– Ты во сколько вчера уснул?
Достоевский умиротворенно сидит на подоконнике, упираясь спиной об оконную раму. Ясное небо, Высокие многоэтажки, море вдалеке. Оранжевый свет, как в той самой детской песенке , струится по очерченным, словно вырезанным из камня, чертам лица. Красиво. Правое колено прижато к груди, а на левом бедре разложен неизвестный клочок бумаги. На листочке что-то написано мелким почерком, но с такого расстояния, лежа на кровати так просто не прочесть.
– я понимаю, разница во времени 6-7 часов, но это не повод просыпаться в 18:27 вечера. Так что прошу тебя сознаться прямо сейчас, во сколько ты вчера уснул? – Голос у Федора, словно отчитывает то ли работника, то ли ребенка. Это странно, что такой широкий диапазон в сравнении, но иначе передать невозможно.
Он спокоен, но в тоже время хочет, чтобы именно Николай сейчас сознался. Как ребенок, совершивший какую-то шалость. Феде бы пошло быть каким-нибудь учителем начальных классов, если бы в РФ педагогам так мало бы не платили. Но в тоже время брюнет серьезен, а голос в какой-то мере жесток, что контрастирует с предыдущим высказыванием, но на практике прекрасно гармонирует.
– Не уверен, часов в.. не знаю. А почему сейчас тебе это так важно? – Николай приподнимает корпус, все еще оставаясь в лежачем положении, будучи в диалоге с соседом. Внезапно вскакивает с кровати. – Погодь, во сколько я проснулся?!
– В 18:27, я же сказал. О, уже 18:29. – На непроизвольный крик из чужих уст, Достоевский лишь устало вздохнул. – И после подобных выкриков ты еще спрашивал "зачем нам в номере шумоизоляция?", да-да.
Мужчина непроизвольно теребит кончиками пальцев тот самый вырваный клочок бумаги.
– Пока ты был у Морфея, я проверил почти все способности этой тетради.... которая являестя "книгой", но в нашем случае лишь этим огрызком. – Помахивает оторванным куском бумаги. – Удобная штука. Повезло, еще, то ты так поздно проснулся, сможешь не спать еще длижайшие двадцать четыре часа, если все будет настолько плохо.
Николай ничего не понял из слов собеседника, потому просто встал с кровати и подошел поближе к нему. Стали виднее и читабельнее надписи на листочке. Предложения и слова на разных языках и разным почерком рандомно были разбросаны по поверхности. Некоторые перекрывали друг друга, иные были написаны поверх предыдущих слов. Все предложения, если судить по поверхностным знаниям иностранных языков у Гоголя, были связаны с какими-то птицами. Может именно поэтому взгляд Достоевского был направлен на улицу, ведь с подоконника, как-никак, удобнее осматривать и выслеживать.
– А почему так важно, чтобы я не спал? – Спрашивает Коля, пытаясь при этом распознать очередную надпись на бумажке. Надпись на английском, а Коля в школе прогуливал уроки этого языка. Потому все, кроме базовых слов и, возможно, чего-то, похожего на Present simple, Коля в жизни не переведет.
– Потому что я хочу совершить одну рискованную глупость. – Нейтральнно отвечает он. – И после этого я либо осознаю нечто важное для себя и, в нашем случае, подберу все ходы и действия для организации, либо забуду даже собственное имя.
Меньше чем за сутки, Федя вновь удивляет. Что он на этот раз собрался делать?!
– Это будет сейчас очень откровенно, но в этой стране ты единственный, кому я относительно, но доверяю. Потому именно тебя я могу оставить с собой, пока буду без сознания. – Тяжело вздыхает тот. Коля только сейчас замечает на своей тумбочке чужой телефон, который все это время снимал происходящее. – Он нужен на всякий случай, если все пойдет даже хуже, чем планировалось.
– Так а что случилось? Что ты задумал? – Николай уже, откровенно говоря, начинает волноваться. Они вернули свое общение лишь пару недель назад, встретились вновь вживую лишь вчера. Если что-то сейчас случиться с Достоевским - это будет просто несправедливо.
– Да, пояснить и на камеру надо, чтобы если что и я сам вспомнил что произошло. – Тяжелый вздох. – У меня есть одна... мягко говоря, проблема. Очень давняя. И если я смогу узнать о ней благодаря этому листу - это будет очень неплохо. Но, на всякий случай мне надо будет глянуть о себе все, т.к. это может быть связано. – Увидев все еще не понимающий своей роли взгляд блондина, Федор продолжил:
–
Ты, надеюсь, в курсе, что от переизбытка информации у человека может случиться шок, от которого нередко теряют сознание. Но причина твоей помощи не только в слежке за моим недвижимым телом. После сильного стресса и подобного шока у людей нередко случается диссоциативная амнезия. При такой амнезии человек может забыть важную личную информацию о себе. В таком случае память восстановить практически невозможно. Но некоторые составляющие, в любом случае можно напомнить.
– И я, получается, должен буду тебе обо всем рассказать, если это случиться?
Это звучит страшно. Что у Феди за проблема, если он готов прибегнуть к настолько серьезным мерам?
– Также я не уверен, что поглощение информации будет тихое. Потому я вновь объясняю тебе, зачем в данном номере нам нужна шумоизоляция. Что нужно еще сказать?... Ах да, в худшем случае спать я буду около суток, потому я тебя сразу и предупредил. Это очень важно. Не выходи из номера. Если я буду спать меньше - замечательно, если нет - готовься к худшему варианту событий, не вызывай врачей. Я, вроде, специально сегодня с тобой спал, чтобы сократить время на предстоящий сон. Хотя, даже не знаю, даже не уверен что получиться. Если все пойдет через одно место и я все о себе забуду - это будет безоговорочный провал. Так что готовься.
Черт... Достоевский говорит это так спокойно, словно это не он сам собрался ставить на кон всю свою жизнь, весь свой опыт и знания. А если он потеряет не только воспоминания о чем-либо, но и например базовые умения?! Например - держать вилку правильно, ходить, говорить. Он всем этим рискует.... Что ж у него за проблема-то такая?!
Достоевский спускается с подоконника, заканчивает видео и начинает новое.
– Сейчас девятнадцатое июня две тысячи девятого года, 18:43. Меня зовут Федор Михайлович Достоевский, рядом со мной стоит Николай Гоголь, я его знаю уже около восьми лет. Мне 26 лет, сейчас нахожусь в Японии в городе Йокогама на определенном задании, бумаги с подробностями в рюкзаке. Из чего-то сильно важного - Санкт-Петербург, Кузнечный переулок дом 5, квартира 10. Берлин, Марцан на бумаге в портфеле, пароль от телефона - 2206. Я - это ты, а ты - это я, если знакомо - значит все не настолько плохо, как ожидалось. – Мужчина закончил видео и повернулся к Николаю. – Готово, пароль ты услышал, надо будет просто это показать. – Махает перед чужим лицом телефоном.
– Погодь... ты собрался прямо сейчас все это проворачивать?! – Запаниковал Гоголь. – Я даже не знаю, как во всем этом разобраться! Мне, вообще-то страшно!
– А кому нет? Если ты про еду - все они уже стоят в холодильнике, нам также приносили готовое, пока ты спал. В номере еть микроволновка. Я не понимаю, зачем медлить. Раньше начнем - раньше закончим.
– Говоришь так, словно не понимаешь, на какие риски идешь... – Федя в ответ лишь улыбнулся. Натянуто, уставше, глаза показывали совсем обратное улыбке, но тот всеми силами пытался доказать, что и сам не нервничает.
Достоевский уселся заранее на кровать и стал писать черной ручкой.
"Федор Михайлович Достоевский, сын Михаила Андреевича Достоевского и Марии Фёдоровны Достоевской, узнает о себе все в 18:48 минут по Японскому времени."
Остается лишь ждать...
...
Достоевский просыпается лишь через два часа. Это очень хорошо. Главное - чтобы память была в целости.
–
Блять. Придется переделывать. – Вскакивает он с кровати и сразу же идет обратно к листу. Память вроде в норме - это хорошо. – Все плохо.
Я проебался.
Федю в ярости увидеть очень сложно, как и мат из его уст. Почему-то это все равно тревожно. Что случилось?
– Вроде все написано, с уточнениями,
но я проебался.
Сука! – Федя держит в руках лист, каждый раз перечитывая одно и тоже написанное им предложение в поисках ошибки. – В чем проблема-то?! – Сжал листок, но тут же опомнился. Он еще нужен.
Он пытается перевести дыхание, успокоиться. Работать нужно в нейтральном состоянии. Но ошибки в написанном он не видит. Федя специально проверял способности этой книги. Федя специально подбирал слова для этой книги.
Все пошло так, как должно было, но в тоже время все не то!
Как? Почему?
Есть два "Федора Достоевского"?! С одной и той же родословной?! Но почему тогда подействовало сразу именно на Достоевского в Японии? Но почему тогда на слова "о
себе все" книга показывает совершенно иную личность, с которой ни разу в жизни он не знаком?!
Нет. Федя кидает лист обратно на тумбу, и идет доставать из портфеля ноутбук. О том человеке нужно узнать. Судя по чужим воспоминаниям - тот человек вообще из древности, примерно девятнадцатый век. У него тот же адрес, что и у Достоевского, но этот человек - не Федор Достоевский! Нет. Ведь... Ведь Федор Достоевский находится здесь. Находится в Японии со своим, хах, "другом". Тогда...
Тогда кто тот человек, чью жизнь показывала книга?
Введите пароль:
1503
Достоевский был не из тех людей, у которых на всех приборах и аккаунтах стоял один и тот же пароль. Для таких как он это не безопасно. Самое главное правило - никогда не использовать для паролей свой год или дату рождения - все это понимают, и слава богу. Если и использовать дату для паролей - так дату рождения людей, с которыми ты либо мало знаком, либо всем сердцем ненавидишь. Конечно бывают и исключения, но
конкретно ее он ненавидел всем сердцем.
Нет,
она не была какой-нибудь "шпионкой", не принадлежала какой-либо вражеской группировке. Нет.
Она была наоборот - самой обычной русской девушкой, у которой просто было слишком много власти.
Она была
той самой блондинкой из всех тех стереотипов про блондинок. Но Достоевскому это никогда не мешало ненавидеть ее всей душой.
Ее дату рождения он каждый день печатал на клавиатуре своего ноутбука, но никогда не поздравлял ее, когда на календаре наступала эта дата.
Пальцы бьют по клавиатуре с необычайной скоростью. Интересно, как долго Федя учился печатать и находить буквы сразу по памяти? А может это просто дело привычки?
На обоях ноутбука стоит... нечто, напоминающее улыбающегося Микки Мауса. Ну не может Николай подобрать альтернативные сравнения. Может это символ той самой организации, в которой участвует Федя? Хотя, тут лучше сказать "организует" - Федя не может быть не лидером. Особенно, если он ставит символ группировки на рабочий стол.
Вбивает в поисковике "Федор Достоевский". Может и в правду забыл, кем является? Но пароль же вроде вспомнил. Хотя, Коля проглядел за тем, что там за пароль такой. Что там такое ему показала книга, что тот начал сам себя гуглить.
Википедия, другие иностранные сайты, которые пишут исключительно о русском хакере. Нужна альтернативная стратегия. "Список всех бывших жильцов на Санкт-Петербург Кузнечный переулок дом 5 квартира 10" - ничего походящего в любом случае не находит. Тогда кто тот человек, что является так же "Федором Достоевским", но при этом о нем нет ни единой информации?
На часах почти доходит девять часов, если брюнет вновь не попробует узнать важную информацию - он не успеет в Питер к нужному времени. Николаю вновь придется понервничать, но не так важно.
По крайней мере он пытается себя в этом убедить.
– В ноутбук не смотреть, продолжать делать то, что делал. – Не слушает ничего из всего того, что там верещит Николай Гоголь. Со всей этой кутерьмой надо заканчивать. Как можно быстрее.
Мужчина вновь подходит к той самой тумбочке, на которой лежит источник всех его ответов.
Если при выражении про обычного "Федора Достоевского" книга дает информацию про неизвестного, то нужно попробовать перестроить предложение так, чтобы того человека это не касалось. А вот если попробовать добавить туда "душу"? Вот, не как шутка, а серьезно. Душа у каждого человека одна, если тот неизвестный, другой "Федор Достоевский" узнает о себе все - это будет не так страшно. Что он там вообще сможет сделать с этой информацией в своем девятнадцатом веке? Если же Федя сможет узнать о себе все - это будет именно тем, чего и добивается.
Федя уже рискнул, от повторения одного и того же риска становится не так страшно. А если не переписывать предложение, а просто исправить его? Если ничего не измениться - ничего страшного не произойдет. Вообще ничего не произойдет. Если же действие свершится - сэкономится место на итак не самом большом, слегка помятом клочке бумаги.
" Душа Федора Михайловича Достоевскийого, сына Михаила Андреевича Достоевского и Марии Фёдоровны Достоевской, узнает о себе все в 18:48 21:05 минут по Японскому времени."
Остается лишь дождаться пробуждения.
