы, не прекращая, текли по её щекам. Она так устала и вымоталась, а он всё не мог перестать.       — Ненасытный, что делаешь со мной?       — А ты? Контроль от тебя теряю, собой не владею.       И сильно в неё опять вбился, Эва вскрикнула:       — Боюсь твоей страсти.       Он успокаивался, замедлял дыхание. Утолил голод, взял её, получил, попробовал, как это: в ней быть. Доволен остался, её телом, её стонами, взглядом, какой отзывчивой была и чувственной. Знал — не надоест ему никогда, он влюбиться и полюбить страстно её успел.       — Плохо было разве?       Прошептала, едва слышно, от усталости:       — Хорошо.       — И впредь будет.       Внутри неё, тесной и влажной, член его снова окреп. И понял он, что хочет ещё её брать, голову потерял, но не сожалел ни секунды. Хоть и удивился собственной выносливости, не собирался себе отказывать. Стиснул челюсть, прошипел вздохом и ударился в её тело. Не слышал ничего, но видел её, ослабшую, вымотанную от его глубоких толчков. Он прохрипел:       — Выдержи меня ещё.       Как мало в ней места, как сладко смотрела она, какие слёзы из-за него пролила. Кожа её была солёной на вкус, Амен шею её облизал. Хотел её съесть. Сам сгорал от того, как нуждался. Нежная, ласковая, он не раскаивался в том, что творил. Вгонял член ритмично, сильно сперва, а потом всё же её пощадил, задвигался мягко и плавно. Эва расслабилась с его аккуратным проникновением, податливая и молчаливая. Она — его нежность и страсть, она — его безумная похоть, она же — чистая и возвышенная любовь. Особенное значение для него имела, и он, ошеломлённый от чувств, касался её. Долго, не останавливаясь, и Эва задрожала от его пальцев и члена, она кончала, смотрела ему в глаза.       Как она тяжело дышала, как не слушались руки, её полная грудь часто вздымалась, Амен себя растерял. Не помня себя от сильнейшего возбуждения, он продолжил. Не отстранил кисть от её половых губ, не покинул тела её, он её брал. Голова кружилась, ему никогда не было так хорошо. Слёзы стекли по её щекам, Амену нравилось это. Чувствуя бешеное вожделение, вторгался, от напряжённой длительной близости глухо стонал. Довольный собой, горячо ей шептал:       — Так невесту свою желаю, видишь?       Эва кивала, её красивый, ласковый голос срывался пленительным стоном, как она восхитительна! Любое воспоминание будет меркнуть в сравнении с этой их близостью. Он знал, что и Эва запомнит, с какой жадностью он на неё напал. Её ресницы, её полураскрытые губы, во взгляде её видел покорность и жар. И сам же горел от неё, сжигал их двоих. Предчувствуя, он нахмурился, вошёл глубоко и познал удовольствие снова, ещё ярче, великолепнее. И только тогда успокоился.       Эва обняла его. Её голос, совсем ослабший:       — Приятно было…       Он лёг рядом и притянул к себе, слушая какое-то время дыхание. Они молчали, но тишина не была долгой, Эва попросила:       — Люби меня.       Он не задумался даже:       — Уже люблю.       Она вжалась в его тело сильней, и отчего-то заплакала, но эти слёзы были светлыми. А потом она снова робко сказала:       — Хочу быстрее женой твоей быть.       Амен знал, что это почти невозможно, жрецы не проведут церемонию внезапно, но пообещал:       — Завтра же в дом мой хозяйкой войдёшь.       Серьёзен был и слов зазря никогда не бросал.