XXVI — время, чтобы вернуть тебя назад
28 июня 2014 г. в 00:27
Его ноги его не слушаются, а глаза буквально саднит от непролитых слез. И почему он стал таким слабым? Когда начал позволять себе показывать слабину перед всеми?
В ушах все еще набатом стоит её крик, и этот звук добирается до самого сердца, заставляя падать на землю и закрывать лицо руками. Почему именно она? Как давно они узнали? Как давно они знают? С какого момента? Он виноват в том, что гадкий и склизкий, словно змея, Сноу, знает нужную об его Энни информацию?
Пересмешники до сих пор летают перед глазами Финника и не дают ему отключиться. Крик бьет по голове, и такое ощущение, будто птицы клюют его в затылок, от чего кровь начинает капать на спину. Одейр даже дотрагивается до волос рукой — нет ли там этой ужасной раны, от которой он бы через несколько минут упал в обморок и никогда бы больше не проснулся?
Джоанна сжимает челюсти настолько сильно, что во рту начинают болеть зубы. Она не любит видеть Финника таким. Для неё Финник всегда был неким примером в деле выдержки и самоконтроля, но когда дело касается его ненаглядной дурнушки Креста, то мужчина превращается в безвольную тряпку. Прямо сейчас он сидит и показывает, насколько ему была дорога именно эта девица. Дурочка, вместо которой на игры вызвалась Мэгз и вместо которой она погибла. Будь у Джоанны желание и возможности, она бы давно раздробила голову Энни о ближайшие камни, чтобы бедняжка перестала мучиться сама и обременять других. Но тронет она Креста хоть пальцем, хоть косо посмотрит в её сторону на виду у Одейра — и можно забывать о многолетней дружбе, о… дружбе? Друзьями они не были. Партнеры и те, кто умрет друг за друга, не спрашивая разрешения и пожелания.
— Финник… — бросает девушка более тонким голосом, чем то требуется. Мэйсон хочется заорать на всю арену, но не показывать жалости к Финнику. Он не любит жалости. Да и те ужасные мысли, что пару секунд назад приходили к ней по поводу Энни… Джоанна так не сделает. У неё не хватит духу. Она не сможет, ведь она поклялась защищать безмозглую дурочку до конца дней своих. Хорошо, что уже скоро Джоанна может сдохнуть и эта обязанность целиком и полностью ляжет на Одейра. Не придется вести с собой постоянные внутренние монологи на тему правильности, чести, долга и здравого смысла.
— Я в порядке. Все нормально, — последнее слово он зажевывает и глотает, из-за чего оно становится абсолютно непонятным. Девушка кривится и подавляет в себе желание надавать Финнику по лицу, чтобы тот очнулся и перестал смотреть отсутствующим взглядом на собственные ноги. Она бы уже подняла руку, но не может этого сделать. Это лишь она такая черствая. Это лишь у неё нет сердца. У Финника оно есть, пусть изрезанное и не настолько благородное, как думают другие, но он может им чувствовать и переживать. А Джоанна ничего не может.
— Финн… — она протягивает к мужчине руку, желая помочь ему встать на ноги, но он зачем-то просто хватается за неё и сжимает в собственной ладони. Вырвать руку означает потерять в данный момент расположение Финника и его доверие. Он стерпит это её решение, но назовет Джоанну в собственном сознании такими словами, среди которых она даже более-менее приличное выбрать не может. И она оставляет руку. Если Одейру нужна спасительная ниточка, он её получит. До тех пор, пока не склеится и не придет в норму.
Интересно, как бы вопила она, если бы услышала голос Монтэга?
Джоанна забыла, как звучит его голос. Это она понимает со слезами на глазах, но быстро-быстро моргает, не давая этой капитолийской гадости подловить её на слабине. Но она на самом деле забыла. Высоким или низким был его голос? Как часто он говорил шепотом, и любил ли говорить тихо?
Она все забыла.
— Китнисс, это всего лишь переродки… они ничего не могут сделать Прим. Китнисс, ты же понимаешь.
Господи, как же он пытается её успокоить. Как же он пытается привести её в чувство, сделать так, чтобы она ничего не боялась и чувствовала себя защищенной. Джоанне омерзительна эта сцена. Они издеваются? Этот парень определенно отдал жизнь за Китнисс прямо сейчас, если бы поблизости дежурили пара профи, но пока такого шанса кончины для Пита не предвидится. В это время сам «символ» даже внимания на него обращать не хочет.
Пит тоже дурак, конечно, не как Энни, но еще тот. Или как Финник? Нет-нет, как Финник, определенно. Эти двое настолько сильно любят ненормальных, которых выбрали непонятно по каким критериям, что их любовь доходит до отметки «кретинизм».
— Китнисс, — шепчет Мелларк, пока за их спинами Бити преспокойненько возится с проводом.
— Твой женишок прав. Не тронут они твою сестру. Даже пальцем не посмеют. Её вся страна обожает, — глаза Китнисс прикованы к её глазам, Джоанна чувствует, как она буквально хватается за каждое сказанное ей слово. Неужели её паранойя и боязнь дошла до такого? Кто посмеет тронуть её маленькую красивенькую светловолосую сестричку, когда у Сноу от одной лжи о беременной Китнисс капитолийцы разбушевались так, что их насилу успокоили? — Ладно бы дистрикты. Восстание было бы в самом Капитолии.
Если эти сволочи не задерживают эфир для проверки, и эту сцену прямо сейчас видит весь Панем, то президент может начинать вырывать на себе волосы.
— Эй, Сноу! Давай мы все перевернем у тебя дома вверх дном! — Джоанна тщательно продумывает каждое свое слово, представляя покрасневшего или побелевшего Кориолана, что наблюдает сейчас за событиями на арене по прямой трансляции, прикрепив к пиджаку неизменную белую розочку. Как же иногда хотелось оторвать этот гадкий цветок и затолкать ему его прямо в глотку.
Когда Мэйсон поворачивается назад к своей честной компании, то оказывается, что все взгляды прикованы к ней. Она не любит находиться в центре внимания. Она может вести себя вызывающе, но лишь для того, чтобы добиться нужной ей реакции, а не для того, чтобы стать душой коллектива.
— Что? — спрашивает она с некоторой неуверенностью. — У меня никого не осталось. Никого, кого бы я любила. Они все умерли. И меня не через кого достать. Я не такая, как вы.
К ней обращен ошарашенный взгляд Китнисс и вопросительный Бити, но больше всего её привлекает выражение лица Пита. Он заинтересован. На его губах можно просмотреть еле заметную улыбку. Ему жалко Джоанну из-за того, что она только что сказала, но он чувствует гордость за неё. И Мэйсон, понимая это, улыбается всей четверке. Иногда Мелларк напоминает ей мальчика, который остался в далеком прошлом. Монтэг не дал бы её в обиду. И те несколько секунд, что Пит не обращал внимание на свою драгоценную Китнисс, в глазах Мэйсон он был её сероглазым Монтэгом.
Не ошибается ли она? Действительно ли у него были серые глаза?
Девушка корит себя за такое пахабское отношение к дорогим ей людям и не может понять, когда из её памяти вытеснялись настолько важные детали. Какой была её мать? Джоанна иногда все еще чувствовала её легкое поглаживание по своим волосам, словно женщина стояла за её спиной. Но её там не было.
Чудак Бити хмыкает и возвращается к своему проводу, а Китнисс опускает голову и смотрит на темную землю.
— Схожу за водой.
От Мелларка она получает втулку и сжимает топор в своей правой руке. Теперь оружие стало её лучшим другом, средством, помогающим бороться за выживание и существовать. Кровь убитых ею трибутов-профи запеклась и еле-еле смывается. Сталь приобрела багровый оттенок. Джоанна чертыхается и срывает лист, чтобы попытаться стереть эту грязь.
«У меня никого не осталось». Она сказала это так спокойно и мягко, будто ничего серьезного и не произошло. Прошлая Джоанна помнила улыбку Монтэга и его смех, она пыталась сохранить образы матери в своей голове и засыпала с мыслями о том, что когда-нибудь она отомстит всем тем, кто виновен в несчастьях её семьи. Лишь повзрослев, она поняла, что отомстить в таком случае придется всему миру. Она не могла мстить всем и каждому. На это бы ей не хватило жизни. И Джоанна бросила месть. Она оставила её до лучших времен.
Пробираясь сквозь джунгли, она озирается по сторонам в поисках врага. Идет тихо, шаг за шагом, будто бы стараясь слиться с землей. Её никто не услышит. Все внимание приковано к Китнисс и Питу, к, как предполагается, беременной девушке и её юному мужу. Эвердин порой выглядит как маленькая испуганная девочка пяти лет, размахивающая луком и посылающая стрелы направо и налево.
Джоанна убеждается, что посвящать её в план все равно, что рассказывать этот план самому Сноу. Китнисс примерная и хорошая, она говорит, что думает, она не старается подлизаться и не может представить себе, как это – играть на публику. Потому что играет она, слабо говоря, ужасно. Если бы капитолийцы не были настолько глупы, обман своей любимицы они бы увидели за километр.
Мэйсон вбивает втулку в дерево и ждет, пока пойдет вода. Её горло пересохло, и кажется, что даже язык потрескался от обезвоживания. Половину набранной в скрученный листок воды она выпивает за раз. Находит на земле ракушку, вымывает её от песка и наполняет водой. Для «беременной» Китнисс Эвердин. Краем глаза она видит какое-то движение и резко поднимает голову.
Она могла поклясться, что он только что стоял в паре метров. Если Сноу решил так над ней пошутить, то это очень мило с его стороны. Когда она доберется до него, он будет умирать долго, захлебываясь от собственной крови, которую Джоанна заставит его пить.
— Монтэг, — одними губами произносит девушка. Ничего. Никого нет. Ей показалось.
Мэйсон кладет втулку в отворот лосин, проверяя, чтобы та не выпала, и берет в обе руки воду. Когда она почти что доходит до берега, то может поклясться, что родные серые глаза смотрят на её спину, не желая ни спугнуть её, ни бросить в одиночестве.