Валука шуна, страсть и нежность

Лес Авидья, по кромке яркий и мшистый, в глубине таил много опасностей. Свирепые звери, полчища плесенников, пустынные тропинки вникуда — в них постоянно встревали странствующие торговцы и искатели приключений. Раньше они спасались своими силами. Но в последние годы появился лесной дозор — группа волонтёров, все чуть старше Тигнари. Они защищали жителей от леса, а лес — от их взглядов, куда не следует, от вездесущего мусора и запаха страха. Стало заметно проще: те же торговцы теперь знали, каким путём идти, чтоб не угодить в пасть леопарду, а приключенцы могли надеяться на спасение, если будут громко кричать. Люди в дозоре считали, что делают большое дело; но могли бы делать больше, будь у них научные знания и системный подход. Потому Академия выслала им учёного для консультации. Выпускника Амурты, конечно. Уши и хвост прилагались в комплекте. *** — Тигнари! — ворвался в хижину без стука один из дозорных, Васиф, — На поляне у реки снова тигры, огромные! Много! Пошли их прогоним. Пока никого не съели. — На поляне? — удивился фенёк, не спеша бежать следом, — Но ришболанды живут среди лиственных деревьев, в тени. Они не любят открытые места. Что им нужно на поляне? — Они нам не сказали, — съязвил собеседник, — Но мы с Ашпази еле унесли ноги. Нам бы, знаешь, помощь. — Подожди минуту, — повозившись у книжных полок под мрачным взглядом дозорного, Тигнари достал карту Авидья, — Тигры не зародились сами по себе. Их что-то прогнало с привычных мест. — И что? Пусть так и сидят на поляне? И обедают грибниками? У лесных стражей не было начальников и вожаков. Каждый делал, что мог, и советовал остальным. Не всегда они соглашались друг с другом. Одни дозорные считали, что их проблема в недостатке знаний, и обратиться в академию было их идеей. Другие были против, ведь мудрецы везде и всюду наводят свои порядки. Васиф был из вторых. И сейчас, глядя на так-называемого-учёного, склонившегося над картой, он видел перед собой обычного труса, что прячется за книжками. — Пусть дозор встанет здесь и здесь, — Тигнари ткнул пальцем в карту, — И не пускает грибников. А мы с тобой пойдём на разведку. — На поляну? На тигров любоваться? — Нет, в лес. *** — …А теперь тихо, — шепнул фенёк в чаще, — Здесь уже угодья ришболандов. Они старались идти бесшумно, не привлекая внимания. За спиной у обоих висели луки, но драться не хотелось, а в ближнем бою — тем более. Тигнари шёл впереди, взглядываясь в лес, замечая малейшие его изменения. Трава с каждым шагом становилась темнее и суше, голоса птиц — всё тише. И даже воздух стал густым и противно-сладким, словно гниющий фрукт. Они приближались к чему-то странному. — Ох… — Васиф опустился на землю, — Голова кружится. Тигнари присел к нему. Лицо дозорного было уставшим, слизистые — учёный бесцеремонно поднял верхнюю губу Васифа — бледными, пульс слишком частым. — Что ещё чувствуешь? — Слабость… Будто ноги не держат. — Выпей-ка это. Фенёк протянул ему фляжку. Отпив, Васиф закашлялся — в ней был отвар из трав, и ничего сладкого, чтоб заглушить сильную горечь. — Как сейчас? — Вроде получше… — Васиф собрался вставать. — Нет, сиди. Побудь тут немного. Я посмотрю, что впереди, и сразу вернусь. Оставив дозорному рюкзак, Тигнари неслышно отправился дальше. Он не чувствовал слабости, голова не кружилась, но голос разума подсказывал — впереди что-то чуждое, нечто, чему здесь не место. Скользнув под низкими ветвями, он перешёл небольшой овраг, и замер, глядя во все глаза. На него в ответ пристально смотрела Зона Увядания. *** На следующий день Тигнари взял с собой троих. Они прошли осторожно по краю опасного места, не столько для разведки, сколько — чтоб подтвердить догадку: зона увядания жрёт силы людей. Плохо стало всем трём. Отпоив чудовищным отваром, Тигнари сопроводил их обратно в лагерь. Дозорные быстро пришли в себя и шли впереди, а фенёк отставал, размышляя. У всех — одни и те же симптомы: слабость, быстрый пульс, кружится голова. "Так почему со мной всё в порядке?" — гадал он, вглядываясь в спины спутников, — "Дело в моём Глазе Бога? Или крови пустынной лисицы? И как бы это проверить?.." Второго потомка валука шуна поблизости он не чуял. А вот друга, от которого издалека веяло электрическим напряжением, приметил в лесу давно. *** Ещё в первый день в Гандхарве фенёк учуял запах Сайно. И был этому рад: они не виделись с тех пор, как покинули общежитие. Но, не смотря на порыв найти друга, обнять и поболтать, Тигнари одёрнул себя. Теперь Сайно — матра, и в лесу прохлаждается не просто так. Скорее всего, он знает о том, что Тигнари рядом. И если сможет — придёт к нему сам. Но теперь, нуждаясь в другом обладателе Глаза Бога, фенёк решился на встречу. Нарочно ступая так, чтобы Сайно его услышал, он шёл на знакомый запах. Перебрался через чащу, обошёл болото с дремавшими в нём крокодилами, и наконец вышел к палатке, окружённой высокой травой. У входа, одетый в невнятное нечто, что лучше смотрелось бы в жаркой пустыне, чем в полном колючек лесу, сидел Сайно. Помешивал что-то на костре. Замерев в кустах, Тигнари хищно смотрел на спину, на светлые волосы, перехваченные в небрежный хвост, уже отросший до самых лопаток. Затем — прыгнул. Как казалось, бесшумно. И — свист ветра, два небрежных касания — растянулся на влажной траве под знакомыми руками. *** — Твоё счастье, что я тебя узнал, — проворчал Сайно, отпуская его, но алые глаза улыбались, — Никогда больше так не делай, понял? — Такой грозный, — фыркнул фенёк, обнимая друга. Сайно похлопал его по плечу. Растерянный, будто бы даже смущённый, он спрашивал: откуда? почему? как нашёл? а суп будешь? я сварил, да. из грибов и трав. конечно, съедобных, почему ты спрашиваешь? Чуткий к настроению друга, Тигнари не задавал встречных вопросов. Очевидно, он на задании, и, к тому же, связанном с матрами. Не его это дело. *** — Значит, сходить с тобой в то странное место? — Да. Если тебе станет плохо — сразу вернёмся назад. А если нет, хочу осмотреться. Думаю, из-за этой таинственной гадости звери и выходят нам прямо на голову. — А что мне за это будет? — улыбнулся Сайно, уже решивший, что пойдёт. Как отказаться от приключения, когда есть пара свободных дней. — Хм... Подарить тебе одно из моих хищных растений? — Сойдёт, — кивнул Сайно, — Я саррацению выращиваю, но она грустная у меня. — Ей нужна тень и влажность, знаешь? За разговорами и супом — и вправду съедобным, ну надо же! — незаметно стемнело. Идти ночью никто и не думал — в лесной тьме обитает много таинственного и странного, что только и ждёт момента укусить путника за пушистый хвост. — Я посплю с тобой в палатке? — зевнул Тигнари. — Не вопрос, — храбро ответил Сайно. *** Но сон не шёл. Казалось, уже должно наступить утро — хотя внутренние часы фенька подсказывали, что друзья улеглись всего час назад, усталый мозг утверждал, что прошла целая ночь. Уткнувшись носом в спальник, Тигнари старался отвлечься от своей буйной чувствительности. Он слышал каждый выдох Сайно. Каждый шорох с его стороны. Сайно лежал так далеко, как позволяла тесная палатка, но сделаться меньше не мог. Запах солнца, песка и масел, который раньше Тигнари чувствовал, лишь уткнувшись носом в его плечо, теперь захватил всё пространство. Его волнение било набатом по оголённым нервам. Глядя в темноту, стараясь дышать спокойно и ровно, как полагается спящему, Тигнари балансировал между "плохая идея" и "ну что же ты, давай". Голос разума ставил преграды: в виде их дружбы, которой он дорожил, в виде чувств к Хайтаму. Но тело предательски дрожало в напряжённом предвкушении. И фенёк не был уверен, что чует только желание Сайно. Слишком сильно и явно для всплеска эмпатии. — Нари... Сайно подвинулся ближе. И Тигнари, застрявший в своих метаниях, мог лишь закрыть глаза и ощущать. Шорох спальника — чтоб освободить руки. Прикосновение, завязнув в сомнениях, застывает в районе лопаток, на расстоянии жара. Сайно не касается по-настоящему, он лишь ведёт ладонью по спальнику, но почему-то спина отзывается мурашками, а низ живота тяжелеет. Фенёк шумно выдыхает. — Можно тебя поцеловать? Хвост нервно бьёт по ногам. Тигнари знает Сайно, и знает, какой он. Достаточно сказать "нет", чтобы тот свернулся обратно в свой угол палатки. Может, ему будет трудно, но он смирится. Как смирялся уже много раз, замечая следы от зубов на его шее. Одно "нет", и им, возможно, удастся поспать. А утром всё станет как прежде. Фенёк молчит, мучительно размышляя. Сайно нависает над ним — по-прежнему не касаясь — сквозь темноту поблескивают глаза, в них вопрос, и волнение, и в глубине костром разгорается желание. Чем дольше Тигнари смотрит, тем больше его завораживает это пламя. Сдаётся. Подавшись вперёд, он находит губы своими, и тело вспыхивает торжеством. *** Одним движением Сайно расстёгивает спальник. Вторым — кидает в сторону. Третьим вжимает фенька в дно палатки, продолжая целовать, фиксирует руки железной хваткой пустынника. У Тигнари чуть кружится голова — от темноты, запахов и нехватки воздуха. Сайно прижимается плотнее, чтоб освободить руку, не выпуская фенька из плена. Немедленно пользуется этим. Рука скользит под одежду, оглаживает мышцы напряжённого живота, ныряет глубже, лаская сосок. Лишённый возможности выгнуться или ответить, Тигнари тяжело дышит в губы, срываясь на всхлипы. Они совсем не похожи — аль-Хайтам и Сайно. Первый начинает неспешно, даёт чуть меньше, чем нужно, заставляя просить, и откровенно наслаждается властью. Сайно — хватает всё, и немедленно. Ему нужен Тигнари прямо сейчас — с каждым его выдохом на грани стона, с мурашками в ответ на касания. Он жаден и нетерпелив, и, стоит ему чуть отстраниться, фенёк сам стягивает худи, кидает в сторону штаны. Иначе, кажется ему, он пойдёт обратно в Гандхарву с порванной одеждой. Сайно притягивает его ближе. Проводит губами по шее, требовательно прикусывает кончик уха. Ему нужно больше, Тигнари чувствует. Больше стонов, царапин по спине. Он хочет видеть, как Тигнари теряет контроль, подчиняясь ему и желаниям. И, похоже, он знает, как это получить. Или... Не совсем?.. Целуя фенька всё ниже и ниже, заставляя цепляться за дно палатки, за светлые волосы, накрывающие их шатром, Сайно касается члена. И замирает, смущённый. Почуяв резкую перемену в его настроении, фенёк поднимается на локтях. Смотрит вопросительно — мол, ты чего? Сайно глядит завороженно. В глазах смятение, словно он видит подобную штуку впервые. Слишком хрупкую, слишком личную. Хищный блеск алых глаз прячется за ресницами. — Сайно... Ты делал это раньше? — вдруг понимает фенёк. — Конечно, — уверенно кивает тот, — Конечно же нет. И с кем бы... Тигнари подаётся ближе. Сперва — обнимает, передавая сквозь руки часть своего спокойствия. Затем шепчет в ухо: — Обхвати его рукой. И потяни немного вниз... Да, вот так. Теперь снова наверх и вниз... Можешь сильнее... — голос дрожит и сбивается, — У тебя отлично.. Получается, — и, запрокинув голову, Тигнари стонет, уже наплевав на приличия. В изгиб шеи тут же приходится влажный поцелуй. Продолжая ласки, Сайно ведёт языком по внутренней части уха, задевая тёмную шерсть. И вдруг, утыкаясь в плечо фенька, подрагивает, словно еле сдерживает эмоции. — Эй, ты плачешь что ли? — тревожится Тигнари, но затем понимает, в чём дело, — И что тебя рассмешило, позволь спросить? — Прости… Это очень не в тему… — сдавленно отвечает Сайно, стараясь не расхохотаться в голос, — Просто шерсть во рту… Как будто лизнул собаку. — И часто ты лижешь собаку?.. — Нет. Но... Я бы хотел лизнуть собаку, — и он лижет Тигнари внизу, от основания до головки, неспешным и вдумчивым движением. — ... — остатки смеха исчезают, поглощённые ощущениями. Сайно рисует на члене мокрые узоры, повторяя кровеносный путь, слегка неумело, но очень нежно. Этого слишком много, чтоб сохранить рассудок — но слишком мало, чтобы кончить. Сладкая пытка тянется вечность — круг языком по головке, рука оттягивает основание, движения вверх и вниз самым кончиком языка, и снова круг. Тигнари рад, что палатка стоит далеко от лагеря дозорных, потому что от стонов ему не удержаться. *** — Сайно... Иди сюда, — шепчет фенёк, не доверяя своему голосу, и находит губами родное ухо, — Я тебя хочу. Всего. Внутри. Тот отводит прядь волос с лица Тигнари, в глазах — смущение и пламя. — И я хочу. Но расскажи, что делать. Фенёк скользит взглядом вниз, по обманчиво-тонкому телу пустынника — до напряжённого члена. Прикидывает размеры. Головка влажно блестит в темноте, и, не сдержавшись, он наклоняется, слизывает густую смазку. Ловит тяжёлый выдох, который — как признание от прежде молчаливого Сайно. Лижет ещё, и ещё, восхищённо подрагивая ушами — выдох переходит в стон, сильные пальцы обхватывают его плечи. И, с явным усилием воли, отстраняют фенька от этого восхитительного занятия. — Ты сказал, что хочешь внутри. — Да, точно. Увлёкся, — Тигнари тянется к сумке, и достаёт флакончик масла, — Прежде чем ты дурацко пошутишь. Это для хвоста. Но сейчас — смажь себе пальцы. И Сайно, улыбнувшись, подчиняется. *** Первые минуты фенёк и вправду наставляет, сколько пальцев и как вводить. Но Сайно быстро учится. Вслушиваясь в реакцию Тигнари, он довольно улыбается, найдя точку, от касания которой тот стонет громче прежнего. По спине вьются длинные царапины. — Сайно, я же... Рассказываю... — сквозь волны удовольствия возмущается фенёк. — Мне кажется, я всё понял, — целует его Сайно, и, чуть помедлив, закидывает ноги Тигнари себе на плечи, — Уже можно? — Давай. Он входит резко, до конца, и Тигнари шипит от боли и наслаждения, что сплетаются тугим комком внизу. "Сам виноват, надо было сказать" — думает он. Но Сайно и сам, поняв ошибку, теперь движется медленней и осторожней. Он прикрывает глаза, пряча в них искры безумия, и фенёк видит, сколько воли ему нужно, чтобы не прижать его снова ко дну палатки, не навалиться сверху, быстрыми толчками выбивая из него стоны. "Я позволю тебе это. Чуть позже." — думает он. Тягуче тянется время. Сайно нежен до предела, неспешно движется вперёд, дышит рвано и тяжело. Прикрыв глаза, Тигнари чувствует, как боль уходит совсем, сменяясь волнами возбуждения. — Сайно, — зовёт он. — Мм? — Не сдерживайся. Сайно замирает совсем. — Но ты... — Да, я уверен. Пару секунд тот смотрит в глаза, пытаясь влезть к Тигнари в голову, прочитать его мысли. Наконец — решившись — быстрым движением переворачивает фенька на живот. Одна рука опирается на загривок, вдавливая в пол, вторая хватает основание хвоста, чуть тянет, вызывая желание выгнуться навстречу — невозможное желание, когда тебя держат руки пустынника, не давая шанса двинуться. Он входит снова, резко, но теперь Тигнари готов, и быстрый темп приносит только наслаждение. Член Сайно раз за разом проходится по чувствительной точке внутри, и фенёк захлёбывается в стонах, почти в криках, которые он пробует давить в сгиб локтя — но Сайно отводит его руку за спину, лишая такой возможности. Хочет слышать. Он стонет и сам, тише и ниже, на грани рыка, всё сильней прижимая Тигнари ко дну палатки. Тот пробует вырваться — не всерьёз, лишь чтобы усилить хватку, — и кончает, оглушённый всем этим: членом внутри него, сильной рукой, прижимающей до нехватки кислорода, оглушительным запахом песков и масла. Плечо пронзает боль от укуса, скорее приятная, сглаженная ощущениями, и горячее семя обжигает внутри. Сайно падает сверху, утыкается носом в изгиб шеи. Затихает, умиротворённый. *** Тигнари проснулся первым, и выглянул из палатки, стараясь не шуметь. Верхушки деревьев ласково ерошило рассветное солнце. Сладко потянувшись, он отправился в лес — сперва на реку, купаться, затем за травами для чая и ягодами на завтрак. Когда Сайно вылез наружу, костёр уже поглощал положенные ему дары из сучков и брёвен, и по поляне вился аппетитный запах каши. Он сонно улыбнулся феньку, и хотел было что-то сказать — что-то нежное и важное — но Тигнари опередил его: — Касаемо того места... Туда идти меньше часа. Поешь хорошо, но с собой ничего не бери — мы вернёмся довольно быстро. Будешь кашу с ягодами? Сайно кивнул. Он завтракал, почти не чувствуя вкуса, погружённый в свои мысли. Рассматривал лицо фенька — спокойное, будто ничего не случилось, и все события ночи пустыннику просто приснились. Только еле заметные следы на шее, сзади, обнажённые порывом ветра, говорили, что Сайно в своём уме. — Нари… Поговорим? — решился он наконец. Мохнатые уши невольно дёрнулись, выдавая волнение, но голос был ровный: — Конечно. О чём? — О рогатых жуках! — фыркнул Сайно, — Нари, пожалуйста… Ешё немного, и я сам поверю, что ничего не было, и я просто наелся грибов, вызывающих галлюцинации. — …Прости, — после недолгого молчания вздохнул фенёк, — Но если тебя это успокоит — ты не похож на того, кто наелся таких грибов. У них тяжёлая интоксикация, и они… — Нари. Сайно шагнул к феньку, в неясном для себя порыве — коснуться, обнять, убедиться, что он настоящий. Но тот, словно случайно, отступил на пару шагов. Хвост нервно хлестал по ногам. Что ж, Сайно прекрасно читал людей, и валука шуна — этого валука шуна — тоже. Расстроенный, он сел на землю: — Ты теперь избегаешь меня? Глаза фенька — изумрудные по краям, в центре рыжие, как осеннее солнце — цеплялись взглядом за всё вокруг: костёр, ветки, пустую миску из-под каши. Он явно напряжённо о чём-то думал, и уши, выдавая его волнение, плотно прижались к голове. — Прости. Я просто... — он сел рядом, на расстоянии тепла, и уставился в костёр, будто говорил с языками пламени, а не другом, — Я не должен был этого делать. И теперь мне стыдно. — Значит, жалеешь? — мрачно хмыкнул Сайно. — Честно? Не очень. Было... Хорошо. Я бы сказал, даже охренительно. Думаю, будь у меня возможность вернуть всё назад, я бы повторил. — Так в чём проблема? — истолковав сомнения фенька по-своему, Сайно решил идти с козырей, — Если думаешь, для меня это просто секс, то ошибаешься. Я давно хотел тебе сказать... — Сайно, — перебил его Тигнари, — Даже в страшном сне я не смог бы представить, что это лишь секс для тебя. Дело совсем не в этом. Пустынник молчал, водя кончиками пальцев по сухой земле, рисуя одному ему понятные узоры. Ждал продолжения. — Да, я здесь, а Хайтам в Сумеру, — виновато продолжил фенёк, — И мы ни о чём не договаривались с ним. Но всё же я думаю, что это нечестно... К вам обоим. — Подожди, ты всё ещё с аль-Хайтамом? — в удивлении поднял глаза Сайно. — Ну... Да?.. — А я думал... Нет, ничего, — Сайно задумался, — Давай пока забудем об этом. Куда нам идти? Говоришь, это близко? *** На волне внезапного энтузиазма, зону увядания они разнесли вдребезги, со всеми монстрами, что там были. Было радостно видеть, как трава очищается от красноватого налёта, становясь изумрудной, как раньше. Чувствовать свежий ветер без тяжёлого запаха гнили. "Теперь звери смогут сюда вернуться" — довольно заметил Тигнари. "Всегда рад помочь" — улыбнулся пустынник в ответ. Они разошлись, как друзья, договорились видеться чаще. И — негласно, каждый с собой — не упоминать о той ночи. По крайней мере, пока что. Спустя неделю уставший Сайно вернулся домой. Если часть хижины в деревне Вимара, где он спал, отдыхая от заданий, вообще можно было назвать домом. В комнате почти не было мебели, и это полностью его устраивало. Никто не знает, надолго ли он покидает её каждый раз, и вернётся ли вообще. Идеальное прибежище для матры. Скинув рюкзак, он первым делом залез в ящик стола, и достал шкатулку с письмами. Сердце колотилось, но руки уверенно открыли серебристый замок, пробежались по стопке бумаг, в поисках той, в которой тысячи завитушек сплетались в очередной привет от Кавеха. Перечитал внимательней. "Сайно! Я вернулся в Сумеру. В Фонтейне безумная архитектура, но знал бы ты, как я скучал по нормальной еде…” — Сайно пробежался глазами по письму, выискивая нужный фрагмент, — "Ещё одна новость. Я наконец добрался до Хайтама! Знаю, ты осудишь, но не смог удержаться. Не всем же быть такими святыми, как ты )) Он не живёт с Тигнари — не знаю, расстались они или что. Так что мы иногда видимся. Ну, ты понимаешь )) И знаешь, он ещё лучше, чем я представлял..." — и пустынник убрал поскорее письмо, пока васильковые чернила не отпечатались образами в голове. Заварил кофе, задумался. По всему выходило, что каждый из них изменил другому, но оба не знали об этом. И тревоги Тигнари о своей неверности вряд ли имеют под собой основания — ведь Хайтам накосячил первым. Сайно не привык лезть в чужие дела. Он не ждал расставания фенька, затаив дыхание, и напротив — искренне сочувствовал его будущей боли. Нет ни единого шанса, что, вернувшись в Сумеру, он останется в неведении. И что будет тогда?.. Распуская длинные волосы, Сайно помотал головой — отгонял непрошенные мысли. Парить над добычей, как коршун, совсем не хотелось. Но отрицать свои чувства он не был готов — и после той ночи он был уверен, что Тигнари испытывает к нему нечто похожее. "Пусть всё идёт как идёт" — выдохнул он, убирая письмо обратно в шкатулку, и завалился на кровать прямо так, в одежде. Нестерпимо хотелось спать, и кофе, и зарыться пальцами в изумрудно-зелёный хвост.