когда враг становится компанией

      Как бы сильно не хотелось это отрицать, Майлз привык к тому, что компанию ему составлял только Бродяга. Без дурацких часов он не мог вернуться домой, как не мог и выйти на улицу — иначе бы кто-то заметил его, и в особенности не хотелось, чтобы это был кто-то из членов его семьи. Точнее сказать… кто-то из членов семьи другого Майлза. Пожалуй, что понемногу он и правда освоился. Помогать Бродяге с какой-либо «работой» он отказывался, и не то чтобы тот возражал. Майлз знал, что тот в любом случае ждал чего-то подобного, но всё равно был заметно удивлён, когда он проявил интерес к его разработкам.       Однако, к удивлению самого Майлза, тот показал всё, что ему захотелось изучить. Майлз не хотел никак мешать Бродяге — не в этой вселенной — и предполагал, что тот знал об этом — не исключено, что одна из немногих причин, по которым он позволил наблюдать, пока сам корпел над разработками, заключалась в этом осознании, что тот не станет использовать увиденное в своих целях. Бродяга явно был наблюдательным человеком — вероятно, из-за всего, что ему довелось пережить. От этой мысли стало немного грустно, однако думать сейчас об этом не хотелось.       Майлз вышел из маленькой комнаты, которую ему выделили. Она была совсем небольшая, но здесь было большинство нужных вещей, пока он не нашёл способ выбраться из этой вселенной и был привязан к убежищу Бродяги (по крайней мере, Майлз называл его так), и это означало, что ему не нужно было рисковать вылазками за чем-нибудь на улицу. Откровенно говоря, он даже мог сказать, что Бродяга вёл себя с ним мило.       За те несколько недель, что Майлз пробыл здесь, у них сложились странные отношения, и казалось, что рядом с ним Бродяга начал постепенно расслабляться. Майлз не был уверен, чувствовал ли тот себя в безопасности относительно того, кем или чем он был, но знал, что Бродяга определённо чувствовал себя лучше. По крайней мере, тот соблюдал приличия. Его мама могла бы гордиться.       Он подошёл к маленькому окну в главной комнате и забрался на подоконник. Взгляд пробежался по открывшемуся виду, рассматривая всё вокруг. Это было странно, но временами он начинал забывать, как выглядел его собственный город в его вселенной. Чёрт подери, он скучал по нему, но не надеялся, что сумеет вернуться в ближайшее время. Он предполагал, что следует просто держаться за воспоминания, постоянно напоминая себе о том, каково было дома, в его настоящем доме, и что ждало его там.       — Ты в порядке? — голос, раздавшийся позади, вырвал из мыслей, и Майлз развернулся к Бродяге, следя за тем, как тот приближался, на ходу снимая перчатки, а следом — маску. Выражение его лица было ласковым, когда он бросил перчатки на рабочий стол, не отводя взгляда от Майлза. — Надеюсь, я не помешал каким-то невероятно важным размышлениям, — хмыкнул он, и тон был почти извиняющимся, что заставило Майлза покачать головой и поинтересоваться:       — Ага, пойдёт, — выдохнул он, спрыгивая с подоконника. — Могу я узнать, что ты там делал?       В глубине души он знал, что пожалеет о своём вопросе, если услышит ответ, но он может отложить эти сожаления на потом. Бродяга посмотрел на него с ухмылкой:       — Ты не хочешь об этом знать, — только и ответил он.       Майлз счёл его ответ справедливым, и, возможно, он был прав. Майлз ведь и правда понятия не имел о том, на что был способен такой человек, даже если это и была всего лишь альтернативная версия его самого. Он мог бы… хм, вероятно, Майлз всё-таки не хотел задумываться об этом.       — Мне интересно, чем ты занимался, чтобы не умереть от скуки, — спросил Бродяга, с любопытством взглянув на него. — Я бы сошёл с ума, сидя здесь в одиночестве.       Майлз обратил внимание на то, как Бродяга подчеркнул слова «в одиночестве», и от его тона по спине пробежали мурашки. Он не был напуган — по крайней мере, пока, — однако предчувствие чего-то загудело в теле, заставив задрожать. Майлз не понимал, что именно за предчувствие это было, однако оно определённо было.       — Я не знаю — просто всё время смотрел в окно, — на мгновение он замолк, открывая и закрывая рот, точно рыба. — Знаешь, это забавно… Невозможно понять, что именно в жизни принимаешь как данность, пока не лишишься этого. Если честно, то я всегда думал, что мой мир далёк от совершенства — и, может быть, так оно и есть, но сейчас… Я хочу снова оказаться в том неидеальном мире. Я как будто даже не могу толком вспомнить, каково там — странно, да?       Бродяга взглянул на него с выражением лица, которое Майлз мог истолковать как жалостливое, но это было бы ошибкой, верно? Само собой, Бродяга никого не жалеет.       — Я думаю, что ничья вселенная не идеальна, — произнёс он таким мягким тоном — почти грустно, — что Майлз удивился, что тот был способен на это. — Дьявол, моя тоже далека от совершенства, но я принимаю это. Твои воспоминания становятся расплывчатыми, да?       Майлз нахмурился.       — Ну да? — вопросительность в его голосе была такой очевидной, что Бродяга вздохнул.       — Так было, когда умер мой отец. Всё просто начинает сливаться воедино, понимаешь… И потом ты уже не можешь вспомнить, как вы проводили время вместе, и ты знаешь, что момент, когда ты полностью забудешь его лицо — это вопрос времени, но ничего не можешь поделать с этим, — его голос надломился, и у Майлза сжалось сердце.       То, как он чувствовал себя в этой ситуации, было ироничным. Человек перед ним был злодеем, способным причинить другим людям боль, даже ему, но в глубине души — в самой своей сути, они были одинаковыми. Майлз знал, что такое потеря, как и Бродяга. В конце концов, он был таким же человеком, как и Майлз. Даже если и не показывал этого.       — Да… это, эм… это тяжело, — это было всё, что сумел выдавить из себя Майлз, потому что не было ничего больше, что он мог сделать, кроме как посочувствовать тому, кто прошёл через то же, что и он. — Но, уф… ты в последнее время дорабатывал что-нибудь? — попытался сменить тему он, и Бродяга явно был признателен, хотя и не показал этого.       — Эм… да, я работаю над парочкой штук, — ответил он, не вдаваясь в подробности, так что Майлзу пришлось задуматься, мысленно перебирая все возможные варианты.       — Для чего это вообще? — спросил Майлз, сдавшись под напором любопытства. Было всего несколько разработок, которыми Бродяга отказывался делиться с ним. Он был в курсе чужого интереса и не чувствовал необходимости скрывать их, но это…       — Это что-то вроде улучшенного оружия, — пояснил Бродяга, стараясь говорить как можно более кратко. Майлз был заинтригован, и его любопытство возрастало по мере приближения к столу, стоящему в углу. Вокруг были разбросаны инструменты, какие-то старые запчасти, судя по всему, снятые с ботинок и перчаток — Майлз не торопился, подбирая каждый из них, и внимательно рассматривал.       Бродяга за его спиной вздохнул — прозвучало устало — и опустился в кресло за стол.       — Тебе не стоит знать, что оно делает, — его голос зазвучал немного резче, чем он рассчитывал, когда заметил, что Майлз почувствовал себя слишком по-свойски, разглядывая его вещи.       Майлз бросил на него взгляд. Чувство, которое возникло у него в груди, не должно было быть болезненным, но всё-таки было.       — Почему? — Майлз ничего не мог с собой поделать, открыв рот прежде, чем успел подумать. Однако чем больше он думал об этом теперь, тем отчётливее понимал, что расспрашивать Бродягу, возможно, было не такой уж и хорошей идеей. Взгляд того был прикован к полу, и казалось, что он не мог заставить себя поднять его на Майлза, когда заговорил, спотыкаясь о собственные слова:       — Я… эм… я не хочу, чтобы ты… уф…       Майлз выгнул бровь, терпеливо дожидаясь, пока тот закончит.       — Я не хочу, чтобы ты боялся меня, — выдохнул, наконец, Бродяга, и голос его при этом был таким тихим, что речь превратилась в неразборчивое бормотание, но то, что Майлз сумел услышать, заставило его замереть с легко читаемым потрясением на лице.       — Не знал, что тебе есть дело до того, что я думаю о тебе, — промычал Майлз, звуча почти вопросительно, и тогда Бродяга, наконец, поднял на него взгляд.       — Что ж, да, мне есть дело, — сказал он, стараясь сохранить самообладание. — Слушай, ты единственный человек за последнее время, кого я подпустил настолько близко — не считая моего дядю, конечно же, но ты точно единственный, кто меня понимает, ладно? Как будто я могу быть честным с тобой и не бояться, что ты меня осудишь.       Майлз никак не ожидал этих слов. Даже искренность в его голосе сбивала с толку. Майлз вздохнул.       — Я не боюсь тебя, — признался он, делая шаг и присаживаясь на край стола. — Я был немного в шоке, когда мы впервые встретились, но точно не испуган, — Майлз засмеялся, и, прежде чем он успел осознать это в полной мере, Бродяга подхватил, рассмеявшись в ответ. Проскочила мысль, что слышать это было приятно. Его смех завораживал. Как и множество других вещей в нём.       Майлз понятия не имел, в какой момент его чувства к Бродяге превратились во что-то, помимо жалости и сочувствия, но они определённо изменились, и теперь Майлз поймал себя на том, что смотрел на его губы, задаваясь вопросом, каково было бы их поцеловать.       Их последнее сексуальное взаимодействие (на самом деле, единственное, которое у них было), закончилось тем, что Майлз жалко кончил себе в штаны. Он сгорал от стыда ещё на протяжении нескольких следующих дней, и всё же не мог перестать думать о том, что произошло. Бродяга цеплял — с этим ничего нельзя было поделать.       Не раздумывая, Майлз подался вперёд и схватил его за воротник куртки. Глаза у Бродяги широко распахнулись, словно он не мог поверить, что у того и правда хватило наглости сделать нечто подобное.       Одну руку Майлз опустил, через штаны обхватив его член. Бродяга шикнул в ответ на прикосновение, а затем звук сменился на протяжный стон, когда Майлз начал поглаживать его.       Он не знал, что заставило его в первую очередь сделать это, но был рад, что всё-таки сделал. Звуки, которые Майлз вытягивал из Бродяги, только заставляли хотеть изо всех сил доставить ему как можно больше удовольствия. Было неловко в этом признаваться, но мысль о том, что он отдавал всего себя тому, чтобы ублажить Бродягу, вызывала невероятное возбуждение у самого Майлза.       Руки Бродяги вцепились в него в отчаянной попытке снять футболку. Пальцы стиснули воротник, стягивая её через голову и швыряя на пол рядом. Майлз не мог отрицать то, насколько беззащитным почувствовал себя. Взгляд Бродяги медленно заскользил по нему, рассматривая. Не то чтобы было, на что посмотреть, как считал сам Майлз.       — Мне хотелось повторить это… — пробормотал Бродяга, прижимаясь губами прямиком к коже Майлза, пока оставлял на ней, особенно нежной в районе шее, засосы, — …с той первой ночи.       Майлз согласно кивнул — это было всё, что он мог ответить, забираясь под пояс штанов Бродяги и слабо сжимая его член, неторопливо проводя по нему.       Бродяга прерывисто выдохнул, пытаясь сохранить самообладание, в то время как рука Майлза скользила по его члену. Было трудно связно мыслить, когда он настолько старался. Это давало возможность не думать ни о чём другом, что творилось вокруг. Он мог просто позволить себе находиться в моменте на протяжении каждой секунды. Бродяга не признался бы в этом, но отвлечься было неплохо.       — Давай, герой… чёрт…       Даже спустя недели, которые они провели бок о бок, Бродяга всё ещё называл его «герой», словно оскорблял. Он больше не выплёвывал это слово, но Майлз знал, как тот к этому относился, даже если это не обязательно были чувства непосредственно к нему.       С каждой секундой становясь всё более и более нетерпеливым, Бродяга быстро расстегнул свои штаны, не потрудившись снять их полностью и только приспустив. Твою мать.       Майлз успел забыть, с какой силой сидящий перед ним человек заставлял его волноваться, но как только волнение начало разрастаться, а в груди возникла знакомая теснота, Майлз осознал, что это только вопрос времени, когда он потеряет сознание, если не сделает грёбанный вдох.       Дыши, долбанный идиот!       Бродяга усмехнулся, одной рукой сжав бедро Майлза, как в тиски, не позволяя вывернуться, когда поднимал его и усаживал на стол. Другой рукой потянулся к его штанам, стягивая до лодыжек.       Всё происходило в ужасной спешке, да и поза была немного неудобной, откровенно говоря, но не то чтобы были другие варианты. От мысли, что Бродяга хотел его настолько сильно, что не мог больше ждать, Майлз терял голову. Он никогда не считал, что может быть таким желанным для кого-нибудь, так что чувствовать, что его искренне хотят и даже жаждут, было в новинку.       Бродяга сплюнул на пальцы, растирая по ним слюну, прежде чем устроиться между ног Майлза, приставив два пальца ко входу.       — О, чёрт… — Майлз застонал, когда пальцы Бродяги толкнулись в него. Тот не дал времени привыкнуть и сразу начал двигать ими взад и вперёд, сгибая их таким образом, что у Майлза кружилась голова. Смесь боли и удовольствия была слишком восхитительной, и ему пришлось зажать себе рот рукой, чтобы приглушить вырывающиеся звуки.       Третий палец едва скользнул внутрь, как тут же был убран, и через мгновение Майлз осознал, что заскулил от внезапно ощутившейся пустоты. Он не считал себя тем, кто может изнывать от нужды, но, когда Бродяга дразнил его, как сейчас, то он мало что мог сделать, чтобы совсем не потерять контроль над собой.       — Чёрт… ты такой идеальный для меня, герой, — похвалил Бродяга, и Майлз в буквальности засветился. Это смущало, потому что он не был чёртовым ребёнком, который нуждался в похвале, чтобы почувствовать себя хорошо, однако… это было мило, ощущалось даже комфортным.       Майлз выругался, когда почувствовал, как в него толкнулась головка члена. Растяжка была восхитительной, боль смешивалась с удовольствием в восхитительном сочетании, и Майлз солгал бы, сказав, что ему не было это нужно.       Бродяга входил в него всё дальше и дальше, пока, наконец, не вошёл резким коротким толчком до упора. Теперь Майлз впился зубами в собственную руку, делая всё, что было в его силах, чтобы свести шум к минимуму. Он только вконец опозорится, чего отчаянно не хотелось.       Бродяга двигался в жёстком темпе, и Майлз знал, что завтра его тело будет усыпано синяками. «Напоминание о том, что мы сделали», — подбросил мозг, однако не то чтобы это было чем-то полезным.       Тело Майлза было словно бы целиком охвачено огнём. Зрение помутнилось, а дыхание становилось всё тяжелее вместе с каждым следующим вдохом. Он заметил, как Бродяга впился взглядом ему в лицо, ловя ошеломлённое выражение, когда он снова и снова толкался в Майлза, заставляя сотрясаться всем телом, а стол — дрожать под ними.       Бёдра Майлза двигались сами собой навстречу толчкам, помогая чувствовать Бродягу до крайности глубоко внутри себя. Головка члена толкнулась Майлзу в простату, и он тонко вскрикнул, чем вызвал у Бродяги смешок:       — Знаешь, я не думал, что ты можешь ещё больше походить на шлюху, но сейчас должен признать, что ошибался… — эти слова привели Майлза в ещё большее отчаяние. Он хотел кончить. Он хотел, чтобы Бродяга кончил в него. Твою мать.       Майлз чувствовал, как стремительно приближался оргазм. Каждая мышца в его теле напрягалась всё сильнее и сильнее, и он становился всё более чувствительным вместе с каждым новым толчком Бродяги в него.       Он кончил всего через мгновение, и оргазм накрыл неистовой волной, пока он изо всех сил старался оставаться на месте. Тело содрогалось, и всё, чего хотел Майлз — это увернуться от прикосновений Бродяги — перевозбуждение мешало собраться с мыслями. Однако тот и не думал останавливаться, вместо этого трахая его сквозь оргазм, будучи слишком сосредоточенным на погоне за собственным удовольствием.       Когда Бродяга, наконец, кончил, то позвал Майлза, снова называя его «героем», и двинул бёдрами ещё несколько раз перед тем, как полностью замереть. Не теряя времени, он выскользнул из Майлза и, поправив свою одежду, помог тому слезть со стола.       Майлз встал на трясущиеся ноги и понял, что тело отказывалось слушаться. Он заметил, как Бродяга усмехнулся, дав ему время отойти от полученного удовольствия, прежде чем, как показалось, снова начал его игнорировать, переместившись к другому столу в противоположном углу комнаты. Майлз нахмурился.       Был ли он смущён тем, что они сделали? Стыдился ли? Майлз не имел представления. В любом случае, мысль об этом немного расстроила его, даже несмотря на то, насколько глупо было признаваться в этом.       — Ты в порядке? — спросил Майлз — не было других идей, что ещё можно было сказать, когда только что занялся с кем-то сексом. Проклятие. Иногда он был таким идиотом.       Бродяга тихо замычал, подняв руку и жестом подзывая Майлза. Тот сделал несколько шагов в его сторону, а выражение лица стало смущённым.       — Что-то нужно? — неловко спросил он, и Бродяга хмыкнул, а на губах у него появилась улыбка.       — Ты ведь хотел увидеть новые разработки, разве нет?