Радиоведущий

Я никогда не верил в контакт с другими мирами. Для меня, хоть я и был какое-то время "необразованным деревенщиной", это было дико. Когда я смотрел на своего сумасшедшего деда, одержимого идеей, который постоянно крутил кнопочки старого потрепанного радио в поисках сигнала от других галактик, мне хотелось только тяжело вздохнуть. И я вздыхал, закрывая глаза. Лежал на ковре, слушая чертыхания деда и помехи радио, создающие успокаивающий белый шум. Я не знаю зачем я всегда находился подле него в такие моменты. Возможно, мне нравились эти звуки. Возможно, мне было интересно узнать, какая кнопочка за что отвечает. Возможно, мне просто было очень одиноко.    Я рос в деревне с самого детства, но эта жизнь не была мне близка. Да, это типично, но среди игр сверстников я не находил ничего интересного. Вылавливать жуков в траве не казалось мне увлекательным занятием. В основном я сидел дома и слушал радио, пока дед отвлекался на более существенные дела: огород, например. Я всегда был более практичным, чем мечтательным, как он. Его страсть казалась мне детской и наивной, но, надо признать, какая-то часть меня все равно стремилась к познанию. Она неугомонно беспокоила мой сон, когда я пытался свернуться калачиком на тесном старом диване, спасаясь советским шерстяным пледом от назойливого жужжания комара. Кажется, мое сердце сжималось, когда я думал о том, почему дед так неистово верит в то, что делает. Комар в один миг стихал, и я вылезал из-под коричнево-красного покрова, глядя на звезды через ажурный тюль. Тогда я пытался понять. Не мог.    Переезд в город стал для меня проходом в иной мир. Я увидел вещи, о которых даже не догадывался. Пока все жили в мире удобства и технологий, я жил вместе с тем радио, советским пледом, ковром и ажурным тюлем. Надо признать, была в этом своя романтика, но в городе мне нравилось куда сильнее. Я нашел прекрасную девушку, поступил в университет на техническую специальность, мы сняли скромную квартирку. Конечно, с нашим нынешним материальным положением хватало только на отдающую советщиной однокомнатку, но и это нас устраивало. Или меня. Во всяком случае, уж мне не привыкать, а Аня никогда не жаловалась. Я ничего не знал о её прошлой жизни. Иногда я просыпался ночью от легкой прохлады, веющей от окна, и видел, как она задумчиво смотрела в небо. Звезд не было. Здесь вообще ничего от старой жизни не было. Я вспоминал огород, деда, мокрую утреннюю траву, ажурный тюль, советский плед и ковер: ничего не было. Не было и других галактик — вместе с радио пропала любая мысль о них, пропала любая возможность получить сигнал.   Ждал ли я тогда, надеялся ли? Скорее нет. Мой юношеский максимализм достигал пика параллельно с пиком дедушкиной деятельности: пару раз я слышал восторженные звуки с чердака, но через двадцать минут находил опечаленного деда за самоваром во дворе. Я ничего не говорил в такие моменты, он объяснял сам: «Я был близок, так близок», — и больше ни слова. Мелодичное журчание кипятка, крики деревенских детей где-то далеко, в других галактиках, и плывущие по небу облака. Я был одинок как никогда.    Я и по сей день одинок. Рядом со мной есть Аня, я люблю ее всем сердцем или, по крайней мере, так думаю, но я чувствую себя в отдалении, будто чужеродный элемент, не нашедший свое место в этом мире. Я не грущу, меня не пугает это одиночество. Я просто знаю, что оно есть. Как дед, видимо, знал, что есть эти далекие галактики, знал, что есть некто еще, кто мог бы принять его сигнал. Не в этом ли знании сила? Не оно ли ведет нас за собой, не оно ли заставляет нас верить и пытаться? В случае с дедом это точно было так. В случае со мной не было никак. Мое знание, по большому счету, не давало мне ничего. С другой стороны, а что оно давало деду, кроме стремления продолжать свое дело?   Это было дело всей его жизни. Я знал это, как никто другой. Бабушка умерла давно, я видел ее только на фотографиях в фотоальбоме, которые смотрел тайком, пока дед уходил в лес. Это было чем-то вроде традиции, и я никогда не доставал фотоальбом, пока он не уйдет собирать грибы. Уж не могу сказать как она относилась к этому дедову увлечению, но я почему-то был уверен, что только из-за ее смерти дед сейчас такой. Он никогда не говорил со мной о бабушке, а я никогда и не спрашивал. Пока дед в очередной раз расхаживал среди лесной чащи, я смотрел на одну замечательную фотографию: они с бабушкой вместе у радио. Мне было так интересно, о чем же они говорили в тот момент, какой была жизнь, как ощущались время и пространство, что я мог засидеться и по часу, разглядывая только ее одну. В конце концов, как бы я ни раздражался дедовской мечтательностью, в тот момент я понял его. Говоря точнее, я понял его одержимость, его страсть. Любовь делает людей глупыми — так я думал тогда.   Я откладывал фотоальбом и бежал на чердак. Ловил какую-то случайную волну и слушал, как музыка с шипением струится из динамика. «И зачем только нужно придумывать этому агрегату какое-то иное предназначение?» — думал я. — «И без того хорошая штука. Музыку можно послушать, лекцию образовательную… Или просто бессвязный лепет радиоведущего…». Я падал на ковер и закрывал глаза, абстрагируясь от реальности. Тогда я даже о существовании такого слова не знал, потому и процесс сей никак не характеризовал. Просто знал, что он есть, и этого было достаточно.   На самом деле, дед никогда не был для меня родным человеком. Мы делили между собой одну кровь, делили между собой один кров, но мы всегда оставались чужими. Будто соседи в коммуналке, но точно не родственники. Это не смущало меня ровно до тех пор, пока я не встретил Аню. Уж не знаю что в ней было такое, но благодаря ней я стал задумываться о многих вещах, которые казались или кажутся нормальными. Что скрывается за этой тонкой гранью, что таит в себе эта призма? Реальность такова, что я никогда не узнаю ответ.   В один момент я узнал, что дед умер. Мне не было жаль. «Все хорошо, смерть естественна», — уверяла меня Аня, но я ничего не говорил ей в ответ. Я не был опечален, и ее поддержка казалась мне дикой. Мне не грустно. Мне все равно, так зачем она говорит все эти вещи, зачем гладит мою руку, зачем я просыпаюсь по ночам и вижу ее у окна?    В ту ночь, когда умер дед, я снова увидел звезды.   Мы увидели звезды.   В деревне все было так же, как и раньше. Удивительно, с какой детальностью я помнил все до единой эти вещи. Я провел пальцами по тонкому слою пыли на комоде и закрыл глаза, стараясь что-то почувствовать. Легкое волнение покалывало сердце. Странно, ведь я был уверен, что это место не всколыхнет ничего внутри меня. Было как-то неправильно находиться в этом доме в полном одиночестве… Кажется, что дед ушел в лес за грибами, и я должен открыть фотоальбом, но эта иллюзорная вуаль спала в тот же момент, когда и появилась. Он мертв. Не ощущать его присутствие в деревне — ужасно странно. Я подошел к окну и взял пальцами тюль, ощущая его структуру. Хотелось бы снова посмотреть на звезды сквозь него, но на ночь я оставаться не планировал. Аня в городе, я не хотел ее бросать.   Только поднявшись на чердак, я чихнул. Это так странно, что я чихнул. До сих пор не понимаю почему, но я очень удивился. Радио стояло на прежнем месте, и я не спеша подошел к нему. Снова поймал какую-то случайную волну и под монотонный голос радиоведущего упал на ковер, прямо как в детстве. Закрыл глаза и стал вслушиваться в окружающий мир. На задворках кричали дети — теперь уже другие, но совсем такие же, как и предыдущие. Радиоведущий бубнил, периодически трансформируясь в белый шум. Шипение поглощало его речь, но я не собирался вставать и менять волну. Мне просто хотелось лежать и утопать в этом плоском красном ковре. Утопать в шипящих звуках.   «Нина, я смог! Я наконец поймал его!», — сказал радиоведущий слишком воодушевленно для человека, который минутой ранее все бубнил и бубнил в микрофон. Я тут же подскочил с места с широко распахнутыми глазами и принялся вертеть в руках радио. — «Сигнал! Мы смогли! Поверить не могу!»   Это был голос моего деда.    Нина — так звали мою бабушку. Я определенно сходил с ума, потому что таких совпадений попросту не бывает. Это проклятое радио так и продолжало шипеть, проглатывая обрывки слов, а я не мог воспринимать человеческую речь, пока у меня в голове роем пролетали тысячи мыслей и вопросов. Я осел на пол в неверии и схватился за голову, сжав в пальцах свои волосы.    «Все-таки мы были правы, голубушка. Все-таки не зря мы так верили», — продолжало вещать радио, вгоняя меня в большее отчаяние. Кажется, я никогда не испытывал таких сильных чувств, как тогда. Я сам по себе был малоэмоциональным человеком, но тот день захлестнул меня волной чувств, избил розгами по спине, выбил весь воздух из легких, и я чуть не задохнулся от осознания того, что вся жизнь — в этом крохотном по меркам вселенной радио. Это чертово радио — и есть вселенная.   — Дедушка… — Сказал я дрожащим голосом неожиданно для себя самого, хотя и знал, что он меня не услышит. — Я не понимаю… Что это?..   «Это — наша реальность».    Домой я вернулся сам не свой. Аня ничего не сказала, только пригласила за стол. На ужин была свинина с жареными грибами. Я снова почувствовал покалывания в груди и посмотрел на свою девушку. Она молча ела свою порцию, а я думал о том, что все-таки ничегошеньки в этой жизни не знаю. Кто ты такая? Почему мы встретились? Почему ты такая? Что скрывает твое прошлое? Почему мы вдвоем? Я хотел бы задать ей тысячи вопросов, но не мог. В горле стоял ком: я не мог ни есть, ни говорить, поэтому просто ковырял еду, уходя все глубже и глубже в свои мысли.    — Как ты относишься к радиоведущим? — Спросил я.   — Разные они бывают. Кто-то слишком нудно преподносит информацию, кто-то слишком экспрессивен. Я не знаю. Мне, в общем-то, все равно, — ответила Аня. — Нет аппетита?   — Да, прости. Не могу ничего съесть, — Ответил я, и в этом будничном, рутинном разговоре все было как-то искусственно и неправильно. Он был слишком реальным, слишком мучительно обычным, и я сходил с ума. Голова разрывалась от мыслей.   Спать мы легли поздно. В моей голове все еще не укладывалось ничего из произошедшего. Мне бы хотелось разделить свои сомнения с кем-то, но несмотря на лежащую под боком Аню, я все еще был так одинок в этой крохотной вселенной. Одинок так же, как и всегда, как и каждый день своей серой жизни. На душе было спокойно, когда я заснул, но в мыслях царил беспорядок. Восседал на троне, наблюдая за тем, как подданные мечутся. А затем я проснулся от прохлады. Аня снова стояла у окна.   Впервые я подошел к ней. Она не удивилась и подвинулась, чтобы я тоже мог посмотреть на небо. Редкие звезды украшали его, как морские жемчужины. Я улыбнулся. И так хорошо мне стало в этот миг, как никогда еще не было. «Спи спокойно, дедушка», — подумал я. Впервые, даже в мыслях, я назвал деда дедушкой. Так, будто мы не чужие люди. Так, будто мы одна семья. А вслух произнес с некоторой сонной хрипотцой:   — Так что же все-таки это?   — Наша реальность, — ответила Аня.   И я не смог возразить.