Что с нами стало?

      Лифт мучительно медленно продвигался на пятый этаж. А может Николаю просто так кажется?       Третья студия. Третья студия. Третья студия. Почему вообще номер назвали "студией"? Это Достоевский такой "особенный" с такими-то названиями, или заведующие отеля действительно назвали так комнаты?       Но подойдя к нужной двери, Гоголь понял, что спрашивать друга нужно иначе. "А не долбоеб ли он?" или же иные вариации. Вот серьезно, Федор Достоевский - упырь. Это нужно развесить куда только можно. Во все стенки в ВК!       "Что же он такого сделал?" - спросят многие. Но только через бранную русскую речь с предлогами, можно узнать очень многое о Достоевском. Наверное самым главным является тот факт, что он не отдал белобрысому карточку от номера, и теперь придется ждать, пока Федя вернется.       – Что-то случилось? – Неспешно подходит Достоевский примерно через 15 минут. – Если ты переживаешь насчет вещей, то они все уже давным-давно в номере. – Ага... Значит это все же не связано с "особенностью" в развитии русского.       В левой руке держа прозрачный пластиковый стакан с трубочкой, на дне которого виднелись кубики льда, другой рукой брюнет достал карту из кармана и легким движением руки открыл запертую дверь.       – И зачем ты так долго ждал меня? – Повел плечами Достоевский, заходя в помещение и ожидая предстоящую клоунаду. Это будет весело.       Дверь сразу закрывается после захода Николая. Не дай Бог кто-то их сейчас услышит.       Разувается, ищет ванную, чтобы помыть руки, ничего необычного. Заходит в спальню.       ...       – А всмысле? – Не сказать, что Гоголь потрясён - ничего не сказать. Да, он уже огляделся в номере, но кому вообще пришло в голову селить их в одну двухместную кровать? Он недоверчиво оглядывается за спину на Достоевского.       – В подобных номерах лучше шумоизоляция. – Николай напрягся. – А еще это номер для курильщиков, потому также получил бесплатно здешние сигареты. – Достоевский протягивает новоприобретенную пачку Peace. – Знал? У них оказывается очень любопытная история. Их стали продавать с 1946-го года. Названием они надеялись на дальнейшую спокойную жизнь в стране после окончания Второй мировой войны. Ну знаешь - "Как корабль назовешь - так он и поплывет".       – Ты уходишь от темы. – Недовольно констатировал Гоголь. – З-зачем нам номер с одной двуспальной кроватью и, черт возьми, шумоизоляцией!? Что ты собрался делать со мной в этом номере?! А еще я не курю.       Тяжелый вздох Достоевского. Даже, если можно выразиться, "тяжкий". Он настолько вымотан? Если он вымотан расспросами, то становится за себя стыдно...       – Именно для подобных твоих криков и нужна шумоизоляция. – Мужчина вновь делает глоток напитка из своей руки. – Ты будешь спать на ковре, он пушистый. Мне достанется кровать - все просто. А еще за дальнейшее проведение в отеле платить будешь ты.       Какой же он... Нахал. И говорит все это своим наглым слишком спокойным лицом. Брюнет усмехнулся.       – Это шутка. Спать будешь со мной. Мне не нужно, чтоб кто-то из нас троих успел заболеть в первый же день заграницей. Но платить будешь ты, это бесспорно.       Погодите-ка... А ведь он о нем беспокоится! Какая прелесть! "кто-то из нас троих" и "заграницей". Все ведь так просто, а тот даже не решил скрывать свою привязанность, это так мило! Проще было бы "из нас двоих", ведь Камуи сейчас на своей Родине. А можно было бы сказать еще проще! "Не нужно, чтобы ты заболел"... Ах, это так романтично!       И даже, ведь, нет сил спорить после такого. Вот только...       – Погодь, то есть ты хочешь, чтобы я разделил с тобой постель? – Слишком двусмысленно произнес Николай, пока по его лицу расползалась хитрющая лыба. – Федь, так сразу? Я и не знал, что ты такой. У-ху-ху.~       – А ты бы хотел? – Достоевский оказывается слишком быстро слишком близко.       Так. Стоп. Дышать.       Эта самодовольная ухмылка, сна вновь ни в одном глазу, разве что черти. Самые настоящие, самые опасные, самые... самые. Может быть инкубы какие-нибудь?       – Шучу. – Вмиг отстраняется на прежнее расстояние, вновь начиная пить охлажденный кофе.       Край трубки касается легка обветренных обкусанных губ, что от посасываний как будто припухли. Или Николаю кажется? Не дай Бог ему и правда просто показалось, он не настолько извращенец, чтобы настолько...

      "...Упасть".

      Напиток быстро передвигается по трубочке вверх. Кадык, что так дергается при каждом глотке.        Достоевский о чем-то задумался. Как и прежде, смотрит куда-то - или в окно, или в родную ему пустоту. Молчит. Как и Николай, собственно.       Очнувшись, мужчина подошел к кровати, поставив стакан на прикроватную тумбочку, и сам быстро юркнул под одеяло, даже не раздевшись.       – А тебя ничего не смущает? – Недоуменно глядит Николай на него. – И это совершает тот человек, который мне в далеком прошлом спать не давал, если зубы перед сном не почищу? – Нет, ну спать не давал он очень хорошо, да и давал тоже не плохо. Но Гоголю нынче этого помнить не обязательно.       – Жалеть буду потом, я дольше тебя на ногах, а еще меня с кофе замечательно рубит. – Отвечает брюнет, после непроизвольно зевая. Протерев глаз, парень внезапно произносит короткое "блять" и, все же, идет в ванную.       Коля так и не увидел, что же такое раздосадовало его русского друга, но теперь у него куда больше времени на рассортировку вещей. А их у него много, и немного одновременно, как бы странно это не звучало.       Да, у него гигантский чемодан со всяким барахлом на длительное проживание (Ага, и лишь две пары носков, одна из пар которых вообще дырявая). Что уж, если говорить честнее - Гоголь собирал свои вещи один, что очень заметно.       Две пары носков, шесть футболок, ноутбук, шампуни, коим была отдана примерно шестнадцатая часть всего чемодана, трусы, если вообще их взял, располагаются где-то... Где-то. Еще домашняя одежда... Точно.       Николай спешно переодевается в домашнее, не дай Бог его Федя сейчас зайдет. Даже несмотря на то, что даже пятнадцати минут еще не прошло. Возможно просто осталась привычка от проживания в одной квартире с сестрами.       А вообще, все эти беспокойства не нужны. Если Достоевский и идет в ванну - то это будет длиться часами, и никого он в эту комнату не пустит в этот промежуток времени.       Но это странно. Ведь, нет, любой бы в первую очередь догадался, чем он там за шторками промышляет, но в том-то и загвоздка, что не этим! Он так уходил даже когда в его квартире были девчонки! Нет, он, конечно, позже узнал, что его, все же, больше привлекают мужчины, нежели женщины, хотя Гоголь даже не помнит, как он вообще об этом узнал.       Но тогда чем там занимается его Федя? Может поет в душе? Но это не было бы тогда слышно? И кто вообще будет петь в душе на протяжении 1-2 часов? Нет. Опять он в мыслях куда-то улетел, не о том думать стал. Но ведь за это время и в правду уснуть можно! Может это и было всегда целью Достоевского?       Можно, кстати, за это время успеть порыться и в Федькиных вещах, но нет уверенности в том, что за такое Николая погладят по головке. Интересно по какой, даже несмотря на то, что все равно "не погладит".       ...       Че-е-е-рт. После их не так давно прошедшего диалога в мыслях какая-то несуразица. Эти глупые внезапные каламбуры в подсознании... И, да, Николай обожал каламбуры, но сейчас это кажется таким... низким, неуважительным по отношению к собственному соседу.       И вообще, они не виделись несколько лет, и Коля не хочет так быстро и внезапно разрушить только-только налаженные отношения.       Прошло около получаса, ну, может чуть больше, не суть. Достоевский измотанно упал на матрац, раскинувшись на ближайшей подушке "звездочкой".       От него пахло мятой и цветами. Приятно. Влажные волосы струились по намокающей подушке.       – Вот теперь я чувствую себя человеком. – Достоевский улыбается очаровательно. Это нечасто, но всегда запоминается. Сейчас он похож на кота, получившего миску молока. У Феди часто такое лицо после водных процедур, что очень забавно.       – Ага, "Он так утоляет жажду". – Хихикнул Николай, ложась на другой стороне кровати. На недоумение соседа, парень лишь фыркнул. – Ну ты серьезно не знаешь? Где ты вообще был, что это видео не видел? Я уверен, что того парня запомнят на долгие-долгие годы как легенду ютуба.       – Я на этот сайт почти никогда не захожу. – Хмыкнул в ответ, после же, переворачивая свою подушку. Мило. Это словно дает вновь вспомнить о том, что Федя - такой же человек со своими обычными потребностями и прихотями, например - спать на холодной стороне подушки. Забавно.       Николай всегда почему-то относился к Достоевскому - как к роботу, имеющим с людьми схожесть разве что в наличии кожи. Да и кожа у того тоже не такая, как у остальных. Другая. Хотя, вероятно, так кажется просто в ночной тени, когда луна светит из окна, а ее сияние перегораживает сам Гоголь.       Ха-ха, "Это кожа убийцы, Белла" - сразу вспомнилось. Не дай Бог Коля еще раз поддастся просьбам романтичных сестренок. Такая глупость, Тут даже обдумывать не надо, чтобы так описать фильмец.       – Знаешь, я почему-то внезапно про "Сумерки" подумал, ха-ха. Мне аж стыдно. – Достоевский повернулся к Николаю, всматриваясь в лицо сказавшего.       – "Сумерки"? – Федя изумленно приподнял бровь, а после осознал, о чем идет речь. – Ты про "Twilight". Не уверен, что понимаю тебя. Хорошая комедия, как по мне.        Коля поперхнулся собственной слюной от неожиданного высказывания. Пытаясь справиться с кашлем, парень неверящими глазами смотрел на безэмоциональное лицо напротив.       Перед самым носом оказывается тот самый стаканчик с трубочкой, который на протяжении всего вечера был сначала в руках соседа, а затем переселился на чужую для украинца тумбочку. Тот протянул его блондину, высказывая что-то вроде "Возьми" и "Ты слишком шумный". Но все равно приятно. – Это настолько странно? – Слегка приподнял бровь Достоевский при вопросе, забирая обратно себе стаканчик. Он ему ещё пригодится утром. – Ну типа. Я не думал, что тебе нравится романтика или что-то в этом роде. Ты же, ну... Ты. – У тебя очень странные подкреплённые доказательства. – Слегка улыбнулся Николаю. – Я скорее отношусь к этому фильму как к комедии, причём абсурдной. Люблю абсурдные штуки. Ха-ха, а это уже неожиданно. Забавно. – Но почему ты тогда всегда предотвращал мои шутки? Ты же сам сказал, что подобное любишь. Нет, ну, с нашей последней встречи, конечно, прошло пять лет, но у тебя вряд ли же смог так сильно измениться характер. – Фе, мокрая. – Проворчал Достоевский, когда вновь перевернул свою подушку, чем выбил Колю из колеи. На повторенный вопрос Федя уже не ответил.